огут  оскорбить  ваше
нынешнее благочестие.
   - Спрашивай. Пусть мои грехи будут мне памятны.
   Стоя у окна, Аскью рассматривает в  льющемся  из  него  свете  твердое,
застывшее в ожидании лицо.
   - Не стану, сударыня, вновь приводить давешний ваш рассказ - он  и  без
того свеж у вас в памяти. Прежде чем мы начнем, имею  сообщить  следующее.
Если, поразмыслив прошедшей ночью, вы желаете переменить  свои  показания,
вам  это  в  вину  не  причтется.  Если  вы   утаили   какое-либо   важное
обстоятельство, если, уступая страху либо по  другой  причине,  изобразили
свое приключение не таким, каково оно есть в самой вещи, то с вас за то не
взыщут. Даю слово.
   - Я ни в чем от правды не отступила.
   - И вы подлинно верите, что все было так, как вы представили?
   - Да.
   - И что Его Милость был восхищен в небеса?
   - Да.
   - Ах, мистрис Ребекка, как бы мне хотелось  -  право,  хотелось  бы,  -
чтобы это была правда! Но я имею перед вами преимущество. Вы были  знакомы
с Его Милостью чуть более месяца, притом сами же признаете, что многое  он
вам так и не открыл. Я же, сударыня, знаю его не год и  не  два.  И  я,  а
равно и прочие его знакомцы видели его, увы, вовсе не таким, каким вы  его
нарисовали.
   Ребекка не отвечает. Она будто не слышит стряпчего.  Подождав  немного,
Аскью продолжает:
   - Я, сударыня, под большим секретом поведаю вам нечто об этом человеке.
Когда бы его друзья и родные прознали, что он устремил свои мысли  к  вам,
они   бы   диву   дались,   ибо   свет   не   видывал    человека    столь
неблагорасположенного к  женскому  полу.  Между  ними  ему  дали  прозвище
"Вяленая Треска", оттого что в рассуждении женщин он имел вот  именно  что
рыбью кровь. Притом, сударыня, в прежние годы, невзирая  на  свое  высокое
достоинство, он не показывал  ровно  никакого  уважения  к  господствующей
церкви. Застать его коленопреклоненным в храме было столь  же  невозможно,
что и увидеть ласточек выпархивающими из зимней грязи. Могу поверить,  что
вы, имея охоту покончить с прежней жизнью, не обинуясь, приняли бы  помощь
от всякого, кто бы ее ни подал. Но чтобы эта помощь пришла к  вам  от  Его
Милости - к вам, обыкновеннейшей публичной девке,  которую  он  еще  месяц
назад знать не знал, - хоть убейте, не поверю.
   Стряпчий вновь умолкает и ждет ответа. Ребекка по-прежнему не отвечает.
Аскью подходит к столу и останавливается напротив нее, у своего стула. Все
это время женщина неотрывно смотрит  ему  в  глаза.  Стряпчему,  вероятно,
хотелось бы прочесть в ее взгляде,  что  она  колеблется,  вот-вот  начнет
оправдываться, но это все тот же пристально-кроткий взгляд: женщина словно
глуха к его увещеваниям. Стряпчий продолжает:
   - Уж я, сударыня, не говорю про множество иных происшествий, коим также
не могу дать веры. Про то, как  вы,  быв  приведенной  в  первейшее  место
языческого идолослужения,  имели  при  самых  непотребных  обстоятельствах
встречу с Господом нашим и Пресвятым Отцом Его. Про еще менее вероятное  и
почти столь же непотребное приключение в Девонширской пещере. Про то,  как
нищие мужья и плотники определяются в божества,  а  Дух  Святой  принимает
женский образ - этакого чуда, сказывал Уордли, даже ваши пророки не знают.
А равно и Вечного Июня вашего. Мистрис Ребекка, вы  ведь  не  какая-нибудь
невежественная простушка, не зеленая девочка. Что бы вы сами-то  подумали,
приведись вам услыхать из чужих уст историю, подобную вашей  давешней?  Не
подала бы она вам подозрение, что либо вы, либо рассказчик не в своем уме?
Не вскричали бы вы: "Не верю, не могу поверить в эту  богопротивную  гиль!
Нарочно, поди,  городит  хитрые  небылицы,  чтобы  ими  отманить  меня  от
нехитрой правды"?
   Казалось бы,  тут  Ребекке  уже  не  отмолчаться,  однако  единственным
ответом стряпчему остается пристальный взгляд. На  самом  деле  происходит
то, что в ходе допроса случалось уже не раз: она  слишком  долго  тянет  с
ответом. По ее глазам можно понять - по крайней мере предположить,  -  что
причина ее молчания не в том,  что  она  тушуется,  колеблется,  никак  не
подберет слова. Нет, паузы словно бы вызваны куда более странной причиной:
можно подумать, что Аскью говорит на чужом для нее  языке  и,  чтобы  дать
ответ, ей надо прежде услышать его  слова  в  переводе.  Ничего  общего  с
нахрапистой манерой Уордли,  никогда  не  лезущего  за  словом  в  карман.
Временами кажется, будто Ребекка не высказывает свои мысли,  а  дожидается
подсказки от таинственного советчика.
   - Я тебе так отвечу: когда  Иисус  впервые  пришел  в  мир,  тоже  мало
нашлось таких, кто бы поверил и не усомнился.
   - Ну-ну, сударыня, грех вам Бога гневить. Это вам-то не верили? Недаром
Клейборниха говорила: вам бы не тем заниматься, чем вы  занимались,  а  на
театре  представлять.  Не  сами  ли  вы  признались,  что  сказали  Джонсу
неправду? Вы, верно, возразите, что лгали в силу  обстоятельств,  но  ведь
лгали же?
   - Ложь моя на важные предметы не простиралась.
   - Побывать в раю, повстречать там Бога Всемогущего и Сына Его -  и  это
не важные предметы?
   - Столь важные, что словами не выразить. Я и тогда  не  имела  слов  их
изобразить, да и теперь не умею. Но что было, то было: да, мне  было  дано
узреть Иисуса Христа и Отца Его, и лик их принес  душе  моей  исцеление  и
величайшую радость - усладу выше всех земных услад.
   - Однако  -  Господь  Всемогущий  в  образе  поселянина,  Искупитель  -
работник на покосе... Прилична ли такая картина?
   - Или Отец наш Небесный  почитается  Богом,  лишь  когда  восседает  на
престоле в Славе Своей? Или Иисус Христос не Иисус, когда  не  стенает  на
кресте? Или ангелы не ангелы, когда я вижу  их  без  крыльев,  имеющими  в
руках не трубы и гусли, но серпы? Я тебе сказывала: мне  сызмала  внушали,
что всякий зримый образ Божества есть обман, сатанинский соблазн. То,  что
я усматривала вокруг, было не больше как тусклый  отблеск,  представленный
оку телесному, и лишь душою видела я истинный свет, любовь  мою  вечную  и
единственную.
   - Коль скоро все видимое почитается у вас за обман,  следственно,  ваше
зрение может изобразить вам все что угодно?
   - Мое зрение представляет мне телесную вещественность, а  не  подлинную
истину, истина - это свет и только свет. А правда ли,  обман  ли  то,  что
представляется моему телесному оку, - это мне ведомо не лучше тебя и  иных
прочих.
   Аскью и бровью не ведет, хотя после  таких  ответов  перед  ним  встает
дилемма. Человек нашей эпохи ни на миг не усомнился бы, что  Ребекка  лжет
или по крайней мере фантазирует. Сегодня божества  уже  оставили  привычку
являться людям, если не считать Девы Марии, которая нет-нет да и покажется
неграмотным крестьянам где-нибудь на юге Европы.  Собственно,  во  времена
Аскью  подобные  явления   чаще   проходили   по   разряду   католического
шарлатанства, к которому правоверные протестанты относились с  презрением:
ничего другого они от католиков и  не  ждали.  Однако  в  отличие  от  нас
англичане того времени - даже  люди  круга  Аскью  -  не  были  такими  уж
закоренелыми скептиками. Аскью,  например,  верит  в  привидения.  Правда,
своими глазами он ни одного выходца с того  света  не  видел,  но  столько
слышал и читал об их явлениях, что кое-какие из  этих  рассказов  казались
ему заслуживающими доверия - тем более  что  исходили  они  отнюдь  не  от
старых кумушек или выживших из ума хрычей. Духи и призраки были в те  годы
не плодом праздного, падкого до фантазий воображения,  они  появлялись  из
вполне реальной ночи, еще  не  потревоженной  ярким  освещением,  -  ночи,
которая окутывала отделенную от всего мира Англию,  где  проживало  меньше
народа, чем в каком-нибудь районе нынешнего Лондона.
   Когда в том же году был отменен Закон о ведьмах (он сохранил силу  лишь
в Шотландии), Аскью приветствовал эту меру, но не потому, что не  верил  в
ведовство. Главная причина состояла в том, что, наслушавшись  о  расправах
над ведьмами, а в молодости даже  став  свидетелем  таких  случаев,  когда
подозреваемых в  ведовстве  сажали  на  "позорный  стул"  [вид  наказания,
существовавший в XV-XVIII вв.: осужденного привязывали к особому сиденью и
опускали  в  воду],  Аскью  пришел  к  заключению,  что  закон  далеко  не
безупречен, а обвинения всегда малоубедительны. В  душе  Аскью  допускает,
что ведовство не выдумка, но, по его мнению, большой опасности оно уже  не
представляет. И вот теперь ему рассказывают, будто где-то  в  Девонширской
глухомани до сих пор справляются богомерзкие шабаши по древнему  обычаю...
Нет, очень и очень маловероятно. Стряпчий, должно быть, считает - впрочем,
он так и считает, без всяких  "должно  быть",  -  что  на  девять  десятых
небесные видения Ребекки сочинены для сокрытия правды (он многое ведает  о
сыне своего клиента и давно прячет за внешним почтением к высокому  званию
этого молодого человека  глухую  неприязнь),  однако  при  таком  подсчете
неизбежно остается еще одна десятая. И кто поручится, что эта одна десятая
не содержит в себе правды? Аскью и вида не  показывает,  но  эта  саднящая
мысль не дает ему покоя.
   - Так вы не надумали переменить показания? Повторяю: с вас  за  это  не
спросится.
   - Не спросится и за правду. Ни слова не переменю.
   - Добро, сударыня. Я думал сделать вам великое одолжение,  какое,  будь
мы в суде, вам бы никто не сделал. Не желаете - воля  ваша.  Но  если  вас
уличат во лжи, сами себя вините. Начнем допрос под присягой.
   Аскью занимает свое место и бросает взгляд на Джона Тюдора, сидящего  в
конце стола.
   - Записывать все.

   * * *

   В: Станем говорить лишь о том, что ты видела телесным  оком,  пусть  бы
оно и оказалось насквозь лживым. Верно ли, что вы впервые повстречали  Его
Милость у себя в борделе и никогда прежде его не видели?
   О: Верно.
   В: И ни от кого о нем не слыхивали?
   О: Нет.
   В: Гости ведь частенько уведомляли хозяйку загодя, что  определяют  вас
для своего услаждения?
   О: Да.
   В: Так ли было с Его Милостью?
   О: В Клейборнихиной книжице под моим  именем  стояло:  "Приятель  лорда
Б.".
   В: Задолго ли до урочного времени была сделана эта запись?
   О: Клейборниха мне сказала лишь утром того дня, как ему прийти.
   В: Она всякий раз так поступала?
   О: Да.
   В: И до той минуты вы эту запись не видели и услышали  о  ней  лишь  от
хозяйки?
   О: Я же говорю: я лишь после узнала, кто он такой.
   В: Случалось ли вам выбираться в город? На званые, к  примеру  сказать,
обеды, вечера, в концерты, в театры?
   О: Случалось. Но в одиночку - ни разу.
   В: Как же тогда?
   О: При нас неотлучно была Клейборн со своими головорезами. Для подманки
нас вывозили.
   В: Что такое "для подманки"?
   О: Залучать грешников в бордель. Кто  нами  прельщался  и  спрашивал  о
свидании, тем отвечали, что мы принимаем только в борделе.
   В: Ни вы, ни ваши товарки не имели свиданий на стороне?
   О: Клейборн за такое плутовство никому не спускала.
   В: Вас наказывали?
   О: Отсылали  обедать  с  головорезами.  Это  так  только  называлось  -
"обедать". Нам от них было такое обхождение, что лучше б уж  нас  покарали
по закону. Это Клейборн распорядилась. У нас было присловье: "Обед -  злее
всех бед".
   В: И над вами это наказание тоже учинялось?
   О: Я знала таких, над кем учинялось.
   В: Но на людях вы, пусть и не одна, а все же показывались. Не могло  ли
статься, что тогда-то Его Милость и увидал вас в первый раз?
   О: Коли так, то я его не приметила.
   В: А Дика?
   О: Его тоже.
   В: А после знакомства не заводил ли Его Милость речей в том смысле, что
прежде вас уже видал? Что давно ищет встречи - словом,  признаний  в  этом
роде?
   О: Нет.
   В: Пусть так, но ведь он мог узнать о вас  и  наслышкой?  В  городе-то,
верно, ходили про вас толки?
   О: На мою беду.
   В: Тогда вот что. Не было ли случая, чтобы  вы  кому-либо  открылись  в
том, что несчастливы в своей участи и желали бы оставить такую жизнь?
   О: Нет.
   В: Товарке какой-нибудь в задушевной беседе?
   О: Я в товарок веру полагать не могла. Ни в кого на свете не могла.
   В: Не почли вы за странность, что Его Милость, показав себя неспособным
к обычным у вас наслаждениям, вниманием вас все же не оставляет?
   О: Ему, казалось, сама надежда была наслаждением.
   В: Не выразил ли он каким-либо  образом,  что  выбрал  вас  для  другой
нужды, нежели чем якобы утешаться надеждой?
   О: Нет, никак не выразил.
   В: О прошедшем вашем не выспрашивал ли?
   О: Сделал два-три вопроса и только.
   В: Не спрашивал ли, как вам живется в борделе? Может, полюбопытствовал,
не утомила ли вас такая жизнь?
   О: Про жизнь спрашивал, но не про  утомила  или  не  утомила.  Хотя  из
гостей очень многие делают этот вопрос.  Все  больше  оттого,  что  боятся
своего греха.
   В: Как так?
   О: Лучше ли, когда человек боится греха, но от  греха  не  отступается?
Иные гости, как дойдут в своей скотской  страсти  до  края,  обзывали  нас
шлюхами или еще обиднее, другие давали нам имена  своих  любезных  -  даже
своих жен и, прости Господи, матерей, сестер, дочерей. А были и такие, кто
оставался скотом бессловесным, подобно тем, кого они имели. Всякий живущий
по плоти осужден будет, но эти последние еще не суровее всех.
   В: Вот изрядное учение!  По-вашему,  на  том,  кто  грешит  как  грубая
скотина, вины меньше, нежели чем на грешнике, сознающем свою греховность?
   О: Господь пребывает в настоящем - или же Его нет вовсе.
   В: Мудрено, сударыня, изъясняетесь.
   О: Он судит людей, каковы они есть, а не какими хотели бы сделаться,  и
с грешащего от незнания Он спрашивает не так строго, как со  знающего,  но
грешащего.
   В: Никак, Господь посчитал за нужное открыть вам Свои помыслы?
   О: Что дурного мы сделали тебе, мистер Аскью? Никакого лиха мы тебе  не
желали, так почему же ты хулишь  нас,  когда  мы  говорим  напрямоту?  Да,
верования наши от Бога, но мы не превозносимся, не  объявляем,  будто  эти
истины открыты нам одним. Они открыты всякому, с тем чтобы удержать  людей
от поклонения антихристу. Я же говорю: всякий живущий по плоти осужден,  и
что проку разбирать, кто сурово, кто не очень. Осужден.
   В: Ближе к делу. Не имеете ли вы подозрений, что до вашего  отъезда  из
Лондона Его Милость нарочно навел справки, дабы увериться, что вы способны
послужить к достижению его цели  -  сиречь  при  случае  не  прочь  будете
оставить бордель?
   О: До капища я ничего такого не подозревала.
   В: И все же не мог он разве об этом уведомиться? Нравится вам  это  или
не нравится, но не были ли вы, сударыня, им с особою целью избраны?
   О: Не избрана: спасена.
   В: Это одно. Не будь избрания, не было бы спасения.
   О: Я тогда ни про избрание, ни про спасение не ведала.
   В: Хорошо. Возьмем передышку. Мне желательно вернуться к тому,  что  вы
говорили касательно Суда  Божия.  Когда  мужчина  и  женщина  пребывают  в
законном супружестве, то не позволительно ли им пожить несколько по плоти?
Что молчите? Не с тем ли и соединились они, чтобы произвести потомство?
   О: Так не бывать им в Вечном Июне.
   В: Разве не сказывали вы, что видели там детей?
   О: Детей духовных, не плотского порождения, как  мы.  Вот  тебе  не  по
мысли, что мы мерзимся грехом плоти и ищем его извести. Но истинно  говорю
тебе: все увиденные мной в Вечном Июне были духи людей,  которые  в  своей
земной жизни ополчались на этот грех и теперь вознаграждены. И награда эта
- святой залог истинности нашей веры.
   В: Этому учат "французские пророки"?
   О: И сам Иисус, жены не знавший.
   В: И все утехи плоти - грех?
   О: Наивеличайший, корень всех прочих грехов. Не изведем его - не  будет
нам спасения.
   В: Спрашиваю снова: супруг ваш в одних с вами мыслях  или,  что  скорее
похоже на правду, рассуждает иначе?
   О: А я тебе снова отвечаю: о том знать лишь нам с мужем да Христу, а до
тебя это не касается.
   В: Отчего вы не ответите: "Да, он со мной согласен, мы с ним  живем  во
Христе"? Не оттого ли, что не можете по чистой  совести  это  подтвердить?
(Non responded.) Добро, пусть ваше молчание само говорит за себя.  К  чему
вы теперь относите вмешательство в вашу судьбу  Его  Милости?  Почему,  по
вашему мнению, он избрал вас? Почему, если ему в  самом  деле  была  нужда
кого-то спасать, он обратился не к кому другому, как к вам?
   О: Я была в крайности.
   В: Мало ли других - и ведь не греховодников,  как  вы,  -  в  такой  же
крайности?
   О:  Я  была  тогда  точно  пепелище  -  в  наказание  за  свою   долгую
добровольную слепоту.
   В: Это не ответ.
   О: Христос часто посещает милостью и тех, кто ее как  будто  бы  меньше
всего достоин.
   В: В этом, сударыня, спорить не стану.
   О: И верно, мне эта милость дана не за прошлое мое и не  за  настоящее,
хоть оно и лучше прошлого. А дана она мне за то, что я должна исполнить.
   В: Что же такое вы должны исполнить?
   О: То, за чем приходит в этот мир всякая  женщина.  Что  исполняет  она
вольно или невольно.
   В: Так все это делалось для того, чтобы вам зачать?
   О: Дитя, что я ношу, - лишь знамение во плоти.
   В: Знамение чего?
   О: Что в мире станет больше света и больше любви.
   В: Кто же принесет их в мир: дитя ваше или вы, дав ему жизнь?
   О: Она, моя девочка.
   В: Как, вы уже знаете за верное, что ребенок будет одного с вами  пола?
Отвечайте.
   О: По твоей грамоте на это не ответишь.
   В: Сударыня, грамота у нас с вами одна и только одна, мы оба говорим на
английском языке. Отчего вы так уверены, что это будет девочка?
   О: Отчего - не знаю, а только уверена.
   В: А придет в возраст - без  сомнения,  начнет  говорить  проповеди  да
пророчества?
   О: Она пойдет в услужение к Святой Матери Премудрости.
   В: А не прочите ли вы ей еще более высокое положение самого вредного  и
кощунского свойства? (Non respondet.) Ага, разгадал я, что у тебя на  уме?
Ходят же среди  твоих  пророков  такие  толки?  Разве  не  исповедуют  они
нечестивейшее  убеждение,  будто  Христос  при  Втором  Своем   пришествии
обратится  в  женщину?  Господи  помилуй,  и  вымолвить-то  грех!  Так  не
уверовала ли ты в тайне, что носишь во чреве такого Христа-женщину?
   О: Что ты, что ты! Видит Бог, нету во мне такого тщеславия.  Никогда  я
такого не говорила, даже в сердце своем.
   В: Говорить, может, не говорила, а вот что в мыслях имела, за это  я  о
каком угодно закладе ударюсь.
   О: Да нет же, нет! Статочное ли  дело,  чтобы  столь  великая  грешница
родила такое дитя?
   В: Оно бы и  верно,  дело  нестаточное,  но  коль  скоро  эта  грешница
возомнила, что возвысилась до святости... И как не возвыситься, когда  она
удостоилась лицезреть Самого  Господа,  и  Сына  Его,  и  Святого  Духа  в
придачу. Станете ли вы отрицать, что по учению ваших высокоумных  пророков
можно и впрямь ожидать пришествия такого Христа в юбке?
   О: Что почитала свое дитя за такого Христа, отрицаю всем сердцем.
   В: Ну-ну, сударыня, полно скромничать. Шутка сказать, какая  вам  честь
вышла от Всевышнего. Отчего же вы про дитя  свое  думаете,  будто  оно  от
семени Дика? Подумали бы на кого-нибудь побожественнее.
   О: Уловить меня хочешь? Знал бы, каково быть женщиной.
   В: Я имею жену и двух дочерей, обе летами старше вас. Имею и внучек.  И
загадку эту - что есть женщина - я уже слыхал и ответ знаю.
   О: Какая загадка! Как шлюхой меня имели, так и теперь могут. И  так  со
всякой женщиной.
   В: Что? Всякая женщина - шлюха?
   О: В этом - да. Что думаем, как  верим,  вслух  выразить  не  решаемся:
засмеют. А все  оттого,  что  женщины.  Объявит  мужчина  свое  понятие  о
какой-то вещи - и слово его закон, изволь и мы следовать его мнению. Я  не
про тебя одного, все мужчины так, хоть весь свет обойди. А  Святую  Матерь
Премудрость не видят, не слышат. Знали бы люди, что Она может  принести  в
мир, если Ей не препятствовать.
   В: Что Она принесет в