нный шар. Что еще?
   Постучать в калитку.
   Отставной подполковник Шкрябун оказался плотным седеющим мужиком вовсе не
дряхлого вида. Так выглядят служащие,  только  вчера  ушедшие  на  пенсию  и
воображающие, будто теперь-то всласть займутся активным  досугом,  а  кто-то
там, наверху, презрительно кривится в ответ на их мечты и валит  на  бедолаг
все подряд: орущих малолетних внуков и нечутких детей, непрополотые  грядки,
остеохондрозы и инсульты...
   Кстати, грядки в огороде действительно нуждались в  прополке,  одни  лишь
ряды картошки были окучены на совесть. А траву перед домом здесь сроду никто
не стриг.
   Хозяин сидел под навесом вне дома и был  занят.  На  застеленном  газетой
верстаке перед ним  имел  место  разобранный  мотоциклетный  мотор,  тут  же
поблизости находился  и  сам  мотоцикл  -  видавший  многие  виды  "Урал"  с
обшарпанной коляской. Вероятно, списанный милицейский. И коляска, и мотоцикл
были основательно покрыты засохшей грязью.
   Я представился. Шкрябун не подал мне  руки,  без  слов  продемонстрировав
перемазанную машинным маслом ладонь.
   - Разрешите присесть?
   - Садись, вон скамеечка.
   Либо он  превосходно  владел  собой,  либо  в  самом  деле  нисколько  не
удивился. Ездят тут всякие, активному досугу мешают...
   - Вам привет от полковника Максютова, - сказал я.
   Вместо ответа он засопел, обжимая поршневое кольцо  и  пытаясь  втолкнуть
поршень на место. Втолкнув, перевел дух.
   - Ну? - спросил он неприятным голосом. - А ты-то, парень, кто такой?
   - Капитан Рыльский, Нацбез.
   - Ну и что?
   - Вам привет от полковника Максютова, - повторил я.
   - Про привет я слышал, не глухой. Вспомнили, значит. Это все?
   Резко, но по делу. Шкрябун смотрел в корень. Мой шеф был прав: крутить  с
ним не следовало. Разумеется, полагалось сказать о допущенной по отношении к
нему несправедливости, более того - об ошибке руководства,  кратко  выразить
свое  к  ней  отношение  и  заодно  намекнуть,  не  сказав   притом   ничего
конкретного, что решения пятнадцатилетней давности иногда  пересматриваются.
Что я и сделал.
   - Полковник Максютов просит вас о консультации, -  добавил  я  как  можно
мягче.
   - На предмет? Я развел руками.
   - Простите, не осведомлен.
   Пожав плечами, Шкрябун снова загремел железом.
   - И это все, что ты можешь сказать? Теперь пожал плечами я:
   - Разве мало?
   - Ты мне пока  ничего  не  сказал,  кроме  того,  что  отставник  Шкрябун
понадобился Максютову. Кстати, можешь больше ничего не  говорить:  я  в  эти
игры уже не играю. Отыграл свое.
   - Чем же вы, Виктор Иванович, занимаетесь? - полюбопытствовал я.
   - Не видишь, что ли? - хмыкнул он. - Движок перебираю.
   - Это понятно. Ну а вообще?
   - А ты, парень, проживи на пенсию, а я посмотрю, будешь ли жаловаться  на
лишний досуг. Огородничаю вот, верши ставлю, а на форель -  донки.  Картошку
не продаю, самому нужна на зиму. Хочешь - купи рыбки, недорого.
   - Что, и форель водится?
   - Тут все водится. Вода-то чистейшая. Я подумал, не стоит ли мне поведать
ему о сортире ручьевой системы выше по течению, но решил умолчать.
   - Ваши донки случайно не возле Языкова стоят? - невинно спросил я.
   - Еще чего, - буркнул он. - В такой-то дали? Я выразительно  взглянул  на
газету  -  четырехполосные  "Валдайские  ведомости",  тот   самый   номер...
Укушенный корреспондент показывал мне точно такой же.  Только  в  экземпляре
укушенного заметка с фотографией  несчастного  дома  не  была  аккуратнейшим
образом вырезана.
   - Газету на почте получаете?
   - Ну, на почте.
   - То-то и смотрю: почтового ящика у вас Нет. Шкрябун  тоже  посмотрел  на
газету. Потом на меня - и довольно тяжелым взглядом.
   - Говори прямо, чего надо, парень... У меня дел полно.
   - Огород прополки требует? - осведомился я.
   - А хоть бы и огород...
   С показным сомнением я воззрился на тяжелое, ростом по пояс  разнотравье.
Где-то под ним не без труда угадывались грядки.
   - Там что - клубника?
   - Возможно...
   - А может, вы собираетесь в Языкове?
   - Может быть.
   - Может, вы и вчера собирались?  -  предположил  я.  Судя  по  тому,  как
заходили  желваки  на  его  лице,  Другой  бы  на  его   месте   вскочил   с
ругательствами. Но этот справился, решив, как  видно,  что  послать  надоеду
подальше он еще успеет, помолчал и в конце концов хмыкнул почти добродушно:
   - Люблю дотошных. Я не только собирался, парень, я вчера и поехал...
   - И у вас не завелся мотоцикл?
   - Хуже, сломался по дороге. Раз уж ты такой любознательный, скажу  более:
возле Белышева на ручье рухнул мост. Прямо у меня на глазах рухнул, и никого
на нем не было. Под собственным весом. Сгнил, наверное. Я было  нацелился  в
объезд, вот тут движок и встал. Назад на буксире за трактором ехал,  понятно
тебе?
   - Более или менее. А что случилось с движком?
   - Понятия не имею! - рявкнул, выходя из  себя,  Шкрябун.  -  Еще  вопросы
есть?
   - Есть. Вы подумали над нашим предложением? - Пусть Максютов приедет сам,
с ним буду разговаривать.
   Сообщать ему о том, что он прямо  нарывался  на  неприятности,  не  имело
смысла. Если яйца не учат курицу, то лишь  потому,  что  курица  по  природе
глупа и учить ее бессмысленно. Зато мелкая ящерка не  станет  учить  старого
опытного варана совсем по другой причине.
   - И передадите ему свой архив?
   - Какой архив? - Шкрябун почти не переиграл, удивившись очень натурально.
- Ах, вот ты о чем... Ну, если килограмма три газетных вырезок - уже  архив,
тогда пожалуй... Только не отдам: самому нужен. Должен же старый пень  иметь
на досуге какую-то забаву?
   Я вздохнул.
   -  Очень  жаль,  что  у  нас  с  вами,  Виктор  Иванович,  не  получается
конструктивного разговора...
   - А мне почему-то нисколько не жаль, - отрезал он.
   - Значит, отказываетесь? Так Максютову и доложить?
   Все-таки этот отставник хорошо владел собой. Иной на моем месте мог бы  и
поверить, будто мои слова не заинтересовали его ни на грош.
   - Как хочешь, так и докладывай, мне-то что.  Нацбез  -  пройденный  этап.
Разговаривать с вами - зря время терять.
   - Значит, нет?
   - Нет.
   - Понимаю, - сказал я, вставая. - Ну что ж, счастливо оставаться. Я прямо
завидую: природа, форель, соседей никаких... По клубнику можно  ходить,  как
по грибы. Кому захочется менять такую благодать на нашу возню, так ведь?
   Он не ответил.
   - А вы все-таки подумайте...
   К моему удивлению, полковник Максютов еще не  ушел:  сидел,  нахохлившись
сычом, за своим гигантским столом-аэродромом,  работал  и  в  неярком  свете
зеленого абажура настольной лампы выглядел жутковато. Вообще-то  в  кабинете
имелась люстра, однако полковник предпочитал обходиться без  нее.  Громадные
напольные часы - бронзовый с позолотой раритет середины  позапрошлого  века,
когда-то украшавший гостиную купца первой гильдии,  пущенного,  вероятно,  в
расход  в  Дни  красного  террора,  -  показывали  половину  третьего  ночи.
Поговаривали, что часы  эти  некогда  стояли  в  кабинете  самого  Железного
Феликса и что будто бы по его личному распоряжению  бой  у  них  был  не  то
отключи, не то сломан, но ход до сих пор оставался изумительно точным.  Путь
старых вещей извилист и детективен. Поговаривали  еще,  будто  бы  полковник
Максютов выиграл эти часы на пари чуть ли не у Крючкова, но это вряд ли.  Не
та у него была весовая категория, чтобы заключать пари с Первым Шефом.
   - Ну? - сказал он, оторвав взгляд от монитора и вперившись в  меня.  -  С
чем?
   Были у  него  какие-то  неприятности,  я  это  видел.  Покрасневшие  веки
одрябли, под глазами четко обозначились  рыхлые  мешки.  За  трое  суток  не
поручусь, но двое он не спал наверняка.
   - С делом о разрезанном доме, - доложил  я,  демонстрируя  полученную  от
Алимова папку. - Забрал. Это интересно. Образцы  для  экспертизы  в  машине.
Кому прикажете передать?
   С минуту полковник смотрел на меня воспаленным  взглядом  и,  как  видно,
изучал во мне что-то, мне самому недоступное. Затем протянул руку за папкой,
для чего-то прикинул дело на вес,  молча  запер  его  в  стол  и  уже  потом
спросил:
   - Без происшествий?
   - Без, - ответил я и спохватился. Полковник Максютов любит повторять, что
истина зарыта в мелочах, и с этим тезисом я в общем согласен, а в частностях
- когда как. И я поспешно добавил:
   - Если не  считать  происшествием  землетрясеньице  на  четыреста  первом
километре и ненормальную собаку.
   Он немедленно потребовал доложить подробно. Выслушав, дважды кивнул,  как
бы подтверждая свои умозаключения.
   - Укушенный - он кто?
   - Некто Каспийцев, корреспондент "UFO-press". Корреспондентской  карточки
у него не было, но я позвонил редактору и проверил.
   - Эта "UFO-press" - что, газета?
   - Журнал,  -  объяснил  я.  -  Стопроцентно  шаманский  и  тем  не  менее
довольно-захудалый. Удивительно, но факт.
   - Бывает и так,  -  равнодушно  сказал  Максютов  и  помассировал  виски.
Поморщился, встал из-за стола, прошелся по кабинету, разминая ноги. - Ну,  с
этим ясно. А что Шкрябун? Отказался?
   - Наотрез. - Я положил на край стола  диктофон.  -  Здесь  запись  нашего
разговора.
   Максютов не глядя подобрал диктофон, включил и несколько минут бродил  по
ковру взад-вперед, слушая. Потом ухмыльнулся неизвестно чему  и  с  прищуром
посмотрел на меня.
   - Так себе удовольствие было, да?
   - Пожалуй, - осторожно согласился я. - В общем вполне понятные  комплексы
отставника. А в существовании архива я убежден.
   Полковник зевнул, прикрыв рот.
   - Почему так считаешь?
   Я невольно втянул  диафрагму.  Всем  в  отделе  известно,  что  полковник
Максютов тыкает либо любимчикам, либо тем, чьей работой он страшно недоволен
и кого собирается  загнать  за  Можай.  И  не  одному  из  первых  случалось
пополнить ряды последних.
   - Шанс вернуться в Нацбез, - коротко ответил я.
   - Значит, есть смысл нанести ему еще один визит, так думаешь?
   - Думаю, он придет сам. И довольно скоро.
   - Завтра? Послезавтра?
   - Возможно.
   - А если не придет?
   Я не ответил, сочтя вопрос риторическим, и правильно сделал.
   - Подполковник  Шкрябун  сейчас  будет  здесь,  -  сказал  Макс  ютов  и,
посмотрев на меня, остался доволен произведенным  впечатлением.  -  Как  раз
перед тем, как ты вошел, я велел выписать ему  пропуск.  Вот  так,  Алексей.
Поработал ты хорошо, хвалю. Так хорошо, что Шкрябун в одно время с  тобой  к
столбу пришел, корпус в корпус. Признаться, не ожидал...
   Вот оно как. Я чуть было не брякнул в ответ, что и сам, мол, не ожидал от
клиента такой прыти, но это явно само собой разумелось.  Что  ж,  побудем  в
шкуре старательного осла, это совсем не плохая  шкура.  Чересчур  догадливых
подчиненных начальство держит на дистанции и подставляет при каждом  удобном
случае.
   А кто я такой на самом деле, спрашивается? Бывший  догадливый,  пригретый
Максютовым из голого практицизма. После паскуднейшего прокола, с задержанием
корейского пресс-атташе - стрелочник  и  вечный  капитан  во  второстепенном
отделе с розовыми снами о следующем звании. Насчет осла можно еще поспорить,
но факт: серый и старательный. Старательный, но серый, потому и  верный.  На
важных направлениях начальство скрепя сердце терпит  людей  поумнее,  а  для
рытья боковых штолен сгодится и такой.
   - Товарищ полковник, разрешите задать вопрос, - решился я.
   - Валяй,  -  легко  разрешил  Максютов.  Он  был  доволен.  "Усталые,  но
довольные" - про таких, как он, сказано. Только  уж  очень  уставший.  И  по
причине не первого подряд "всенощного бдения" полусонный.
   - Виктор Иванович Шкрябун нам действительно так уж необходим  в  качестве
консультанта?
   Полковник еще раз зевнул, крепко зажмурил веки и потер пальцами мешки под
глазами.
   Извини, Алексей, спать тянет, черт... Что ты спросил? А, Шкрябун? Да  как
тебе сказать... Вреда от него не жду, понятно?
   - Вполне, - ответил я.
   В эту минуту в дверь постучали.
   Они пожали друг другу руки. Не слишком  тепло,  скорее  по-деловому,  как
бывшие коллеги, встретившиеся, чтобы решить не самый приятный для обоих,  но
насущный вопрос. Ладно и так.
   Контраст. Оба невысокие и плотные, но один умученный службой, припухший и
вяловатый, другой - загорелый сельский житель, раздобревший  от  размеренной
жизни  на  молоке,  яйцах  и  овощах,  заметно  привыкший   к   крестьянской
размашистости в движениях, но в эту минуту скованный, скрывающий нервозность
под напускным спокойствием. Хоть снимай на видео и демонстрируй курсантам  в
качестве зачетного задания по курсу психологического портрета.
   Было заметно, что они знакомы друг с  другом.  Мало  того:  очень  хорошо
знакомы.
   - Слушаю тебя, Виктор Иванович, - сказал Максютов.
   Шкрябун покосился в мою сторону.
   - Прошу с глазу на глаз. Пусть он выйдет.
   - Он останется. - Максютов зевнул. По-моему, чуть-чуть напоказ.
   - Тогда разговора не будет, - отрезал Шкрябун.
   - Значит, не будет,  -  равнодушно  согласился  Максютов,  возвращаясь  к
столу.
   Совершив полуоборот кругом, Шкрябун немного  помедлил.  Затем  решительно
пошагал к двери.
   Словно напрочь забыв о нем, Максютов перебирал на столе какие-то  бумаги.
Неужели так просто позволит уйти?
   Дурацкая мысль. Нет, конечно. Понятно без  слов  всем  троим.  Какими  бы
утопиями ни тешил себя этот отставник, Нацбез - это навсегда. Как диагноз не
чересчур  опасной  при  выполнении  всех  предписаний  врача,  но   все   же
неизлечимой болезни.
   Уже взявшись было за дверную ручку, Шкрябун повернул назад.
   - На, отметь пропуск.
   Максютов размашисто подписал бумажку. Пришлепнул печатью.
   - Ну?
   - Тебе не я нужен, Носорог, - сказал Шкрябун,  называя  моего  начальника
неизвестной мне кличкой и исподлобья глядя ему в лицо.  Меня  он,  очевидно,
решил не замечать. - Тебе мои  наработки  нужны.  Ты  их  получишь,  но  под
гарантии. Я тебя хорошо знаю  и,  представь  себе,  к  неприятностям  готов.
Можешь приказать взять меня прямо здесь - архива не получишь.
   Я искоса взглянул на своего начальника. А ведь точно, похож. Не  наличием
рогов и копыт, так комплекцией и, когда  надо,  неудержимым  напором.  Плохо
расти кустом на его дороге...
   Носорог - это о нем. Это от души. За глаза его у нас еще Дубом зовут,  но
тупость тут ни при чем. Образ твердокаменного служаки с  полным  отсутствием
какой-либо чуткости - это да. Наверно, ему так проще.
   - Принял, значит, меры? - Максютов едва заметно усмехнулся.
   - А ты как думаешь?
   - Ты мне тоже нужен, - возразил Макеютов. - В одном ты близок  к  истине:
ты мне нужен раз в сто меньше, чем твой архив. Но нужен и ты, представь себе
такую странность.
   - Ты готов выслушать мои условия?
   - Условия? - Максютов пожал плечами. -  А  не,  слишком  ли?  Ну  хорошо,
назовем их, скажем, пожеланиями. Излагай, я слушаю.
   У меня и то вертелась колкость на прикушенном намертво языке, но  Шкрябун
лишь глубоко вздохнул, покачал головой, и, как видно, решил не спорить.
   - Я возвращаюсь в органы в прежнем звании. Как ты  этого  добьешься,  мне
все равно.
   - Только-то? - хмыкнул Максютов.
   - - Согласен работать под любым началом, хоть под твоим. Но формирую свою
группу с прежней тематикой.
   На месте Максютова я, наверно, повеселился бы от души над таким  напором.
Но он только пристукнул костяшками пальцев по столу и повторил:
   - И только-то, спрашиваю?
   - Что, мало?
   - Да нет,  хватит,  -  сказал  Максютов  скучным  голосом  в  разительном
несоответствии с содержанием. Будто читал  вслух  предельно  нудную  бумагу,
какой-нибудь никому не нужный акт ревизии пуфиков и  балдахинов  на  складах
"Альков-сервиса". - Теперь слушай.  Ты  возвращаешься  в  Нацбез  в  прежнем
звании, работаешь под моим началом и  руководишь  группой.  Вытаскиваешь  на
свет божий своих паранормалов, кто еще жив.  Более  того:  твоя  выслуга  не
прерывается, ты получаешь денежную разницу за все время  отставки  плюс  все
надбавки и  премиальные.  Упоминание  об  отставке  вымарывается  из  твоего
послужного  списка  -  будем  считать,  что  эти  годы  ты  выполнял  важную
аналитическую работу по заданию руководства. Устраивает?
   Шкрябун непроизвольно сглотнул. Кажется, услышать такое он  ожидал  менее
всего. Я, кстати, тоже.
   - Ну и ну, - сказал он с прорезавшейся хрипотцой. - Тебе это под силу?
   - Теперь - да.
   - Давно ли? Максютов помедлил.
   - Недавно.
   - Большую силу взял, - с ехидцей покрутил головой Шкрябун. - А  все  еще,
поди, полковник? Не восстановили9 - С сегодняшнего дня снова  генерал-майор.
Пока.
   Ну и ну, на этот раз подумал я, стараясь не упустить ни слова.  "Пока"  -
это как же понимать? Завтра генерал-лейтенант?
   Дела...
   Впрочем, если философски поразмыслить, никаких  особенных  дел  чудесного
свойства пока не наблюдалось, эти стены помнили настоящие чудеса-юдеса. Пока
было ясно только одно: где-то вовне случилось что-то из  ряда  вон,  и  мне,
старательному гм.., ослику, предстоит в этом участвовать, или  я  не  офицер
Нацбеза и не ослик, а гренландский тюлень. Промышленный шпионаж - побоку...
   - Ну и ну, - еще раз сказал Шкрябун. - Поздравляю, - Согласен?
   - Согласен при одном условии.
   - Не много ли условий, Виктор Иванович?
   - Последнее. Ты даешь мне свое слово.
   - Вот как? - по-моему, Максютов удивился. - А оно тебе нужно?
   - На всякий случай. Когда-то я тебе верил. Может, тебе еще и сейчас можно
верить. И копал под меня не ты, знаю.., архангелом не был, но и друзей  ради
своей шкуры не топил. Короче: если обманешь старого наивного дурака, я  хочу
тебе потом в глаза посмотреть, Носорог.
   - Как сказал, так и будет. Слово. - Только что Максютов  был  серьезен  и
вдруг широко улыбнулся. - Даю слово Носорога, Кайман. Доволен?
   Шкрябун кивнул. Теперь улыбались оба.
   - По рукам, подполковник?
   - По рукам, генерал.., товарищ генерал-майор.
   - Отставить, Виктор Иванович. К делу - завтра, а  сегодня  без  официоза.
Пока не восстановили, буду тебе каждый день выписывать пропуск, а дрючить  в
случае чего буду, как  кадрового.  Но  завтра.  Где  переночевать  в  Москве
найдешь?
   - Не вопрос.
   - Сутки на устройство личных дел тебе дать?
   - Нет.
   - Алеша, - повернулся ко мне Максютов, - сделай доброе  дело,  налей  нам
коньячку. Вон там, слева, Дверца. Сам  знаешь?  Вот  и  молодец.  Себе  тоже
налей, тебя наши дела прямо касаются.
   Я выполнил просимое. В зеленом свете настольной лампы  янтарная  жидкость
лгала, пытаясь казаться темнее, глубже и загадочней.
   - - А лимончика у тебя нет, генерал? - спросил Шкрябун, в  ответ  на  что
Максютов развел руками. - Что же ты? Непорядок.
   - Будет тебе порядок, все будет. И бардака будет  Только  угодно,  только
разгребай. И дело будет. - Он приподнял бокал и добавил торжественно:
   - За Дело. За успех. За наш успех.
   -  Прозит.  Алаверды.  Чтоб  ты  так  жил.   Зря   Шкрябун   скалился   и
привередничал: коньяк оказался хорош и без лимончика. Не достигнув  желудка,
всосался прямо в пищевод.
   Повторить Максютов не предложил, и я составил бокалы на поднос, а  поднос
затолкнул обратно в бар. Надо иметь к себе уважение, я не посудомойка.
   - Спасибо, Алексей, - сказал Максютов и, тут же забыв обо мне, повернулся
к Шкрябуну. - Ну, Виктор Иванович?
   - То есть? - спросил тот.
   - Ты меня знаешь, но и я тебя знаю. Доставай уж, не томи. У  тебя  все  с
собой или только часть?
   - Часть. - Шкрябун  полез  во  внутренний  карман.  -  На  этой  дискетке
примерно двести мегабайт. Остальное завтра.
   - Тайник-то хоть выбрал надежный? - фыркнул  Максютов.  -  До  завтра  не
уведут?
   - Обижаешь, гражданин начальник... Насколько я мог видеть со своего места
на галерке, к дискетке был примотан скотчем небольшой предмет.  -  -  Только
осторожно, - предупредил Шкрябун.
   - Что за дрянь ты сюда прилепил?
   -  Сорок  граммов   пластита