й. Но все же так, на всякий случай...
Иногда  оно  приобретает обличье приятной женщины с  двусмысленной улыбкой,
которая думает,  что за давностью лет ты все позабыл.  А чаще всего прошлое
предстает в виде короткого анонимного письмеца.  Но есть любители сохранять
неприятные истории.  Это редкая разновидность антикваров.  Не так давно, во
время кинофестиваля в Москве, ко мне подошел мужчина. Что-то говорил о моих
последних ролях.  Но  где-то очень,  очень далеко я  почувствовала знакомые
колкие нотки. Теперь у меня расслаблений не бывает...
   И вот же судьба - фамилия журналиста, который написал ту добрую статью о
веселой  комедии,  и  фамилия  автора этого фельетона абсолютно одинаковые.
Если  бы  не  одна-единственная  буковка...  Одна лишь буковка, а моя жизнь
повернулась  на  180  градусов.  И опять, без разминки, выскочив из огня, я
очутилась   внутри   холодного   айсберга.  Пошли  пачками  письма  резкого
негативного  содержания. Не знаю, как у меня хватило сил - наверное, только
по  молодости - чтобы не упасть, не разрыдаться, не сказать: не надо так...
Там,  в  глубине  души,  у  меня  все  обрастало горькой, печальной болевой
пленкой.  И  самое  большое  количество писем, и самые колкие из них шли из
родного  города:  "Нам  стыдно  за вас. Вы опозорили наш город. Ваши фильмы
смотреть  не  пойдем".  Я  заглядывала в лица людей, пытаясь поймать добрый
взгляд.   Но  уж  слишком  раздражала  всех  эта  моя  бурная,  неспокойная
популярность.  Я  понимала,  что уже никто не в силах помочь. Но как же мне
нужно было тогда почувствовать рядом живое человеческое тепло!
   Спасение у  родителей.  Ни слова,  которое могло бы причинить боль.  При
маме папа держался.  Но без нее бросался ко мне,  обнимал меня: "Дочурочка,
моя дорогенькая,  як же ж так? А можа, ты главное недоговариваешь, а? Як же
так?  Мы  ж  з  Лелюю после войны у  праздники проводили массовку.  И  нам,
бувало,  деньжаты зразу дають.  А того "безлюднага" фонда мы з Лелюю годами
ждали. Што ж теперь, за ето казнить во так во..."
   Родители  отправили  меня  в  Сочи  к  папиному  другу-баянисту, чтобы я
отошла,  сменила обстановку... Мои дорогие наивные родители!... Я сидела на
пляже.  Вдруг  в  спину  мне  попал камешек. Потом второй. Потом сдавленный
хохоток.  Я  быстро  собрала  свои  манатки  и  убежала. В одном популярном
кинематографическом  журнале  поместили  на  меня  карикатуру.  Значит,  на
фельетоне  и  еще  на нескольких статьях в других газетах по тому же поводу
эта  история  не  кончилась. На карикатуре я была изображена в виде краба с
многочисленными  щупальцами, которые со всех сторон сгребают деньги. Только
вместо  головы  краба художник вмонтировал лицо героини из веселого фильма,
где  она  добро  и искренне желает людям всего хорошего. Ну как после этого
должны  ко  мне  относиться,  если  я  сама  себя возненавидела! Сломалась,
сломалась  совершенно.  Надломился  хребет.  А  без  него никакие подпорки,
никакие костыли не помогут. Говорят, такие травмы только время излечивает.
   Сейчас  растет  стойкое  поколение.  Поколение интересное.  Если  ругают
фильм,  спектакль -  значит,  надо его обязательно посмотреть и  иметь свою
точку зрения.  Если любимого кумира задевают в статейках - его популярность
пуще прежнего возрастает.  Все наоборот. Сейчас таких едких фельетонов нет,
но статьи все по тому же поводу -  о голубых конвертах -  появляются. Читаю
недавно такую статейку,  и вижу в ней фамилию молодого актера,  с которым у
меня завтра съемка.  Расстроилась,  не могла долго заснуть:  вспомнилось то
горькое  время.  Я  готовилась к  утренней встрече с  этим  милым  актером,
подбирала слова, чтобы он не был одинок, в стороне. Думала, скажу ему, мол,
держись. Сделай вывод для себя, и увидишь, все пройдет, все забудется. А он
пришел -  бодренький.  На лице ни тени.  Вот сила воли. "Привет, родные мои
художники! А что с вами? Вы нездоровы или у вас неприятности?" - спросил он
у меня.
   А осенью того же 1958 года мне пришлось выступать с другими киноактерами
в одном из московских клубов.  Прошло всего полгода.  А я уже переродилась.
Моя  кожа стала так  прозрачна,  что  даже косые взгляды,  незаметные уколы
вызывали ощущение катастрофы.  То,  как долго шептались,  каким же  номером
меня выпустить на  сцену,  уже не  предвещало ничего хорошего.  Какую же  я
теперь представляю собой фигуру? Естественно, не королеву. Но и не пешку...
пока.  Шепчутся.  Тогда кто я?  Скорей бы,  скорей бы это произошло. Что-то
окончательное. После всего это была первая встреча с публикой.
   Теперь  я  смотрю на себя со стороны: на сцену, опустив голову, медленно
выходит  девушка  с  грустным лицом. Я боялась улыбнуться. Я просто боялась
"тех"  улыбок, "тех" песен, боялась себя "той". Романс из фильма "Девушка с
гитарой". Я спела две строчки. В зале раздался робкий одинокий свист. Потом
по  залу  пронесся  гул  -  с  самого заднего ряда до самого первого. И все
смолкло.  В  зале  была  тишина гробовая. Я сказала: "Извините". И медленно
пошла  за кулисы. Я понимала, что теперь всю жизнь буду обливаться холодным
потом,  вспоминая тот краткий миг. Страшное помнится долго. Прошлое, как бы
оно ни отдалялось, живет внутри.
   На этом можно поставить точку.  Собственно,  это и  есть печальный конец
короткой истории. Истории, начавшейся так беззаботно и празднично, весело и
эксцентрично.  Можно было бы  поставить точку,  если бы  не жизнь,  которая
продолжалась.  Хотелось жить! Теперь меня поражает, какая же это была сила,
сила,  бьющая через край!  Когда это разрывает тебя,  ты  не задумываешься,
какие силы  где-то  там  хотят растоптать твое желание радоваться жизни.  И
пусть между двумя волнами моей  жизни лежит долгий,  бесконечный отлив.  Но
именно эти годы долгого отлива заслуживают внимания.  Именно в запутанных и
извилистых уголках головного мозга,  именно  с  того  времени откладывались
самые  острые  впечатления,  переживания и  сны  -  вперемежку с  дурацкими
историями,  сплетнями и анекдотами. Все это пестрое богатство долго таилось
и  не  верилось,  что придет время и  оно выберется на свет.  Эти годы меня
закалили.  В них заключены начала, которым потом суждено вылиться на экране
в ролях женщин, прошедших испытания жизнью.
   Зато  теперь  я  знаю,  что,  пройдя  сквозь  самое  невозможное,  можно
перенести все. И, все перенеся, человек может быть даже счастлив! Главное -
суметь не растерять остатков доброты, человечности и душевного тепла.

 * ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ВЫСШИЕ КУРСЫ *

ОПЯТЬ ПРЕМЬЕРА

   Завтра вечером, 26 декабря 1982 года, состоится премьера, которая в моей
жизни  станет  не  просто  премьерой  очередного художественного фильма,  а
событием совершенно особым,  как  бы  повторяющим через двадцать шесть лет,
именно в конце такого же декабря, то, о котором я рассказывала выше. А ведь
ни на одной из последних картин мне и  в голову не забредала подобная мысль
- оглянуться в прошлое...
   Начиная с  февраля этого года,  каждый день  на  съемке я  встречалась с
человеком,  с  которым все  эти  долгие годы нас незаметно связывала тонкая
ниточка. Тогда, в молодом возрасте, нас обоих настигла шумная слава. И этот
шлейф сенсационного прошлого связывал с  нашими именами и  восторги,  ну  и
улыбочки,  и,  конечно,  насмешечки. Ну-ка, а теперь как? Через четверть-то
века?
   Эльдар  Рязанов.  Постарел?  Нет.  Погрузнел?  Ого!  Что,  стал  крупным
мастером, метром? Стал. Можно почить на лаврах и срывать цветы славы? Такую
мучительную неудовлетворенность собой встречала редко.
   По-прежнему жизнерадостен.  Доброжелателен.  Предан друзьям. Жизнелюбив.
Ироничен  к  свой  персоне.   Депрессию  переносит  тяжело,  но  быстро  ее
побеждает.  Счастлив,  если вокруг атмосфера острого юмора. Таким я открыла
его через двадцать шесть лет. На съемках картины "Вокзал для двоих".
   Было  ли  у нас "на заре туманной юности" взаимопонимание? Нет. Не было.
Наоборот. Было неприятие. Ему категорически не нравились мои штучки-дрючки.
А  мне категорически - его упрощенное, "несинкопированное" видение вещей. Я
млела  от  чувственных джазовых гармоний. Ему нравились песенки под гитару:
"Вагончик  тронется,  перрон останется". Антиподы? Хотя работали нормально,
если  не  считать  нескольких  вспышек  раздражения,  которые  я  вызвала у
режиссера   своей  манерностью.  Работали  без  пылкой  любви,  что  вполне
нормально  в  отношениях  режиссера  и актера. Может, потому я никогда и не
страдала,  что  не  снималась  у  него.  И думаю, это взаимно. Поработали и
разошлись.  А потом сами были удивлены, что "Карнавальная ночь" имела такой
ошеломительный  успех.  В  1959 году в небольшой роли приняла участие в его
фильме  "По  ту  сторону радуги". В 1962 году вместе с Вячеславом Тихоновым
"пробовались"  в  фильм  "Гусарская  баллада". Тихонов тогда только начинал
свое  прекрасное восхождение, а у меня было время... Но о нем речь впереди.
Думаю,  та  проба  была далеко не лучшая в моей жизни. В 1974 году вместе с
Андреем  Мироновым  еще  раз  "пробовались"  в  фильм "Ирония судьбы". Но я
как-то не почувствовала, что режиссер ищет новую лирическую интонацию. И на
пробе "давила бодряка". Тоже обидно, что не снималась. Но...
   Но все же проба в  "Гусарской балладе" мне запомнилась крепко.  В те дни
произошла одна  маленькая кинематографическая историйка.  Маленькая нелепая
историйка, которая развела нас с режиссером аж до 1980 года.
   В  кино,   когда  фильм  задействован,   все  профессии  от  помрежа  до
режиссера-постановщика -  главные винты  и  винтики.  Есть  такие  винтики,
которые входят в  доверие к  рулевому и,  пользуясь тем,  что рулевой занят
более важными проблемами,  чем  сплетни,  интриги,  испорченный телефон,  в
удачный момент тихонько нашептывают и подливают яду.  Когда в пене, в мыле,
в  азарте  режиссер тащит  картину,  любой  дурацкой реплике можно  придать
гиперболизированное значение.  Остановиться, разобраться нет сил, времени -
план,  люди,  здоровье, актеры, студия, бессонница... Видно, чем-то я то ли
не угодила,  то ли была просто неприятна тому винтику. Но яд был пролит. И,
как  это  ни  обидно  признать,  очень  талантливо.  И  в  обе  стороны.  Я
насупилась. А режиссер как бы вычеркнул меня из своей творческой жизни. Так
и  жили  мы  каждый в  своем  мире,  пока  лет  десять назад  виновник этой
полузабытой истории не напомнил о себе. Видно, совесть все-таки мучила, или
что другое заставило,  бог его знает.  Признался,  вроде бы и  шутя...  Эх,
люди,  люди...  Ну узнала я.  А ведь десять лет-то прошло!  Что ж,  звонить
режиссеру? Мол, привет! Все теперь прояснилось. А вдруг для него вообще все
было  не  так?  Подожду.  Жизнь  сама  расставит свои  акценты.  "Терпение,
терпение, мой друг..."
   Весна 1980 года, ВТО. Вечер в кругу артистов. Артисты в зале, артисты на
сцене.  Замечательное  веселое  настроение.  Маленький  зал - битком. Сижу,
тесно  прижатая  к  чьей-то  жаркой спине. Рядом очаровательная черноглазая
женщина  с короткой стрижкой. Мне понравилось, как добро смотрит она на все
вокруг.  Кажется,  я ее где-то видела. Может в кино? Да вроде нет... А... я
ее  видела  на  студии.  Ну  да,  на студии "Мосфильм". Чья-то жаркая спина
потеснила  меня, человек развернулся ко мне лицом, и я сказала: "Ой, Эльдар
Александрович,  здравствуйте!"  - "Здравствуй, Люся... Познакомься, это моя
жена  Нина."  Мы все трое улыбнулись друг другу, словно не было обидных лет
глупой  размолвки.  Она осталась в горьком и несправедливом прошлом. Личное
счастье  кинематографиста  -  редкое  счастье. Такая встреча - кардинальный
вопрос  не  только  его судьбы, но и главного в его жизни - творчества. Как
иногда   с   восторгом  обнаруживаешь  в  командировке,  экспедиции  или  в
зарубежной поездке, что человек, которого ты считала неприступным, угрюмым,
заносчивым,  вдруг оказывается таким сильным, милым, добрым, компанейским и
открытым.  Ну  просто  диву  даешься.  Почему  он  дома не такой? Начинаешь
оправдывать - работа, усталость, заботы, неприятности. Возвращаешься домой.
Приходишь  в  какое-то  общественное  место.  Увидишь  этого  новооткрытого
человека,  захочешь  броситься  к  нему  и  уже  издали  чувствуешь  в  нем
неприступного,  заносчивого,  угрюмого  -  того  самого,  каким  он казался
поначалу.  Что  такое?  Почему так? А, понятно... рядом близкие люди, члены
семьи...  Со  временем смотришь его работы на экране... Куда девалась былая
открытость человека, любовь к людям, широта?..
   А  бывают встречи прекрасные!  "Ирония судьбы" -  это  совершенно новая,
нежная нота в творчестве Эльдара Рязанова. Я была еще вдалеке от режиссера,
но шестым чувством постигла, что в его жизни что-то произошло. Что-то ранее
дремавшее, но очень важное сильно всколыхнуло изнутри этого художника.
   И вот встреча.  Как только я заговорила с той очаровательной женщиной на
вечере в ВТО,  я все поняла.  Я почувствовала в ней покой и надежность.  За
этой  величавой  хрупкой  женственностью,   за  нежным  голосом  скрывается
стальная выдержка и  воля.  Какое у  нее  сильное мужское рукопожатие.  Она
талантливый  редактор,   хотя  никогда  не   работает  в   картинах  своего
мужа-режиссера. А в "Вокзале" она была для нас троих: Рязанова, Басилашвили
и  меня  -  всем.  И  первым  зрителем  только  что  отснятого материала на
мониторе.  И  покоем.  И  выдержкой.  И  стойкостью.  И терпением.  И нашей
любовью.  На  съемках я  все смотрела на  часы -  когда же  кончится у  нее
рабочий день? Почему она задерживается?
   Жаль,  на  бумаге  трудно передать атмосферу конца марафона, ведь каждый
фильм  -  это марафон. С первого дня в него впрягаются люди всех профессий.
Каждый  со  своим  делом  тянет вперед, не имея права замешкаться. И тут уж
видно  все:  кто сошел с дистанции, кто не справляется и кто отстал. Видно,
как  другие,  подхватив дополнительную нагрузку, тянутся из последних сил к
финишу.  К  концу  марафона это уже не те прыткие кинематографисты, которым
все   ясно,   сил  полно,  фантазия  бурлит,  азарт  перед  новой  картиной
захлестывает.  Через  несколько месяцев съемок это обессиленные, измученные
люди,  потому  что  все  силы  отданы  тому, что на пленке. И больше топить
нечем, нечем топить! А еще нет финала, важнейшей сцены в фильме.
   В  "Вокзале" два  финала:  летний финал  и  зимний финал-эпилог.  Первые
съемки фильма начались с зимнего эпилога.  А самый последний съемочный день
- летний финал. Летний финал снимался в августе, на улице было+ 8џ.
   Через всю картину в кадре два актера. Два актера? Обман зрения. За этими
двумя  огромная  махина  - Вокзал. Он главный персонаж фильма о любви. Этот
"неодушевленный  предмет"  дышит,  кипит,  капризничает  почище,  чем самая
несносная  кинозвезда. У него свои планы, расписания, опоздания, свидания и
расставания.  И вот сейчас на этом вокзале произойдет двойное расставание -
и  кинематографическое  в  сцене,  и  человеческое за кадром. Все готово, и
только  нет  поезда.  Вполноги  проходим  мизансцену  -  для оператора, для
техники.  Большая  сцена  одним  куском  с многочисленными переходами. Люди
несут  в  руках осветительные приборы, провода, кабели. А поезда нет и нет.
Исчезло  тусклое  солнце.  Пошел  холодный  мелкий  дождь.  Узнаем,  что по
каким-то причинам поезд сможет быть в кадре вместо получаса только двадцать
минут.  Успеем?  Бьет  колотун.  Мы с Олегом Басилашвили, как две собаки на
зимовке, которым не дают есть, чтобы не заснули перед важной дорогой, ходим
туда-сюда,  дрожим  от  холода  и  нервной трясучки. Последняя самая важная
сцена прощания - выдержать, сыграть! Она наинакаленнейшая. А я уже не могу.
Кончаются физические силы, а главное - вера в себя. Она иссякает на глазах.
Еще несколько минут, и внутренний поезд моего финала промчится мимо. У меня
лицо  голубеет  от  холода  и  от  этой нервной трясучки. Ах, как мне нужно
немножко,  ну совсем немножко тепла и веры. Нина, ну скажи, что веришь, что
мы  проскочим.  Неужели мне только кажется, что я не выдержу? Почему ты так
спокойна? Я смотрю на Эльдара. И вижу только абрис крупного торса, стянутое
серое  лицо,  а  в воспаленных от бессонницы глазах - боль и сопереживание.
Как важна сцена, как важна! Сколько же может держать на плечах эту железную
"шарманку"  наш  оператор Вадим Алисов? Он хоть и молодой, но сейчас совсем
не  тот,  что  был поначалу. Его прекрасные бархатные глаза, доставшиеся от
красавицы-мамы,  знаменитой  "Бесприданницы",  сузились и обесцветились. Ну
что  там  с  поездом?  Еще  не показался? Черт, черт, черт! Вот уже и самый
терпеливый в мире партнер проявляет беспокойство. Какой интересный человек.
Я  бы  на  его месте возненавидела меня на всю жизнь за проклятое дерганье,
раздражительность,  придирчивость.  Я бы на вашем месте, Олег Валерианович,
послала  бы  меня  далеко-далеко.  А  вы  терпите.  Интересно... работали с
актером, работали, общались-общались, давились и лобызались в тесных купе в
любовных  сценах,  но  так  и  остались  на  "вы". Но уже конец. Вот только
покажется   поезд,   и   понеслась  наша  последняя  встреча.  И  вы,  Олег
Валерианович,  не будете больше мучиться в "Стреле" между нашими съемками и
спектаклями  БДТ.  И  от  меня  отдохнете.  А  может,  как-нибудь ненароком
вспомните... И даже взгрустнете, что все кончилось. Да, вы знаете, я поняла
одну  вещь:  какие бы качества и черты ни входили в понятие "интеллигентный
человек"  -  выдержанность,  как  у  вас,  -  на  первом месте. Ну что же с
поездом?   Наша  администрация  с  рупорами,  переговорниками  -  все,  как
чапаевцы,  смотрят  только  в  одном  направлении  -  туда,  откуда  должен
появиться  поезд. Олегу хорошо, он в пиджаке. А я в нейлоновой кофточке. От
ветра  в ней, как в холодильнике. А вот расслабься, убери на секунду боевую
готовность  - и тут уж точно "схватишь туберкулез, дочурка, енто як закон".
Что?  Уже  показался?  А!  А-а-а-а!!!  Ну,  как ты говорил, единственный на
свете?  "Вжарь,  як следуить быть, дочуринка, в кровину, тысячи вовков твою
матку  зъешь!"  Вот  и  полегчало.  Уже  совсем легко, тепло, совсем тепло.
"Внимание!  Двинулись паровозы... первые... так... вторые... пошли люди под
мостом...  так... пошла массовка по мосту... так... Олег приготовился. Люся
пошла - мото-о-о-ор!!!"
   Как избитые,  спускаемся мы с того незабываемого моста "расставания". Во
всем теле такая пустота,  такой тупик,  что  скажи повторить все  сначала -
нет,  нет,  ни  за  какие  блага на  свете!  Это  же  самый последний день,
последний.  Нина,  что с тобой? Бледная, слезы... Ты была так спокойна, так
уверена...  Прости,  прости...  Ох, как часто моя героиня цеплялась за твое
хрупкое плечо.
   Но  вот и премьера. Вместо положенного одного вечернего сеанса в Большом
и  Белом  залах  московского Дома кино назначили по три сеанса в обоих. Так
бывает  лишь  во  время  международных  фестивалей.  Никита Михалков, Нонна
Мордюкова,  Олег  Басилашвили,  Вадим  Алисов, Александр Ширвиндт, художник
Александр  Борисов,  композитор  Андрей  Петров, Эльдар Рязанов - хочешь-не
хочешь,   фыркай   или   принимай,  но  каждый  в  какой-то  мере  "пророк"
отечественного  искусства.  Пальто лежат вповалку на перилах, на поручнях -
не  хватает  номерков.  Нет  мест для группы, нет мест для уважаемых людей.
Неудобства, суета, нервы, неловкость. На сцену вышел взволнованный Эльдар и
как  всегда  откровенно сказал о том, что чувствует: "Вы знаете, сегодня до
трех  часов  ночи  не  спал, нервничал. Но вы пришли, и я так рад. Приятно,
когда хотят посмотреть твою картину. Спасибо."
   Премьера -  это  праздник.  А  у  меня никак не  получалось праздничного
состояния. На радость тоже нужны силы. На экране мелькают кадры, кадры... А
за каждым из них...
   За  эти  годы  мы  с  режиссером  стали  зрелыми  людьми.  У  нас  обоих
выработались новые мерки в  оценке людей и  друг друга.  Теперь я знаю цену
тем  простым