ай,  сообщи, весь Харьков на ногах!" Фильм "Анна на шее"
принес ей фантастическую популярность, всеобщее восхищение и любовь. Я была
свидетельницей  всего лишь нескольких актерских судеб с таким феноменальным
взрывом популярности. Алла Ларионова... Волнующий голос, умение быть мягкой
и  обаятельной.  Умение  быть на экране естественной. Это так редко. Бывает
актриса  красива,  но  лучше  бы молчала и только улыбалась. А бывает, лицо
красивое,  а  улыбка  противопоказана.  В  Алле Ларионовой было все. Тогда,
будучи  студенткой,  я еще не знала, что пройдет время, и мы будем работать
вместе   в   концертах,  ездить  по  стране.  Я  узнаю  и  полюблю  ее  как
очаровательного и доброжелательнейшего человека, от души радующегося успеху
своего коллеги. А это качество совсем бесценное.
   Во  время ее успеха в  фильме "Анна на шее" я  была зрителем.  Я  видела
только внешнюю, блестящую сторону успеха - поклонение, цветы, аплодисменты,
"охи" и  "ахи".  Я  была среди тех,  кто видел только то,  что видно.  И не
предполагала,  не представляла ни с какой стороны, что ровно через три года
сама окажусь в  эпицентре успеха.  Но  уже не как зритель.  А  как виновник
этого  круговорота,  этой  карусели.  Увижу и  почувствую все  изнутри.  Но
впереди еще три года.
   А  сейчас  я  существую в  прекрасной,  самой  счастливой и  беззаботной
студенческой поре.  Наверное,  истинное,  скрытое счастье таилось еще  и  в
такой преходящей шутке,  как молодость.  Когда живешь только будущим.  И мы
шли дорогами, которыми никогда не предполагали идти.
   Все  "прэкрасно"!  Если  бы  не  та  моя  самая  затянувшаяся болезнь  -
безуспешная борьба с харьковским акцентом.  С утра до вечера я редуцировала
все  слова  в  предложениях,  с  утра  до  вечера сидела наедине со  своими
упражнениями и  смотрела на них с  мольбою и отчаянием:  "Ну,  ларчик,  ну,
откройся,  миленький,  скажи,  в  чем твой секрет?"  И в отчаянии сотый раз
бубнила:

                     На мели мы лениво налима ловили,
                     Для меня мы ловили линя.
                     О любви не меня ли вы мило молили
                     И в туманы лимана манили меня!

   И  так десятки раз.  Кто,  кого,  куда манил?  И сюжета не понимаешь.  И
никаких тебе видений, картинок, сценок. Хотя, казалось бы, и лиман, и Лини,
и  любовь,  и  туман...  Но ничего.  Сплошная долбежка.  Тупое,  бездарное,
безнадежное занятие.
   Дольше всех на курсе я боролась со своим акцентом. Ну что ж, харьковское
- значит,  отличное!  Отличное от  всего остального.  Потихоньку в  роли  я
научилась избавляться от этого говорка. Сейчас, если очень захочу, в общем,
могу обмануть и в роли, и в быту. Но в роли - это в роли. А в быту не делаю
этого. Так бывает: набегаешься за день, и вдруг телефонный звонок. Звонок -
это всегда напряжение, всегда неизвестность, потому спрашиваешь отрывисто и
сухо:  "Да,  алло!"  И  в  ответ:  "Адну минута-ачку,  эта  Люда-ачка?  Эта
Ала-ачка. Прывет с Харькова. Как там твои Марк Гаврылович и тетя Леля?..."

ЛЕНИНГРАД

   На  втором  курсе  института мы играли советскую и русскую классику. Наш
мастер  Сергей Апполинариевич Герасимов начинал снимать свой фильм о целине
"Надежда",  в  котором  главную  роль  исполняла  наша  сокурсница  Зинаида
Кириенко.  Весь  курс  на  лето  уехал в экспедицию на целину. Я осталась в
Москве.  Ничего  в фильме о целине для меня не предполагалось. В то же лето
снималась  учебная  работа  по  рассказу  Чехова  "Враги". Женскую роль мои
педагоги  предназначали  для  меня,  и, обеспечив своих учеников работой, с
чистым  сердцем  уехали  на  целину.  На фото- и кинопробах я держалась как
царица,  едва  шевелила  головой.  Но  я оказалась слишком молодой для этой
роли.  В  последний момент пригласили на мою законную роль профессиональную
актрису.  Кажется,  это  был  единственный  случай  в  моей жизни, когда не
снимали  по  причине  слишком уж молодого возраста. И все же была еще одна.
Причина  все в той же моей ограниченной провинциальности, когда "все знаем,
все можем, и не такое видели". На втором курсе я и сама стала чувствовать в
себе  раздражающую  провинциальную  манерность,  неестественность.  Ах, как
важно,  как  важно  это  вовремя  понять!  Когда я "выделялась", я читала в
глазах  умных  людей, что они терпят мой дурной любительский спектакль. Они
отводили  взгляды,  а  меня  это  еще  пуще заводило. Взлетала еще выше, до
запретной  планки  позерства  и  "перевоплощений",  как  "звезда  домашнего
разлива",  учившаяся  на  плохих  образцах. Сейчас я это так ясно вижу, что
даже  плакать  хочется. Ведь расставаясь с этим набором запретных штучек, я
расставалась с юностью.
   Мои педагоги вели меня точной дорогой.  И  потому моей первой ролью была
Елена из романа Тургенева "Накануне".  Типаж мой был неясным, расплывчатым.
Вроде "все можем",  но  ничего конкретного.  Несмотря на свое хрупкое тело,
менее всего я  напоминала тургеневскую девушку,  хотя в глубине души я была
чистым,   цельным  и,  к  сожалению,  гипертрофированно-ранимым  человеком.
Наверное,  так складывалась моя предыдущая жизнь,  и  вырабатывались черты,
внешние проявления,  не свойственные мне,  но защищающие от внешних ударов.
Помучалась я с этой "Еленушкой", но она мне многое открыла в себе же самой.
   Ну,  а  что же делать дальше? Готовить себя к музыкально-развлекательным
ролям?  Пожалуйста, готовь, мечтай. Только ролей таких нет. И фильмов таких
не  предвидится.  Я уже отвыступала в институтских самодеятельных вечерах с
аккордеоном,  где  вместе с молодым Юрием Чулюкиным и Евгением Кареловым на
музыку Дунаевского из "Цирка" пели: "Спят режиссеры, спят сценаристы... Все
они  спать  должны,  но  не  на  работе!"  Вот  так  в  нескольких строчках
охарактеризован  весь  тот  период  малокартинья.  Теперь  мой аккордеончик
вместе с розовыми детскими мечтами тихо лежал в своем коленкоровом футляре,
надежно прошитом дратвой моим папой. Реальность диктовала другое поведение,
другие  мечты.  Я стала заметно меньше обезьянничать, пародировать. И книги
появились  в  руках посолиднее. Кончились романчики и детективы. Внутренний
инстинкт   подсказывал:  хочешь  жить  по-новому  -  измени  образ  мыслей,
интересов и увлечений. Так я и поступила.
   Но  в  драматических отрывках я  не была так выразительна,  как в  своем
излюбленном музыкальном, жизнерадостном жанре. Да и внешность моя требовала
тщательной  режиссуры,  обработки.  Трудно  было  поверить,  что  девица  с
беспечным   пухленьким  лицом   может   убедить   зрителя   в   правдивости
какого-нибудь   важного  драматического  события.   Я   экспериментировала.
Хотелось быть и  необыкновенной,  потрясающе изысканной и  в  то  же  время
милой,  очаровательной и простой. Вот попробуй соедини это! Приплетную косу
я устраивала на затылке то "бубликом",  то "восьмеркой", то "авоськой". Лоб
открытый и  большой -  значит,  умный.  Ума стесняться не будем.  Лоб Софьи
Ковалевской, а математики - не дураки. Открытый лоб придает драматичность и
весомость.  Значит:  лоб драматический, походка плавная, без виляний, тугой
узел  волос  на  затылке,  одежда исключительно в  строгих тонах!  Зеленого
ни-ни.  Красного чтоб  и  духу  не  было!  Должна  была  получиться в  моем
воображении...  как бы это определить...  "юная дама",  вот!  Нет,  нет, не
молодая женщина, а именно юная дама. Чувствуете разницу?
   Заканчивался второй год обучения,  а я, единственная на нашем курсе, еще
ни  разу  не  стояла  на  настоящей  съемочной площадке.  Тамара  Федоровна
Макарова чувствовала во мне приливы грусти,  желание сниматься.  Ко мне она
всегда относилась с  тонким пониманием моего внутреннего хаоса и  с  верой,
что я найду,  обязательно найду себя. И когда она стала сниматься в главной
роли на  студии "Ленфильм" в  фильме "Дорога правды",  вот тут-то она мне и
подсмотрела  роль.  Агитатор  Люся,  и  возраст  мой  -  18  лет.  Характер
решительный, горячий. На экране три небольших появления.
   "Красная  стрела",  Москва-Ленинград.  Наступил решающий момент  в  моей
студенческой актерской жизни:  я еду в Ленинград!  На студию "Ленфильм".  В
первую картину "Дорога правды". В первую свою роль на экране!
   Ехала   в   купе   одна.   Вот   обида,  даже  не  с  кем  поговорить  о
"кинематографических   проблемах".  Тогда  еще  не  было  такого  дорожного
ажиотажа.  Вагоны  мчались  в  Ленинград  полупустые.  И  нас,  даже  самых
начинающих  артистов,  размещали  в  знаменитые  ленинградские гостиницы. У
вагона меня встретила девушка-помреж: "Вы из ВГИКа? Мы Вас поместим в отеле
"Европейская".  Вы  не против?" - "О-о, милая, это прэлестно!" - ответила я
так, точно всю жизнь останавливалась в "Метрополях", "Савоях", "Националях"
и "Грандотелях".
   Ах,  "Европейская"...  Как  я  запомнила и  полюбила твой  пыльный запах
прошлых веков,  в  который победоносно врывался современный аромат розового
земляничного мыла!
   "Встретим",  "поместим", "отель", "машина", "помреж"... Что особенного в
этих  словах?   Глаголы  и  существительные.   Но  какими  же  глаголами  и
существительными можно выразить состояние восторга моей души?  Все, все, ну
абсолютно все - в первый раз!
   Глядя со стороны на гостиницу с таким названием, трудно представить, что
в  ее  бесчисленных коридорах прячутся такие номера,  как  тот  мой,  самый
первый:  кровать,  стол,  стул,  чемодан,  помреж  и  я.  И  желательно без
перемещений.  "Простите, что номерок такой скромный, без удобств..." Хе-хе,
да  разве меня  можно было  огорчить "туалетом во  дворе"?  "Знаете,  здесь
как-то  один раз жила Аллочка Ларионова.  Вот...  Ну,  тогда,  правда,  она
только начинала".  У-у,  после этого сообщения меня  и  клещами нельзя было
вытащить из  моего уютного номерка.  По  совету помрежа завтрак я  заказала
прямо в номер. По телефону!
   "Омлет,  ветчина,  яйцо всмятку,  яйцо по-английски,  сыр,  масло, кофе,
шоколад,  чай?  А  может,  вы  желаете завтрак "Континенталь"?  Так что же?
Слушаю Вас!"
   "Зна-чит...  все хочу, несите все!" Вот чудеса! Вот она, настоящая жизнь
актрисы!  На столе у  меня поднос с чашечками,  кувшинчиками и молочниками.
Одна в номере - сама себе хозяйка! А завтра иду на съемку!! Хэ, если бы ты,
мой  папочка,  смог  сейчас хоть  одним глазком взглянуть на  свою дочурку!
Завтра же  полетит в  Харьков длиннющее письмо со всеми подробностями.  Да,
жизнь "прэкрасна"!
   ...Не   так   давно  я  играла  эпизод  на  "Ленфильме".  В  Москве,  на
Ленинградском  вокзале, посчастливилось схватить билет на "Стрелу". Влетела
в купе. Тут же на бочок, чтобы не начались разговоры о "кинематографических
проблемах". Спать. Отсняться нужно за один день. Наутро из вагонов выходили
невыспавшиеся  артисты.  Нас  встретили помрежи из разных групп, посадили в
один  большой  автобус  и развезли по гостиницам. Между приходом "Стрелы" и
началом  моей съемки - два часа. Именно то время, которое необходимо, чтобы
привести  себя  в  порядок. Кто-то не позвонил администратору гостиницы или
позвонил слишком поздно. В подробности не вхожу, но номера пока нет. Хочешь
выжить - умей терпеть. Села в уголочек и жду. Новое здание гостиницы уходит
в  небо,  а  номеров не хватает. Где там, в каком окошечке меня ждет покой?
Ждать и, терпеть я могу теперь бесконечно. Приходишь со съемки в гостиницу:
обед  в номер - "не положено", ресторан переполнен. Идешь в буфет. Стоишь в
длинной очереди. На лице темные очки, чтобы не узнали, - нет сил улыбаться,
отвечать, рассказывать - нестерпимо хочется есть...
   ..."Я не затем пришла сюда,  чтобы молчать!" - оказывается, это была моя
первая фраза в  кино.  Об этом мне сказал журналист Валерий Кичин,  который
недавно посмотрел картину "Дорога правды".  Интересно.  Именно  этого  я  и
хотела -  прийти в  кино,  чтобы не молчать,  не плыть по течению,  а самой
создавать волну.  Идти по узкой,  непроторенной тропинке,  а  не по широкой
дороге,  проложенной кем-то ранее. Но это я сейчас так говорю. Тогда же все
эти  "умные"  слова  вмещались  в   одно  емкое  образное  папино  слово  -
"выделиться"!
   Тогда  я  все  еще  была  в папином плену. И даже во время съемки, когда
решительно   хватила  линейкой  об  стол,  я  слышала:  "Молодец,  дочурка,
боевито!"  Папа  и  мама смотрели "Дорогу правды" десять раз. Эта небольшая
роль была для моих родителей - радость "агромадная". Они этого не понимали,
но  думаю,  что  они  уже  никогда  не  были счастливы так, как после того,
первого,  появления  их  "дочурки"  на  большом  харьковском экране, да еще
лучшего кинотеатра, который стоит на самой главной улице города.
   ...Здание   "Ленфильма"   ничем   не   напоминает   киностудию.   Здание
приспособлено под студию. Постепенно, за счет маленьких комнат, укрупнялись
и  увеличивались  помещения.  Как  приедешь  на студию, обязательно ремонт.
Строят  что-то  новое.  Смотришь,  а  вход  уже  с  другой стороны. И в тех
маленьких  комнатках  с  нами знакомились и репетировали большие режиссеры.
Там встречали молодого актера душевно, гостеприимно. А главное, с интересом
к  твоей  особе. Это были комнатки "ленфильмовские". И таких больше не было
ни  на одной студии. На том месте, где теперь в коридоре стенд "Лучшие люди
нашей студии", была большая гримерная. Если съемка была утренней, за окнами
гримерной  было темно и морозно. А в самой гримерной светло-светло. И очень
тепло.   Столы   заставлены  флакончиками,  тюбиками,  пузырьками.  Звучали
непривычные слова: тон, шиньон, андульсьон, лак-сандарак. А сколько зеркал!
Изучай  себя со всех сторон - рассматривай хоть свой профиль, хоть смотри в
свой собственный затылок. У каждого гримера свой столик, свое хозяйство. По
тому,  как убран стол, что на нем стоит, многое угадаешь о мастере-гримере,
еще  не  зная  его.  Это  все  равно  как  хозяйка в доме - талантливая или
бездарная.  В этой большой гримерной я видела рождение актрисы Ии Саввиной.
Ей искали грим. Лично меня искренне огорчило, что такую неприметную девушку
берут  на  "даму".  Ничего  "дамистого"  в ней и в помине не было. Она ни с
какой  стороны не походила на тех "звезд", в которых я видела свой идеал. А
дяденька-гример,  такой  красивый,  солидный  -  Василий  Петрович Ульянов,
царство  ему  небесное,  -  так  суетился  вокруг этой неприметной девушки!
Улыбался  и  с  такой  любовью  горячими щипцами выкладывал на ее пепельных
волосах  волны,  андульсьоны,  завиточки...  И  -  как  чудо - лицо девушки
преображалось.    Становилось   изумительно   загадочным,   притягательным,
чувственным.  И в то же время милым и простым. Ой, да вот же она, вот она -
"юная дама"! Вот же оно - редчайшее сочетание!
   Тогда же,  возвращаясь в Москву,  мы как-то оказались с Саввиной в одном
купе.  В ту ночь Саввина обрушила на меня лавину неведомых мне стихов. Меня
поразила  тонкая  игра  ее  ума,  личные,  своеобразные суждения  о  самых,
казалось бы,  обыкновенных вещах.  Я  не  успевала передохнуть,  а  она все
наваливала и  наваливала.  Ну,  думаю,  умная,  ну  потрясающая,  ну  Софья
Ковалевская!  Со временем и  видишь,  и оцениваешь все по-другому и заново.
Действительно,   Ия   Саввина  абсолютно  лишена  всех   внешних  признаков
"артистического".  Она -  из редких актрис,  умеющих почти не меняя облика,
стать изнутри другим человеком. Ее покой - это кажущийся покой. Он волнует,
он берет за душу. А ее голос! Сколько в нем тайного, женского. Я вас люблю,
"юная дама" моей мечты, актриса, женщина и неожиданный человек.
   ...После  сильного  обезболивающего  снотворного  я  с трудом приоткрыла
глаза. Но мне казалось, что я еще сплю и мне снится новый сон. Три месяца я
просыпалась  и  видела  одни  и  те  же  обои  с голубыми цветочками. А это
мгновенное  видение,  как  вспышка,  было  из  чего-то,  увиденного в кино.
Кино... Кино... Конечно, кино! Это видение из кино, только в кино оно ярче.
Я  уже не сплю. Я вспоминаю. Но лежу с закрытыми глазами. Узнала. Когда это
было?  В 1959 - 1960-м?.. Нет, с той самой "Стрелы" мы ни разу не общались.
Сейчас  август  1976  года.  "Здравствуйте,  Ия".  - "Моя хорошая, вот ты и
проснулась".  Я  залилась  краской,  защипало  в носу, и вдруг, до хрипоты,
именно  ей захотелось пожаловаться, признаться, что я жутко боюсь еще одной
операции.  И  даже  не  операции,  а  наркоза.  Вместе  с  наркозом  внутри
разливается  что-то  черное, вязкое, медленно затягивает в мрачный склеп. Я
все  это  чувствую,  но  сознания  не  теряю.  Все  вокруг в белом, говорят
шепотом,  перетирают  спиртом свои дрели и отвертки. И дожидаются, когда же
наркоз  в  конце концов начнет действовать. И я тоже - лежу на операционном
столе  под  белой  простыней  в полном сознании, дожидаюсь, когда же оно от
меня  улетит. "Товарищи, пожалуйста, не шепчите, говорите нормально. Я ведь
все слышу. Я жива, понимаете, я еще жива."
   "Не  смогу выдержать еще раз.  Помогите мне,  Ия,  поговорите с  ними...
Пусть под местным, пусть как угодно, только чтоб сознание, сознание..."
   Что такое настоящий артист? - спрашивают зрители. Когда настоящий артист
играет шахтера,  агронома, учителя, об этой профессии он знает все! "Каждый
день доктора Калинниковой". В этом фильме Саввина сыграла врача, прообразом
которого был легендарный Гавриил Илизаров.  В  разговоре с  моим врачом она
так профессионально жонглировала терминологией: перелом многооскольчатый...
винтообразный...  да-да,  металлоостесинтез... И можно было не сомневаться,
что  эта  актриса про травмы и  переломы знает все.  В  профессии врача она
прошла через многое,  чтобы на экране не обмануть.  Дорогая Ия, мы опять не
видимся в нашей суете.  Но когда я теряю веру в людей,  ты меня заставляешь
сказать: остановись в озлоблении. Есть, есть, есть люди. Люди есть! Знаешь,
и  тогда ты заставила меня открыть тайные шлюзы сил и  терпения,  неведомые
мне самой. И я выдержала тот страх еще раз.
   Закономерно  и  естественно,  что  именно  в  Ленинграде  я тебя увидела
впервые.   Работникам   этой   студии   свойственны  такт,  человечность  и
интеллигентность,  которые  вообще отличают настоящего ленинградца. На этой
студии прошла большая часть моей жизни в кино. И здесь обо мне знают все. С
первых  шагов  до  сегодняшнего  дня.  Именно Ленинград вспоминал обо мне и
вытаскивал  меня  на свет - не важно, в какой роли, когда казалось, что все
уже  забыли  о моем существовании. Именно "Лен-фильм", как бы почуяв, что я
уже  вот-вот  созрею для нового прыжка, вызывал меня на пробы в интересные,
крупные  роли, и хоть я порой проваливалась, все равно вызывал и вызывал...
и   пусть   эти   роли  сыграли  другие  актрисы,  но  что-то  внутри  меня
предсказывало:  ведь недаром, недаром "Ленфильм" беспокоится обо мне. Стать
чемпионом через десяток с лишним лет ни одному спортсмену еще не удавалось.
В нашей профессии приобрести "второе дыхание" - это тоже явление не частое,
но  самое интересное. Это то время, когда мозг, инстинкты, опыт, терпение и
выдержка  находятся в полном ладу друг с другом. И подчиняются главной силе
-  осознанному  профессионализму.  И  ни одна из этих гаек не выскочит и не
подведет.  Здесь  уже  "главное,  дочурка, береги здоровье, а все остальное
приложится".  В тот период удачных и неудачных кинопроб еще не было смелого
человека,  который взял бы на себя ответственность за мое "второе дыхание".
Но именно на "Ленфильме" он найдется. Он найдется, и я вздохну "второй раз"
в  роли  директора  текстильной  фабрики.  Но об этом впереди. Все главное,
первое,  произошло  в Ленинграде. И потому в ленинградском Доме кино, через
двадцать  с  лишним  лет  после  моего первого выхода на съемочную площадку
"Ленфильма",  на премьере картины московской студии "Пять вечеров" режиссер
Никита  Михалков  поставит  эксперимент:  "Мне бы хотелось уйти от традиции
самому  представлять  свой  фильм. Я хочу передать слово, вернее, попросить
представить   группу   и  фильм  актрису,  для  которой