ду до конца, я бы  и  сам  уверился,
что крушиться нет причины.
   В: Он ничего не добавил касательно того, куда же все-таки  направляется
и с кем ищет встретиться?
   О: Нет, сэр.
   В: Было ли похоже, что он воспрял духом?
   О: Скорее смирился, как если бы понял, что  жребий  брошен.  Я  заметил
ему, что по крайности солнце смотрит  на  его  предприятие  с  приветливой
улыбкой: день задался подлинно майский, на небе ни тучки,  и  он  ответил:
"Правда, Лейси, я вижу в этом добрый знак". Когда же я  высказал  надежду,
что он непременно сподобится желанного свидания, он лишь наклонил голову и
произнес: "А это, Лейси, я скоро узнаю". И больше не сказал ни слова.
   В: А что горничная и слуга - не удивились они, что вы их покидаете?
   О: Они без сомнения были извещены, что на  этом  моя  роль  приходит  к
концу. Мы с мистером Бартоломью пожали друг другу руки, вскочили на  коней
и отправились - он в одну  сторону,  я  в  другую.  Вот  и  все,  что  мне
известно, сэр. Не взыщите, если я не сумел прояснить для вас все предметы,
о которых вам бы хотелось узнать обстоятельнее - я ведь предупреждал,  что
так оно и будет.
   В: Теперь поразмыслите вот о чем. Предположим, Джонс  не  сомневался  в
справедливости своего подозрения, что горничная не  горничная,  но  шлюха.
Предположим, он налег на  нее  крепче,  нежели  чем  описывал  потом  вам,
потребовал плату за свое молчание и девица либо сам  мистер  Б.  сочли  за
лучшее от него откупиться. Иными словами, ему было заплачено с тем,  чтобы
он от вас отступился и убирался с глаз долой, а то как бы паче  чаяния  не
проболтался, когда вы, как было  назначено,  расстанетесь  с  мистером  Б.
Разве такое объяснение не заслуживает большего вероятия? И не потому ли он
до сих пор не востребовал свою долю? Может статься, он получил плату еще в
Девоншире, и плату куда большую против условленной?
   О: Не верится, чтобы он сшутил со мной такую шутку.
   В: Могу сообщить вам, что Джонс угадал правильно:  стыдливая  горничная
ваша была далеко не стыдливой и вовсе не горничной, но  продажной  девкой,
взятой прямиком из притона Клейборнихи.
   О: У меня ум мешается.
   В: Беда ваша - избыток мягкосердия, друг мой.  Людишки  такого  пошиба,
как Джонс, мне хорошо знакомы. Для них что выгодно, то и  честно.  Что  им
стоит поступиться стародавней дружбой ради нескольких гиней?
   О: Но зачем же было брать с собой эту девку?
   В: Этого я  еще  не  постигаю.  Первое,  что  приходит  на  ум,  -  для
услаждения мистера Б. Но вы уверяете, что никаких  подтверждений  тому  не
имелось.
   О: Я ничего такого не приметил.
   В: Касательно же того, будто девица допускала Дика к себе в постель, вы
полагаетесь только на слова Джонса?
   О: Я также наблюдал, как они друг с другом держатся, мистер Аскью.  Его
вожделение виделось яснее некуда. Она же старалась таить свои чувства,  но
все же взаимная их приязнь от меня не укрылась.
   В: Вернемся к вашему прощанию.  Вы,  как  было  велено,  отправились  в
Эксетер?
   О: Спустя несколько времени я выехал на большак и  прибился  к  конному
поезду, везшему поклажу, - его вели два дюжих молодца. Я не расставался  с
ними до самых городских ворот. В Эксетере я дал себе  два  дня  на  отдых,
продал коня, а на третий день экипажем воротился в Лондон.
   В: Что вы отвечали на расспросы попутчиков?
   О: Явил себя самым неприветливым старым угрюмцем, с  какими  только  им
доводилось путешествовать. Ни словечка из меня не вытянули.
   В: Рассказали вы о своем приключении миссис Лейси?
   О: Рассказал, сэр. Она в жизни лишнего не сболтнет,  верьте  слову.  Не
все дамы на театре похожи на  эту  шальную  срамницу  миссис  Чарк  [Чарк,
Шарлотта  (1713-ок.1760)  -  дочь  Колли  Сиббера,   актриса,   скандально
известная своей эксцентричностью и тяжелым характером; исполняла не только
женские, но и мужские роли, отдавала  предпочтение  занятиям,  считавшимся
уделом мужчин, - таким, как охота; уйдя со сцены, выступала на ярмарках  и
содержала таверну;  оставила  увлекательные  мемуары],  которая  вздорными
выходками и дурной славой доставила столько огорчений своему достойнейшему
батюшке мистеру Сибберу. Вы  по  ней  не  судите  -  она  не  правило,  но
исключение. Иное дело миссис Лейси: всякий скажет, что  распущенности  она
не подвержена и к пересудам нимало не склонна.
   В: Ну, тогда вам достался воистину редкий перл:  таких  женщин  немного
наберется.   И   все   же,   мистер   Лейси,   льщусь    надеждою,    что,
засвидетельствовав своей супруге мое почтение, вы попросите  ее  и  в  сем
случае не отступать от этого бесценного правила.
   О: Не извольте беспокоиться,  мистер  Аскью.  Ну  вот,  рассказал  -  и
совесть поочистил. А на душе все неспокойно. Осмелюсь полюбопытствовать  -
у меня все из головы не идет - что вы сказывали про слугу мистера Б.?
   В: Он был найден удавленным примерно в трех милях от того места, где вы
с ним виделись в последний раз. Сам ли он, как это усматривается,  наложил
на себя руки или сделался жертвой злодея, придавшего его смерти  видимость
самоубийства, - это пока так же неясно, как и многие иные обстоятельства.
   О: Нет ли каких известий о его хозяине?
   В: Слыхом не слыхать. И о потаскухе тоже. Счастлив  ваш  Бог,  что  вам
досталось ехать Эксетерской дорогой.
   О: Вижу, сэр. А лучше бы мне было и вовсе не ввязываться в эту историю.
   В: Откажись вы, он сыскал бы себе другого пособника.  Ваше  участие  не
суть важно. Он задумал учинить что-то в этом духе  задолго  до  того,  как
отправил к вам домой своего слугу.
   О: Вы разумеете, в духе непослушания?
   В: Непослушания? Представьте вот такой случай, Лейси. Положим, что есть
некий молодой человек  вашего  ремесла,  оказавший  недюжинные  таланты  и
способности  и  имеющий  впереди  блестящую  будущность  -  не  только  на
подмостках, но и во всем, включая сердечные дела. И вдруг он, из  каких-то
неведомых понятий и побуждений, о коих не изволит даже объясниться, решает
презреть  все  дары,  которые  со  всей  очевидностью  предназначало   ему
Провидение. Ему нет дела до  надежд,  что  полагали  на  него  домашние  и
друзья, до их просьб и увещеваний. Просто ли это  непослушание,  Лейси?  У
меня на родине чернь  сложила  поговорку  о  людях,  обуреваемых  подобным
мятежным духом: "Не  иначе  его  черт  в  колыбели  укачивал".  Тем  самым
делается намек, что виною сему пороку  не  столько  сам  человек,  сколько
злосчастная игра  природы.  Мистеру  Б.  было  дано  все  -  кроме  умения
радоваться своей как будто бы счастливой  доле.  Человек,  с  которым  вас
свела судьба, - не какой-нибудь худородный зеленый вертопрах. Впрочем, вы,
верно, и сами догадались. Но довольно, а то я уж и так  слишком  дал  волю
языку. Благодарствую за показания, Лейси, и смею думать, расстаемся  мы  с
большей приязнью,  нежели  чем  встретились.  Сами  видите,  и  мне  порою
случается прибегать к актерству, да только для иных причин.

   Jurat die annoque praedicto coram me.
   Генри Аскью.

   * * *

   Линкольнз-инн, августа 27 дня.
   Милостивый государь Ваше Сиятельство.
   Приложенные к сему посланию для  ознакомления  В.Сиятельства  протоколы
говорят сами за себя, и я не преминул  взять  нужные  меры;  какие  -  Вы,
В.Сиятельство, должно быть, догадываетесь. Посланные мною люди уже на пути
в Уэльс. Если мошенник Джонс в самом деле обретается в родных краях, то  в
скорейшем времени, без сомнения, будет сыскан. Нюх подсказывает  мне,  что
Лейси не лжет и его рассказ заслуживает доверия, хоть сам он  и  доверился
тому, кто этого не заслуживал. Как бы  ни  надувался  он,  желая  поразить
отменным воспитанием и представить из себя важную особу,  душою  он  сущий
младенец, как и все  люди,  избравшие  то  же  поприще.  Он,  если  угодно
В.Сиятельству, простофиля, но уж никак не  злодей  и  до  лжесвидетельства
себя не допустит. Что же до сводни Клейборнихи, то,  будь  на  этом  свете
справедливость, с бессовестной твари следовало бы  спустить  три  шкуры  и
сослать ее в колонии до скончания дней. Виселица для  нее  слишком  легкая
расплата.
   Нынче утром я наведался к лорду Б. и, предъявив  письмо  В.Сиятельства,
уведомил о данных мне полномочиях, а засим изложил обстоятельства, каковые
меня к нему привели. Он отозвался незнанием оных и прибавил, что  до  сего
дня считал Его Милость пребывающим за границею. Касательно происшедшего  в
борделе он признался, что имел в том соучастие; о девице же  полагал,  что
она отбыла вместе с Его Милостью для доставления  ему  утех.  Я  спрашивал
лорда Б., не  закрадывалось  ли  ему  когда-либо  сомнение  в  искренности
изъявляемых Его Милостью намерений, и он ответствовал, что Его Милость  не
раз заводил разговор о своей поездке в Европу, отчего лорд Б. и был в этом
убежден.
   В ответах на дальнейшие вопросы лорд Б. показал, что, хотя по выходе из
Кембриджа он видался с Его  Милостью  лишь  от  случая  к  случаю,  однако
знакомство с ним почитал за честь и, когда тот появлялся в городе, рад был
восстановить узы дружества. В последний свой приезд Его Милость неожиданно
стал домогаться, чтобы лорд Б. сводил его в бордель  Клейборнихи,  каковую
просьбу милорд нашел необычною, ибо доселе думал, что Его Милость неуязвим
для плотских соблазнов - более того, вовсе равнодушен к женскому полу:  он
даже не был женат; теперь же он явно исполнился желания (ipsissima  verba)
[по его  собственному  выражению  (лат.)]  нагнать  упущенное.  (Не  стану
смущать В.Сиятельство  упоминанием  некоторых  выражений,  в  которых  Его
Милость высказал это желание лорду В., понеже,  по  моему  разумению,  Его
Милость  с  их  помощью  намеревался  поярче  изобразить   свое   показное
распутство и поглубже запрятать подлинный свой умысел.)
   Лорд Б. рассказал также, что это он присоветовал Его Милости обратиться
к услугам известной нам женщины, каковыми услугами сам он уже имел  случай
пользоваться и мог ручаться за ее сноровку и  приятность.  Далее  лорд  Б.
употребил некое  охальное  выражение,  которое  я  не  осмелюсь  повторить
В.Сиятельству, разумея  под  сим,  что  другой  такой  мастерицы  блудного
промысла не сыскать в  целом  Лондоне.  Я  пожелал  узнать,  чем  она  так
приманчива кроме своей срамной хватки, и лорд  Б.  ответствовал,  что  она
пленяет не каким-то особым остроумием или прелестью  речей,  ибо  речь  ее
скупа и незатейлива - чем она берет, так это стыдливостью, что в обществе,
где в обычае  бесстыдство,  есть  вещь  небывалая.  Он  знавал  не  одного
развратника, который, не поверив слухам, приступал к ней без стеснения,  а
уходил присмиревшим. Поскольку же у завзятых распутников в цене те  девки,
что лишь недавно пошли в ремесло, нынче иные считают, что это кушанье  уже
с душком. Со всем тем лорд Б. рассудил, что  Его  Милости,  как  человеку,
делающему первые шаги на поприще любострастия,  она  подойдет  как  никто,
отчего он и указал ему на эту именно девицу - недаром в одном непристойном
подражании Тациту, которое ему довелось  прочесть  накануне,  о  ней  было
сказано:  meretricum  regina  initiarum  lenis   [ты,   царица   разврата,
начинающих пленяешь (лат.)].
   Далее я спросил лорда Б., не изъявлял  ли  Его  Милость  после  первого
свидания с девицею своего о ней  мнения,  а  если  изъявлял,  то  в  каких
выражениях. Он припомнил, что, как доказывает воспоследовавший  на  другой
день разговор, Его Милость остался ею весьма доволен и даже заметил,  что,
вздумай он завести особу для собственного услаждения, к  которой,  однако,
не было бы нужды привязываться всей душою, лучше  этой  ему  не  найти.  В
другом разговоре, происшедшем шесть или  семь  дней  спустя,  Его  Милость
признался, что не прочь сманить девицу  у  Клейборнихи,  дабы  иметь  себе
забаву на время пребывания  в  Париже,  и  уже  начал  изобретать  к  тому
средство, прикидывать, во что это ему станет, et cetera; тот же (лорд  Б.)
уверил его, что исполнить задуманное возможно - однако  при  условии,  что
вслед за тем Его Милость поспешит отъездом во Францию,  дабы  Клейборниха,
покуда девица еще в Лондоне, не успела поднять шум и наделать бед.
   В скором времени (по прошествии трех или  четырех  дней)  Его  Милость,
навестив лорда Б., объявил, что дело стало лишь за тем,  чтобы  заручиться
согласием девки, которая, хоть и имела к тому охоту, однако не  могла  без
страха помыслить о ярости хозяйки в случае, если все  откроется,  и  страх
этот не могли рассеять ни щедроты Его Милости, которыми он тщился склонить
ее  к  побегу,  ни  обещания  о  заступничестве.  Девица   твердила,   что
Клейборниха бережет ее пуще глаза, а с теми, кто дерзает подобным  образом
уйти из-под ее смотрения, расправляется  нещадно.  Когда  же  Его  Милость
поведет дело тонко,  потолкует  с  Клейборнихой  в  открытую  и,  выставив
убедительный предлог, наймет девицу для услуг на стороне  (об  отъезде  во
Францию лучше умолчать, потому что сводня не согласится), тогда  девица  с
охотою исполнит его желание, а иначе путешествие может ей дорого обойтись.
   Выслушав Его Милость, лорд Б. посоветовал ему, когда он  в  самом  деле
ищет заполучить эту девицу, внять ее словам, хотя сей способ  и  потребует
больших расходов; опасения девицы не  вовсе  лишены  оснований,  ибо  всем
известно, что ни одна  сводня  не  даст  потачки  отбившейся  шлюхе,  дабы
удержать от подобных проступков остальных. Замысел же сей хорош еще и тем,
что, когда по прошествии времени девица Его Милости прискучит, ее  недолго
отослать назад, оставив всех в убеждении, что она далеко и не отлучалась.
   Я выказал большую настойчивость в расспросах, и лорд  Б.  признал,  что
это он помог Его  Милости  сочинить  небылицу,  посредством  коей  удалось
одурачить  Клейборниху,  а  когда   эта   ведьма   потребовала   от   него
подтверждений, он, как та и жаловалась, не преминул их  дать;  однако,  по
его убеждению, кто промышляет грехом, того не грех и обмануть.
   Я не сомневаюсь, что Вы, В.Сиятельство, довольно осведомлены о душевных
качествах лорда Б., чтобы судить,  какую  цену  имеют  его  показания,  не
скрепленные присягою. Осмелюсь лишь заметить, что во все время нашей с ним
беседы  я  не  имел  повода  заподозрить   его   в   сокрытии   каких-либо
обстоятельств и,  как  это  ни  горько,  из  рассказа  его  явствует,  что
благородный лорд в этой истории сыграл роль куда как неблагородную.
   Напоследок я рассудил за нужное узнать у лорда Б., не сказывал  ли  Его
Милость, в каких чувствах он пребывает к своему высокородному батюшке, чей
гнев - гнев, без сомнения, заслуженный и праведный -  он  посмел  на  себя
навлечь. Приводя здесь ответ лорда Б., осмелюсь  напомнить  В.Сиятельству,
что я дерзнул сделать сей вопрос лишь во исполнение Вашего наказа. Лорд Б.
ответствовал, что до возобновления их знакомства до него  доходили  слухи,
что Его Милость воспалился против  родителя  великой  злобою,  однако  при
встрече лорд  Б.,  к  удивлению  своему,  заметил,  что  Его  Милость,  по
видимости, не только не ропщет на свою участь, но едва ли не готов  с  нею
смириться. При другой оказии,  в  беседе  более  задушевной,  Его  Милость
открыл, что не почитает себя за  родного  сына  В.Сиятельства,  ибо  люди,
подобные его отцу,  ему  все  равно  как  чужие  и  лучше  уж  он  лишится
герцогского  достоинства,  нежели   чем   признает   В.Сиятельство   своим
родителем. Употреблял он и совсем уж непочтительные выражения,  тем  более
предосудительные, что Его Милость  при  сем  разговоре  не  был  подвержен
опьянению, а, напротив, находился в трезвом рассудке и произносил их не  в
запальчивости, но вполне владея собою, и при этом отзывался об отце как  о
каком-нибудь турецком паше или ином восточном деспоте,  лютость  коего  он
обречен претерпевать.  Лорд  Б.  предположил,  что  нынешнее  желание  Его
Милости  явить  свету  свое  распутство  происходит   как   раз   от   его
злоухищренной враждебности к столь священной для каждого особе, как родной
отец; впрочем, как бы желая несколько смягчить вину Его Милости,  лорд  Б.
присовокупил, что разговор велся меж четырех глаз (когда они прогуливались
по Мэллу [улица в центральной  части  Лондона,  ведущая  от  Букингемского
дворца; в XVIII в. - излюбленное место для прогулок у знати]  подальше  от
толпы) - в обществе Его Милость таких речей никогда себе  не  позволял.  В
оправдание же себе лорд Б. поведал, что подарил Его Милость советом  (как,
должно быть, известно В.Сиятельству, лорд Б. в последние годы жизни своего
батюшки не ладил с этим почтенным джентльменом) довериться его опытности и
побороть неприязнь к отцу, предоставив рассудить их времени,  ибо  так  уж
устроен свет, что оно всегда принимает сторону сына; к тому же, буде на то
воля Божья, они в один прекрасный день и сами сделаются отцами. С этим Его
Милость хоть и нехотя, но согласился, и больше они до  этого  предмета  не
касались.
   Мне велено передать В.Сиятельству глубочайшие сожаления лорда Б. о том,
что дело приняло столь неожиданный поворот, и уверения в том, что истинные
намерения  Его  Милости  и  нынешнее  его  местонахождение  ему  столь  же
неведомы, как и  В.Сиятельству.  Он  также  просит  покорнейше  принять  в
уважение, что, видя решимость, с какой Его Милость  стремится  ступить  на
стезю  наслаждений,  и  памятуя  о  всем  известной  опасности  подхватить
французскую заразу от тамошних шлюх, милорд не только не стал отговаривать
Его Милость от задуманного им (мнимого) предприятия, но,  напротив,  почел
за благо оказать ему в том вспомоществование; что он дал Его Милости слово
свято сохранить его тайну и в случае нужды найти  средство  замкнуть  уста
взбешенной Клейборнихе, каковое обещание он выполнил и  намерен  выполнять
впредь. Наконец, он настоятельно просит В.Сиятельство, как скоро  появится
новая надобность в его помощи, не обинуясь, к нему за тем обращаться.
   Вашего Сиятельства всенижайший и всепокорнейший слуга
   Генри Аскью.


   Линкольнз-инн, сентябрь 8 дня.
   Милостивый государь Ваше Сиятельство.
   Пишу в поздний час и в великой спешке, дабы без  дальних  отлагательств
сообщить известие, которое только что принес мой канцелярист Тюдор.  Джонс
найден - причем с легкостью, какая мне и не чаялась - и  уже  доставлен  в
Лондон. Его привезли два часа тому назад  и  приставили  к  нему  надежную
охрану. Завтра учиню мошеннику допрос.
   К вящему нашему счастью, мои люди наткнулись на него  в  Кардиффе,  где
они остановились по пути в Суонси. Они передают, что  Джонс  гулял  в  том
самом трактире, в коем они расположились на ночлег, и, вернее  всего,  они
так бы его и упустили, не случись им дослышать, как кто-то назвал его имя;
тогда, приглядевшись и прислушавшись,  они  смекнули,  что  им  улыбнулась
удача. На первых порах Джонс во всем  запирался,  но  мой  канцелярист  не
отставал; тогда он попытался удрать, но не тут-то было; тогда он  возопил,
что его задержали без вины, но когда  канцелярист  на  это  предложил  ему
засвидетельствовать свою невиновность перед кардиффским  судом,  он  запел
другую песню. С тех пор с ним никто в разговоры не вступает  и  не  желает
слушать его объяснений, отчего, как доносит мой человек,  он  пребывает  в
унынии и тревоге и, по выражению того же человека, изрядно  спекся,  впору
на стол подавать, что я и не замедлю  исполнить  -  в  этом  В.Сиятельство
может на меня положиться.
   Да будет мне позволено не высказывать здесь своего суждения  касательно
праведного отцовского негодования, которое В.Сиятельство изволили выразить
в своем последнем послании, ибо В.Сиятельству и без того, смею  надеяться,
ведомо, что я уже не знаю, что и думать о  Его  Милости  и  чего  от  него
ожидать. Quantum mutatus  ab  illo!  [Как  изменился  он  по  сравнению  с
прежним! (лат.)] Но я не упущу  употребить  все  средства  к  тому,  чтобы
пролить свет на это наидосаднейшее происшествие.
   Вашего Сиятельства всепокорнейший и все