ные иллюминаторы, длинный хрустальный
цилиндр олифектора, декоративные светильники, терминал... Во весь салон  -
светло-серый  изгиб  составного  дивана,  вписанного  в  полукруг   стены,
великолепные новопалехские  гобелены;  два  низких  столика  из  фигурного
цветного стекла, колонка салонного бара.  Полминуты  спустя  эварх  и  его
гость сидели на мягких, как морская пена, диванных подушках.
   Гость держал в руке бокал с холодной  минеральной  водой,  подкрашенной
чем-то зеленым, и, пока эварх был занят у терминала,  разглядывал  сияющий
на противоположной, прямой,  как  хорда,  стене  светопластический  пейзаж
воздушного океана:  в  голубом  небе  -  два  огромных  кучевых  облака  и
серебристо-белые пучки лучей скрытого  за  облаками  солнца...  Он  ощущал
неуют. Не  мог  спокойно  сидеть,  пить  воду  и  чувствовать  за  стеной,
украшенной панно с изображением небесно-облачной безмятежности, нешуточный
накал страстей участников Большой Экседры.
   Михаил сделал финальный тычок пальцем  в  панель  терминала,  рассеянно
произнес:
   - Ты верно заметил. Наш яйцевидный теремок  получил  название  Форум  в
общем-то незаконно. Роль настоящего форума, когда это нужно,  исполняет  у
нас либо вместительный зал спортивного театра, либо представительский  Зал
Комента.
   - Но Большой Экседре понадобилось собраться именно  здесь.  Это  здание
специальное? Для посвященных?
   - В этом здании -  АИЛАМ,  -  ответил  эварх,  многозначительно  указуя
перстом в зенит.
   - Как интересно! - Гость изобразил на лице любознательность.  -  Что-то
восточное слышится в этом слове - Айлам...
   -  АИЛАМ,  -  поправил  Полуянов,  -   Академия   интуитивно-логической
аккомодации менталитета. Здесь  найдешь  практически  все,  чего  достигли
яйцеголовые мудрецы в сфере струм-логики  за  многие  тысячелетия.  Своего
рода - философский храм.
   Гость пригубил целебный напиток:
   - Но тогда, может быть, мне здесь не место?
   Вода имела горьковатый привкус неизвестной гостю душистой травы.
   - В каком смысле "не место"? - спросил Михаил.
   -  В  прямом.  Как  производителю  фантастически   изощренных   увечий.
Насколько я понял, мой случай - это не совсем то, о чем проповедовало ваше
братство.
   Полуянов резко поднялся. Запустил руку внутрь колонки ближайшего  бара,
вынул и вскрыл бокал с  водой,  подкрашенной  желтым,  -  вода  немедленно
вскипела пузырьками.
   - Кирилл... мы пока не  знаем,  кто  ты.  Точнее  сказать  -  не  знаем
наверное, кем или чем ты инициирован. От зала, где  спорят  философы,  нас
отделяет двойная  стена,  но  я  чувствую...  буквально  физически  ощущаю
напряжение  людей,  озабоченных  этой  проблемой.  Фундатор  считает  тебя
благовестом  и  благодатью  Ампары...  как  и  всех  твоих  соплеменников,
впрочем. Однако многие его коллеги не могут преодолеть сомнений...
   - Ты преодолел?
   - Я бы еще немного поспорил с фундатором.
   - В спорах рождается истина, - одобрил  Кир-Кор.  -  Этакий  прелестный
Этимончик с младенчески пухлой, розовой задницей. Увы, младенец  подрастет
не скоро. А что пока?..
   Эварх, не скрывая отвращения, понюхал желтую воду. Сказал:
   - Если ты действительно инициирован волей Ампары, то производимые тобой
увечья, хочешь не хочешь, придется считать естественными актами ожидаемого
нами возмездия.
   - Так считать тебе, конечно, не хочется.
   - Да. Понимаю, что от меня ничто не зависит, но лично я не хочу.
   - Я тоже, - проговорил Кир-Кор. - Мне тоже нужен душевный  комфорт.  Не
хочу быть подпирателем вашего неба... Или того хуже - обермейстером вашего
ада.
   - Я могу примириться с наказанием  смертью,  -  словно  не  слыша  его,
продолжал Михаил, -  но  все  мое  существо  протестует  против  наказания
изобретательно гипертрофированным уродством.
   - Я не уверен, эварх, что на  этом  Ампара  исчерпала  свой  творческий
потенциал.
   Застыв на месте, эварх  невидящими  глазами  посмотрел  на  собеседника
поверх стакана.
   - Радуйтесь, братья, - произнес он и выцедил  желтую  воду.  -  Великая
Ампара с нами!..
   На лучезарно-воздушном панно распахнулись две округлые синие, как глаза
неба, двери, через одну из которых вошел в салон Ледогоров. Вошел  быстрым
шагом, взбивая ногами длинные  синеполосно-белые  полы  своей  латиклавии.
Кир-Кор поднялся навстречу и, не зная, куда деть бокал,  поставил  его  на
терминал рядом с зеркалом афтера. Обменявшись с Полуяновым церемониальными
полупоклонами, экзарх едва ощутимо коснулся предплечья грагала затянутой в
белую перчатку рукой. В легком, как вздох, и кратком, как  взмах,  касании
успел  отразиться  калейдоскоп  эмоций  этого  человека:  признательность,
радость  встречи,  озабоченность,  вдохновенная  вера  и  светлая  мировая
печаль. "Из другого теста он, что ли?.." - подумал Кир-Кор. В  присутствии
Агафона атмосфера безысходности, навеянная аргументами Михаила, уже не так
свирепо давила  на  мозг.  Фундатор  окинул  взглядом  обоих  пестователей
Этимона:
   - Вижу в ваших глазах пылкие отсветы догорающего взаимонепонимания.
   Полуянов развел руками.
   - Мы с эвархом спорили о сущности  числа  "восемнадцать",  -  уклончиво
отозвался Кир-Кор. - Он утверждает, что это число  -  символ  значительных
перемен.
   Ледогоров согласно кивнул:
   - Он прав, это неплохо подтверждается опытом тысячелетий. Тебя  конечно
же одолевает скепсис. Ну что с  того?  Ты  волен  или  принимать  знаковые
наработки струм-логики, или не принимать. В чем проблема?
   - Проблема в том, Агафон Виталианович...  -  промолвил  Кир-Кор,  хмуро
потупясь. - Ну, словом, я боюсь тебя подвести. Вдруг я не тот, за кого  ты
меня так уверенно принимаешь.
   Экзарх смотрел на него и молчал. Видимо, ждал продолжения.
   Михаил исподлобья смотрел на экзарха.
   - Если я действительно отмечен... гм...  инициирован  волей  Ампары,  -
продолжил Кир-Кор, - то как соотносится это  с  увечьями  пострадавших  от
меня людей?
   - Соотносится прямо, - ответил фундатор. -  Ты,  я  уверен,  и  сам  не
считаешь себя самостоятельным производителем странных чудес.
   - Я ожидал, ты подберешь эпитет пожестче.
   - Ладно - ужасных, зловещих. По-твоему, это что-то меняет?
   - По-моему, да. Где гарантия, что я - именно тот проводник воли Ампары,
точнее, ее споспешествователь, появление которого предначертано?
   - Гарантий нет, - признал Ледогоров. - Здесь гарантии  неуместны.  Есть
аргументированная догадка. А конкретнее - есть ясно обозначенный фокус,  в
коем сходятся множество лучей-векторов струм-логических  на  то  указаний.
Этот фокус - Планар, главный на данном этапе артефакт Ампары, ампартефакт.
И не случайно ты - первый контактер с ампартефактом.
   - Почему не случайно?
   - Хотя бы потому, что судьба твоя отмечена Числом Перемен.
   - Хотел бы я знать наверное, чем отмечена  моя  судьба.  То  ли  Числом
Перемен, то ли Знаком Зверя...
   - Какого зверя? - не сразу понял экзарх.
   - Библейского. Имя которому шестьсот шестьдесят  шесть.  А  что?  Сумма
цифр здесь тоже равна восемнадцати.
   Фундатор переглянулся с Полуяновым, расслабленно повел рукой  -  то  ли
досадуя на невежество оппонента, то ли ища у эварха поддержки.
   -   Детали   пророчеств   в   эпизодах    Апокалипсиса    метафорически
персонифицированы,  -  скучающим  голосом  пояснил  Михаил.  -   Там   все
зашифровано в мифологемах. Чаши гнева,  всадники  на  разномастных  конях,
"исполненные очей спереди и сзади" шестикрылые животные и  прочее.  В  том
числе персонифицировано в образе зверя и время крутых перемен.
   -  У  предшественников  античных  греков  время  олицетворял  Кронос  -
пожиратель своих детей, - добавил экзарх. - У греков евангелической  эпохи
время значительных перемен  персонифицировано  зверем,  имя  которому  три
шестерки. Об этом в Откровении Иоанна Богослова сказано: "Здесь  мудрость.
Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое".
   -  Персонификация  Числа  Перемен  в  Откровении  Иоанна  имеет  весьма
негативный оттенок, - заметил Кир-Кор.
   - И это естественно, - согласился экзарх. - Резкая перемена  привычного
уклада жизни - следствие общественных или природных катаклизмов. На первых
порах  у  людей,  конечно,  все  вверх  тормашками,   дисгармония,   хаос!
Неприятно. А бывает - ужасно и отвратительно...  Однако  это  не  повод  к
тому,  чтобы  свое  недовольство   дисгармонией   вымещать   на   числовом
предуказателе суровых перемен. У числа "восемнадцать" роль индикатора - не
более, но и не менее того.
   - Это  как  оранжевый  светосигнал  на  крутом  повороте,  -  подхватил
просветительскую эстафету Полуянов. - Виноват ли оранжевый цвет,  если  ты
вдруг в  этот  крутой  поворот  не  вписался?  Пеняй,  как  говорится,  на
недостаток гибкости собственной психики. Вот я, например, не вписался,  но
от этого сам оранжевый цвет своего спектрального значения не потерял.
   Последнюю фразу Михаил произнес, глядя на Ледогорова, тем  самым  давая
понять, что грагалу она адресована только наполовину.
   - У меня возникло ощущение... - начал было фундатор.
   - Оно тебя не обманывает. - Полуянов кивнул. - Я  не  приму  участия  в
ретропиктургическом сеансе.
   - Так... Добровольно лишаешь себя основополагающей информации...
   - Я ею пресыщен, экзарх.
   - Понимаю, - мягко проговорил Ледогоров. - Хотя  одобрить,  прости,  не
готов. И все же спасибо тебе за энергию,  мудрость,  поддержку  в  трудный
сегодняшний день.  Тебе  и  братьям,  принявшим  на  себя  страдания,  как
подобает ревнителям Этимона.
   - Ты с нами словно прощаешься, Агафон.
   - Нет, Михаил, единственно по тебе  сокрушаюсь,  -  смиренно  признался
фундатор.
   - Несмотря ни на что... пойдешь до конца?
   - О том не спрашивают, эварх.
   Михаил угрюмо проговорил на латыни:
   - Каламитосус эст анимус футури анксиус.
   "Несчастна душа, исполненная заботы о будущем",  -  машинально  перевел
Кир-Кор,  не  совсем  понимая,  однако,  что  хотел  этой  фразой  сказать
Ледогорову Полуянов.
   Экзарх посмотрел на грагала:
   - Ты не менял своего решения, Кирилл?
   - С твоего позволения я начинаю ровно через минуту.
   - Хорошо, через минуту - на кафедре Большой Экседры.
   Взбивая ногами подол своей латиклавии,  Агафон  упорхнул  в  разверстую
синими квазиокнами квазинебесную глубину.
   Михаил, обхватив плечи руками, никак не мог заставить себя успокоиться:
   - Вам проще - тебе и ему. Вы  оба  ярко-оранжевые  изнутри  и  снаружи.
Успеха вам на крутых поворотах истории!
   В словах эварха звучала горькая нота.
   "Почему "вы  оба"?"  -  подумал  Кир-Кор.  Отхлебнул  из  бокала  и  на
несколько секунд закрыл глаза, настраиваясь на обширную, двухсотабонентную
пиктургию. Мешало то, что он почему-то утратил ощущение крупного скопления
возбужденных людей. Вместо нужного настроя вдруг пришло  озарение  другого
рода: он вспомнил, что его год и день рождения совпадают с  годом  и  днем
рождения Агафона. Совпадают, следовательно, и довлеющие  коды  личностного
бытия. Кстати, в полном имени Агафона Виталиановича ведь тоже восемнадцать
букв кириллического алфавита!..
   Решительно выкинув из головы всю эту несусветную цифровую чушь, Кир-Кор
шагнул в указанную Ледогоровым синюю дверь.
   В синем тамбуре его настиг голос эварха:
   - Но не расплескайте на поворотах чашу гнева -  она  наполнена  ужасами
уничтожения!
   Из тамбура в зал был единственный выход - через овальную  дверь-зеркало
в рельефной  светоносной  раме;  стоя  перед  зеркальной  дверью,  Кир-Кор
взглянул на себя  и  подивился  суровой  озабоченности  лица.  "Это  из-за
синюшного освещения..." - подумал он с  естественным  в  подобных  случаях
неудовольствием. Дверь съехала  в  сторону  -  взгляд  метнулся  по  рядам
сравнительно   небольшого   амфитеатра.   Большая   Экседра...   Зал   был
поразительно малолюден. Практически пуст!
   Радиальные проходы амфитеатра сходились к  подиуму,  на  котором  сияло
светосигналами некое сооружение, напоминающее  с  тыльной  стороны  кабину
люфтшниппера без блистера,  -  угадать  кафедру  в  этом  сложном  гибриде
режиссерского пульта и терминала  можно  было  только  по  местоположению.
Подойдя к ней сбоку, Кир-Кор оперся ладонью о гребень ниспадающей закраины
кафедрального барбета и поприветствовал  присутствующих  заимствованным  у
Ледогорова церемониальным полупоклоном. Люди, приподнявшись с мест,  молча
адресовали гостю такое же приветствие. Он не собирался  пересчитывать  их.
Но стоило  ему  подумать  об  этом  -  ответный  импульс  ясночувственного
быстродействия  мгновенно   выдал   спровоцированный   мыслью   результат:
семнадцать. "Я, стадо быть, восемнадцатый",  -  подвел  он  продиктованный
роком итог, понимая, что при такой  обстановке  специально  "подогнать"  к
Числу Перемен количество пиктургентов было бы немыслимо. По меньшей мере -
достаточно сложно... Но, как бы там ни было,  очевидно,  в  зале  остались
после Большой Экседры лишь те, кто сознательно шел на риск.  Или  те,  кто
верил, что ментальный контакт с производителем странных  увечий  им  ничем
плохим не грозит. Точнее - и те, и другие.
   Он заметил, что  остались  в  основном  участники  утренней  "эзбушки".
Единственный новичок среди них - знакомый эварх из  Тамбовского  экзархата
Сергей Гладышев.  По  понятной  причине  не  было  здесь  гроссмейстера  и
магистра. По непонятной -  отсутствовал  ватагар.  Что  ж,  очень  жаль...
Возможно, уход ватагара и привел к тотальному опустошению зала.  Как-никак
авторитет    прорицателя    с    восемьюдесятьюпроцентной     сбываемостью
предсказаний... Но, может, уход его и не связан с  каким-нибудь  нехорошим
предвидением и причина куда прозаичнее? Скажем - неспособность предвидца к
интротомии?.. Вряд ли. Хотя, если припомнить, на утренней экседре вопрос о
ретропиктургии ничем не задел  ватагара  -  Юрмед  Вертоградов  остался  к
полемике равнодушен... Нет, здесь, видимо, авторитет ни  при  чем,  каждый
философ  определяется  сам.  Вон  даже  сверхосторожный  хальфе   с   ясно
написанной на шафрановом личике мужественной  решимостью  ждет  "опасного"
ментаконтакта: по сторонам  не  смотрит  -  машинально  перебирает  четки,
покачивая головой в белой чалме. Боится, наверное, непонятного, но  знает:
быть сейчас в зале - это надежда приблизиться к истине и отделить  наконец
зерно от плевел.
   Пиктургенты сидели рассредоточенно  -  далеко  друг  от  друга.  Только
коммуникатор и региарх устроились по соседству и вдумчиво вели между собой
неслышный для окружающих разговор. Ближе всех - в первом ряду амфитеатра -
сидели эрил, препозитор и созипатор. Дальше всех (но  и  выше  всех)  -  в
самом последнем ряду - обосновались  златоглазый  махариши  и  белобородый
ариарх. Фундатор выбрал себе  место  в  середине  зала  -  на  перекрестье
радиального и кругового проходов, и  его  фигура  в  рассеянном  созвездии
философов была теперь на положении центрального светила.
   По традиции полагалось взойти на кафедру и  сказать  несколько  слов  о
предстоящем сеансе. Кир-Кор взошел и сказал:
   - Уважаемые эвархи, все вы знаете, чего ждете, поэтому я не знаю, о чем
еще говорить. Приглашаю вас к  соучастию  в  пиктургическом  обзоре  моего
тысячного по счету дальнодействия в глубоком космосе в  режиме  свободного
поиска. Сейчас мы все вместе  прочувствуем  самый  важный  фрагмент  моего
сорокатрехчасового тревера. Я имею в виду, конечно,  Планар...  Лично  мне
Планар показался природным объектом. Многие усомнились в правильности моих
впечатлений  и  начинают  считать  Планар  артефактом  -   изделием   иной
космической цивилизации или даже ампартефактом.  Что  ж,  наверное,  будет
полезно  взглянуть  на  Планар  моими  глазами  -  глазами   единственного
очевидца... Пардон! Единственного из очевидцев на Земле, поскольку  Планар
видели воочию трое новастринцев - я, мой сын Сибур, его друг и напарник по
дальнодействию Миран Бибрактис. Миран и Сибур - дальнодеи  молодые,  но  с
достаточным опытом, хотя по молодости лет уходят в глубокий космос  только
в режиме парного поиска. Сибур заинтересовал  друга  моим  открытием  -  и
теперь,  пока  я  в  отпуске,   они   вдвоем   пытаются   развязать   узел
топологической загадки Планара. Я не исключаю того,  что  им  удастся  это
сделать до моего возвращения... Спасибо за внимание.
   - В определенном смысле это им уже удалось,  -  прозвучал  из  середины
зала голос фундатора.
   "Ага, - подумал Кир-Кор, - экзарх придерживал новастринскую новость под
занавес".
   Затянутая в белую перчатку рука Ледогорова сделала в воздухе  призывный
жест - Кир-Кор спрыгнул с подиума,  поднялся  по  центральному  проходу  к
перекрестку  и,  повинуясь  указанию   белоснежного   экзаршьего   перста,
опустился  в  угловое  кресло  -  одесную.  Мало  сказать,  что   он   был
заинтригован.  Он  был  одновременно  и   горд   успехом   своих   молодых
последователей, и несколько обеспокоен. Планар  -  штука  непредсказуемая,
отрицать это теперь уже невозможно...
   Экзарх уловил мысль грагала, ободряюще посмотрел на него. Протянул руку
через пространство прохода:
   - Все хорошо.  Сначала  ты  показываешь  Планар,  а  вслед  за  этим  я
показываю уловленное мною позапрошлой ночью в Сидусе сообщение  Сибура  из
новастринского далека. Извини, но сегодня у нас с  тобой  сдвоенный  сеанс
пиктургии.   Пиктургентов,   к   счастью,   немного,   и   все   они,   за
одним-единственным исключением, сильные интротомы.
   Кир-Кор осторожно коснулся белой перчатки:
   - Все в порядке, фундатор, буду стараться.
   Освещение  в  зале  уменьшилось  наполовину.  Из  замаскированного  под
старинную хрустальную люстру зального олифектора хлынула молочная белизна,
и было слышно, как зашевелились погруженные в  непроглядную  туманно-белую
марь люди, поудобнее  устраиваясь  в  креслах  с  изменяющейся  геометрией
сиденья, спинки, подлокотников.  Кир-Кор  слегка  раздвинул  и  приспустил
подлокотники, плотнее налег затылком на подголовник, вытянул  ноги,  благо
проход позволял, - словом, насколько мог, сымитировал привычное  положение
тела внутри сута. Оставалось сымитировать осязательные ощущения, и  прежде
всего  -  ощущение  мягкой  и  скользкой,  как  шелк,   полости   сута   -
податливо-упругих складок и валиков  контактной  трамы,  нежно  обнимающей
тело дальнодея  со  всех  сторон  -  так  нежно,  что  еще  перед  стартом
чувствуешь себя в состоянии невесомости...
   Он вперил взгляд в туманно-белую марь и через полминуты полностью  взял
под контроль сознания подготовку пси-контура  памяти  для  ретропиктургии.
Неожиданно легко вошел с пиктургентами в ментаконтакт.  Особенно  ясно  он
ощутил присутствие  фундатора  и  махариши.  Возникшее  было  мальчишеское
желание  мысленно  поприветствовать  того  и  другого  (в   индивидуальном
порядке) само собой трансформировалось  в  главное  желание  быть  понятым
всеми  без  исключения,   независимо   от   степени   их   интротомических
способностей.



11. ПЛАНАР

   Красочный разгул гиперпространственной  аномалии  -  шизантеры.  Черные
росчерки в море пурпурного, желтого, серебристо-белого  и  голубого  огня.
Серебристо-белые с алмазными  блестками  и  алые  пламена  свертывались  в
двухцветные  валы-рулоны  и,  конвульсивно  вздрагивая,  наваливались   на
желто-красную зыбь - трепетно растекались среди огненных  вихрей.  Голубые
кольца   и   вспышки   яростно-голубого   сверкания   подсвечивали    края
аспидно-черных воронок, бешено вращающихся  в  пурпурно-золотистой  кипени
пылающих мальстремов...
   Черные росчерки, как автографы жуткой,  потусторонней  ночи,  усиливали
натиск, вспарывая во всех направлениях светоносный хаос. Это было  опасно.
Даже слишком опасно. Очень неприятно, когда шизантера лопается неожиданно,
и  еще  хуже,  когда  коллапсирует:  ее  может  вывернуть   где-нибудь   в
безвыходные глубины  чужих  пространств  неестественных  измерений.  "Стоп