Максим Фрай 
   Мой Рагнарёк 
 
 
    ПРЕДИСЛОВИЕ 
 
    Вообще-то, настоящее предисловие к этой книге уже существует.  Оно 
с трудом  уместилось в  несколько толстых  томов -  и видит  бог  (тот 
самый, который пишется  с большой  буквы), я приложил  все мыслимые  и 
немыслимые  усилия,  чтобы  оно  не  стало  еще  длиннее!  Теперь  мне 
приходится расхлебывать  последствия собственной  словоохотливости:  я 
прекрасно понимаю,  что среди  читателей  этой книги  найдется  немало 
счастливчиков, до  сих  пор  как-то обходившихся  без  моей  писанины. 
Поскольку пересказывать содержание  семи (если я  не сбился со  счета) 
томов в нескольких строчках  - занятие более  чем неблагодарное, я  не 
стану даже пытаться. Вместо этого я позволю себе всего одно  замечание 
(на мой взгляд, ничего не объясняющее). 
    Все события, о  которых пойдет  речь в  этой книге,  действительно 
имели место - но  только в моей  жизни, а не  в вашей. Это  нормально, 
поскольку я уже давно по  самые уши увяз в  топком болоте чудес -  так 
глубоко и безнадежно,  что меня уже  нет рядом с  вами. Более того,  у 
меня уже почти не осталось оснований надеяться, что я вообще есть хоть 
где-то. Строго  говоря, меня  никогда и  не было.  Но когда  очередная 
волна неизвестно чьих  воспоминаний грозит  мне если  не безумием,  то 
противной тупой  болью в  затылке, я  превращаю их  в белые  буквы  на 
черном экране  компьютера  (у меня  до  сих пор  имеется  необъяснимая 
слабость к  моей допотопной  двухсотке  - Windows  '95, и  даже  3.11, 
конечно, не проинсталлируешь, зато  эта машина у меня  из рук ест,  да 
еще и мурлычет!  - и старому  доброму Microsoft Word  5.5), а потом  с 
вялым интересом жду, пока белые  буквы на черном экране превратятся  в 
черные буквы  на белой  бумаге  - обычно  это отнимает  кучу  времени, 
понятия  не  имею,  почему.   Сверху  сие  безобразие,  как   правило, 
прикрывается  пестрой  обложкой   с  довольно  жуткими,   но  как   бы 
"героическими" рожами - и все! Воспоминания навсегда оставляют меня  в 
покое, поскольку с этого момента они принадлежат не мне, а так -  всем 
понемножку. Надеюсь, что  они кажутся вам  забавными, поскольку  зануд 
под этим восхитительным небом всегда хватало и без меня... 
 
    P.S. Что  касается  послесловия  - хотелось  бы  верить,  что  его 
никогда не будет.  Мне всегда  казалось, что  наихудшее послесловие  к 
любой книге - это смерть автора (когда я узнал, что нежно любимый мною 
в юности Борхес умер, я на  него ужасно рассердился!), а самое  лучшее 
послесловие, о котором можно  только мечтать -  это многоточие, но  не 
отпечатанное  типографским  способом  на  бумаге,  а  длинная   череда 
незаметных дырочек, образовавшихся  на тонкой  ткани реальности  после 
того, как еще кто-то ускользнул, не прощаясь. Боюсь, что этот  вариант 
мне пока  не  по зубам:  всякий  раз,  когда я  пытаюсь  исчезнуть  не 
прощаясь, выясняется,  что  я  забыл шляпу,  или  зажигалку,  или  еще 
какую-то чушь,  без которой  совершенно невозможно  обойтись -  и  мне 
приходится возвращаться... 
    Вот теперь, кажется, все. 
 
    Ваш Макс Фрай. 
 
 
 
 
 
 
 
 
    Как же это, друзья? 
    Человек глядит на вишни в цвету, 
    а на поясе длинный меч! 
    Кёрай, XVII век 
 
    Светлы мои волосы, 
    Темны мои глаза, 
    Темна моя душа, 
    Холоден ствол моего ружья... 
 
    (Автор когда-то вычитал эти  строчки в очаровательном  детективном 
романе Себастьяна Жапризо "Дама в очках, с ружьем и в автомобиле" - из 
внутреннего монолога героини  следовало, что это  не просто стишок,  а 
песенка, о мелодии которой остается  только догадываться - и  приносит 
самые искренние извинения  читателю за то,  что теперь эти  назойливые 
строчки наверняка привяжутся и к нему...) 
 
    - Эй, Груз Виселицы, куда это ты уставился? 
    Я твердо решил, что больше не буду отзываться на это  сомнительное 
прозвище, а посему никак не отреагировал  на вопрос Афины. Пора бы  ей 
усвоить, что владельца тысячи имен не следует окликать таким  образом! 
Впрочем, я не слишком верил, что это подействует: когда она дорывается 
до своего горячо любимого человеческого облика, ее характер становится 
совершенно невыносимым, и тут уже ничего не поделаешь, остается только 
ждать, пока сероокая устанет таскать на себе бесполезный груз, который 
неразумные люди  в свое  время опрометчиво  сочли одним  из  наилучших 
мужских тел... Мало того, что  мне не слишком-то нравится  простолюдин 
по имени Марлон  Брандо, облик  которого так  полюбился Палладе,  меня 
вообще изрядно  раздражает  ее  склонность  принимать  мужской  облик: 
созерцать потную шею и коротко стриженный затылок немолодого мужчины и 
помнить, что под его загорелой кожей скрывается прекрасная  сероглазая 
дева -  от этого  у кого  угодно ноша  шеи перегреется!  Впрочем,  эти 
Олимпийцы все с придурью,  Афина еще самая разумная.  И всех их  легче 
убить, чем переделать,  хотя убить тоже  не слишком просто,  поскольку 
считается, что они бессмертны, как, впрочем, и я сам... 
    - Нет, правда,  Игг, на  что ты пялишься?  Что такого  интересного 
может быть на земле? - Снова  спросила Афина. Я мог поздравить себя  с 
маленькой победой над ее необузданным нравом: на этот раз меня назвали 
не "Грузом Виселицы",  а моим собственным  именем, да еще  и одним  из 
самых любимых  -  честно  говоря,  из  доброй  тысячи  имен,  успевших 
прилепиться  ко  мне  за  мою   бесконечно  долгую  жизнь,  я   всегда 
предпочитал те, что покороче - как последний удар меча... 
    - Там на камне сидит какая-то  странная тварь. - Объяснил я. -  Не 
то человек, не то погань подземная,  не то просто наваждение... Но  не 
один из наших, это точно! 
    - Ясно.  -  Кивнула голова  Марлона  Брандо.  - Ну  что,  идем  на 
снижение? Посмотрим, что он такое. 
    - Я  и отсюда  его  прекрасно вижу.  - Усмехнулся  я.  - И  ты  бы 
увидела,  если  бы   смотрела  своими  собственными   глазами,  а   не 
выглядывала из близоруких окон своей драгоценной маски... 
    - Я  уже  целую вечность  смотрю  на этот  прекрасный  мир  своими 
собственными всевидящими очами. -  Сухо заметила она.  - Почему бы  не 
позволить себе  роскошь  немного полюбоваться  на  него  обыкновенными 
близорукими человеческими глазами, напоследок? Когда еще доведется... 
    У меня не нашлось возражений:  "позволить себе роскошь" - это  она 
очень хорошо сформулировала. В конце концов, все мы в последнее  время 
только этим и занимаемся: позволяем себе разного рода роскошь - каждый 
в меру  собственного воображения.  А  чем еще  заниматься  бессмертным 
богам, когда их мир  собирается рухнуть, и  даже дата последней  битвы 
уже известна, а от былой наивной уверенности в собственном  бессмертии 
давным-давно камня на камне не осталось... 
    - Ладно, - примирительно усмехнулась  Афина, - по большому  счету, 
ты  прав,   Видур.  Пожалуй,   я  действительно   воспользуюсь   своим 
собственным зрением. Все  равно, человеческие  глаза этого  красавчика 
могут только смотреть, а не видеть... 
    Я одобрительно  кивнул, и  мы оба  уставились вниз,  на  крошечное 
зеленое пятнышко. Привычным, почти незаметным усилием воли я  заставил 
это пятнышко приблизиться и стать тем,  чем оно на самом деле и  было: 
мужчиной в ярко-зеленом плаще. 
    Он сидел на камне посреди совершенно голой песчаной равнины.  Люди 
любят  назвать  такие  места  "пустынями",  но  мне  не  нравится  это 
название. Оно лжет: я много путешествовал по этим самым "пустыням",  и 
ни разу не  встретился там лицом  к лицу с  обещанной пустотой...  Его 
руки были  сложены  на  коленях,  светлые  растрепанные  волосы  почти 
закрыли лицо, на  котором блуждала странная  отрешенная улыбка,  какие 
мне до сих  пор доводилось видеть  только на лицах  спящих. А потом  я 
заглянул в темную  глубину его глаз,  и мне  стало не по  себе. Я  еще 
никогда не видел такой пугающей темноты - ни в человеческих глазах, ни 
в глазах  своих родичей,  ни  в глазах  моих  мертвых воинов...  ни  в 
единственном зрачке своего собственного отражения, если на то пошло! 
    - Это он, Нике.  - Обреченно сказал я.  Она обернулась ко мне,  ее 
брови - брови Марлона Брандо! - удивленно поползли вверх: до сих пор я 
только один раз назвал Афину этим именем, моим любимейшим из ее  имен. 
Это случилось в самом начале нашего знакомства, и тогда я еще не знал, 
какое число непотребных  слов способна пустить  в ход эта  сероглазая, 
когда кто-то пытается  сказать ей, что  она прекрасна! В  тот раз  это 
развлечение доставило мне некоторое  удовольствие, но меня не  слишком 
прельщала возможность повторно выслушать  ее брань: я подозревал,  что 
ничего нового Афина с тех пор не придумала, и мне станет скучно... 
    - Кто -  "он"? - Наконец  спросила Афина. Кажется,  она решила  не 
затевать  новую   свару   по  поводу   несвоевременного   употребления 
нежнейшего из ее имен. - Ты  что-то путаешь, Гаут. Этот смертный -  не 
твой сумасшедший побратим. Впрочем, возможно, он и не смертный... 
    - В  том-то и  дело, что  не смертный.  - Мрачно  согласился я.  - 
Боюсь, что он гораздо менее смертный, чем мы сами... А при чем тут мой 
побратим? 
    - Ну, не знаю. - Рассеянно сказала она. - Мне всегда казалось, что 
только его внезапное появление может выбить тебя из колеи. 
    - Глупости какие! - Отмахнулся я.  - "Выбить меня из колеи" -  еще 
чего! Просто у меня немного  портится настроение, когда я в  очередной 
раз вспоминаю,  во  что  превратился  бедняга  Локи.  Ты  наверное  не 
поверишь, но когда-то  с ним  было очень  весело, и  это были  хорошие 
времена... Да пес с  ним, не о  том речь! Ты еще  не поняла, кто  этот 
незнакомец внизу?  Это  тот,  за  кем  с  радостью  пойдут  худшие  из 
смертных, тот, кого ждали мертвецы, чтобы подняться из могил, ядовитое 
чудовище,  под  ногами  которого  плодородные  земли  превращаются   в 
растрескавшуюся глину... Когда  люди моего  народа пытались  перевести 
смутное знание о неизбежном на язык слов, они придумали свою историю о 
конце всего -  они назвали  это "день  судьбы богов".  Надо отдать  им 
должное, не  так уж  много  они и  напутали!  Во всяком  случае,  куда 
меньше, чем  все  остальные...  Так  вот,  кроме  всего  прочего,  они 
предсказали, что  перед  последней  битвой  откуда-то  с  юга  прийдет 
великан Сурт с  огненным мечом -  в конце концов  он-то и сожжет  мир! 
Боюсь, этот парень и есть тот,  кого они назвали Суртом. Он пришел,  и 
теперь все покатится в пропасть так быстро, что мы не успеем перевести 
дыхание... Это и есть наш главный враг, Нике. По сравнению с ним  Локи 
- мой добрый  приятель. В конце  концов, он такой  же невольник  своей 
странной  судьбы,  как  и   мы  все.  А   этот  поганый  пришел   сюда 
развлекаться. 
    - Не развлекаться.  - Задумчиво  возразила она. -  Он пришел  сюда 
просто потому, что так вышло. В  отличие от нас, он действительно  мог 
отказаться принимать в этом участие, но его выбор уже сделан, так  что 
теперь мы  с ним  в одной  лодке... Хотя,  он действительно  возглавит 
армию наших врагов, одно другому не мешает, ты же знаешь. 
    - Не мешает.  - Неохотно  согласился я.  - А  с каких  это пор  ты 
занялась пророчествами?  -  Она  не ответила.  Про  себя  я  удивленно 
подумал, что Афина не так проста, как кажется, а значит и с прочими ее 
родичами следует  держать ухо  востро... Потом  я снова  всмотрелся  в 
темноту глаз растрепанного незнакомца, который по-прежнему  неподвижно 
сидел на своем  камне. Эта  тьма была совершенно  непроницаемой -  для 
кого угодно, но только не для меня: случалось мне разгадывать  загадки 
и похитроумнее! На сей раз я  был вынужден неохотно признать, что  наш 
враг не вызывает  у меня должного  отвращения. Я быстро  понял, в  чем 
дело: ему не  единожды доводилось пить  мед поэзии, а  я всегда  питал 
известную слабость к скальдам. 
    - А знаешь, он  ведь не раз  окунал руки в  кровь Квасира. Вот  уж 
никогда бы не подумал! - Сказал я Афине. 
    - В чью кровь? 
    - Все  время забываю,  что  ты не  всегда  понимаешь мои  речи!  - 
Снисходительно усмехнулся я. -  Я хотел сказать, что  в свое время  он 
был поэтом,  а может  быть, и  до  сих пор...  "Кровь Квасира"  -  это 
поэзия. И что тут непонятного? 
    - Почему нельзя просто называть вещи своими именами? - Раздраженно 
спросила она. 
    - Потому  что  вещи от  этого  портятся,  я тебе  уже  тысячу  раз 
объяснял. -  Устало  вздохнул я.  -  Если золото  тысячу  раз  назвать 
"золотом", это истощит его, оно устанет, утратит свой блеск и потеряет 
ценность. Поэтому  лучше  называть  его  "периной  дракона",  или  еще 
как-нибудь - есть  много способов  дать понять,  о чем  идет речь,  не 
называя имени. Это магия. Не  такая уж хитроумная, согласен, зато  она 
работает... 
    - Этот дерьмовый мир скоро весь "испортится", раз и навсегда, а ты 
носишься со  своей  дурацкой  магией!  -  Презрительно  скривился  рот 
Марлона Брандо. 
    - Если бы с ней все "носились", глядишь - и мир бы не  испортился! 
- Огрызнулся я. Знала  бы эта сероглазая, как  трудно порой бывает  не 
разгневаться, слушая ее вздорные речи! 
    - Хорошо, не  будем большее  спорить. -  Неожиданно мягко  сказала 
Афина. -  Сейчас  я хочу  окончательно  разобраться с  этим  существом 
внизу, так что придержи свою драгоценную шляпу - еще улетит на вираже! 
 
    - Ладно, - миролюбиво согласился я, - придержу. Разбирайся. 
    Она  кивнула,  и  начала   стремительно  сбавлять  высоту.   Земля 
понеслась нам навстречу с такой  скоростью, словно она была  отощавшим 
медведем-шатуном,  а   наша  диковинная   летательная  машина   -   ее 
единственным шансом не сдохнуть с голоду еще до наступления ночи. Я не 
видел лицо своей спутницы, но почувствовал, что тонкие губы мужчины  с 
нелепым именем  Марлон сложились  в  восторженную улыбку  валькирии  - 
теперь никакая  маска не  могла скрыть  настоящую Афину,  которая  при 
первой же встрече гордо бросила  мне: "только не думай, что  испугаешь 
меня своим заколдованным железом, дружок, я  и сама - бог войны!" -  и 
попробовал бы кто-то назвать ее не "богом", а "богиней"! 
    Афина небрежно положила руку на гашетку пулемета. Я понял, что она 
задумала, и одобрительно рассмеялся. В  это мгновение я разрешил  себе 
поверить, что  все еще  можно  исправить: сейчас  растревожившие  меня 
темные глаза незнакомца станут просто парой бессмысленных мертвых глаз 
- сколько их было до него, сколько  будет после! - и его зеленый  плащ 
через несколько  дней  занесет  песком, а  пятна  крови  исчезнут  еще 
раньше, и с  ним будет  покончено навсегда,  а потом...  Мало ли,  что 
может случиться потом! 
    -  Разворачивайся,  Хар,   хватит  сверлить   мой  затылок   своим 
драгоценным глазом! Лучше  приготовься немного  пострелять. -  Хриплым 
шепотом сказала Афина. - Я начинаю, а финал - за тобой! 
    Я понимающе усмехнулся, развернулся,  и склонился над пулеметом  - 
смертоносной машиной, которую Афина называла странным именем  "Льюис". 
До сих  пор  она упорно  настаивала  на том,  что  пока я  сижу  в  ее 
аэроплане, я  -  никакой не  "ворон  брани", а  всего  лишь  пассажир, 
который должен сказать  спасибо за  то, что его  взяли прокатиться  на 
этом летающем  чуде,  и не  нарушать  величие момента  своими  жалкими 
попытками в  очередной раз  прослыть великим  воином. Этой  сероглазой 
многое сходило с  рук: я не  спешил с ней  поссориться, и часто  делал 
вид, что легко соглашаюсь с ее  вздорными желаниями. Так что я еще  ни 
разу не пользовался этой  волшебной вещью. К  счастью, мне никогда  не 
приходится подолгу учиться обращению с новым оружием, поскольку  любое 
оружие при ближайшем  рассмотрении непременно  оказывается всего  лишь 
одной из несметного числа моих невидимых смертоносных рук... Машина по 
имени Льюис не была исключением:  стоило мне прикоснуться к  холодному 
металлу, как все  стало на свои  места. Можно было  не сомневаться:  я 
сумею привести  в действие  этот  пулемет, как  уже не  раз  заставлял 
оживать куда  более  замысловатые  игрушки,  придуманные  слабыми,  но 
изобретательными людьми, отчаянно пытающимися услужить смерти... 
    Грохот пулемета Афины возвестил о начале нашей битвы. Рыжий  песок 
был так близко, что я вполне мог бы сосчитать песчинки, если бы у меня 
нашлось время  загибать пальцы:  между нами  и землей  теперь было  не 
больше десятка метров. Мы принесли на землю незаконнорожденный ветер - 
а как еще назвать ветер, родившийся от того, что над землей  пролетела 
слишком большая и слишком быстрая  птица? - светлые волосы  незнакомца 
взметнулись вверх и зашевелились, как змеи на голове Горгон, о которых 
я не раз  слышал от  Олимпийцев -  судя по  всему, в  будущем нам  еще 
предстояло сразиться с этими опасными бабами! Мои руки что-то  сделали 
с пулеметом,  и  я  с  наслаждением  окунулся  в  изумительную  музыку 
торопливых выстрелов...  А потом  я  с горечью  понял, что  ничего  не 
происходит - вообще ничего!  И стрельба Афины,  и моя собственная,  не 
только не уничтожили, но даже  не потревожили нашего странного  врага. 
Наконец он неохотно  поднял голову  - мне показалось,  что наши  глаза 
встретились, но потом я понял, что такого быть не могло: это  существо 
обладало обыкновенным заурядным  человеческим зрением,  парень не  мог 
видеть дальше  собственного  носа,  несмотря на  все  свое  загадочное 
могущество... Небо  становилось  все ближе,  наш  летательный  аппарат 
удалялся от  земли  так  же  стремительно, как  только  что  несся  ей 
навстречу - можно было подумать, что мы удираем, хотя мы,  разумеется, 
ни от  кого  не удирали,  просто  Афина выполняла  какой-то  очередной 
маневр.  Но  я  еще  успел  увидеть  самое  ужасное:  этот  неуязвимый 
незнакомец  в  зеленом  плаще  с  любопытством  посмотрел  нам  вслед, 
заулыбался еще шире, а потом начал смеяться. 
    - Ты слышишь, Паллада? Он смеется. - Я почувствовал, что задыхаюсь 
от гнева. Такого со мной еще не бывало! 
    - Он  смеется,  как  мы  сами умели  смеяться  когда-то  давно.  - 
Задумчиво кивнула она. - А знаешь, кажется, я понимаю, почему тебе это 
так не нравится! Он смеется, как бессмертный, а мы с тобой уже  успели 
забыть, как это бывает... 
    - Но он действительно бессмертный. - Сердито сказал я. - Мы же  не 
смогли его убить. 
    - Наваждение тоже  невозможно убить. -  Улыбнулась она. -  Знаешь, 
меня до  последней  минуты грызли  сомнения  на его  счет,  поэтому  и 
пришлось затеять всю эту стрельбу. Бессмертному она бы не повредила... 
но только наваждение могло позволить  себе роскошь вообще не  обратить 
внимания на нашу атаку! 
    -  Ты  хочешь  сказать,  что  он  -  обыкновенное  наваждение?   - 
Недоверчиво переспросил я. 
    - Ну, положим, не обыкновенное. И все же именно наваждение.  Жаль, 
что он  не на  нашей стороне.  Я  бы попросила  его научить  меня  так 
смеяться! Хотя, это  не так уж  важно... -  Я ушам своим  не верил:  в 
хрипловатом мужском  голосе  Афины появились  мечтательные  интонации, 
каковых за  ней  до  сих  пор  не водилось,  какой  бы  облик  она  не 
принимала. 
    - Ну  что, поворачиваем  домой? -  Наконец спросила  она. Я  молча 
кивнул, не сообразив, что она сидит ко мне спиной, а посему на вопросы 
следует отвечать вслух. 
    - Мы летим домой, или как? Я тебя спрашиваю! 
    - Домой, говоришь?  - Усмехнулся я.  - Да, "домой"  - это было  бы 
неплохо... Только у нас больше нет дома, и уже никогда не будет. 
    - Не придирайся к словам, Один. - Устало попросила она. 
 
    Меня так  и  подмывает брякнуть:  "эта  история началась  с  того, 
что..." - дальше  может следовать описание  любого события: начиная  с 
моего рождения  и заканчивая  дурацкой, никому  не нужной  вылазкой  в 
Берлин, в самом начале мая 98-г