Александр ГРОМОВ
   ШАГ ВЛЕВО, ШАГ ВПРАВО


   ONLINE БИБЛИОТЕКА   http://www.bestlibrary.ru


   По-видимому, еще долго не утихнут споры: следует ли  считать  это  живым?
Или даже так: следовало ли? Ибо, к счастью, глагол "следовать" можно  теперь
употребить и в прошедшем времени.
   Кое-кого огорчает  такое  обстоятельство.  Меня  -  нисколько.  В  данном
вопросе  я  из  большинства.  Можете  брезгливо  назвать  меня   заскорузлым
обывателем,  мне  все  равно.  К  тому,  чем  завершился   самый   странный,
беспокойный, бестолковый и нервный  год  моей  жизни,  лично  я  отношусь  с
глубоким удовлетворением, и точка.
   Нет, мы не победили. Вряд ли мы  могли  бы  победить  это,  не  превратив
изрядную часть земной поверхности в зараженную пустыню, - причем без  особой
гарантии успеха. Нам просто повезло,  я  так  считаю.  Нам  часто  везло  на
протяжении нашей истории, мы привыкли к везению.
   Вряд ли можно победить, если нет войны.
   Как всегда, большинство людей не сделало  никаких  выводов.  Более  того:
постаралось забыть. Теперь даже шутить над этим стало не модно, и  анекдоты,
некогда очень многочисленные,  исчезли  из  эфира,  электронных  сетей  и  с
газетных полос. Откровенно говоря, среди них не было ни одного удачного,  во
всяком случае, на мой вкус.
   И вот по части стремления поскорее забыть  я  расхожусь  с  большинством,
потому что знаю твердо: однажды мы проиграем. Как? когда?  почему?  -  пусть
над этим думают головы поумнее моей. С меня довольно и Основного Постулата.
   В популярном изложении он  очень  прост:  однажды  нам  очень  крупно  не
повезет.
   Говорят,  теперь  измышлены  теоретические  модели,  позволяющие   обойти
Основной Постулат и объяснить появление ЭТОГО чем-то иным. Я не очень-то  им
верю, быть  может,  потому,  что  моя  профессия  не  терпит  легковерных  и
самоуспокоенных. Но скорее всего по другой причине, связанной, если  хотите,
с категориями совести и иными столь же трудно уловимыми понятиями. Я  говорю
о вере.
   Вера - она бывает и в  худшее.  В  отличие  от  надежды.  Но  вот  в  чем
странность: вера в худшее и надежда вполне уживаются друг с другом  и  могут
спокойно сосуществовать во мне бок о бок.
   Поскольку я жив - я надеюсь. А поскольку надеюсь - жив.
   Я только недавно это понял.

ПРОЛОГ: ФЕДОР ФЕДОРОВИЧ

Весь день сыпал мелкий дождик, истребляя последние остатки ноздреватых сугробов по северную сторону дома, сочился каплями с мокрого шифера крыши в жестяной желоб и тощей струйкой верещал в железной бочке, подставленной под водосток. Но к ночи распогодилось. Циклон, поверив прогнозу, отполз на восток.
   И сразу же резко похолодало, как бывает только в  начале  апреля;  лужицы
схватились тонким ледком, мокрые черные ветви яблонь закаменели под хрусткой
коркой,  колючая  проволока,  натянутая  поверх  дощатого  забора,  заиграла
блестками в свете  уличного  фонаря.  Федор  Федорович  проснулся  от  писка
будильника, подошел к окну, с одобрением взглянул на ясное звездное небо,  с
неодобрением - на фонарь и решил, что  проснулся  не  зря,  а  сделав  такое
умозаключение - заторопился. Пожалуй, проснуться следовало еще час назад.
   Он выключил калорифер, надел на себя теплое  шерстяное  белье,  а  поверх
него пуховку и такие же пуховые штаны, сунул ноги в  валенки  с  галошами  и
водрузил на начавшую лысеть  голову  вязаную  шапочку  с  помпоном.  Посетив
дачный туалет ведерной системы, он вернулся в дом,  подхватил  со  стола  на
веранде термос и коробочку с окулярами, снова  вышел  на  хрусткий  ледок  и
направился  к  беседке.  Та  имела  довольно  странную   для   непосвященных
конструкцию: ее  крытая  рубероидом  крыша  могла  свободно  откатываться  в
сторону на роликах по уголковым направляющим. Оставалось небо над головой да
четыре столба,  убрать  которые  без  разрушения  беседки  не  было  никакой
возможности, и поэтому Федор Федорович с ними мирился.
   Из всех видов хобби занятие любительской  астрономией  -  одно  из  самых
некомфортных. Федор Федорович зябко поежился, когда пробравшаяся за воротник
холодная  струйка  воздуха  достигла  тела,  и  плотнее  застегнул  пуховку.
Сердечко покалывало сильнее обычного, и он подумал, что сегодня  надо  было,
пожалуй, залить в термос не кофе, а какао. Но это потом, это успеется...
   Три-четыре  часа  сна  перед  наблюдениями.  И  после  наблюдений  те  же
три-четыре часа, если только с утра не надо ехать на службу. Иначе - меньше.
Так примерно каждый третий день, вернее, ночь. В течение тридцати  лет.  Две
трети  ночей  в  году  не  пригодны  для  наблюдений  по  причине  непогоды,
неспокойствия атмосферы, светлого фона неба в период  летнего  солнцестояния
или просто потому, что дела не отпускают на дачу. А  случается,  примчишься,
поверив прогнозу о безоблачности, и зря. Такой  режим  сна-бодрствования  не
нравится организму. И редко какой жене он понравится.  Федор  Федорович  был
разведен, жена ушла от него давным-давно, поставив перед выбором: или я, или
твой вонючий телескоп, понятно?
   Возможно, Федор Федорович, в те годы еще  молодой  и  любивший  жену,  по
глупости сделал бы неправильный  выбор,  не  употреби  жена  обидный  эпитет
"вонючий"  по  отношению  к  честному  и  неплохо  себя   зарекомендовавшему
инструменту. Жена ушла, как ее и не было. Ушла и забылась.
   Отключив хитроумную самодельную сигнализацию, стерегущую святая святых от
воров и вандалов, Федор  Федорович  снял  с  телескопа  клеенчатый  чехол  и
установил короткофокусный окуляр. Найдя искателем несколько ярких звезд,  он
достал из ящичка, притороченного к основанию монтировки  своего  "Альтаира",
толстую тетрадь, служившую дневником наблюдений, и, подышав на  пальцы,  при
свете карманного фонарика в графе "Погодные условия" записал:  "Ясно;  ветер
слабый", а в графе "Астроклимат по Пиккерингу" сделал пометки: "8 в  зените"
и "5 вблизи горизонта".
   За сосновым леском, далеко слышная в ночной тишине, простучала  последняя
электричка,  пискливо  свистнув  возле   станции.   Дачный   поселок   спал.
По-прежнему  горел  фонарь  на  столбе,  но  в  целях  экономии  должен  был
погаснуть, как  всегда,  около  половины  первого,  потому  что  за  полночь
нормальным людям полагается спать, а  нормальным  наблюдателям  лишний  свет
только мешает. Ночь была безлунная и благоприятствовала наблюдениям.
   Не благоприятствовал им дом, закрывавший собой  значительную  часть  неба
(однако  где  же  прикажете  спать?),  мешали  обзору  и  коттеджи   соседей
(неизбежное зло), а также забор с колючей проволокой (ну  куда  же  деваться
без забора?) и ветви  яблонь,  особенно  вон  той,  сорта  пепин  литовский,
нахально тянущейся к небу, словно какой-нибудь вздорный  березовый  хлыст  в
густолесье, а не порядочное плодовое дерево. Ничего не поделаешь, пора  либо
спилить лишние ветви, либо надстраивать беседку. Проще, конечно, спилить.
   Пока не погас фонарь, Федор Федорович  развлекался  наблюдениями  двойных
звезд в созвездиях Льва и Волопаса, после чего отыскал в клонящихся к закату
Близнецах уходящую прочь от Солнца комету Миясакавы и  визуально  оценил  ее
блеск, отметив некоторую разницу с прогнозируемым.  Затем,  включив  часовой
привод, сделал в главном фокусе "Альтаира" два снимка красивой  многохвостой
спирали М63 в Гончих Псах с выдержками в двадцать пять и сорок минут, о  чем
оставил подробную запись в дневнике наблюдений, а  во  время  сорокаминутной
выдержки успел не только сбегать погреться, но даже  приготовить,  попить  и
залить в термос  какао,  а  кофе  вылить  на  остаток  сугроба.  И  наконец,
установив самый длиннофокусный окуляр,  приступил  к  тому,  чем  безуспешно
занимался  всю  свою  биографию  любителя:  к  поиску  комет.  До   главного
астрономического  события  этой  ночи  -  покрытия  диском  Ганимеда  слабой
звездочки в созвездии Козерога - оставалось еще почти три часа.
   В поиске комет нет ничего особенно сложного. Трудно не искать,  а  найти.
Максимально расширив поле зрения инструмента, наблюдатель обшаривает небо  в
только  ему  известном  направлении,  фиксируя  давно  и   хорошо   знакомые
расплывчатые объекты, являющиеся либо  галактическими  облаками  газа,  либо
далекими галактиками, и надеясь когда-нибудь  обнаружить  слабое  незаконное
пятнышко, не значащееся ни в каких каталогах  туманностей.  Почти  наверняка
это пятнышко, едва заметное, без всяких признаков хвоста и окажется кометой,
впрочем, чаще всего тоже давно известной, открытой в прошлом веке, а то и  в
позапрошлом.
   Все дело в  этом  "почти".  Даже  имея  в  своем  распоряжении  вовсе  не
светосильный   стопятидесятимиллиметровый    "Альтаир",    любитель    может
рассчитывать на улыбку случая. Не сегодня,  так  завтра.  Через  год.  Через
десять лет.  Через  тридцать.  И  тогда,  если  он  сумеет  первым  передать
сообщение о своем  открытии,  комета  получит  его,  любителя,  имя.  Комета
Иванова, например. Федора Федоровича Иванова. Разве плохо? Звучит  нисколько
не хуже, чем, скажем, комета Кирнса -  Кви.  Пусть  даже  комета  Иванова  -
Петрюка - Сидоровича, если безвестные Петрюк и Сидорович сообщат об открытии
примерно в то же  время.  Втуне  мечтая  о  приобретении  более  подходящего
инструмента-кометоискателя,  Федор  Федорович  не  терял  надежды.  В  конце
концов, повезло же знаменитому Бредфилду  открыть  одну  из  своих  комет  в
простой бинокль!
   Сегодня чуда опять не произошло. Не мелькнуло в поле  зрения  неизвестное
пятнышко, не сжалось сердце в предчувствии удачи, не заколотилось бешено  от
восторга. Федор Федорович вздохнул, сменил окуляр, нацелил  трубу  телескопа
на юго-восток и снова включил часовой привод.  Медленно  приближалась  заря.
Юпитер уже взошел, висел низко над горизонтом и при максимальном  увеличении
непотребно кривлялся, выдавая неспокойствие атмосферы.  Поморщившись,  Федор
Федорович уменьшил увеличение с трехсот пятнадцати до ста девяноста.
   Теперь Юпитер выглядел относительно четко. Федор Федорович насчитал  пять
полос на диске и легко разглядел знаменитое Красное  Пятно.  По  сплюснутому
блину планеты  темным  круглым  пятнышком  катилась  тень  Ио  -  первого  и
ближайшего  из  галилеевых  спутников.  Европы  не  было   видно.   Каллисто
находилась справа от диска, более яркий Ганимед - слева.  Тусклая  звездочка
девятой звездной величины висела  рядом  с  крошечным  диском  спутника,  не
подозревая о том, что вот-вот подвергнется затмению.
   Еще было время выпить глоток какао и как следует  подышать  на  пальцы  в
нитяных  перчатках.  Судя  по  карманному  электронному  хронометру   Федора
Федоровича, выставленному по всемирному времени с точностью в одну  секунду,
до начала события оставалось почти семь минут.
   Когда осталось три минуты, Федор Федорович  приник  глазом  к  окуляру  и
положил  палец  на  кнопку  хронометра,   намереваясь   как   можно   точнее
зафиксировать   начало   и   конец   покрытия   звезды.   Опубликованный   в
астрономическом журнале прогноз сулил семнадцатисекундную  продолжительность
явления для пятьдесят пятой северной широты.
   И тут сердце Федора Федоровича пропустило такт. Звезда исчезла!  Погасла,
скрылась, хотя близко подобравшийся диск Ганимеда еще и не  думал  наплывать
на нее своим краем!
   Спохватившись, Федор Федорович нажал на кнопку хронометра и почти  тотчас
же, вздрогнув, нажал снова - тусклая звездочка загорелась вновь.
   Скорее! Записать!.. Федор  Федорович  чуть  было  не  засуетился,  о  чем
впоследствии наверняка вспоминал бы со стыдом, но, опомнившись, сумел  взять
себя в руки. Тьфу, черт, забыл, записывать показания хронометра не надо, там
же  регистр   на   сто   фиксаций   времени...   Значит,   придется   только
скорректировать время первого нажатия, - ведь опоздал...
   Неужели - оно?! Наконец-то. Не комета - но все-таки...
   Мысль Федора Федоровича прыгала  сумасшедшим  зайцем,  руки  дрожали.  Не
раскачать бы монтировку инструмента...
   Покрытие звезды Ганимедом наступило вовремя. С той разницей, что  длилось
не семнадцать, а только лишь десять секунд.
   Федор Федорович не вбежал - влетел в дом. Как был, в пуховке и в валенках
рухнул на табурет перед компьютером и - о чудо! - с первой попытки  вошел  в
Интернет.  Тяжело  дыша,  разыскал  сайт  Ассоциации   астрономов-любителей,
отстучал сообщение в "почтовый ящик".
   Значит, так... Фамилия. Имя. Место наблюдения,  условия  наблюдения,  тип
инструмента, диаметр главного зеркала, относительный фокус, увеличение,  что
там еще полагается... Итак. В 1 ч.  29  мин.  10  с,  всемирного  времени  я
наблюдал скачкообразное  уменьшение  блеска  звезды  такой-то  (обозначение,
координаты). Явление  длилось  (коррекция!)  около  2  с.  Причиной  явления
полагаю покрытие  звезды  неизвестным  космическим  телом,  предположительно
астероидом слабее 13 зв, вел. Покрытие той же звезды Ганимедом наступило в 1
ч. 31 мин. 46 с, и продолжалось 10 с.
   Он еще трижды повторил это сообщение: по-русски для журнала "Звездочет" и
по-английски для "Sky &  Telescope"  и  сетевого  "AstroNet  Digest".  Более
короткие сообщения разослал по телеконференциям.  Покончив  с  письмами,  он
дрожащими от волнения пальцами запустил  последнюю  версию  программы  TURBO
SKY, задал параметры поиска и через секунду знал ответ.
   Пусто! Мелкие, не наблюдаемые в "Альтаир" спутники Юпитера  были  ни  при
чем. Мало того: из четырех с лишним тысяч известных программе астероидов  ни
один в данный момент не находился ближе полуградуса от заветной точки!
   Уф-ф!.. Федор Федорович выключил  компьютер  и  попытался  с  облегчением
привалиться к спинке, однако табурет, недавно заменивший  сломанное  кресло,
этой попытки не понял, в результате чего Федор Федорович едва не оказался на
полу.  Радости  это  не  убавило,  однако  нервное   возбуждение   схлынуло.
Посмеиваясь над собой, Федор Федорович пошел в беседку собирать до следующей
ночи  принадлежности,  зачехлять  инструмент  и  водружать  на  место  крышу
беседки. Мысли вернулись в спокойное русло. Конечно, это был  астероид,  Что
же еще? Только слабый, скорее  всего  неизвестный  и  уже  совершенно  точно
незарегистрированный, иначе журналы для астрономов-любителей не преминули бы
сообщить о покрытии звезды, указав точное  время  и  географические  границы
наблюдаемости явления. Новый астероид... Не хухры-мухры, а космическое тело,
пусть и маленькое. Этакая глыба нескольких километров в поперечнике, на  две
секунды заслонившая собой слабую звезду как раз в тот момент,  когда  к  ней
подкрадывался  Ганимед...  Совпадение  уникальное,  почти  невероятное.   Но
опять-таки все дело в этом "почти"...
   Можно быть уверенным, что  сотни  наблюдателей  смотрели  сегодня  то  же
явление.  Наверняка  многие  из  них  заметили  двухсекундное   исчезновение
звездочки. И пришли к тем же выводам. Вероятно,  некоторые  владельцы  более
мощных  инструментов  попытались  тут   же   заснять   астероид   на   самую
чувствительную пленку с порядочной  выдержкой.  Слабая  черточка  на  снимке
выдаст гостя с головой.
   Но кто первым сообщил миру о явлении?  Кто  не  побоялся  выставить  себя
смешным, сперва сообщив и лишь затем проверив? Кто сел за компьютер, даже не
скинув  валенок?  Кто  без  особой  натяжки  может  считать  себя   истинным
первооткрывателем нового космического тела?
   Ну то-то.
   Вероятнее всего, имя астероиду  по  вычислении  орбиты  и  эфемерид  даст
кто-нибудь другой. Ну и пусть. Разве малая награда - ЗНАТЬ, что  открыл  его
ТЫ?
   Взошедшее над  забором  солнце  потихоньку  плавило  ледышки  на  колючей
проволоке. Федор Федорович  спал  и  улыбался  во  сне.  Он  был  совершенно
счастлив.

ПРОДОЛЖЕНИЕ: ДМИТРИИ КАСПИЙЦЕВ ПО ПРОЗВИЩУ БАЙТ

В первый раз, когда электричку лишь несильно тряхнуло, словно сумасшедшим боковым порывом ветра ураганной силы, Байт не обратил на это внимания. Техника и есть техника, мало ли что бывает. Мало ли отчего вагон может споткнуться на бегу. Дефект пути, или, допустим, что-нибудь отвалилось от днища, например какой-нибудь компрессор, скачущий теперь по шпалам под лязг проносящегося над ним железа и вой бешено вращающихся осей колесных пар. Кое-кто из пассажиров оглянулся, недоуменно покрутил головой - и только.
   Зато второй толчок  был  куда  сильнее,  и  тут  уж  места  сомнениям  не
осталось: крушение! Кто-то вскрикнул, то  ли  от  неожиданности,  то  ли  от
испуга. Сухонький старичок с  пустым  ягодным  лукошком  на  коленях  охнул,
вспорхнул над скамейкой и выпал в проход. Басом  взвыла  старуха  с  большой
бородавкой  на  носу,  на  которой  симметрично  уместились  две   маленькие
бородавочки. За спиной звякнуло стекло о  стекло  и  чья-то  луженая  глотка
исторгла  хриплый  фальцет:  "Сволочь,  ты  спирт  пролил!!!"   Пронзительно
завизжала толстая  тетка,  и  одновременно  с  нею  с  длинным  и  не  менее
пронзительным визгом сработали тормоза, притирая к сверкающим  ободам  колес
мгновенно раскалившиеся тормозные колодки.
   Байту показалось,  что  за  окном  качаются  деревья.  Но,  наверно,  это
просто-напросто раскачивался  вагон,  долгую  минуту  торможения  скрипел  и
лязгал, опасно кренился то в одну сторону, то в  другую,  словно  придирчиво
выбирал, где ему удобнее всего кувырком покатиться с насыпи.  Но  так  и  не
выбрал, остановился, надорвав душу финалом тормозной симфонии. Замер.
   И почему-то продолжал  раскачиваться.  Упрямо.  Всем  назло.  Хочу,  мол,
качаться и буду.
   Грязное, не вчера и не месяц назад мытое вагонное  стекло  провинциальной
электрички отражало изумленное лицо Байта, лицо запоминающееся и породистое,
несколько даже утонченное, как у древнего римлянина периода упадка  империи,
с врожденным выражением легкой брезгливости в углах рта. Но  Байту  не  было
дела до своего отражения, он смотрел сквозь него.
   Деревья-то и вправду качались!
   И, что уже совсем не понравилось Байту, метрах в пяти  от  окна  мерно  и
грозно раскачивалась тяжелая решетчатая опора контактной сети, дрожали  туго
натянутые  тросы,  и  откуда-то  сверху,  наверно  с  контактного   провода,
колотящегося о токосъемник, с негромким  злым  шкворчаньем  сыпались  искры.
Сейчас как шарахнет тремя киловольтами - мало никому не покажется.
   На всякий случай Байт отодвинулся от окна и подобрал ноги.
   Землетрясение?! Оно и есть, родимое. Баллов пять-шесть по  Меркалли.  Или
по этому, как его... Рихтеру?.. Блин, в наших-то  несейсмических  краях!  На
ровном-преровном перегоне Бологое - Окуловка!
   Ахи, охи, всполохи-взвизги, растерянный  мат.  Пассажиры  повскакивали  с
мест. В дальнем конце вагона  заплакал  ребенок.  Толстая  тетка,  не  забыв
подхватить сумки, с воплем, похожим на пожарную сирену, первой рванулась  по
проходу к тамбуру. Ее настигли, пихали в спину. Шевелись! Старичок с ягодным
лукошком порскнул  из-под  ног  человеческой  лавины,  выгадал  два  прыжка,
судорожно задергал сдвижную  остекленную  дверь.  Берегись,  дед,  раздавят!
Стопчут и пройду по тебе и твоему лукошку. Ты ведь за ягодами ехал,  дед,  а
не за увечьями, так сиди! Оставаться в вагоне намного безопаснее.  Еще  есть
секунда ускользнуть вбок, зачем тебе в тамбур? Ребра переломают  в  давке  и
кишки выпустят. Зачем тебе на  волю,  где  сейчас  начнут  падать  столбы  и
вот-вот порвется контактная сеть?
   Готово - порвалась. Хлестнуло. Короткий фейерверк искр на мокрой от  росы
щебеночной отсыпке - пшикнуло и погасло. Наверное,  на  замыкание  сработала
какая-то автоматика, а может,  напряжение  вырубили  и  вручную.  Разницы  в
сущности никакой.
   Байт не уловил момента, когда  вагон  перестал  раскачиваться.  В  битком
набитом тамбуре вопили  и  хрипели,  пытаясь  силой  разодрать  обрезиненные
створки. Придавленной змеюкой зашипел воздух,  двери  раскрылись  сами.  Зря
пробившийся вперед плюгавый мужичонка выпал нырком, но ничего, вскочил, ищет
укатившуюся