ы Ампары.
   - Выходит, сам Джугаш-Улья Каганберья здесь...
   - Да. И двенадцать его статс-комиссаров.
   "Маракас!..  -  подумал  Кир-Кор.  -  Вся  самая  ментаактивная   часть
пейсмейкерской рати". Пробормотал:
   - Значит, Большая Экседра... Вот  почему  Ледогоров  надел  импозантную
мантелету...
   - Мантелету? - переспросил Лирий Голубь. - Когда  учитель  напутствовал
меня и провожал на встречу с вами... это было перед  вечерним  коллегиумом
первой экседры Зыбкой Безупречности Ума... мантелеты на нем не было.
   - После коллегиума надел, чего уж проще. Первые посиделки, значит,  уже
состоялись...   О,   простите   меня!   Сорвалось   с   языка   совершенно
непроизвольно.
   - Откуда вы, Кирилл Всеволодович, знаете? Насчет  мантелеты?  -  Юноша,
казалось, был удивлен и встревожен.
   - Во время нашего эгрегора подсмотрел.  Я  ничего  не  выдумываю  -  на
экзархе была иссиня-фиолетовая мантелета. Со знаком  Ампары,  естественно.
Аметистовая фибула на плече... Это что, для вас очень важно?
   - Если все так, как вы говорите, то Агафон Виталианович теперь не эк...
не совсем экзарх.
   - Да? Кто же он теперь?
   - Фундатор.
   - Что за должность? Глава всей школы Ампары?
   - Школа Ампары не  признает  индивидуальной  власти,  -  как-то  совсем
отрешенно произнес Лирий Голубь.
   - Выходит - звание?
   - Любые звания пустозвучны и малофункциональны.
   - Юноша, вы меня интригуете.
   - Фундатор - это иносказание иноимени.
   - Мудрено, Проще нельзя?
   - Затруднительно. Это очень емкое понятие.
   - Самое емкое понятие в человеческом обществе - Совесть. Не  значит  ли
это,  что  понятие  "фундатор"  -  некое  словесное   воплощение   понятия
"Совесть"? Ну, скажем, "Совесть философской школы"?
   - Любой член девидеры - Совесть нашей философской школы.
   - Я полагал, это прежде всего прерогатива эвархов.
   - Эвархи - Совесть планеты.
   - Хорошо... А фундатор?
   - Фундатор избирается Собором  философов  на  два  года  и  обречен  на
стояние в истине до конца.
   Кир-Кор покосился на собеседника. Лирий  Голубь  по-прежнему  вид  имел
грустный и отрешенный, и чувствовалось, что он размышляет о чем-то  весьма
невеселом и разговор поддерживает только из вежливости.
   - Простите, юноша, здесь просматривается  логическая  тонкость.  Можно,
конечно, стоять в истине до конца, если  есть  гарантия,  что  знаешь  про
истину все...
   - Про истину нельзя знать всего.
   - Вот! И как же тогда "стоять в истине до конца", если точно не знаешь,
что именно отстаиваешь?
   - Отстаиваешь этимон. От рождения его и до расцвета.
   - Двуязычная тавтология. Этимон в переводе с греческого - истина.
   - Этимон  -  живой  организм  истины,  он  дышит,  живет,  развивается,
проходит свои эволюционные стадии. Он как ребенок, с ним  надо  обращаться
бережно. Его надо самоотверженно защищать.
   - Так-так... первый проблеск. Фундатор считается опытной нянькой?
   - Не обязательно.  На  Большой  Экседре  философы  избирают  фундатором
человека,  которому  в  принципе  можно  доверить  истину,  как   доверяют
малолетнего ребенка.
   - В надежде на то, что фундатор приобретает опыт няньки по ходу дела?
   - В надежде на то, что с самого начала он интуитивно сумеет  обращаться
с истиной так, чтобы не нанести ей вреда.
   - О, второй проблеск!.. - Кир-Кор коснулся лба указательным пальцем.  -
Значит, фундатором избирается человек, в отношении которого у  его  коллег
есть полная уверенность, что на протяжении двух лет он денно и нощно будет
мудро стараться не повредить этимону? Я правильно понял вас, юный философ?
   - Приблизительно - да, - с кислой миной проговорил Лирий Голубь.
   Слово "приблизительно" Кир-Кора никак не  устраивало,  и  он  подождал,
надеясь, что собеседник добавит что-то еще. Тот ничего не  добавил.  Сидел
угрюмо нахохлившись, точно птенец на холодном ветру. Кир-Кор  прислушался.
Отдаленные  звуки  шагов,  голоса...  В  отсеках  шверцфайтера  находились
пришлые люди. Кир-Кор хорошо представлял себе,  чем  они  там  занимались.
Чтобы отвлечь интротома, заговорил:
   - Глядя на вас, никогда не подумаешь, будто вы  очень  уж  рады  новому
амплуа своего патрона.
   Лирий Голубь потер кисти прижатых к груди рук, но  молчания  своего  не
нарушил. Кир-Кор решил зайти с другой стороны:
   - Может быть, новые обязанности Ледогорова не имеют престижного веса?
   -  Наоборот!  -  с  неожиданной  пылкостью  возразил  интротом.   -   В
философской школе Ампары авторитет фундатора чрезвычайно высок. У нас даже
поговорка в ходу: "Из уст  фундатора".  То  есть  -  последняя  инстанция,
решающее слово, самое авторитетное мнение. Но не авторитарное, не путайте.
   - Не буду, - сказал Кир-Кор. И подумал: "Надо было  поздравить  экзарха
во время эгрегора. На нем  была  мантелета  фундатора,  а  я  по  незнанию
выставил себя невеждой".
   И еще он подумал, что грагалы мало интересуются внутренней жизнью таких
сложных  земных  организмов,  как,  например,   экзархаты,   вакф-медресе,
суфиаты,  гермополисы,  эзотерические  овокантрии  или  более   популярные
кантонаты. Обожают проводить отпуск  на  планете  предков,  но  знают  эту
планету достаточно хорошо  лишь  в  историческом  и  эротико-артистическом
плане. Хотя культура Новастры основана на достижениях земной культуры и ею
же продолжает подпитываться, для большинства грагалов-посетителей  история
и  эротико-артистическая  грань  земной  культуры  остаются  самодовлеющей
ценностью. Конечно, есть знатоки на  Новастре  -  спецы  по  разнообразным
проявлениям динамики философской мысли в недрах земной цивилизации, но  их
число  -  единицы.  Остальные  слабо  ориентируются   в   этом.   Или   не
ориентируются вообще. Почему? Наверное,  потому,  что  чувствуешь  себя  в
экзархатах стесненно. Ведь  именно  в  экзархатах  проходишь  обязательную
денатурацию   и   улаживаешь   уйму   предписанных   МАКОДом   ненавистных
формальностей.  Но  виноваты  ли  в  этом  эвархи?  Разве  их  вина,   что
исторически экзархаты и вакф-медресе  стали  инструментом  контролируемого
исполнения предписаний Марсианской Конвенции Двух - как будто у эвархов  и
суфиев мало своих сугубо земных дел!.. Возможно, впрочем,  именно  потому,
что они являют собой, как сказал  Лирий  Голубь,  Совесть  планеты  Земля,
история и уготовила им роль своеобразного буфера в отношениях между Землей
и Новастрой. По крайней мере, некоторые эвархи  -  совершенно  очевидно  -
глубже иных политиков осознали, что последний по  времени  демографический
взрыв, потрясший земную цивилизацию в середине прошлого века, был  бы  для
нее последним вообще, если бы не Новастра, не помощь грагалов в расселении
землян на просторах Дигеи. Бескорыстная, кстати говоря,  помощь.  Грагалам
по-прежнему не нужно было от Земли ничего, кроме возможности проводить  на
ней собственный отпуск. Даже в денатурированном состоянии. Мелькнула  было
надежда, что земляне догадаются отменить  обязательность  денатурации  как
абсолютный анахронизм. Не догадались. Все  статьи  и  параграфы  Конвенции
Двух остались без изменений.  Сохранили,  так  сказать,  девственный  вид.
Ожидание  прогресса  в  отношениях  на  том  и  закончилось.  По-видимому,
прогресс в отношениях  земляне  понимают  как  отсутствие  спешки.  А  вот
спровоцировать регресс в  отношениях  -  это  у  них  пожалуйста,  в  одну
секунду, исполнители всегда найдутся... Интересно, как  в  такой  ситуации
Джугаш-Улья  Каганберья  и  его  статс-комиссары   будут   объясняться   с
новоиспеченным фундатором?  Но  еще  труднее  будет  лидерам  пейсмейкеров
удовлетворить любознательность следственной комиссии...
   - Нет, Кирилл Всеволодович, - сказал Лирий Голубь. - Наоборот.
   - Что "наоборот"?
   - Среди приверженцев философского направления Ампары позиция  фундатора
имеет больший авторитет и большее значение. Орден будет  вынужден  с  этим
считаться. Кстати... не могу не предупредить вас,  Кирилл  Всеволодович...
Не поздравляйте эварха.
   - Это еще почему?!
   - Не принято. Фундаторов не принято поздравлять.
   "Век живи - век учись", - подумал Кир-Кор. Вслух возразил:
   - У вас, может быть, и  не  принято,  а  вот  у  нас  почему-то  всегда
поздравляют достойную поздравления личность...
   Лирий Голубь заплакал. Это было так неожиданно и  нелепо,  что  Кир-Кор
почувствовал страх.
   - Что вы, Лирий, что вы, не  надо...  -  забормотал  он.  -  Как-то  не
по-мужски. Прошу вас, друг мой, успокойтесь! Ради великой Ампары, простите
меня, если я в чем-то виноват!..
   Он не  знал,  что  еще  можно  сказать.  Или  сделать.  Был  совершенно
растерян.
   - Это вы простите меня, грагал. Действительно, не по-мужски. - Интротом
хлюпнул носом. - Неловко мне...
   - Ну, ну, ерунда какая! Секундная слабость. Мне ведь тоже не  по  себе.
После разбойных прелестей сегодняшней ночи нам с вами  обязательно  должно
быть не по себе...
   - Вы напрасно  подумали,  будто  я  не  испытываю  гордости  за  своего
учителя. Моя гордость за него высотой до звезд. До вашего Илира и  дальше.
Потому что слишком мало на Земле людей, о ком известно,  что  он  способен
стоять в истине до конца. Но радости нет у меня, это правда...
   - Теперь, очевидно, нарушится ваш учебный процесс?
   Юноша вытер мокрое от слез лицо рукавом блузона:
   - Теперь нарушится мироздание.
   "Чего-то я здесь крупно недопонимаю..." - подумал Кир-Кор.
   В тыльную дверь пилотской рубки вежливо постучали.
   - Входите, не заперто! - крикнул он.




КНИГА ВТОРАЯ. ДЕНЬ ВЕПРЯ И НОЧЬ БЕЛОЙ СОВЫ


                                        И сказал им: настал день знать вам
                                     имя свое и не знать боли.
                                                                   Апокриф


1. ПАВИЛЬОН ПРИНУДИТЕЛЬНОГО ОЖИДАНИЯ

   Кир-Кор был благодарен судьбе за  тридцатиминутный  сон  в  белоснежной
постели и душ с ароматом вербены.  И  то  и  другое  повысило  настроение,
придало уверенности, что в отношении здравого смысла на  этой  планете  не
все потеряно.
   В душевой своего апартамента он с преувеличенным тщанием дважды  смывал
с себя ароматной водой мерзости сегодняшней ночи. До сна и после.  Во  сне
временами накатывал страх ожидания: свалится или не свалится  сверху  труп
взорванного боевика. Снилось мужественное усатое  лицо  главного  механика
экзархата, снился плачущий интротом, снились кошмары:  кровь  на  груди  и
выпученные глаза  смертельно  раненного  отравителя,  укус  человека-змеи,
окровавленный блистер, заброшенный страшным ударом на  подий  "Ампариума".
Сидя в позе "лотос" на рифленом, медленно вращающемся диске  под  большим,
как колокол, сушильным колпаком,  Кир-Кор  старался  отрешиться  от  всего
неприятного и думать только о Марсане. И ему  удавалось  думать  только  о
ней, пока он энергично перекатывал под языком ее золотое  колечко.  Однако
на первый мысленный план непрошенно  стали  вторгаться  эпизоды  недавнего
собеседования с  председателем  следственной  группы.  Звали  председателя
Марина Викторовна. Фамилия - Секиринова. От  слова  "секира"?..  Это  была
хрупкая на вид, довольно красивая женщина с  холодноватым  взглядом  умных
глаз  миндального  "кошачьего"  разреза.  Он  коротко,   почти   пунктирно
рассказал о  событиях  минувшей  ночи.  Она  задала  несколько  уточняющих
вопросов. Он сразу понял, что имеет дело с юристом высшей профессиональной
категории, и выложил  ей  основные  подробности.  Лишь  о  белом  эгрегоре
умолчал. Решил, что степень открытости этой темы для  группы  следствия  -
проблема   самой   девидеры   Камчатского   экзархата...   Обращенный   на
северо-восток стеклянный фасад "Ампариума" наконец пропустил  сквозь  себя
свет утренней зари, и, когда этот  свет  стал  вытеснять  из  юридического
кабинета искусственное освещение, председатель  ровным,  начисто  лишенным
эмоций голосом проговорила: "Благодарю вас за очень ценные  для  следствия
показания". - "Рад был помочь правосудию", -  ответил  он  с  облегчением.
"Кирилл Всеволодович, вы не должны покидать Камчатку до тех пор,  пока  не
иссякнут вопросы к вам следственных и судебных экспертов", -  предупредила
она. "Обещаю быть у вас под рукой стабильно -  как  Корякский  вулкан".  -
"Надеюсь, мне не  нужно  объяснять  вам  ваши  юридические  обязанности  и
права?" - "Нет, - сказал он, - не нужно. С посторонними я  буду  нем,  как
рыба, а для юристов доступен, как панорама Авачинской бухты". - "Зайдите",
- произнесла она с корундовой твердостью в голосе  -  тоном  распоряжения.
"Спасибо. Как-нибудь обязательно..." Он поднялся из кресла и только теперь
сообразил, что корундовый императив  Секириновой  адресован  был  не  ему.
Створки дверей разошлись - в кабинет вошли четверо молодцов в  униформе  с
эмблемой МАКОДа на рукавах. "Я под арестом?"  -  высказал  Кир-Кор  первую
пришедшую на ум гипотезу. Марина Викторовна эту гипотезу не  опровергла  и
не подтвердила: "Вы под охраной". - "Здесь мне  охрана  не  нужна".  -  "Я
лучше знаю ситуацию". - "Куда прикажете следовать?" - "Вас проводят". - "В
этом я уже почти не сомневаюсь", - пробормотал он и сразу за дверью  надел
на себя плотную "шубу"  пси-непроницаемой  защиты.  Самую  плотную,  какую
только был способен возбудить, - аж в ушах зазвенело. Ощущение было не  из
приятных, однако он понимал, что лучше все-таки соблюдать осторожность  до
встречи с экзархом. Даже в коридорах "Ампариума"... Шли  молча,  быстро  и
вскоре оказались на восьмом этаже "Каравеллы"  -  десятиэтажного  корпуса,
примыкающего к тыльной стороне "паруса" главного здания. Телохранители  из
МАКОДа пропустили своего подопечного в предназначенный ему  апартамент,  и
дверь за его спиной защелкнулась  на  автоматический  запор.  А  когда  он
увидел свое отражение в зеркале - и вовсе  забыл  про  МАКОД.  Нужно  было
срочно приводить себя в порядок. Хотя бы себя.  С  одеждой  дела  обстояли
сложнее: рубашка была безнадежно испорчена. Пригодность  всего  остального
зависела     от     качества     программы     стирально-освежающей      и
ремонтно-восстановительной автоматики.
   ...Спрыгнув с рифленого диска сушильного аппарата,  Кир-Кор  на  всякий
случай отворил рубашечное отделение гардеробного бокса. Как  и  ожидалось,
там было пусто.
   Но пустовали и все другие отделения, а этого никак не ожидалось.
   Он заглянул в приемные лючки - проверить, не застряла ли одежда по пути
в недра стирально-ремонтного  комбайна.  Подобрал  на  дне  бокса  пестрый
пакетик. В таких пакетиках обычно переправляют свежие носовые платки. "Для
карманов тех брюк, которые  мне  позабыли  вернуть",  -  подумал  он,  чуя
неладное. Из пакетика выпал аккуратно  сложенный  кусок  красной  в  белый
горошек ткани. Кусок  был  двухметровой  длины.  "Для  носа,  который  мне
натянули".
   Кир-Кор оборвал металлизированную  нить  от  края  сушильного  колпака,
пропустил ее сквозь золотое колечко и надел на шею  этот  на  скорую  руку
сработанный талисман.
   В надежде получить обратно хоть что-нибудь  из  одежды,  он  пробежался
пальцами по всем переключателям на гардеробной панели. Вдруг  -  толчок  и
покачивание. Пол  заколебался  под  ногами,  произошло  довольно  ощутимое
смещение в пространстве... "Не меньше семи  баллов  по  двенадцатибалльной
шкале", - прикинул Кир-Кор.
   "Лучше прикинь, как вести себя без штанов  во  время  землетрясения,  -
посоветовал внутренний голос. - Если в таком виде  придется  выскочить  на
эспланаду, аборигены могут тебя не понять".
   Кир-Кор оглядел себя, голого, в зеркале, быстро обмотал красную в белый
горошек ткань вокруг бедер.
   Толчки и колебания прекратились. Он заткнул конец  набедренной  повязки
за импровизированный пояс и выбежал из гардеробной (вернее, хотел выбежать
- была такая  потенция).  Когда  створки  дверей  распахнулись,  он  резко
притормозил  на  пороге.  В   нормальной   действительности   за   порогом
гардеробной  полагалось  быть  светлому  цветочному  холлу  с   бездверным
проходом в гостиную, но никак не узкому мрачноватому  тамбуру  с  отделкой
под ореховое дерево...
   "Не будучи непробиваемым скептиком, я вполне могу  допустить,  что  мой
сосед по сектору - делегат от Папуа и что мои брюки случайно попали к нему
вместо ошибочно  присланной  мне  его  набедренной  повязки,  -  размышлял
Кир-Кор, стоя в проеме дверей. - Но допустить вероятие спонтанной прогулки
моей гардеробной по этажам "Каравеллы"  -  это  слишком  даже  для  такого
индифферентного к спонтанностям субъекта, как я".
   "Следовательно, - заключил внутренний голос, - прогулка предусмотрена в
чьей-то программе".
   "Вот именно. В чьей?"
   Мрачноватым  тамбур  казался,  вероятно,  из-за   того,   что   в   нем
отсутствовало освещение.  Точнее,  отсутствовали  обычные  в  коридорах  и
тамбурах  люминели  -  длинные   полосы   люминесцентного   пластика   для
стационарного освещения или для освещения типа "сопровождающая волна". Под
потолком медленно наливались лиловым сиянием  цилиндрические  декоративные
светильники из желтого с чернью металла -  их  было  три.  Четвертым  было
одинокое бра того же стиля  в  глубине  тамбура.  Цилиндрик  бра  неспешно
вращался, постреливая иглами лиловых пучков.
   "Вряд ли это ловушка, -  подсказал  внутренний  голос.  -  Такого  рода
устройства не сооружаются для посторонних".
   "Не  могу  ничего  возразить.  И  помнится,  Агафон  говорил  что-то  о
путеводных для меня лиловых лучах Ампары..."
   "Кстати, фразой раньше он обещал: "Утром увидимся на  кругах  своих..."
Что ни фраза  -  ребус  или  намек.  Очевидно,  Ледогоров  просто  не  мог
довериться открытому эфиру".
   "Тоже верно. Однако утро уже на исходе..."
   "Тем выше вероятность того, что через этот тамбур и пролегает дорога  к
экзарху. Похоже, перед официальной встречей с грагалом Ледогорову зачем-то
понадобилась встреча конфиденциальная".
   "Ничего  не  имею  против  конфиденции.  Но  вот  на   встречах,   даже
конфиденциальных, я предпочел бы присутствовать в брюках. И  желательно  -
после  завтрака.  Неужели  эти  мои  естественные  желания   могут   здесь
кому-нибудь показаться чрезмерными?"
   "Экзарх  одолжит  тебе  свои  запасные  бейнзауны.  Не  теряй  надежды.
Вперед!"
   Кир-Кор переступил порог. Ничего не случилось. За исключением того, что
за спиной тихо закрылись створки дверей. Лиловые лучики маняще  покалывали
глаза. Тишина и  спокойствие...  Он  приблизился  к  источнику  лучиков  -
участок ореховой облицовки  вместе  с  бра  отделился  от  стены  овальной
панелью и плавно отошел в сторону, подобно дверцам люков на "финистах".  В
освобожденном проеме вспыхнул свет. Кир-Кор  улыбнулся.  Это  был  вход  в
пятиместную кабинку пневмотрубного сфалервагена. Здесь было тесно. Красные
пластиковые сиденья  располагались  вдоль  оси  прозрачной  цилиндрической
капсулы друг за другом. Кир-Кор выбрал переднее.
   Это напоминало спуск на табоггане вдоль  ледяной  дорожки.  Только  без
ветра в лицо. С негромким шипением капсула мчалась  куда-то  по  наклонной
вниз, как спортивные сани, и уже было ясно, что ее конечная цель где-то за
пределами фундамента "Каравеллы". Керамлитовая труба,  лоснящаяся  впереди
кольцами блеска, вела в неизвестность.
   Плавная остановка. Пригибая голову, Кир-Кор выбрался из тесной кабинки,
ступил в овальный проем и снова увидел себя в узком тамбуре с отделкой под
орех. Но в отличие от предыдущего в этом тамбуре было двухцилиндровое  бра
и оба цилиндра лучились. По аналогии же с предыдущим  двухцилиндровое  бра
открыло перед недавним пассажиром сфалервагена еще один овальный проем.  В
проеме блеснули золото, перламутр, полыхнуло пламя алого шелка...  "Пещера
Али-Бабы", - подумал Кир-Кор и с интересом вошел.
   Нет, это  была  пещера  Золотых  Витязей.  Точнее  -  двенадцатигранный
парадный павильон в  виде  шатра  из  алого  шелка.  Обрамление  граней  -
круговой металлический горельеф великолепно