д
электронным  микроскопом  и  даже  пробы  на  радиоактивность  -   последняя
оказалась  ничуть  не  выше  фоновой.  Надо  думать,  Максютов  дал  задание
проверить образцы по полной программе.
   А вот данные о местоположении источника  атаки:  азимут,  угол  места.  С
учетом  неточного  знания  времени  события:  склонение   такое-то,   прямое
восхождение такое-то. Плюс-минус погрешность.
   - Точка в созвездии Рыб, - пояснил Максютов, увидев, что я дочитал. -  На
момент атаки Юпитер вместе с "Объектом Иванова" находился там.
   Я промолчал, понимая, что вряд ли он ждет от меня какой-либо  реплики.  А
ненужных междометий я сам от себя давно не жду.
   Чего только не услышишь в нашей конторе. Даже страшно подумать, как  этот
разговор выглядел бы, например, в армии. Начальник караула деревянным,  хуже
чем из репродуктора, голосом докладывает коменданту военного  городка:  мол,
неустановленным противником отхвачена наискось половина офицерской столовой,
имеют место также самовольный уход с постаментов двух  гипсовых  памятников,
самостряс груш с баобабов и регулярный пролет ведьм и Карлсонов...  Нет,  не
представляю...
   Одно хорошо: у нас не любят удивляться.
   Я сидел, присохнув ягодицей к  краешку  стула,  и  отчаянно  старался  не
показать своей тоски. Верните меня в борьбу с промшпионажем - ей-ей, в ножки
поклонюсь, век бога буду молить! Согласен пахать по двадцать часов в  сутки,
и отпуска не  надо!  Ну  не  способен  я  воевать  с  чертовщиной,  вдобавок
инопланетной!..
   Мечты. Манилов хренов.
   - Необъяснимые чудеса по всему миру, - продолжал Максютов. - В  последнее
время прямо вал чудес, иногда с  человеческими  жертвами.  Ряд  указаний  на
неземное происхождение. Короче говоря, темой "Монстр" занимаются не только у
нас, и уже налажен кое-какой обмен  информацией  между  спецслужбами  м-м..,
нескольких стран. Основная, но не единственная гипотеза:  чужой  космический
зонд, вторгшийся в Солнечную  систему  и  проявивший,  мягко  выражаясь,  не
совсем понятный интерес к земной цивилизации. Но  повторяю:  есть  и  другие
гипотезы. Не стоит зацикливаться на чем-то одном, ясно, Алеша?
   - Ясно, това... Анатолий Порфирьевич.
   - Ты хочешь спросить: что же  в  такой  ситуации  мы  можем  предпринять?
Отвечаю:  радикально  почти  ничего.  Тщательное  изучение   -   безусловно.
Уменьшение влияния последствий катаклизмов и аномальностей - по возможности.
Не так уж много мы можем. Нам не удастся  даже  контроль  над  прессой,  тем
более что американцы уже разболтали о единой  причине  катастроф  и  вот-вот
разболтают об Объекте. НАСА с удовольствием  организует  утечку  -  глядишь,
увеличат бюджет...
   Он и раньше любил крепко выразиться под горячую  руку,  но  на  этот  раз
загнул такое - я подумал, не ослышался ли.
   - Программа "Эскалибур" - так это называется. Шесть однотипных  ракет,  в
каждой по мегатонне тротилового эквивалента.  Некие  спецбоеголовки,  дающие
максимальный тепловой эффект при минимуме радиоактивного заражения  -  чтобы
не сильно нарушить договор о неприменении в  трех  средах.  -  Максютов  зло
фыркнул. - Опрыскали скунса духами... Ты что-то хочешь спросить, Алексей?
   - Да, - сознался я, еще не зная, верить ли ушам. - Президент осведомлен?
   - А откуда, по-твоему, наш карт-бланш? Официальной  информации,  понятно,
не было и не  будет,  однако  американцы  все-таки  не  решились  наплевать,
сделали жест. Так что я с тобой тоже разговариваю неофициально, имей в виду.
Ты о президенте не думай, у него теперь выигрышная позиция в случае чего. Да
и мы можем нормально работать.
   - Еще одно, - сказал я. - Когда будут запущены эти ракеты?
   Генерал-майор Максютов посмотрел на меня странно.
   - Я что, не сказал? Они уже летят.
   Стало слышно, как под потолком тонко звенит мелкая муха.
   - Давно? - спросил я, чувствуя себя полным идиотом.
   - В феврале их подняли на орбиту под видом  резервных  спутников  системы
глобальной связи. Все шесть. Четырнадцатого марта они стартовали к  Юпитеру.
С интервалом в десять минут.
   Вот как... Выходит, штатники занялись проблемой намного раньше нас. Когда
мы наконец спохватились, они уже решили ликвидировать ее раз и  навсегда.  И
то сказать:  космический  зонд  от  братьев  по  разуму  должен  вести  себя
прилично.., или никак.
   - Странный пробел во времени, - заметил я. - Февраль-март...
   - Ничего странного. Окончательное решение о  старте  мог  принять  только
президент США. Думаю, умные головы уговорили его вывести аппараты на  орбиту
до принятия окончательного решения. Мера здравая: космическая  техника  пока
еще не стопроцентно надежна, мало ли что... Ну а потом, понятно, выяснилось,
что  вернуть  их  на  Землю  невозможно,  потому  как  они   изначально   не
предназначались для возвращения. - Максютов всхохотнул. - "Шаттлами" тоже не
выловить: орбита низкая, времени  на  отлов  нет.  Не  ронять  же  на  Землю
водородные бомбы, которые еще неизвестно где упадут. Бедняге  просто  ничего
не оставалось,  как  взять  на  себя  всю  ответственность.  Ну  да  ему  не
привыкать: коли можно бомбить  голодных  мусульман,  так  почему  же  нельзя
космического монстра, верно, Алексей?
   - Где они сейчас? - спросил я.
   - Уже  далеко,  за  орбитой  Марса.  Американцы  сообщили  нам  параметры
полетной траектории, и  наши  теоретики  о  ней  высокого  мнения.  Осталось
примерно полтора месяца. Точнее, сорок семь дней.
   - Так скоро?
   - У этой дряни мощные разгонные блоки.  Скорость  после  разгона  до  ста
десяти километров в секунду. Плюс к  тому  -  противостояние.  По  расчетам,
встреча состоится десятого октября.
   Помолчав, он добавил:
   - Если только не вмешается Монстр.

Глава 4

   Ветер.
   Сырой и холодный, он рушился на нас с моря и все никак не мог  обрушиться
окончательно, ударить один раз со всей силой, сдунув с берега глыбы  серого,
в лишайнике, гранита, и низкорослые, всеми стихиями  битые  сосны,  и  серые
развалюхи изб брошенной деревни. Казалось, еще вот-вот - и сдует,  снесет  в
тартарары и пройдет дальше без задержки,  как  танковая  дивизия  по  окопам
резервистов; только крякнут жалобно гранитные скалы.
   А чуть ниже ветра бесилось море -  не  кидалось  раз  за  разом  на  сушу
красивыми и грозными правильными валами, а свирепо и  безостановочно  грызло
берег, воя от ненависти к каменной тверди; осатаневшее тысячезубое  чудовище
вонзало клыки в расщелины гранита, вздымая гейзеры тяжелой пены,  вышвыривая
на  камень  измочаленные  ошметки  бурых  водорослей   и   клочки   странных
темно-красных медуз.
   Дефицит красок - вот что помимо ветра угнетало  здесь  с  первой  минуты.
Комки водорослей, медузы да еще гнущиеся  сосны  жиденько  разбавляли  общую
гамму: от бледно-серого  до  свинцового.  Серое  небо,  серый  гранит,  или,
вернее, диабаз, но от уточнения названия  не  менее  серый.  И  взбесившийся
свинец моря.
   Какое оно, к дьяволу, Белое!
   Серые останки деревни  таращились  нам  в  спины  проемами  окон.  Здесь,
наверно, и жизнь извечно была серая, столетиями цеплялась  за  серые  камни,
рождалась под серым небом и  упокаивалась  на  погосте  под  посеревшими  от
дождей крестами, пока однажды не сдалась,  и  тогда,  сникнув,  начала  тихо
сходить на нет, все больше  серея  и  чем  дальше,  тем  сильнее  тоскуя  по
краскам, охотно находя их в многоцветной палитре этикеток водочных изделий.
   Впрочем, возможно, я не прав.
   Наверно, здесь серо только осенью, пока не лег толстый  снег  и  море  не
сковано. А весной и тем более летом что-нибудь обязательно цветет в низинках
за этими скалами - ведь должно же здесь цвести что-нибудь! Хотя бы иван-чай.
   Соленая морось била в лицо, пропитывала пуховку. Дождь не шел - это ветер
срывал пену с зубов свинцового чудовища, мельчил в пыль  и  гнал  над  водой
мокрые оплеухи. Остров Бережной был едва виден, проступал  впереди  размытым
темным пятном. Некрупный скальный остров,  каких  здесь  пропасть,  довольно
высоки, ершащийся лесом и, если верить карте-двухсотке, на  западном  берегу
снабженный рыбачьей избушкой.
   То-то и оно, что на западном!
   Наша группа также не блещет красками - кроме меня, облаченного  в  зимнюю
оранжевую пуховку спасателя из МЧС, не кричащего даже,  а  орущего  на  весь
белый свет колера. Есть у меня подозрение, что она должна флуоресцировать  в
темноте, облегчая поиски, если  случится  нечто  серьезное.  Не  ахти  какое
утешение, но другого все равно нет.
   Название нашей группы странным образом соответствует  месту  и  сезону  -
"Шторм".
   Фразы отрывисты - никому неохота забивать гортань водяной пылью.
   -  Сколько  у  нас  светлого  времени?  Синхронный  взгляд  на  часы.   У
сопровождающих нет чипов.
   - Часа три, не меньше.
   - Он все еще там?
   - Там, там.
   Тамтам.
   - Так там и сидит.

***

- А на катере не подойти?
   - Днище побьем. Вон какой накат. Везде камни.
   Катер стоит в бухточке за скалой. Над гранитным лбом виден только  кончик
мачты, мотающийся туда-сюда наподобие метронома. Хотя волнение в бухточке не
в пример меньше.
   Катер Шкрябуну нравится, тем более что ему-то на нем не выходить в  море.
Протерев от брызг стекла бинокля - пропала просветленная оптика! - он  долго
осматривает остров. Насмотревшись вдоволь, сует бинокль мне.
   - Взгляни молодыми глазами: там слева пляж, нет? Гляжу.
   - Узкий, но пляж. Песок.
   - Ничего не выйдет. -  Пожилой  толстенький  капитан-лейтенант  из  нашей
небогатой свиты упреждает негодование Шкрябуна. - С  той  стороны  подводная
гряда, только сейчас прилив, ее не видно. В шторм не пройти - размолотит.  Я
там однажды с моторкой и тремя сухарями неделю сидел, ждал погоды. - Кривясь
от ветра, он все же улыбается, очевидно, вспоминая свое  сидение  как  нечто
приятное, и сообщает:
   - Зато в проливе рыбалка - успевай таскать. Встанешь на якорь этак метрах
на сорока глубины...
   И не договаривает, поперхнувшись ветром.
   Странная у нас компания.
   Ну, я - понятно. Кому же еще  первому  лезть  к  черту  в  зубы,  как  не
обладающему наименьшим "коэффициентом отталкивания" капитану Рыльскому?  Сам
бог велел. Затем - Топорищев. Далее два оперативника:
   Коля Штукин и Жора  Гаврилюк.  И  наконец,  подполковник  Шкрябун  Виктор
Иванович с одним из своих старых паранормальных объектов, вздорным дедком  с
трясущейся козлиной бородкой. Воистину  старый  объект:  на  вид  дедку  лет
девяносто, весь сморщенный, как весенняя картофелина,  то  и  дело  начинает
нудно брюзжать по пустякам, а  Шкрябун,  старший  над  нами,  снисходительно
терпит. И нам приходится.
   Группа особого назначения "Шторм"...
   Ей-ей, лучше бы  Максютову  определить  статус  нашей  группы  как-нибудь
иначе. Всякого российского обывателя, кроме окончательно  вислоухих  дураков
да еще подростков, для которых эти слова звучат музыкой, мурашками по  спине
проберет от "особого назначения". За сто лет научены  определяющим  сознание
бытием:  как  "особое  назначение",  так  жди.  Сразу  нехорошая   ДРОЖЬ   в
конечностях, металлический привкус во рту и Рвотный рефлекс. Прессе  за  это
отдельное спасибо.
   Человек на острове...
   Сегодня пятое октября. Первого числа на скалах  восточной  части  острова
был замечен субъект странного для здешних мест вида,  неподвижным  истуканом
сидящий на гранитном обломке. Рыбаки  местной  артели,  ведя  баркас  вблизи
острова, немало поудивлялись и с позубоскалили над чудиком, явившимся в  эти
края в отутюженном костюме-тройке. Решительно  не  соответствующий  месту  и
сезону костюмчик разглядели очень хорошо; отчетливо видели и то,  что  чудик
не предпринял ни малейших попыток привлечь к себе внимание. От великого  ума
решили было, что снимают кино, позубоскалили над бедолагой. Попыток пристать
к берегу не сделали: с той стороны острова  это  было  рискованно  даже  при
хорошей погоде. Спустя два дня, третьего октября, возвращаясь с лова,  опять
разглядели того же странного человека, по-прежнему сидящего на том же  камне
в той же позе. Тут уж причалить не вышло бы при всем желании: шторм  бушевал
вовсю, море  взбесилось,  баркас  крепко  трепало,  старенький  слабосильный
движок едва вытягивал против волны. Да  вряд  ли,  я  полагаю,  у  крепко  >
призадумавшихся   над   всякой   чертовщиной   рыбаков   возникло    желание
познакомиться с чудиком поближе.
   Первая моя мысль: а случайно  ли  поднялся  шторм?  Не  проверишь.  Чтобы
развести в осеннем Белом  море  хорошую  многодневную,  хоть  до  ледостава,
штормягу, от природы не требуется никаких не свойственных ей чудес. Она сама
это умеет.
   Местному участковому рыбаки все-таки сообщили -  третьего  под  вечер.  А
Максютову на стол информация легла  лишь  в  ночь  с  четвертого  на  пятое.
Кому-то крепко достанется за такую задержку,  но  потом.  Реакция  Максютова
последовала немедленно: сегодня в десять утра военный  транспортник,  пробив
московскую кислую морось, уже вылетел из Жуковского в Кемь. Я даже не  успел
позвонить Маше.
   В Кеми уже ждал "Ми-8".
   Не приказы и распоряжения УНБ - какое дело военным до телефонных  звонков
из известного здания? - деньги,  только  деньги.  Безотказный  двигатель.  Я
убежден, что Максютов в полторы минуты договорился с аэродромным начальством
и с моряками, и не подумав, разумеется, просить  специального  содействия  у
командования округа.
   Только что мы узнали о судьбе второго борта. Практически  пустой  "Ан-74"
не долетел до Кеми, из-за  неполадок  в  правом  двигателе  сел  где-то  под
Тихвином. Надежная машина, нам такая и нужна,  но  отказов  одного  из  двух
двигателей  очень  не  любит.  И  то  ладно,  что  живы   оба:   злосчастный
корреспондент "UFO-press"  Дмитрий  Каспийцев  и  пилот-доброволец,  возящий
единственного пассажира за особые наградные. Ни один  нормальный  человек  в
здравом уме без приказа в тот самолет не сядет. Опасное это  дело  -  возить
человека,  безошибочно  определенного   Максютовым   как   моего   антипода,
чрезвычайно чувствительного к "эффекту отталкивания". Мы  оба  -  лакмусовые
бумажки,   пробники   аномальных   зон,   только   с   разной   полярностью.
Байт-Каспийцев брюзжит, но пока терпит, потому что, кажется, еще  не  понял,
что к чему, а когда поймет, пойдут совсем другие разговоры. Тот еще фрукт: и
наградные в виде платы за страх, которого он пока не испытывает, ему идут не
меньшие, чем пилоту, и еще изволь его уговаривать оказать содействие, всякий
раз придумывая новую убедительную легенду, а он брезгливо морщит  нос:  мол,
пока его неизвестно зачем возят туда-сюда  по  всей  России,  его  компаньон
Свиницын вершит дела в одиночку и, разумеется, в  одиночку  стрижет  немалые
купоны...
   Под Тихвином так под  Тихвином.  Второму  борту  нет  смысла  пробиваться
дальше,  ни  черта  хорошего  не  выйдет.  Пусть  чинятся  и   возвращаются.
Каспийцева надо беречь, он еще пригодится. Если  один  раз  ради  него  было
устроено землетрясение, что стоит Монстру второй раз организовать ураган или
вообще без всякой причины оторвать самолету крылья, как мухе?
   - Значит, все-таки вертолет, - сказал Шкрябун. - Сесть он на  песочек  не
сядет, деревья, лопасти  обломает.  Спустим  тебя  аккуратненько  в  люльке,
Алексей.
   Молча киваю в ответ. В люльке так в люльке.
   Обмануть  "эффект   отталкивания",   до   боли   непонятную,   прямо-таки
мистическую, но тем не менее  реальную  и  грозную  силу...  Придется  опять
попробовать. Последний месяц Максютов совал меня во все  дыры,  кидал  вроде
пробного камешка всюду, где подозревалась хоть какая-то аномальность,  и,  в
отличие от Каспийцева, швырял в самые эпицентры - а я все  еще  цел.  Слегка
поиздержан, поизмотан, но это не в счет. Под Оренбургом погибли двое,  а  я,
получив пару царапин, прошел. В Ханты-Мансийске отделался  испугом.  Здешним
рыбакам крупно повезло: они не  стали  высаживаться  на  остров  при  первом
проходе, когда  в  принципе  могли  попытаться  это  сделать.  Если  "эффект
отталкивания" еще держится - а ом редко затухает ранее, чем через  несколько
дней, - неприятности им были бы  обеспечены,  а  какие  -  невозможно  знать
заранее. Как минимум искупались бы в студеной водичке.
   Мы тоже отказались от намерения облететь остров...
   -  Попробуйте  еще  раз,  пожалуйста,  -  Шкрябун  предельно   вежлив   с
паранормальным дедком. - Он все еще там? Он жив?
   - Да жив же, жив, - сварливо дребезжит дед. - Коли уши есть,  так  слушай
вдругорядь: жив! Я его чую, понял?
   - Попытайтесь проникнуть в его мысли.
   - Ха, проникнуть! Было бы куда. Нет у него никаких  мыслей,  мерзнет  он,
холодно ему, и все.
   Оно и понятно, я сам мог бы изречь такое с полным на то основанием -  кто
бы стал возражать? - и, чего  доброго,  прослыл  бы  телепатом,  чувствующим
состояние клиента за десять  верст.  Шкрябун  отступается  от  козлобородого
ясновидца. Зато Топорищев рассматривает дедка с неподдельным интересом.
   Еще одно пятое колесо в нашей телеге. Толку от Топорищева  пока  что  нет
никакого и, по-моему, не предвидится,  а  внешность  -  два  сапога  пара  с
дедком, разве что  Топорищев  помоложе,  лет  пятидесяти  пяти.  Долговязый,
худющий, в выпирающих  отовсюду  мослах,  сильно  сутулый  и  весь  какой-то
нескладный, как хронически недокормленный гусак на убыточной птицеферме,  он
был навязан нам Максютовым. Экий подарочек. Оказывается, секретная тема  уже
некоторое время разрабатывается нами совместно с Академией наук - те рады  .
Хлебнем с ним, чую. Коли он в самом  деле  математик  и  член-корреспондент,
вдобавок специалист по системному анализу, так его бы в эксперты -  ан  нет,
он второй человек в группе, всюду  сует  нос  и  обязан  подчиняться  только
Шкрябуну. Максютов об этом сказал недвусмысленно. Леший меня дернул спросить
его о воинском звании. "Ефрейтор запаса", - любезно  пояснил  Максютов  и  в
дальнейшие подробности входить не пожелал.
   Стоит, держит между собой и ветром правильный  УГОЛ,  чтобы  не  сдуло  в
чужой парусящей плащ-палатке, молчит, прислушивается. Из-под капюшона торчит
такой шнобель, что непонятно, как Топорищева не разворачивает ветром,  вроде
флюгера. Черта лысого он разберется в нашей бодяге со  своей  математикой  и
системным анализом. Кроме того, он курит, да еще крепкие дешевые папиросы, а
я не выношу запаха табака с тех пор, как сам бросил  курить.  Точно  так  же
адепты какого-либо вероучения после отступничества становятся самыми  лютыми
его ненавистниками.
   Странная у нас компания...
   Вот к Шкрябуну я претензий не имею: распоряжается он толково,  навыки  те
еще, не суетится с отвычки. Пожалуй, Максютов прав: старый конь  борозды  не
портит. Впрочем, не моего ума это дело.
   - Алексей, ты готов? - спрашивает Шкрябун.
   Куда ж я денусь. Всегда готов.
   Приземлили меня удачно.
   Люльку дернуло  вверх  едва  ли  не  раньше,  чем  я  отстегнул  карабин.
Ураганный поток от ротора "Ми-8" разогнал сбегающую с пляжа водичку,  примял
вершину следующей волны, дуром прущей на берег, но, конечно,  не  остановил.
Скользя по комкам водорослей, давя подошвами  пупырчатые  гроздья  соплодий,
лихо перепрыгивая через  некстати  торчащие  из  песка  макушки  валунов,  я
побежал от волны, грузно ворочавшей смытый с берега корявый плавник, и почти
успел - окатило всего-навсего до колен. Вертолет тут же пошел  прочь,  круто
заваливаясь набок в  вираже,  мотая  невтянутой  люлькой,  и  Жора  Гаврилюк
напоследок махнул мне рукой со значением: держись, мол.
   Через две минуты шасси вертолета коснется материкового  берега  -  нечего
ему кружить над островом,  пусть  даже  над  самой  удаленной  от  странного
субъекта частью.  И  падать  жестко,  и  купаться  холодно.  Береженого  бог
бережет.
   Волна добежала до корней молодых  сосенок,  поиграла  вымытым  из  грунта
можжевеловым кустом и схлынула с сердитым шелестом.  Надо  было  мне  надеть
сапоги, лу