дой  и  боеприпасами.  А  потом
помогли залезть на лошадь Кате, которая, судя по лицу, испытывала не меньший
ужас перед парнокопытным животным, чем ездок перед высокогорными мертвяками.
   - Ты уж потерпи немного, - подбодрил ее Антон, - нам всего день  пути.  К
вечеру под перевалом будем, а ты хоть силы сбережешь.
   Антон хлопнул лошаденку по крупу и сказал:
   - Ну, поехали. Неторопливым аллюром.
   После хлопка терпеливое  животное  начало  неуверенно  переставлять  ноги
между камнями. Антон обогнал его и пристроился в голове отряда. А Егор,  как
всегда, прикрывал тылы. Позади всех в отдалении бежала собачка.  Как  только
движение в новом для него направлении  приняло  столь  же  монотонный  ритм,
подчинившийся судьбе всадник опять затянул  свою  песню  горных  странствий,
услышав  которую  Антону  захотелось  пристрелить  ни  в  чем  не  повинного
обитателя скал. Песня нагоняла на Антона дикую тоску. Видимо в ней пелось  о
молчаливости окрестных скал в период  затяжных  осенних  дождей  и  нелегкой
судьбе местных жителей, вынужденных пасти скот на горных  склонах,  покрытых
чахлой  растительностью,  охраняя  его  от  хищных  животных.  Когда  прошло
полчаса, а ритм песни так  и  не  изменился,  Антон,  чтобы  хоть  на  время
прервать этот концерт, решил поговорить с горцем.
   - Слушай, - сказал он, оборачиваясь на ходу, - А как тебя звать-то(
   Всадник, которому понадобилось  пять  минут,  чтобы  выйти  из  состояния
нирваны, ответил:
   - Моя Кадыр зовут.
   И приготовился снова надолго отойти душой в небесные просторы. Антон,  не
в силах больше слушать эти потусторонние звуки, постарался  отвлечь  его  от
любимого занятия.
   - А коня твоего как зовут(
   - А кто как хочет, так и зовут.
   Антон пытался придумать новые уловки, но ничего более умного не придумал:
   - А собаку твою(
   Кадыр пренебрежительно усмехнулся и сказал:
   - Да разве это собака. Из нее даже шапки не сошьешь.
   Гризов покосился на бежавшую сейчас почти вровень с кобылой  собачонку  и
вынужден был согласиться, что из нее шапки не сошьешь.  Да  и  глядя  на  ее
облезлую пегую шкуру и выпиравший во все стороны скелет, вряд  ли  у  какого
мастера-болваньшика поднялась бы рука лишить жизни  это  немощное  создание.
Антон исчерпал набор аргументов и замолчал. Кадыр, между тем, снова  затянул
свою бесконечную песню, от  звуков  которой  вероятно  гибли  все  окрестные
микробы. Еще  через  пару  часов,  когда  отряд  десантников,  подкрепленный
кавалерией, спустился  в  узкую  и  глубокую  долину  Аргочь,  где  порядком
поднадоевшая река Ингури разделялась на два более хлипких потока, Антон  был
уже близок к состоянию тихого  помешательства.  То  и  дело  ему  мерещились
пасущиеся на склонах стада коров с выжженными  на  боках  большим  канадским
листом и цифрами 99 - номером великого хоккеиста бомбардира  Уэйна  Гретцки.
Вспоминалась строчка из песни, в которой пелось о том, что "над Канадой небо
сине", и что она "похожа на Россию, только все же Канада". Вдалеке  мелькали
многочисленные ковбои в шляпах и с двумя "кольтами"  в  кобурах,  охранявшие
эти самые многочисленные стада. И неудержимо тянуло запеть вместе с Кадыром.
Антон это обязательно сделал бы, если бы знал слова. Но, к счастью, слов  он
не знал и это его спасло. Когда Кадыр неожиданно прекратил петь, мир  словно
потерял свою остроту. Лейтенант Гризов  осмотрелся  вокруг  и  заметил,  что
стоит на дне глубокого ущелья у довольно обширной каменистой площадки, рядом
с которой река раздваивается на независимые бурлящие потоки. Когда абсолютно
остановившийся мыслительный процесс начал понемногу приходить в норму, Антон
догадался, что судя по всему  это  была  долина  Аргочь.  А  подняв  голову,
обнаружил нависавшую над ним громаду горы, которая очень походила  на  Ушбу.
Снова обретя дар речи, лейтенант скомандовал "Привал" и первым опустился  на
холодные камни. Егор помог слезть  Кате  с  лошади  и  снял  рюкзаки.  Кадыр
продолжал  сидеть  в  своем  седле,  словно  в  нем  родился  и  провел  всю
сознательную жизнь.
   Катя достала из своего рюкзака три банки тушенки и передала их Егору. Тот
вытащил из ножен трофейный финский нож,  вскрыл  тонкую  жесть,  и  поставил
банки на плоский камень, заменивший  стол.  Вскоре  рядом  возник  небольшой
кусок черствого хлеба. Сходив к ручью, Катя принесла флягу с холодной водой.
Увидев еду, все трое резко почувствовали  дикий  голод,  который  как-то  не
возникал во время стрельбы и прочих приключений. Зато теперь все готовы были
съесть не то что полбанки тушенки, которую надо  было  беречь  -  неизвестно
сколько еще продлится поход, но и изредка бросали странные взгляды на  тощую
лошадь Кадыра. К счастью пока еще тушенка не кончилась, и лошадь можно  было
не трогать, да и пользы от нее в живом виде было больше, чем в виде тушенки.
Вскрыв все банки, Егор окликнул  по-прежнему  сидевшего  на  лошади  Кадыра,
походившего на вождя обедневшего, но гордого индейского племени.
   - Эй, ковбой, иди обедать.
   Кадыр с минуту поразмыслил, а потом нехотя, словно отобедал десять  минут
назад, слез с лошаденки и направился к примостившейся за камнем троице.
   Тушенку уплетали за обе щеки,  так  что  только  треск  стоял  за  ушами.
Естественно, расправились с ней в мгновение ока, но голод  только  усилился.
Антон пытался уверить себя, что это исключительно психологическое  ощущение,
и что через десять-пятнадцать минут чувство голода притупится, но оно только
возрастало. Чертовски хотелось жареной картошки с курицей или  любым  другим
мясом в сметане, но подобные мысли могли привести только к  нервному  срыву,
который мог стоить жизни ни в чем  не  повинной  безымянной  лошади  Кадыра.
Поэтому Антон изо  всех  сил  старался  не  смотреть  в  ту  сторону.  Чтобы
отвлечься на коротком привале,  он  опять  попытался  завязать  беседу.  Его
спутники  и  друзья,  видимо  до  сих  пор  находившиеся  под   впечатлением
бесконечной песни, откровенно обрадовались звукам обыкновенной речи.  Гризов
обвел взглядом строгие и величественные  вершины,  укрытые  со  всех  сторон
снегом, поправил бушлат и сказал:
   - Красиво, черт возьми, здесь. Слово и нет никакой войны.
   Неожиданно в разговор вмешался молчаливый житель гор:
   - А какой война говоришь( Абхазы напали(
   Антон удивлено посмотрел на Кадыра, но вспомнил, что в горах  люди  живут
своей особенной жизнью, нисколько не  интересуясь  тем,  что  происходит  за
соседним хребтом. Скорее всего он и понятия не имел  не  только  о  том  кто
такие немцы, но и честно не подозревал в какой  стране  в  настоящий  момент
живет. Ему было абсолютно наплевать на  это.  Судя  по  местным  жителям,  с
которыми Антону приходилось сталкиваться в горах там, в его родном  времени,
они  вообще  не  меняются.  А  о   событиях,   происходящих   в   отдаленных
цивилизованных местах, узнают только если  кто-нибудь  из  туристов,  вконец
уставших от больших и душных городов, невзначай забредет в высокогорный  аул
в поисках экзотики и дешевых шерстяных  носков,  которые  можно  сменять  на
какую-нибудь  безделушку.  Да  и   то,   безделушка   может   заинтересовать
значительно больше, чем что-то происходящее с какими-то не горными  жителями
где-то там, на краю света, где нет даже козьего  молока  и  айрана.  А  люди
передвигаются не на лошадях, как все нормальные обитатели гор, а на каких-то
железных грохочущих повозках. Несмотря на усиленную  колонизацию  Кавказа  в
течение сорока лет,  Антону  казалось  сейчас,  что  носители  прогресса  не
принесли туда ничего кроме пустых консервных банок и оберток из  под  конфет
"Барбарис". Это  только  казалось,  что  один  более  цивилизованный  мир  с
электричками и самолетами поглотил другой, основанный на лошадях и  облаках.
На самом деле они просто не замечали друг друга и  жили  по-прежнему.  Хотя,
через сорок лет, уже можно было встретить горца в джинсах и  с  американским
транзистором, но он представлял из себя довольно убогое зрелище - и  еще  не
полнокровный цивил, и уже не совсем горец. Поговорив с ним,  поскольку  этот
переходный тип уже неплохо владел русским, становилось ясно, что  джинсы  он
выменял на кинжал, а тот факт, что висевшая на плече штуковина  в  состоянии
издавать звуки, повергал  его  в  неописуемый  восторг.  К  сожалению  таких
становилось все больше. Особенно  в  предгорьях,  куда  было  легче  донести
прелести цивилизации. Обитателей же высокогорных аулов совсем  не  затронули
эти изменения до сих пор, и еще долго русский язык будет там  восприниматься
как нечто экзотическое, только наоборот. Гризов  подумал,  что  им  все-таки
повезло.  Повстречавшийся  всадник  сносно   говорил   по-русски,   хотя   и
происходил, судя по раскосым  глазам,  к  невесть  как  попавшим  на  Кавказ
коренным  жителям  средней  Азии.  Антон  не  стал   расспрашивать   его   о
подробностях  происхождения  и  семейном  положении,   предвидя   столь   же
конкретные ответы, какие получил еще на спуске в долину, а просто ответил:
   - Да нет, напали вообще не местные. Ты их не знаешь.  Но  они  все  равно
опасны, и лучше их обходить стороной. Если увидишь кого в белых одеждах,  то
прячься, а то несдобровать.
   - У моя ружье есть и кинжал, - сказал гордо Кадыр.
   - Оно, конечно, хорошо, - согласился Антон, -  только  ихние  ружья  бьют
быстрее и наверняка. Да и больше их. Обходи стороной - целее будешь.
   Антон выскреб дочиста банку тушенки  и  не  глядя  выкинул  ее  далеко  в
сторону. Почти тотчас он  услышал  странный  скрежещущий  звук,  раздавшийся
неподалеку от места падения банки. Оглянувшись,  Гризов  заметил  как  тощая
собачонка набросилась на банку с неистовством пираньи, почуявшей вкус крови.
Собачонка с таким остервенением грызла пустую банку, что у  Антона  невольно
вырвался вопрос:
   - Скажи, Кадыр, а ты собаку-то свою кормишь хоть иногда(
   Кадыр удивленно посмотрел на сидевшего рядом лейтенанта и ответил.
   - А зачем( Ведь она есть не просит.
   У Антона появилось стойкое  ощущение,  что  пока  эта  несчастная  собака
человеческим голосом не попросит у Кадыра поесть, он даже и  не  вспомнит  о
ней. Да, с любовью к  братьям  нашим  меньшим  в  этих  краях  обстояло  все
нормально. Кадыр дожевал свою долю тушенки, обвел взглядом  горные  вершины,
освещенные помаленьку начавшим клониться  к  закату  солнцем,  и  философски
сказал:
   - Ледник тает, блин...
   Последнего слова Антон от  него  никак  не  ожидал.  Видимо  горец  успел
пообщаться с кем-то из русскоговорящих жителей Кавказа и слегка проникнуться
их  жизненной  философией.  Остальные  участники  импровизированного  обеда,
плавно переходившего в  полузабытое  для  одних  и  неизвестное  для  других
понятие "полдник", тем временем слушали и думали о своем. Покончив первым со
своей порцией тушенки, Егор достал из рюкзака две оставшиеся толовые шашки и
стал мастерить из них адскую машину. Катя допила воду, вытряхнула оставшиеся
капли на камень, встала и спросила, обращаясь к Антону:
   - Товарищ лейтенант, не проводите меня воды набрать,  а  то  вдруг  немцы
поблизости.
   И пошла по направлению к ручью, уходившему по левой стороне  долины  и  в
двухстах метрах превращавшемуся в небольшой,  но  живописный  водопад.  Егор
молча  ухмыльнулся,  не  отрываясь  от  своего  занятия.   Кадыр   участливо
посоветовал вслед:
   - Если кого увидишь - обходи стороной. Целее будешь.
   Катя оставила слова  аборигена  без  внимания.  Антон  поднялся  и  пошел
следом, машинально поправив пистолет за поясом. Когда они дошли до  водопада
и скрылись за перекрывавшему к нему доступ с  одной  стороны  валуном,  Катя
произнесла, укоризненно качая головой:
   - Что же вы, товарищ лейтенант, меня совсем вниманием не жалуете. Али уже
не люба боевая подруга( С местными жителями о немцах и собаках  рассуждаете,
а мне хоть бы слово сказали.
   Антон обернулся,  и  удостоверившись,  что  из-за  камней  их  не  видно,
притянул девушку к себе.
   - А что зря говорить.
   С этими словами он крепко и нежно  поцеловал  ее  в  губы.  Через  минуту
глубокого поцелуя Антон почувствовал  как  девушка  обмякла  в  объятиях,  и
обвила  его  шею  своими  руками.  Весь  мир  вокруг  перестал  для   Антона
существовать и вместился в этот долгий поцелуй. Гризов упивался  запахом  ее
волос и нежной кожи. И казалось, что  они  находятся  сейчас  не  у  шумного
водопада в окружении высоких скалистых вершин, облаченные в грубую одежду, а
целуются  стоя  на  балконе  роскошного  особняка  с  изящными  белоснежными
колоннами. На Антоне надет гусарский мундир  с  золотым  шитьем,  а  на  ней
воздушное бальное платье. И только для них звучит сейчас музыка из соседнего
зала, и в их честь поднимают тосты друзья-гусары.
   Антон почувствовал, что задыхается от счастья. Он с трудом  оторвался  от
этих губ и не поверил тому, что  особняк  исчез.  В  его  сознании  все  еще
звучала мазурка и танцевали веселые пары. Катя  молчала,  прижавшись  к  его
груди. Антон вдруг подумал, что должно случиться так, чтобы именно  ее  душа
переселилась в ту Катю, из его времени, поскольку  не  может  же  так  быть,
чтобы существовало две любимые женщины  в  разных  временах,  с  одинаковыми
именами и разницей в возрасте на сорок лет. Недавно  ему  опять  показалось,
что скоро он покинет это время. Он чувствовал это, но не мог себе  помыслить
потерять эту Катю. То, что с  ним  происходило,  просто  не  укладывалось  в
голове. Этого не могло быть. А может этого и не было, и скоро он  проснется.
Антону всегда казалось, что человек любит не оболочку, а  родственную  душу,
которая может путешествовать по времени и представать  каждый  раз  в  новом
виде. Внешний вид мог не иметь абсолютно ничего общего с  нарисованным  себе
идеалом красоты, потому что такой идеал всегда обманчив. В одном времени, на
одной планете, но на разных континентах, от разных по характеру  и  внешнему
виду родителей, могут родиться разные с виду люди  с  абсолютно  одинаковыми
мыслями. Они могут прожить, всю жизнь считая себя уникальными или одинокими,
пока не натолкнутся на другого такого же человека и не  ужаснутся  схожести,
словно увидели себя в зеркале. Но вряд ли они пробудут вместе  долго  -  они
слишком  похожи.  Этот  закон  действовал  с  неумолимой   силой   на   всех
континентах. В дружбе это хорошо, но не в любви. В любви важен полет. Бывают
низколетящие души, но бывают ведь и наоборот. Часто души бродят по свету  не
подозревая, что рядом бродят другие по их душу. Но не видят  друг  друга  за
идеалами. За красотой. За книжками, гороскопами,  самообманом,  трусостью  и
иллюзиями выбора, сулящего большую долю вероятности счастья. Но  счастья  не
бывает чуть меньше или чуть больше, оно  либо  есть,  либо  его  нет.  Антон
раздваивался. Он обрел счастье, но не мог объяснить себе,  где  подлинное  -
здесь, сейчас, или там, потом, через сорок лет. А может это одно  и  то  же(
Ведь в любом времени существует только одна родственная душа, а это  значит,
что перед ним один и тот же человек. Антон оторвался от девушки и  посмотрел
ей в глаза. Он увидел там пропасть любви. Сколько они так простояли,  он  не
помнил. Очнулся, только когда рядом послышался вежливый кашель Егора.
   - Я, конечно, извиняюсь, -  сказал  он,  -  но  дело  к  вечеру.  Пора  и
выступать, если хотим засветло дойти до перевала.
   Антон и Катя нехотя расцепили объятия и  Антон  на  секунду  почувствовал
себя словно голым.
   - Мы сейчас идем, - ответил он Егору, который кивнул головой и вернулся к
стоянке.
   Они еще раз переглянулись и молча двинулись следом.
   Кадыр уже сидел в своем седле, обозревая окрестности. Сытый  и  довольный
жизнью  он  приветствовал  вернувшихся  Катю  и  Антона  новым   философским
восклицанием.
   - Ветер дует, блин...
   Затем он указал пальцем на небо и добавил
   - Погода меняется, однако. Торопиться надо.
   Антон взял рюкзаки и закинул их  на  круп  лошади  позади  Кадыра.  Помог
взобраться Кате. Затем он надел на шею "Шмайсер",  поставил  его  на  боевой
взвод и двинулся вверх по тропе. Как ни странно, Кадыр ехал молча и песню не
пел. Спустя полчаса, словно по предсказанию обитателя гор,  с  неба  повалил
густой снег, моментально устилая все  вокруг  мягким  ковром.  Антон  поднял
воротник бушлата, то и дело вглядываясь в видневшийся на высоте перевал,  но
никаких признаков немцев пока не обнаружил. Скорее всего оставшиеся в  живых
пошли в обход и выйдут к перевалу Ичмет. Если их не перехватить, то к заводу
они  выйдут  первыми.  Антон   непроизвольно   ускорил   шаги   и   тут   же
подскользнулся, но сумел удержать равновесие. Мысли о душе он пока оставил -
не ко времени. Если уцелеет, то еще будет время поразмыслить, а если нет, то
сам станет душой и, наконец, все узнает точно.
   Снегопад усиливался, перекрывая видимость,  и  у  Антона  вновь  возникло
ощущение, что за ним кто-то наблюдает. Он чувствовал  непонятную  враждебную
силу вокруг, но по-прежнему не мог объяснить ее происхождение.  По  большому
счету снегопад только на руку. Если они не увидят нацистов, то и те их  вряд
ли смогут заметить издалека. Это значит, что снайперских винтовок пока можно
было не опасаться. Но Антон тем не менее старался  не  терять  бдительности,
пытаясь пронзить взглядом белую  мглу,  которую  выстроил  вокруг  снегопад.
Бушлат понемногу промокал, и это было пожалуй наиболее неприятным сейчас. По
такой погоде не хватало только промокнуть,  и  тогда  случись  что  в  пути,
замерзнуть было раз плюнуть. Осень кончалась. А в горах,  особенно  наверху,
поздняя осень это уже ранняя зима. И опять Антон подумал о Кате. Если бы  не
она, он никогда бы так из-за себя не беспокоился.  Но  делать  было  нечего.
Кадыр ехал молча и размышлял о чем-то своем, неведомом никому рядом, и Антон
с интересом наблюдал  за  происходившим  внутри  него  борением  философской
мысли, ожидая следующего перла в ближайшее время. Солнце падало за массивную
Ушбу. Через полчаса наступит ночь, которая в горах всегда приходила  быстро,
в отличие от  рассвета,  которого  приходилось  ждать  часами.  Антон  вновь
ускорил шаги.
   К счастью перевал Двугорбый, хоть и  находился  на  значительной  высоте,
подходы имел довольно простые, поэтому не только пешие путники, но и всадник
на лошади не испытывали особенных трудностей при подъеме. Неказистая лошадка
Кадыра, казавшаяся в долине абсолютно немощной, готовой  упасть  при  первом
дуновении ветерка, довольно уверенно перла вверх свой  ценный  груз  в  виде
рюкзаков и Кати. Хотя, чем выше поднимался небольшой отряд, тем сильнее Катя
ерзала в седле,  глядя  на  неожиданно  возникавшие  из  снежной  пелены  по
сторонам тропы глубокие сбросы, плавно переходившие в неглубокие пропасти. В
конце концов она остановила Кадыра, слезла с лошади  и  зашагала  следом  за
Антоном. Кадыр продолжал свой путь  конным,  с  одними  рюкзаками  на  крупе
лошади. На подходе к перевалу он вдруг снова затянул свою  заунывную  песню,
при первых звуках которой Антон схватился за автомат и только диким  усилием
воли заставил себя не стрелять в певца. Кадыр пел как умел, а чужое мнение о
музыке тоже надо уважать, даже если музыка тебе не  нравится.  Хотя  в  душе
Антону хотелось заткнуть Кадыру глотку любой ценой  и  не  помогали  никакие
психологические установки.
   Скоро стемнело совсем. Белый снег, устлавший  камни,  запорошил  тропу  и
Антон принял решение остановиться на ночлег. Идти дальше вслепую  и  понятия
не имея, где немцы, было  невозможно.  В  такой  снег  и  темень,  когда  не
разобрать, что происходит на расстоянии  трех  метров,  брать  перевал  было
безумием. Кроме того, в данный момент это не имело  смысла.  Гибнуть  просто
так, не нанося урона врагу, Антон считал самой глупой  вещью  на  свете.  Он
решил дождаться рассвета и с первыми лучами солнца двинуться дальше, а  пока
устроиться на ночлег, расставив походный  шатер  Кадыра.  Шате