ночной бомбардировки  французов  биплан  был  сильно  поврежден.  Придирчиво
осмотрев искалеченную машину, Манфред понял, что сегодня вылетов не будет, и
уехал в офицерский клуб Пенемюнде. Там  он  весело  провел  день  в  хорошей
компании за бутылкой вина с рейнских берегов  и  игрой  в  карты.  К  своему
удивлению в клубе он  повстречал  младшего  брата  Лотара,  которого  совсем
недавно перевели из Клейнбурга под Пенемюнде. Лотар недавно был в отпуске  в
родовом  поместье  Рихтгофенов  в  Южной  Баварии,  видел  отца  и  мать.  К
величайшей радости Манфреда они находились  в  добром  здравии  и  гордились
успехами сыновей, слухи о подвигах которых долетали даже туда. Проговорив  с
братом до позднего вечера, Манфред отправился в полк, решив, что день был не
так уж плох, если не считать поврежденного биплана. Вернувшись на место,  он
обнаружил, что механики полка, несмотря на долгую работу, не  сумели  спасти
его "красный малыша". Поэтому Манфреду  пришлось  пересесть  на  только  что
полученный с завода триплан "Фоккер". Эта машина, по  словам  конструкторов,
имела самую высокую маневренность из всех современных истребителей благодаря
трем плоскостям и могла вертеться в воздушном бою  как  юла.  Граф  Фольк  и
лейтенант Цеймер уже пересели на новые "Фоккеры" и отзывались о  них  весьма
хорошо. Рихтгофен же питал слабость к своему биплану марки  "Альбатрос",  на
котором он совершил столько побед. Но делать было  нечего,  "Красный  малыш"
летать уже  не  мог  -  приговор  механиков  был  суров.  Французская  бомба
повредила фюзеляж, превратив жесткую конструкцию истребителя  в  металлолом.
Но в память о боевом друге Рихтгофен тут же решил назвать свой новый триплан
"Красным малышом".
   Следующая ночь  прошла  без  каких-либо  происшествий.  Ни  французы,  ни
англичане на сей раз не беспокоили  немецкий  аэродром  своими  налетами.  В
шесть  утра,  побрившись  и  позавтракав,  Манфред  фон  Рихтгофен   впервые
запрыгнул  в  свой  триплан  и  в  сопровождении  еще  двух  "Фоккеров",  за
штурвалами которых также сидели асы воздушного  боя  Цеймер  и  граф  Фольк,
устремился в сторону французских позиций, получив приказ от командира  полка
произвести разведку. В районе Гроссенхайма звено разделилось: Цеймер и Хольк
полетели на  северо-запад  разведать  обстановку  перед  предстоящей  завтра
атакой немецкой армии, а Рихтгофен продолжил свой  полет  в  одиночестве  на
Запад. День выдался на удивление спокойным, немецкий летчик не  встретил  ни
одного  самолета  противника  надо  всей  вражеской  территорией.  Обстреляв
военный эшелон, шедший по направлению  к  передовой,  и  несколько  зенитных
батарей, Рихтгофен повернул назад и приготовился спокойно  вернуться  домой.
Однако, на этом его удача закончилась. Совершенно неожиданно, словно ястреб,
из огромного белого облака на него ринулся французский истребитель и  первой
же очередью продырявил крыло "Красного малыша". Манфред еле удержал машину в
ровном положении и бросился в бой.  Однако  француз  оказался  на  удивление
вертким и Рихтгофену никак не удавалось сесть ему  на  хвост.  После  долгой
гонки друг за другом "Фарман" французского летчика  первым  выпустил  точную
очередь по "Фоккеру" Рихтгофена , заставив его загореться.  Увидев  пылающий
хвост,  Рихтгофен  почел  за  благо  приземлиться  на  нейтральной   полосе,
поскольку до своих он никак не смог бы дотянуть, что  и  сделал,  врезавшись
крылом в какой-то сарай. Сам летчик, однако, остался цел и невредим.  Спустя
пять минут к его величайшему удивлению храбрый  француз  был  сбит  немецкой
зенитной  артиллерией  и  приземлился  неподалеку  от  догоравшего  триплана
Рихтгофена. При посадке "Фарман" сломал оба крыла и погнул  корпус.  Летчик,
несмотря на это, был жив, хотя и не мог выбраться  без  посторонней  помощи.
Манфред поспешил на помощь раненому французу - ни в небе, ни на земле он  не
питал личной ненависти к противникам. Шла война, а  Рихтгофены  всегда  были
хорошими  солдатами,  но  не  убийцами.  Вытащив  француза  из   догоравшего
аэроплана, Манфред поделился с  ним  своим  пайком,  который  успел  спасти.
Пилоты познакомились. Противником в сегодняшнем воздушном бою  для  Манфреда
был не кто иной как знаменитый Жак Вильнев, имевший  на  своем  счету  сорок
шесть побед. У Рихтгофена их  было  уже  пятьдесят  семь  и,  не  промахнись
Вильнев, их и осталось бы пятьдесят семь. Почти полчаса летчики  говорили  о
войне. За это время Манфред слегка изменил отношение  к  французам,  которых
считал  всего  лишь  слабаками,  не  стремившимися  ввязываться  в   бой   и
удиравшими, едва завидев немецкие самолеты. Как выяснилось, среди  них  тоже
попадались бравые ребята. От Вильнева Манфред узнал о том, что его победы  в
воздухе  до  смерти  надоели  воздушному  флоту   Ее   Величества   королевы
Великобритании, и англичане выделили специальную эскадрилью для  уничтожения
"Красного Барона". Рихтгофена это слегка позабавило. Скоро  с  обеих  сторон
фронта прибыли команды солдат для  того  чтобы  забрать  летчиков.  Согласно
международным правилам на нейтральной полосе  в  таких  случаях  запрещалось
стрелять. Летчики попрощались и  на  всякий  случай  извинились  друг  перед
другом, ведь случись вторая встреча - оба постараются не промахнуться. Кроме
того, Рихтгофену придется возвратить долг. А быть в долгу барон не любил.
   Всю следующую неделю Манфред фон Рихтгофен провел в небе, яростно гоняясь
за английскими и  французскими  истребителями,  не  вылезая  из-за  штурвала
самолета, для того чтобы проверить его  летные  характеристики  в  бою.  Как
оказалось, триплан вел себя в бою действительно неплохо. Машина оказалась на
редкость маневренной, что позволяло немецкому асу без страха  ввязываться  в
схватку с тремя или четырьмя истребителями  противника  и  выходить  из  нее
победителем. Он запросто мог рассеять своей стремительной  атакой  аэропланы
противника, не успевавшие  уследить  за  головокружительными  пируэтами  его
трехкрылой машины. Уверившись  в  удачной  конструкции  и  вооружении  новой
машины, Рихтгофен подумал о том, что должным  образом  обученная  эскадрилья
летчиков-истребителей,  оснащенная  такими  маневренными  машинами,   сможет
представлять из себя самую грозную боевую единицу в небе западного фронта. С
этим он обратился к  полковнику  Шварцкопфу,  командовавшему  истребительным
соединением Пенемюнде. Полковник счел идею  здравой  и  разрешил  Рихтгофену
сформировать  собственную  эскадрилью,  которая  будет  летать   только   на
трипланах завода "Фоккер". Вторая  идея  барона  заключалась  в  том,  чтобы
покрасить все самолеты в красный цвет, выделив тем самым эскадрилью в особое
элитное подразделение. Так и было сделано. Спустя две  недели  на  аэродроме
Пенемюнде, приведенном в порядок после ночного налета французов, выстроилось
два десятка ярко-красных трипланов, блестевших на солнце новенькой  краской.
Рядом с ними стояли отобранные из всего  состава  полка  и  обученные  лично
Рихтгофеном  летчики-истребители,  которым  была   уготована   честь   стать
подопечными лучшего аса. Манфред отдал приказ, летчики заняли свои места  за
штурвалами, и в небо стартовала целая эскадрилья ярко-красных  истребителей.
В первом же воздушном бою немцы  столкнулись  с  французской  эскадрильей  и
показали на что способны новые самолеты. Ведущим эскадрильи был сам Манфред.
Едва вынырнув из облаков над Страсбургом, Манфред заметил  идущую  встречным
курсом эскадрилью самолетов. Кроме них самих немцев в этом районе сегодня не
могло быть, поэтому "Красный барон"  принял  решение  атаковать  неизвестные
самолеты, которые могли принадлежать только врагам Германии. Его  подопечные
уже были неплохими летчиками, на счету  которых  было  по  несколько  сбитых
аэропланов противника, но, по замыслу Манфреда, им предстояло сейчас  пройти
второе боевое крещение в составе нового формирования, чтобы проникнуться его
общим духом. Сознание команды давало  летчикам  силы,  о  которых  единичный
участник воздушного  боя  и  не  догадывался.  В  пылу  боя  рождался  некий
коллективный дух, который помогал побеждать. Именно на него и выучку пилотов
и рассчитывал Манфред. Подойдя на минимальное расстояние,  Рихтгофен  первым
начал  бой,  наметив  себе  самолет  противника.  Эскадрилья   действительно
оказалась  французской,  но  удирать  она  явно  не  собиралась,   поскольку
насчитывала, как успел заметить Манфред, едва ли не  больше  самолетов,  чем
немецкая. Завязалась жаркая схватка.  Застучали  пулеметы.  Французы  решили
контратаковать и клином ринулись в самый центр немецкой эскадрильи,  которая
моментально рассеялась на отдельные самолеты - маневренность давала  хорошие
козыри в ближнем бою. Трипланы чертили небо  во  всех  направлениях,  словно
майские жуки, абсолютно сбив с толку французов. После ожесточенного  боя,  в
результате которого три "Фармана" были сбиты летчиками Рихтгофена,  французы
ретировались, а немцы продолжили свой рейд по вражеским тылам. В  этот  день
ими была  обстрелян  крупный  железнодорожный  узел,  на  котором  теснились
эшелоны со свежими  пехотными  частями,  только  что  прибывшими  для  смены
находящихся на фронте, и сильно потрепан  склад  боеприпасов  неподалеку  от
городка  Тионвилль.  Вернувшееся  подразделение   Рихтгофена   встретил   на
аэродроме сам полковник Шварцкопф и поздравил с  победой.  После  воздушного
боя, в  котором  немецкие  летчики  под  командой  Манфреда  фон  Рихтгофена
применили новую тактику, среди французов и англичан распространилась весть о
новом смертоносном немецком соединении, которое союзники  за  необыкновенную
маневренность окрестили "Цирком Рихтгофена". За три следующие  недели  "Цирк
Рихтгофена" сумел сбить в воздушных боях в небе над Францией  более  десятка
самолетов противника, чем вызвал  лютую  ненависть  командований  Франции  и
Англии. На русском фронте "Цирк Рихтгофена" появлялся очень редко, поскольку
у русских практически не было самолетов и Манфред часами бороздил  небо  над
позициями противника совершенно безнаказанно и скорее ради развлечения.
   За боевые успехи полковник Шварцкопф представил Манфреда к награде и  дал
ему недельный отпуск. Манфред, взяв с собой Ангелику, не преминул укатить на
побережье неподалеку от Ростока, где они проводили время, купаясь  теплых  в
эту пору водах Балтийского моря и  катаясь  на  водных  лыжах.  Естественно,
прибыли  они  сюда  тоже  на   самолете.   Манфред   арендовал   двухместный
"Альбатрос", собрата его "Красного малыша", и  за  несколько  часов  перенес
свою любимую женщину из прифронтовой полосы  в  совершенно  тихие  курортные
места. Жили они в санатории, по утрам пили кофе из маленьких белых  чашечек,
загорали,  и  вообще  наслаждались  жизнью  как  могли.  Временами  Манфреду
казалось, что и войны-то никакой нет,  что  после  отдыха  на  побережье  он
привезет Ангелику в свое родное  поместье  в  Южной  Баварии,  познакомит  с
родителями и братом Лотаром, которые будут  очень  за  него  счастливы.  Но,
замечтавшись, приходилось все время возвращаться обратно. Отпуск  таял,  дни
проходили очень быстро. Однажды до обитателей санатория дошла весть о ночном
нападении  русского  крейсера  на  соседний  городок  Страсланд,  в  котором
находился гарнизон и база по ремонту  подводных  лодок.  Война  напомнила  о
себе, а в такое время Манфред мог быть только на фронте. Они  снова  сели  в
"Альбатрос" и перенеслись в Пенемюнде.

   Мотор "Красного малыша" натужно ревел. Манфред фон Рихтгофен, впервые  за
последний месяц отправившийся в одиночный рейд, уже двадцать  минут  пытался
уйти от наседавших на него англичан. Жак Вильнев  не  обманул  -  английское
командование действительно снарядило целую эскадрилью первоклассных летчиков
для его уничтожения. И вот, после двух недель поисков, исчертившие  небо  во
всех направлениях, англичане все же наткнулись на  возвращавшегося  на  базу
Рихтгофена.  Его  попытались  захватить  в  клещи  и  насильно  посадить  на
французский аэродром, но немецкий ас вырвался,  хотя  и  изрядно  пострадал.
Левый ряд крыльев его триплана был изрешечен и походил  на  старый  дуршлаг.
Патроны к пулемету были уже на исходе. Спасти Манфреда могло только чудо. Он
никогда раньше не придавал значения смерти, не боялся ее, и в свои  двадцать
пять лет Манфред не видел для нее ни одного стоящего повода. Прямо по  курсу
висел, вытянувшись по линии горизонта,  грозовой  фронт.  Туда  Рихтгофен  и
направил свой издыхающий триплан. Влетев в грозу, Манфред подумал, что попал
в преисподнюю. Его самолет начало трясти и кидать вверх и  вниз,  шатать  из
стороны в сторону. В кромешной тьме грохотали грозовые  раскаты  и  сверкали
белесые вспышки молний. Спустя пять  минут  такого  полета  Рихтгофен  вдруг
выскочил в пространство абсолютной тишины. Нет, облака вокруг не  исчезли  и
дождь не перестал лить, но все это происходило как-то непонятно, без единого
звука. Осмотревшись, он увидел немного в стороне две висевшие  неподвижно  в
воздухе металлические фигуры, поражавшие своим  размерами.  Это  было  нечто
похожее на аэропланы, но  гораздо  более  уродливого  вида.  Один  напоминал
остроклювую хищную птицу, застывшую за секунду до  того,  как  она  схватила
когтями добычу. А другой имел более  массивные  очертания  и  очень  длинные
крылья, под  которыми  Рихтгофен  разглядел  что-то  похожее  на  гигантские
авиабомбы, и еще какие-то неизвестные ему заостренные цилиндры.  Сам  летчик
ничего не понимая смотрел по сторонам  и  молился,  словно  попал  в  ад,  а
пропеллер его триплана, бешено вращавшийся секундой  раньше,  теперь  словно
застыл без движения. И вдруг тишина закончилась - звук  словно  взорвался  в
его голове тысячами оттенков, заставив на  время  обхватить  голову  руками.
Триплан вылетел из грозы и вошел  в  штопор.  Рихтгофен  еле  успел  вывести
машину из штопора над самой землей. И в  этот  момент  застучала  пулеметная
очередь. Словно укусы пчелиного роя,  жала  пуль  возились  в  тело  пилота.
Триплан клюнул носом и снова вошел в штопор из которого уже не было выхода.
   Глава 3
   Бак пробит, хвост горит...
   Долина мутно-желтой  реки,  похожей  на  Ганг.  С  окрестных  гор  к  ней
спускаются залитые солнцем непроходимые разноцветные джунгли. Они то  синие,
то зеленые, то разгораются,  а  то,  вдруг,  померцав,  растворяются  вовсе.
Где-то в самом низу, у реки, в скалах виднеется множество входов в  огромные
пещеры. Две сотни лет около них стоят не шелохнувшись молчаливые  индусы  со
сверкающими саблями в руках - это стражи, они стерегут  сокровища.  Никто  в
той стране не знает пути сюда, а если узнает -  забудет  дорогу  назад.  Две
сотни лет было так. Виной  всему  заклятие  Раджи.  Высокие  горные  вершины
остановили здесь время. Уже две сотни лет оно стоит за каменной грядой и  не
может войти в долину. Безмолвно висит  над  снежными  склонами,  стонет  над
бездонной пропастью, воет ненастными ночами, глодает и лижет острые пики,  -
но нет ему дороги за них. Но спускается ночь, а  с  нею  сползает  в  долину
туман. Белесая мгла достигает реки, и вот уже спят неподкупные стражи, а над
ними летают их души. Плоть грызут ненасытные черви. Туман сгущается у  самой
реки, и вдруг из него появляется человек. Неслышно ступая, он поднимается по
тропинке к пещерам, переступив через  тела  стражей,  проникает  внутрь.  О,
Боже! Сколько золота здесь! Оно рассыпано всюду, даже в самых дальних углах.
Грудами валяется, недоступное ничьим рукам. Человек опускается на  колено  и
поднимает с земли чеканную монету. И вдруг,  сокровище  вспыхивает  безумным
пламенем и растекается  по  ладони.  Человек  вскрикивает,  разжимая  пальцы
обожженные жидким золотом. Он видит,  что  к  нему  со  всех  концов  пещеры
слетаются огромные обезьяны со светящимися черепами вместо  голов  и  скалят
зубы в предвкушении легкой  добычи.  Человек  бросается  вон  из  пещеры  и,
обратившись туманом, поднимается в горы. Но обезьяны вьются над ним в  дикой
пляске  и,  словно  страшные  звезды,  сверкают  их  черепа  во  мраке.  Они
набрасываются на белую мглу, терзают и рвут ее на части. И вот уже  то  тут,
то там сквозь разрывы сочится черная кровь. Истерзанный туман стремится уйти
сквозь горные цепи в застывшее время.  Оно  уже  ждет  его  за  вершинами  и
стонет, и скулит в нетерпении. Но светящиеся черепа не  выпускают  туман  за
границу жизни. Лишь клочья его, обглоданные  и  серые,  падают  в  бездонную
пропасть времени  невесомыми  лоскутками,  кружась  словно  мертвые  осенние
листья. Они падают... падают.. двигаюсь... куда-то падаю... словно нет земли
под ногами... темно... падаю... Кажется дождь барабанит...  Руки  за  что-то
держатся... Как  легко...  Безумно  легко  и  приятно...  Алло,  седьмой!...
Седьмой!... Тоха, черт тебя побери,  "мессер"  на  хвосте!...  Еще  туман...
падаю... Дождь... Стоп!
   Антон открыл глаза. Постепенно взгляд его сфокусировался. Поверхность под
ногами ритмично вибрирует.  Впереди  какое-то  выпуклое  стекло.  За  ним  -
бездонное голубое небо. "Где это я?" -  промелькнуло  в  мозгу.  Он  опустил
глаза на свои руки и увидел, что  они  лежат  на  штурвале  самолета.  Антон
смутно понимал себя сейчас, но  тело,  почуяв  опасность,  оживало  быстрее.
Повернув голову влево, он увидел заходящий  со  стороны  солнца  "мессер"  с
крестами на крыльях. Повинуясь рефлексам, бросил самолет на крыло и,  сделав
разворот, надавил на гашетку. Крупнокалиберный пулемет в теле "Як-3" ожил  и
застучал,  посылая  огненную  струю  в  чернотелый  "мессер",  попавшийся  в
перекрестье прицела. Немец задымил и исчез в облаках, закрывавших землю.
   - Молодец, "седьмой", -  раздалось  в  наушниках  гермошлема,  -  Задание
выполнено. Идем на базу. Давай за нами!
   Ничего не понимающий Антон разглядел внизу и чуть левее под  собой  звено
"Яков". Большие красные звезды на крыльях не оставляли сомнений. "Бог мой, -
подумал Антон, - неужели я попал на войну(" Сознание  недоумевало,  но  руки
крепко держали штурвал истребителя.  Так  уверенно,  словно  только  этим  и
занимались всю  жизнь,  а  штурвал  самолета  ничем  не  отличался  от  руля
велосипеда. Прежде чем Антон сумел  сообразить  что-нибудь  "Як-3"  с  белой
семеркой на борту послушно лег на крыло, догоняя своих. Через двадцать минут
полета, в течение  которого  Антон  старался  ни  о  чем  не  думать,  чтобы
окончательно не свихнуться, он находился в  состоянии  автопилота  и  вполне
уверенно управлял истребителем. Когда звено пошло на посадку, Антон совершил
ее ничуть не хуже остальных летчиков. Сразу после  того  как  он,  отодвинув
крышку кабины, спрыгнул на мокрую от только что закончившегося дождя  траву,
к нему подбежал незнакомый лейтенант и, хлопнув по плечу, сказал:
   - Молодец, Тоха. Я уж думал ты заснул там посреди боя. Иди в  штаб,  тебя
"старик" ждет. Даже по рации запрашивал.
   И лейтенант, многозначительно махнув рукой в сторону едва видневшейся  на
краю аэродрома землянки, мгновенно исчез. Антон не стал  никого  спрашивать,
так как язык его еще не слушался,  и  направился  к  предполагаемому  штабу.
Толкнув дверь, он  спустился  на  пять  ступенек  вниз  и  оказался  посреди
небольшой землянки. На стенах висели плащ-палатки, в центре стоял деревянный
стол, сколоченный из ящиков. На столе, занимая почти  его  половину,  лежала
карта,  а  на  небольшом  чурбане  рядом  восседал   крепкосбитый   капитан.
Естественно, Антон понятия не имел  кто  это  такой,  но  на  всякий  случай
спросил:
   - Разрешите войти(
   - Входи, входи, Гризов. - сказал капитан, - Наслышан о твоих подвигах.
   Он встал и подойдя к Антону, также  как  и  лейтенант,  похлопал  его  по
плечу.
   -  Молодец,  лейтенант,  ловко   "Мессера"   вмазал,   -   удовлетворенно
пробормотал капитан, - дай-ка мне свой документ!
   Антон абсолютно  привычным  для  руки  движением  полез  в  лев