и, ничего этого не было. Но леди тронула  пальцем  один
самоцвет, и дверь за нами затворилась - сама  собой,  как  и  открывалась,
каким-то невидимым устроением. А  серебряная  лесенка  сложилась,  и  тоже
будто по своему произволению. Тогда леди тронула другой камень - а  может,
прежний, - и от обеих стен откинулись не то скамьи,  не  то  другие  какие
сиденья. Как это  сделалось,  не  знаю:  стало  думать,  не  обошлось  без
каких-то пружин и петель,  как  у  потайных  ящичков  в  комодах.  Она  же
пригласила нас сесть: Его Милость и  Дика  по  одну  сторону,  меня  -  по
другую. Я опустилась на скамью, а  она  обтянута  белой  кожей,  нежнейшей
шагренью, и седалищу моему было мягко,  как  на  пуховой  перине.  А  леди
отошла в дальний  конец  покоя  и  притронулась  к  другому  самоцвету,  и
растворился шкап, а в  нем  -  множество  пузырьков  и  склянок  дымчатого
стекла. Совершенно как в аптекарской лавке. Верно не скажу,  но  в  одних,
похоже, были порошки, в других - жидкости. И достает леди одну  склянку  с
чем-то золотистым наподобие Канарского вина и  наполняет  три  хрустальные
стопки. А стопки тонкого стекла, не граненые, чудо какие легкие. Наполняет
она их и как простая прислуга подносит нам. Я сперва пить остерегалась: не
зелье ли какое, а потом гляжу - Его Милость пьет и не боится, и Дик с ним.
Тут леди приблизилась ко мне и вновь улыбнулась, взяла  у  меня  стопку  и
пригубила, как бы говоря: "Пей, не бойся". Тогда и я стала пить. На вкус -
то ли абрикос, то ли груша, только слаще  и  тоньше.  Вот  когда  я  жажду
утолила, а то горло совсем пересохло.
   В: Не имело ли это питье спиртуозного вкуса? Не походило ли на  бренди,
джин?
   О: Нет, на добытый из плодов сок.
   В: Дальше.
   О: Дальше она присела подле меня, протянула  руку  и  коснулась  синего
камня в стене над моей головой. И в тот же миг  света  в  комнате  как  не
бывало. Сделалось темно, и просвечивало только в окошки, которые я вначале
приняла за глаза. Да, забыла сказать: изнутри они  виделись  не  так,  как
снаружи: стекло в них было не зеленое, а  чистое-пречистое.  Хоть  бы  где
пузырек или трещинка. Я бы прямо умерла со страху,  спасибо,  леди  обняла
меня за плечи, а другой рукой нашла в темноте мою руку и пожала ободряюще:
все силилась уверить меня,  что  никакого  вреда  мне  не  умышляет  и  не
причинит. Держит меня как свое родное дитятко,  словно  желает  унять  мой
страх перед этими чудесами, которые не вмещаются в мое понятие.
   В: Она прижимала вас к себе?
   О: Как подругу или сестру. В борделе мы, бывало, в  минуты  досуга  или
ожидания тоже так сиживали.
   В: Что было дальше?
   О: И тут приключилось чудо против  всех  прежних  величайшее.  Вдруг  в
дальнем конце покоя, где у  червя  голова,  сотворилось  окно,  а  за  ним
показался большой город, и мы летели над ним точно птица.
   В: Что?
   О: Истинно говорю тебе, так и было.
   В: А я говорю - не было. Уж это чересчур!
   О: Господом Богом клянусь, так и было. Так мне виделось.
   В: Что ваш расчудесный  покой,  изукрашенный  самоцветами,  порхнул  из
пещеры и, как глазом моргнуть, перенесся в большой город? Не почитаете  ли
вы меня за иного из своих желторотых гусенышей? Не  на  такого,  сударыня,
напали!
   О: Если и есть тут обман,  то  обманывает  мой  рассказ,  но  не  я.  Я
передаю, что видела, а от какой причины мне это увиделось, я не знаю.
   В: Таким  баснословием  книжки  для  сброда  наполнять,  а  человеку  с
понятием такое  и  слушать  зазорно.  Ты,  как  погляжу,  так  и  осталась
продувной шлюхой, хоть и толкуешь про пилы да молотки, щепы да опилки.
   О: Мои слова - чистая правда. Ну  поверь  же  ты  мне!  Ты  должен  мне
верить!
   В: Не стало ли  причиной  сказочного  видения  то  зелье,  которым  вас
угощали?
   О: Меня не сон сморил, не истома напала. Я куда яснее  видела,  что  мы
летим над городом. И много еще чего видела - дальше расскажу. Хотя, правду
сказать, не обошлось и  без  доброго  чародейства,  какое  только  во  сне
пригрезится. Через окошки поменьше было видно, что пещеру мы не  покидали:
как были за окошками стены, так и остались.
   В: Какую величину имело то окно, за которым открылся город?
   О: Высотой три фута, длиной четыре. Вытянутое в длину.
   В: И вы положительно утверждаете, что машина,  в  коей  вы  помещались,
пещеры не покидала?
   О: Да.
   В: Так и есть: либо ворожба, либо зелье. Либо то и другое вместе.
   О: Пусть так, и все равно я знаю, что меня несло по воздуху. И что было
за окном, виделось не так,  как  оно  обыкновенно  видится  через  простое
стекло. Точно кто неведомый показывал нам вид из окна таким,  каким  хотел
представить его нашим глазам: то покажет издали, это - сблизи, то с одного
бока, это - с другого. Я бы и рада глядеть по сторонам или рассмотреть  те
места, что остаются позади, - рада бы, да не выходит.  Как  ни  задерживаю
взгляд, а все равно вижу лишь то, что видит окно.
   В: Окна, сударыня, видеть не умеют. То был один обман чувств. Над каким
же городом вы будто бы пролетали?
   О: Над городом красоты несказанной. Сама не  видывала  и  от  людей  не
слыхала, чтобы во всем свете был хоть один такой  город.  Строения  сплошь
белые с золотом. Куда ни глянь - парки и плодоносные сады, чудные улицы  и
аллеи, речки и пруды. Не то чтобы город, а больше  пригород,  где  селятся
богатые горожане. И таким от всего этого веет покоем!
   В: Откуда вы  узнали,  что  сады  были  именно  плодоносные?  Разве  вы
пролетали не на большой высоте?
   О: Так мне показалось. Маленькие деревца,  рядами  посаженные,  -  я  и
рассудила, что это плодоносные сады.  И  меж  них  через  всю  окрестность
протянулись великолепные широкие дороги, точно золотом мощенные, а по  ним
двигались люди и бегали блистающие кареты.  Сами  собой,  без  лошадей,  а
бегают.
   В: Каким же это способом они бегали?
   О: Не знаю. А люди по золоченым дорогам передвигались не сами, не пешим
ходом - двигалась мостовая у них под ногами. Сама двигалась  и  их  везла.
Хотя ходить пешком они умели не хуже, чем мы. Мы, как пролетали над полем,
видели их пляшущими, девицы стояли двумя кругами, а мужчины на другом поле
- рядами. И плясали. Попадались нам и просто  прохожие:  ходят  совершенно
как мы.
   В: И как они плясали?
   О: Плясали и, похоже, припевали. И девицы движениями показывали,  будто
пол метут. Преизящнейшим образом двигались и  с  ликованием  запрокидывали
головы.  А  мужчины  взмахивали  руками,  будто  сеют  семена,   а   потом
изображали, будто косят. Как  взаправду,  только  что  проворнее.  Чистоте
духовной в этой земле почет и уважение. Я многих там видала, которые, взяв
помело или веник, по правде  мели  дорожки  или  золоченые  аллеи  и  этим
изъявляли, как несносна им неопрятность. Другие же стирали в ручьях белье.
А мужчины  в  пляске  радовались  щедротам  Господним.  И  повсюду  у  них
усматривался благостный порядок - и в садах, и в парках, и, без  сомнения,
в жилищах.
   В: Наружность их была ли подобна нашей?
   О: Как у различных народов. Иные белые, иные смуглые или желтые,  а  то
черные, словно ночь. Всех я с вышины не рассмотрела. Мы глядели  словно  с
маковки превысокой башни, которая двигалась на ногах.
   В: А что их одежды?
   О: Все были наряжены точь-в-точь как те три леди - в серебряные штаны и
курточки. Что мужчины, что  женщины.  Я  не  все  разглядела  из-за  нашей
быстроходности. Едва начнешь к чему-то приглядываться, а оно уже  скрылось
из глаз и перед тобой новые виды.
   В: А эти черные дикари - не нагими ли они ходили?
   О: Нет.
   В: Не попадались ли вам церкви?
   О: Нет.
   В: Не видели вы каких-либо символов Господа либо Его исповедания?
   О: Таких, как  заведены  у  нас,  не  видала.  Все  вокруг  было  таким
символом. А священников, церквей и прочего в таком роде не имелось.
   В: А языческих либо не знаю каких еще храмов?
   О: Нет.
   В: Ну а большие здания, дворцы? Биржи, лазареты, судебные палаты?
   О: Ничего из этого не было. Дома же большие и красивые точно имелись, и
люди, похоже, проживали в них все вместе и не делали между  собой  никакой
разницы. И дома эти, ни заборами, ни стенами не  обнесенные,  не  лепились
друг к другу, но были разбросаны по зеленым полям. И едким печным дымом от
них не разило. Славные дома, будто пребольшие фермы среди полей. И  все-то
там зелено, как в летнюю пору, и все залито солнцем, будто на дворе вечный
июнь. Я теперь этот счастливый край, который нам открылся, так и зову.
   В: Как зовете, сударыня?
   О: Вечный Июнь.
   В: Alias [другими словами (лат.)], турусы  на  колесах.  Из  чего  были
сложены их жилища: из камня ли, кирпича ли? Имели  они  кровлю  соломенную
или из плитки?
   О: Ни то, ни  другое.  Подобные  жилища  в  нашем  мире  мне  вовсе  не
встречались. Стены белые и  все  больше  гладкие,  как  внутри  у  морской
раковины, а кровли и двери золотые.  А  очертаниями  дома  друг  от  друга
различествуют. Одни - как большие шатры, другие с плоской  кровлей,  а  на
кровле разбит чудесный сад, третьи - круглые,  как  большие  головы  сыра.
Есть и иные, многоразличные.
   В: Откуда вам известно, что двери, кровли и дороги сделаны из золота?
   О: Доподлинно я не знаю, они имели такой вид. Посмотрела я эти  большие
дома, где они имели общежительство. Много в них людей жило, и не как у нас
- одна-единственная семья, но все купно. И одни дома  были  отведены  лишь
для женщин, другие - лишь для мужчин. И такое же  разделение  являло  себя
всюду. В одном месте мы усмотрели многолюдное  собрание:  все  сидели  под
чистым небом и внимали державшему перед ними речь. Вот  и  там  мужчины  и
женщины строжайше были разведены по  сторонам:  женщины  сидели  по  левую
руку, мужчины - по правую, точно им было определено, как живут врозь,  так
держаться порознь и тут.
   В: И вы не видели нигде супружеских пар или там любовников, что ли?
   О: Нет, не видала. В Вечном Июне такое не в обычае.
   В: Что у них не в обычае? Уж не живут  ли  они  на  манер  католических
монахов и затворниц-монашек? А детей вы тоже не видели?
   О: Дети были, да только не плотского порождения. Плоти и грехам ее туда
доступа нет. Заведись они - не было бы Вечного Июня.
   В: Видели вы, чтобы люди там работали?
   О: Разве что в садах и в полях. Себе на радость.
   В: Не имелось ли там лавок, уличных торговцев, рынков?
   О: Нет, не имелось. Фабрик и мастерских тоже не видать.
   В: А солдат, людей с оружием?
   О: Там оружия не носят.
   В: Ну, сударыня, уж это никак на правду не похоже.
   О: В нашем мире - не похоже.
   В: Что же поделывала ваша леди в продолжение воздушного путешествия?
   О: Сидела на скамье подле меня и все обнимала. И я, не отводя  глаз  от
окна, положила голову ей на плечо.
   В: Исходила ли от нее телесная теплота?
   О: Как от меня.
   В:  Пусть  и  загрезившись,  как  разумели  вы  об  этом  явленном  вам
фантазмическом городе?
   О: Что это тот самый город, откуда родом эта леди, что он  не  от  мира
сего, но от иного  мира,  против  нашего  совершеннейшего,  который  имеет
знания обо всем, что неведомо нам. Что жители его внешним образом  с  нами
сходствуют и не сходствуют и более  всего  несходны  с  нами  в  том,  что
наружность у них выражает покой, и довольство. Нигде я  там  не  нашла  ни
сирых, ни убогих, ни увечных, ни хворых, ни голодных. Не видала  и  таких,
кто бы кичился роскошеством и богатством. И было заметно, что они довольны
равенством своего состояния,  оттого  что  при  нем  ни  один  человек  не
нуждается. И всеобщим целомудрием довольны, оттого что при  нем  никто  не
грешит. Не то что в этом мире, где алчность  и  тщеславие  оковали  сердца
мужчин и женщин железом, отчего всякий поступок  и  самая  жизнь  человека
подчинены единственно его корысти.
   В: Вам, сударыня, велено излагать, что  вы  видели,  а  не  как  о  том
трактует демократическое вольномыслие, каким вы с недавних пор заражены.
   О: Демократическое? Я такого слова не знаю.
   В: Демократия есть правление подлой черни. Я чую в тебе этот дух.
   О: Нет, это дух христианской справедливости.
   В: Оставим это. Называйте как хотите.
   О: Верно тебе говорю: этот мир хоть и имел некоторое наружное  сходство
с нашим, но в нем я не увидала ни солдат, ни караульщиков,  ни  тюрем,  ни
скованных узников, ни иных  знаков,  что  кому-то  не  по  мысли  тамошние
порядки, что кто-то делает злое и его должно покарать или обуздать.
   В: Довольно, тебе говорят!
   О: Ты мне, понятно, не веришь, но я тебя в том извиняю. В то время я  и
сама не верила, потому что во мне еще крепко сидели понятия мира сего.  Не
могла я взять в толк, как это возможно, чтобы меж людьми был такой  лад  и
согласие, когда тут, внизу, даже один народ внутри себя живет  недружно  -
что уж говорить о разных народах. Там  же  не  нашла  я  и  следа  войн  и
разрушений, лютости и зависти - но увидала только жизнь вечную. И  знаешь,
я хоть и не вдруг, но разглядела, что мир тот сущее Царствие Небесное.
   В: Царствие Небесное по вашим понятиям. Тут разница.
   О: А вот слушай  дальше,  мистер  Аскью.  Мы  летели  все  ниже,  ниже,
благодатный Вечный Июнь все приближался, и  наконец  мы  опустились  среди
луга, поросшего травой и цветами. А близ дерева нас поджидали  трое:  двое
мужчин и женщина. А за ними, на дальнем конце луга,  я  увидала  мужчин  и
женщин, косивших траву и убиравших сено в стога.  И  детишки  с  ними.  Но
ожидавшие были одеты иначе, чем прочие: на тех одеяния  разных  цветов,  а
эти двое мужчин были одеты во все белое. И женщина тоже в белом.
   В: Не вы ли сказывали, будто не видели никого  за  работой?  Отчего  же
такое противоречие?
   О: Работать они работали, да не как мы.
   В: Что значит "не как мы"?
   О: Не по необходимости, но по доброй воле.
   В: Из чего вы это вывели?
   О: Из того, что они при этом пели да радовались. А  иные  отдыхали  или
играли с детишками. И тут я пригляделась к  мужчинам  в  белых  одеждах  и
узнала в них тех, старого и молодого, что являлись мне  ночью  на  капище.
Молодой - которого я тогда почла за плотника, который указывал на небо,  -
держал теперь на плече косу, будто сей лишь миг  оторвался  от  работы.  А
старец в белой бороде стоял под сенью дерева, положив руку  на  деревянный
посох, и листва зеленела над головой, а из  нее  выглядывали  яркие  плоды
наподобие апельсинов. Он имел вид человека предоброго и премудрого, и ясно
было, что сам он не работает, но обозревает земли вокруг,  как  хозяин,  и
все должны смотреть на него как на своего отца и господина.
   В: К какому народу можно было отнести старца по его облику?
   О: Ко всякому. Не арап, не белый, не желтый, не бурый.
   В: Это не ответ.
   О: Другого дать не могу. А чудесам все не было конца. Женщина,  которую
я видела ожидающей нас за окном, была та самая, что сидела подле  меня  на
скамье в недрах червя и которую я все  держала  за  руку.  У  меня  голова
кругом пошла. Гляжу на свою соседку - а она тут рядом сидит как сидела. Ну
не диво ли? И тут она - и там, за окном, она, только в  белом  одеянии.  А
та, что сидит рядом, смотрит и  улыбается:  вот,  дескать,  тебе  загадка,
ну-ка, разгадай. А потом вдруг склонилась  ко  мне  и  поцеловала  в  губы
поцелуем чистейшей любви, словно бы  убеждая  не  пугаться  увиденного  за
окном: и ничего тут нету страшного, что она и держит меня за руку и  стоит
рядом со старцем под деревом. А тот еще протянул руку и подвинул ее  ближе
к себе. И этим он ясно изъявлял: "Она мне родная, плоть и кровь моя".
   В: Разве то обстоятельство, что она находилась сразу в двух местах,  не
показывает со всей очевидностью, что это вам пригрезилось во сне?
   О: Тебе доказывает, а по мне - все равно это не сон. Как не во сне я  и
сама точно брела тем самым лугом.
   В: Что делалось при этом с Его  Милостью?  Не  приметили  вы,  в  каких
чувствах наблюдал он видение за окном? Был ли он заворожен им,  верил  ли,
не верил?
   О: Я тогда о нем вовсе позабыла, и о Дике тоже  -  по  крайности  в  ту
минуту. А до того и правда бросила как-то взгляд. Его Милость смотрел не в
окно, а на меня, словно больше любопытствовал узнать, каково покажется это
зрелище мне. Как джентльмен в театре: сидит рядом с дамой и все больше  не
на сцену, а на нее.
   В: Не показывает ли это, что зрелище уже  было  ему  знакомо,  что  вас
привезли туда с намерением представить вам картину, виданную им прежде?
   О: Этого я не знаю. А он поймал мой взгляд и улыбнулся, как бы разумея:
"Смотри не на меня, а вон на что".
   В: Как именно улыбнулся?
   О: Как никогда прежде. Как дитяте, убеждая  его  смотреть,  если  хочет
понять.
   В: А Дик? Что он?
   О: Точно как я: глядел и изумлялся.
   В: Хорошо. Что там было дальше на этом лугу?
   О: И вот, как я сказывала, вообразилась я себе идущей по  лугу.  Вдыхаю
благоухание цветов и скошенной  травы,  слышу,  как  дрозды  да  жаворонки
поют-заливаются и косари тоже поют...
   В: Что они пели? Разобрали вы слова, узнали напев?
   О: Напев, сдается мне, старинный: я такой слыхала  еще  в  младенческие
лета, хоть родительская вера к музыке и не благоволит. Да, напев,  похоже,
был моему слуху не чужой.
   В: Он и сейчас вам помнится?
   О: Ах, когда бы так!
   В: Рассказывайте дальше.
   О: Иду, и мнится мне - попала я в рай, обитель жизни вечной  и  вечного
блаженства, вдали от жестокого мира, лежащего во зле, от  премерзких  моих
прегрешений и суетности, за которые уже чаяла  я  себе  скорого  прощения.
Иду, а повсюду разливается свет без конца без края, и все вокруг  свет,  и
тени в душе моей как не бывало.  Иду  к  тем  трем  людям  под  деревом  и
чувствую  -  время  течет  по-особому,  неспешно,  как  всякое   движение,
увиденное в сонном мечтании. И старец поднял руку и  сорвал  с  ветки  над
своей головой один плод и отдал его той,  матери,  и  она  приняла  его  и
протянула мне. Дар невелик, просто скромное угощение, но душа  моя  вся  к
нему устремилась. Хочу его взять, прибавляю шагу - ничего  не  выходит.  И
тут бросилось мне в голову, что тот, с косою в  руках,  -  сын  старца,  и
женщина имеет те же черты, и все они суть одна семья. Вот когда  в  первый
раз в душе моей крохотно, радостно затеплился  огненный  язычок.  И  тогда
открылось мне, кто эти трое под деревом. Что я теперь говорю  тебе  ясными
словами, было в тот миг не больше как дрожь, гадательность, шепот -  лучше
назвать не умею. Я ведь тогда была как  ты:  всю  эту  великую  странность
брала под сомнение. Сам знаешь:  я  росла  среди  квакеров  и  не  мыслила
божества таким - имеющим плоть, человеку подобным, а думала, что оно  есть
лишь дух и внутренний свет. Ибо  "друзья"  учат:  "Нет  истинного  духа  в
образе и подобии, и образ и подобие - не от истинного духа". Да и смела ли
я, великая грешница, надеяться, что удостоюсь такого? И приключилась тогда
самая странная странность: тот, с косой, указал на не скошенную еще  траву
подле себя, и я,  поглядев,  увидала  в  траве  во  всем  с  ним  сходного
человека. Он лежал на спине и как будто бы спал, а рядом валялась коса.  И
был он, словно покойник, осыпан цветами. Но во сне он  улыбался,  и  такая
точно улыбка была на лице того, кто указывал. Довольно,  не  стану  больше
таиться! Да, да, тысячу раз да! Те двое были одним, и был  это  никто  как
один, не имеющий ровни, перед людьми совершеннейший, - Господь  наш  Иисус
Христос, умерший за нас и воскресший!
   В: Ба, да мы, никак, уже в небесах очутились? Из шлюх да в святые?
   О: Смейся, смейся. И впрямь, не смешно ли, что я так поздно догадалась?
Что другие - святые - постигали в мгновение  ока,  я  от  смятения  мыслей
постигла не вдруг. Вот  говорят,  истина  открывается  в  единый  миг.  Но
случается ей и замешкать. Так и со мной. В пору самой посмеяться над своей
непонятливостью. Теперь же я  знаю,  и  знаю  неложно,  что  предстала  я,
недостойная грешница, пред