сто восемьдесят километров в  час.  Я  сорвался.  Как
обиженному в игре мальчишке, мне хотелось бить кулаком по рулю и кричать  на
весь  белый  свет:  "Так  нельзя!  Нечестно!  Переиграть!.."  Покажите   мне
достойный выход, я его не вижу. Поднимите мне веки!
   Я ненавидел Машу в эту ночь. Себя. Даже Настю.
   Всех.
   На скользком повороте машину занесло и крутнуло  толчком,  я  едва  успел
"поймать" ее в метре от столба. Выматерил себя, снизил скорость. Утер со лба
мгновенно выступивший пот.
   Боишься? Дрожишь, да?.. А ведь достойный выход был тебе  предложен.  Если
Максютов и лег спать в эту ночь, то наверняка приказал  без  жалости  будить
себя, чуть только пискнет телефон...
   Что тебя держит здесь, капитан Рыльский? Задерганная тобой же  истеричная
жена? Неизлечимо слабоумная дочь? Попытайся ответить. Привычки чисто земного
человека? Годы и годы впереди, ничего не прибавляющие тебе, кроме количества
морщин, седых волос  и  болячек?  И  еще..,  стыда.  Впрочем,  ты  научишься
худо-бедно жить с ним, как с незаживающей мокнущей язвой, ты даже  научишься
с ним бороться, подавляя его возрастающими с каждым годом дозами алкоголя, -
нет, ты не позволишь стыду взять над тобою верх.
   Но возьмешь ли верх сам? Подумай, капитан.
   Пятьдесят шансов из ста, что ты вернешься. Коли Роскосмосу и  НАСА  пошли
серьезные деньги, очень возможно, что к моменту старта благодаря  тщательной
отработке корабельных систем твои шансы подскочат процентов до шестидесяти -
в части,  касающейся  собственно  полета,  но  не  свободы  воли  Монстра...
Вероятно, яйцеголовые аналитики из тех кругов, куда ты не допущен,  признали
такой риск оправданным - слишком уж высоки ставки. Невероятно  высоки.  Ради
шанса на удачу можно рискнуть шестью людьми и  сотней  миллиардов  долларов,
при том что первое стоит куда дешевле...
   Не  знаю,  что  было  со  мной  дальше.  На  следующий  день  я   впервые
воспользовался ластиком и стер наиболее душераздирающую  часть  воспоминаний
этой ночи. Никому не нужны воспоминания, если в них нет ничего, кроме  боли,
злости и неугасимой жалости к себе, драгоценному.
   Может, я все-таки  кого-то  сбил  или  как  минимум  попортил  чью-нибудь
собственность, иначе откуда эти царапины и вмятина  на  капоте?  От  урны  и
пальмы? - так я их снес бампером.  Не  исключено  также,  что  на  свалке  в
Нагатинской пойме я опустошил обойму, стреляя в Юпитер из табельной  "гюрзы"
- не знаю, не знаю. Что  опять  бродил  по  свалке  -  факт,  а  остального,
стертого, не вспомнить. Но совершенно точно было что-то такое.., постыдное.
   Под утро я позвонил Максютову и дал согласие.
   - ..но у меня будет два условия. (Когда я их обдумал? Как? Не  помню.)  -
Хоть десять, Алеша. Хоть сто. Все, что в моих силах...
   - Когда полечу,  не  дергайте  людей.  Дайте  наземным  службам  работать
спокойно.
   - Хм, - сказал Максютов с  сомнением.  -  А  позволь  спросить:  кто  им,
собственно, не даст?
   - Найдется кто. Уж поверьте. Я хочу  успешно  слетать  и  по  возможности
вернуться, а не отчитаться в бдительности. В  общем,  мне  нужно,  чтобы  за
спиной каждого оператора не торчало по солдату с телефоном -  мол,  такой-то
тип нажал на пульте такую-то пимпочку. Пусть охота на ведьм идет не  за  мой
счет. Себе дороже, понимаете?
   Максютов задышал в трубку.
   - Понимаю и принимаю. Все так и будет; обещаю. Давай свое второе условие.
   - Когда придет время, вы все-таки подержите за меня палец в чернилах.
   Он хрюкнул прямо мне в ухо.
   - Суевер хренов. Ладно, подержу, не волнуйся.
   - Я не волнуюсь, Анатолий Порфирьевич. Вы не волнуйтесь... Мне есть смысл
подъехать прямо сейчас?
   - Ты спал?
   - Нет.
   - Понятно. Можешь подождать до утра. Но если у тебя нет личных дел...
   - Еду, - сказал я. Потом позвонил домой.
   - Поздравь, - сказал я жене. - Я теперь майор. - И повесил трубку.

Глава 3

   Зубной врач лез в мой рот сверкающими инструментами.
   - Неплохо, даже очень  неплохо...  Только  одна  пломба  и  еще  вот  тут
пятнышко. Хм. Ясно, что вы не курите, зато зубы в последний раз  чистили  не
меньше суток назад. Хм... - Он  наскреб  с  моих  десен  какой-то  ерунды  и
поместил под микроскоп. - Хм... А вот это удивительно: ни амеб, ни  лучистых
грибков. Послушайте, откуда у вас такие зубы?
   - Сами выросли.
   Каков вопрос, таков и ответ.
   - А верхний левый клык был удален?
   - Нет, выбит, - признался я. - Давно, еще в училище.
   - Понятно... Значит, так. Десны здоровые, микрофлора в  порядке.  Кариеса
нет. Хм...  Пломба  ваша  мне  не  нравится,  лично  я  не  думаю,  что  она
продержится больше года. Поставим новую прямо сейчас, или  вы  предпочитаете
сделать это в Звездном?
   - Лучше в Звездном.
   - Ну, как  хотите.  -  Мне  показалось,  что  в  его  голосе  послышалось
разочарование. Хорошего, то есть влюбленного в свое дело стоматолога  хлебом
не корми, дай включить бормашину. А плохие у нас не работают.
   - M... Все равно пломбу менять придется.
   Придется так придется. Пусть хоть вырвут  этот  зуб,  чтобы  заведомо  не
заболел в ближайшие три года, - возражать не стану.
   Назвался звездой - терпи папарацци. От стоматолога я попал к окулисту, от
окулиста к невропатологу, а от него - прямо в лапы  хирурга.  Он  велел  мне
раздеться, обстукал позвоночник и мял мои суставы не хуже опытного  банщика,
разве что больнее.
   - Переломы, вывихи у вас были?
   - Вывихов не было, а переломы - да. В детстве упал с качелей, сломал  два
пальца на правой ноге: большой и.., тот, что рядом.
   - Указательный?
   С врачами необходимо сугубое терпение. Такие они существа.
   - Послушайте, вы сами этим пальцем хоть раз указывали на что-нибудь?
   Врач задумался и, когда до него дошло, хохотнул.
   - Я - нет, но бывают, наверно, исключения. Впрочем, это к психиатру...  И
потом, этот палец так называется. Значит, больше ничего не ломали?
   - Нет.
   - Тогда  у  вас  все  впереди.  -  На  этой  оптимистической  ноте  мы  и
расстались.
   Еще один изувер в белом халате заставил меня проглотить пластиковый шланг
с камерой на конце. Не знаю, что  он  там  разглядел,  но,  похоже,  остался
доволен увиденным.
   Уролог.
   Отоларинголог.
   Кардиолог... Ничего себе - беглый осмотр! От врачей явно не скрыли, кто я
такой и зачем к ним  попал.  У  меня  сложилось  (а  к  концу  дня  окрепло)
впечатление, что каждый из них был бы рад повозиться со  мной  подольше:  ну
когда  еще  нацбезовскому   медику   выпадет   случай   помучить   человека,
собирающегося отправиться к Юпитеру? Должно же у человека быть  что-то,  чем
на старости лет можно хвастаться перед внуками!
   После этого меня продержали десять дней в клинике ради апгрейда -  меняли
чип на более совершенную модель. Операция как операция, только ложиться надо
на живот. На вопрос, выбрить ли мне голову  целиком  или  в  видах  эстетики
ограничиться операционным полем, я только  махнул  рукой:  делайте,  мол,  с
головой что угодно, только уши оставьте там, где растут. Им оказалось угодно
обрить меня налысо. Все-таки у нас умеют адаптировать чипированного пациента
быстрее, чем в клиниках Ай-Би-Эм,  хотя  и  не  намного.  Правда,  я  бы  не
посоветовал нашим медикам продавать на сторону  свои  ноу-хау:  их  методики
годятся не для всех, и  психические  нагрузки  на  пациента,  мягко  говоря,
высоковаты. Очень мягко говоря.
   Примерно  на  четвертый  день  я  вышел  из  чип-комы  и  начал  узнавать
окружающих. На пятый - сообразил, кто я такой. На седьмой ко  мне  вернулась
речь,  и  я  немедленно  был  подвергнут  развивающим  вербальным  пыткам  и
бесконечным играм в ситуации. На девятый день,  когда  я  уже  полагал  себя
пришедшим в норму и требовал меня  выпустить,  меня  навестил  нейрочиполог.
Начал он с традиционного "ну-с". Этакое доброе  старое  междометие  пожилого
доктора старой закваски, по идее обеспечивающее доверие пациента.
   - Ну-с, как вы себя чувствуете с новым чипом?
   - Как "Конкорд" рядом с самолетом Можайского - приврал я. Он хмыкнул.
   - Между прочим, в левом полушарии у вас видны следы давнего  ушиба.  Было
сотрясение мозга, а?
   - Пожалуй, не было. Мальчишкой лазал  на  чердак,  подломилась  лестница.
Ничего; полежал, встал, пошел...
   - Считайте, повезло. Иногда такие удары приводят к чип-несовместимости, а
то и к абсцессу мозга. Впрочем, это дело давнее... Будем  надеяться,  что  с
вами все будет тип-топ. Вернее, чип-топ, - скаламбурил он.
   - Со мною уже все чип-топ, - возразил я.
   - Вот как? Когда был подписан Абосский мирный трактат?
   - Восемнадцатого августа тысяча семьсот сорок третьего года, - сказал я с
удовольствием.
   - Триста шестьдесят два помножить на четыреста Двенадцать?
   - Сто сорок девять тысяч сто сорок четыре.
   - Смертельная доза цианида калия?
   - Четверть грамма.
   - Сколько пушек имел российский корабль "Эмануил"?
   - Поправка: фрегат. Шестьдесят восемь.
   - В каком из Евангелий, включая античные апокрифы, содержится легенда  об
Агасфере?
   - Ни в каком.
   - Ситуация:  вашим  действиям  мешают  два  взаимоисключающих  положения,
имеющих силу императива. Каким из них вы будете руководствоваться?
   - Третьим - "победителей не судят".
   - Что вы делали третьего  декабря  прошлого  года  в  восемнадцать  часов
ровно?
   - Простите за такую подробность... Сидел на толчке.
   - Очень хорошо, - улыбнулся врач. - Я думаю,  с  вами  действительно  все
чип-топ.
   Впрочем, выпустили меня все равно только через сутки. К  тому  времени  я
уже понял, что последний вопрос являлся запланированной провокацией и ложный
ответ на него был впихнут в меня вместе с новым чипом в  качестве  теста.  С
чего это я, в самом деле, взял, будто чинно восседал на толчке? В тот момент
я метался по  офису  "Альков-сервиса",  вставляя  здоровенного  фитиля  Саше
Скорнякову за его топорную работу по теме "Прыщ"!
   Пока я скучал в белых стенах, скрежетал зубами при воспоминании о ссоре с
Машей и жаждал свободы, меня навестил еще один мучитель.
   - У вас личные проблемы?
   - С чего вы взяли? - окрысился я.
   - Вижу. Но если я ошибаюсь, вам достаточно спокойно сказать  "нет",  и  я
обещаю больше не затрагивать эту тему.
   - Блин!.. Да!
   - Вот видите. Это надо исправить. Вы владеете методиками аутотренинга?
   - Немного.
   - Уже кое-что. В других обстоятельствах я порекомендовал  бы  вам  самому
заняться  собой,  но  для  скорости  придется   провести   один-два   сеанса
гипнотерапии. Только уговор: вы не станете мне противодействовать, а то знаю
я вас, людей с железными нервами. Договорились?
   Терпеть  не  могу  находиться  под  гипнозом.  Препротивное  это  дело  -
трепыхаться  во  власти  кого-то  постороннего,  пусть  и  с   добровольного
согласия, не чувствовать собственного тела и просыпаться по счету "пять"!
   - А без этого никак не обойтись?
   - Боюсь, что нет. Согласны? Да не будьте вы таким напряженным, устройтесь
поудобнее. Нет, ложиться не  обязательно,  сидите  где  сидели.  Можете  мне
поверить, один гипносеанс еще никому не вредил, от него  вам  станет  только
лучше, лучше, лучше.., лучше... ЛУЧШЕ... ПЯТЬ! Открыть глаза!
   - Что, уже? - Я заморгал.
   - Вот видите, ничего страшного. Теперь вы бодрее и  спокойнее,  чем  были
раньше. Еще один сеанс завтра, и вы окончательно войдете в норму, обещаю.
   Так оно и оказалось.
   Если бы не вмешались сверху, быть бы  мне  и  дальше  объектом  дотошного
изучения эскулапов, а-ля гражданин и живой труп Емецкий.
   - Как у тебя с английским? - спросил Максютов, вызвав меня пред ясны очи.
   - Латентно, - признался я. - В основном через чип.
   - А практически? Ну, идиомы там и все такое?
   - Технический язык знаю прилично. Разговорный и литературный не очень.  В
грамматике слаб. В американизмах - также.
   - Учи. Недели хватит?
   - Вполне.
   - Мне не нужно, чтобы ты умел ораторствовать, как Черчилль. Но и  болтать
в духе машинного перевода - ты меня извини. Мне нужно, чтобы ты и  остальной
экипаж при минимальной притирке понимали друг друга с полуслова.
   - Тогда достаточно трех дней.
   - Специальных дней тебе никто не даст, и не мечтай. В твоем  распоряжении
все время до старта. Выкраивай.
   Я выкроил. Кстати, никогда прежде не предполагал что английское  "идти  в
красноту"  не  имеет  ничего  общего  с  кожными   инфекциями   и   означает
всего-навсего "терпеть убытки". Ну и что? В конце концов, вряд ли  Риордану,
Фоско  и  Стюарту  легче  давались   погружения   в   семантические   бездны
великорусского, и красная икра - вовсе не то, что находится у индейца  между
лодыжкой и коленом.
   Недели мне хватило. Насчет Черчилля не  убежден,  но  болтать  на  уровне
выпускника  колледжа  в  Миннесоте  я  научился   и   даже   поставил   себе
новоанглийское   произношение.   В   общем-то   Максютов   зря   волновался.
Нечипированному трудно уразуметь, насколько подзатыльник облегчает жизнь.
   Двадцатого ноября я выехал в  Звездный.  Накануне  вырвался  ненадолго  в
интернат навестить Настю, предварительно выпросив у  наших  гримеров  парик,
примерно соответствующей моей прежней шевелюре, чтобы не  слишком  напугать.
Но был тихий час, и дочь мне не вывели.
   Наивно было думать, что в Роскосмосе спали и видели, как бы заполучить  в
отряд космонавтов нацбезовца. Заместитель руководителя подготовки смотрел на
меня, как дипломированный кулинар на тухлую конину.
   - Предупреждаю, программа очень напряженная. Не знаю, как вы там  у  себя
привыкли, но здесь у вас выходных скорее всего не будет. До  самого  старта,
если он для вас состоится. Запомните это сразу.
   - Ничего не имею против, - отозвался я.
   - Я хочу, чтобы вы поняли одно: программа  вашей  подготовки  усечена  до
последнего предела. Вернее, уплотнена. Поэтому, если вы привыкли  запоминать
информацию со второго раза, а  не  с  первого,  нам  придется  вас  отсеять,
понятно?
   - Тоже ничего не имею против... Кстати о запоминании: у меня чип.
   Заместитель усмехнулся.
   - А без чипа теперь никто в космос не летает, - сообщил  он.  -  Даже  на
"Альфу", так что уж говорить о... Не будь вы чипированы, я  бы  с  вами  тут
вообще не разговаривал. Я, собственно, имел в  виду  вовсе  не  механическое
запоминание. Важны способности мозга, а не чипа. Проверить вас мы,  конечно,
проверим. В русле основной подготовки. А может, сами откажетесь?
   - Не имею к тому никаких оснований, - сухо ответил я.
   - А основания сразу не появляются, -  отпарировал  заместитель.  -  Потом
хуже будет, не говоря уже о том, что ряд  тренировок  мы  просто  не  сможем
провести адекватно. Например, сверхмалую  силу  тяжести  в  обратном  полете
удается имитировать лишь кратковременно, как и невесомость.  Даже  если  вас
вывезут ненадолго на "АЛЬФУ" - а программа подготовки это предусматривает, -
никто заранее не скажет, как вы будете чувствовать себя на финише траектории
возвращения. Ионный двигатель будет работать непрерывно, сначала на  разгон,
затем на торможение, зато имеет рабочую тягу всего десять килограммов. Почти
два года вы будете весить... - он прищурился на меня. - А  ну-ка  сообразите
сами, сколько.
   - Мне нужно знать массу корабля и длину траектории.
   - Округлим. Масса возвратной части "Зевса" к тому  моменту,  скажем,  сто
тонн. Примем ее не меняющейся. Расстояние - миллиард километров. Подсчитали?
Если у вас сбоит чип, я вам сам скажу. - Он окинул меня придирчивым взглядом
с головы до ног. - Сила тяжести  на  обратном  пути  -  одна  десятитысячная
земной. В течение двух лет вы будете весить в среднем семь граммов.
   - Восемь, - поправил я.
   Он встал, осмотрел меня  еще  придирчивей.  Сверху-вниз.  Затем  произнес
тоном прокурора, изобличающего преступника:
   - Вы хотите сказать, что в вас восемьдесят килограммов?
   - Многие не верят. Однако факт.
   - К концу подготовки в вас будет семьдесят, это я вам обещаю. Конечно,  в
том случае, если вас не отсеют раньше. Не пугает, нет? Хм... В  общем,  пока
идите. Как бы ни сложилось, от души желаю успехов.
   Черта с два он желал мне каких бы то ни было успехов. Тем более от души.
   Для начала я снова попал в лапы к медикам. То, что они сделали  со  мною,
напоминало  недавние  манипуляции  нацбезовских  эскулапов  не  более,   чем
каторжная работа в каменоломнях мирный отдых на пляже.
   Тяжело и неприятно, но.., я понял, что не пропаду и на каторге.
   Центрифуга  размазала  меня  по  креслу.  Лицо  стекало   к   ушам,   уши
перемешались на затылок. Меня тошнило  с  невероятной  силой,  но  поддаться
тошноте при шести "же" (столько, как  мне  было  объяснено,  я  получил  для
начала)  опасно  для  жизни.  Захлебнуться  собственной  рвотой..,   бр-р...
Наверняка меня откачали бы и спасли, но все равно - ищите  других  любителей
пройти через это. И я терпел, останавливая содержимое желудка  где-то  возле
глотки и с усилием роняя обратно. Кроме того,  я  не  однажды  подумал,  что
похудеть до семидесяти килограммов и впрямь было бы полезно.
   К тому и шло. Некий агрегат с  кабинкой  на  шарнирах,  занимающий  целую
комнату,  очень   напоминающий   разболтанный   перпетуум-мобиле   безумного
изобретателя и служащий для проверки вестибулярного аппарата, в одну  минуту
вынул из меня душу. Вместе с недавно  съеденным  завтраком.  Подлый  агрегат
остановили не раньше, чем из меня пошла желчь.
   - Отвечайте быстро: сколько пальцев вы видите?
   - Девять, - сказал я, изо всех сил стараясь удержаться  на  раскоряченных
дюгах и не спикировать на пол. Никто меня не поддерживал.
   - Неправда, ни одного. Теперь дотроньтесь пальцем до кончика  носа...  Не
моего! Пройдите по белой черте. Руки держите по швам. Так... Что  напоминает
вам эта картинка?
   - Большую блевотину, - честно признался я и после этих слов ничего больше
сказать не смог, а только испачкал пол точно так же, как незадолго  до  того
кабинку перпетуум-мобиле.
   Говорил же я белохалатникам, что вестибулярный аппарат у меня не в  дугу.
Предупреждал же! Сволочи!
   Последующие  тесты  на  утомляемость  физическую  и  умственную  (сначала
попеременно, а потом и вместе) я перенес легче  -  сказался  опыт  работы  в
группе "Шторм". Тренажерный зал - медосмотр - и снова центрифуга, но уже при
перегрузке до восьми "же". На этот раз  я  был  с  ног  до  головы  облеплен
датчиками. Получасовой отдых - и в кабинку перпетуум-мобиле.  Между  прочим,
могли бы предупредить заранее, тогда бы я как минимум воздержался от обеда!
   Кормили меня особо. Каша-размазня, имевшая вкус целлюлозы, пустой  супчик
вовсе  без  вкуса,  жиденький  несладкий  чай  и  "шоколадная"  конфета   из
прессованной пыли. Впрочем, аппетит все равно куда-то пропал и больше ко мне
не наведывался.
   Выходить из медицинского корпуса мне не разрешали, да, по правде сказать,
после целого дня измывательств не очень-то и хотелось. Спать давали. В шесть
утра подъем, в десять вечера  отбой,  и  без  никаких.  Словом,  изолятор  в
штрафном концлагере, где над заключенными проводятся преступные опыты. Никто
не вел  со  мной  разговоров,  выходящих  за  рамки  служебных  обязанностей
медиков, вернее сказать, техников при аппаратуре. Бесконечные кривые, снятые
с меня  самописцами,  куда-то  уносили,  ни  разу  мне  не  показав.  Может,
опасались, что я в них разберусь хотя бы приблизительно? Так это они зря. Но
все равно было обидно.
   Через неделю в Звездный явился Максютов. В этот день эскулапы  неожиданно
оставили меня в покое. Никем не тревожимый, я сидел на своей койке в  тесной
одноместной палате (назвать эту кубатуру комнатой не поворачивался  язык)  с
когда-то крашенными в приятный цвет, а теперь донельзя облупленными стенами,
грел пальцы о едва  теплую  батарею  отопления,  смотрел  в  окно  на  двор,
усаженный заснеженными канадскими елями, и предавался унынию. Размышлять мне
было особенно  не  о  чем,  намерения  руководителя  подготовки  космонавтов