: Вы почерпнули свое учение из Библии?
   О: "Если кто не родится свыше, не может увидеть Царствие Божие"  [речь,
по-видимому, идет о фрагменте из Послания к Галатам Святого Апостола Павла
(2, 12), который в русском Синодальном  переводе  читается  так:  "А  если
закон оправдание, то  Христос  напрасно  умер";  соответствующее  место  в
Библии  короля  Якова  (перевод,  который  признан  англиканской  церковью
каноническим) может быть буквально  переведено  на  русский  как  "Христос
мертв" (т.е. в настоящее время)]. Писание - изрядный свидетель  и  кладезь
мудрости: но есть и кроме него. Так у нас сказывают.
   В: Как "кроме него"? Не есть ли оно святая и непреложная истина?
   О: У нас сказывают, Библию писали люди праведные  и  святые  и,  по  их
суждению, ни в чем от правды не уклонились: как разумели, так и писали. Но
не все в их рассказах стоит вероятия. Это ведь не больше как слова, придет
срок - слова изветшают. Господь не  видел  нужды  прибегать  к  письму,  и
Библия не есть последний Его завет. Сказать же: "Он мертв" [Ин:  3,  3]  -
это ничто, как мерзкая ересь,  насаждаемая  антихристом,  чтобы  грешникам
покойнее было грешить. Нет, Он не мертв, жив Он и все видит, и  пришествие
Его близко.
   В: Я слыхал, вы не верите в Святую Троицу?
   О: Что природа Ее сплошь мужская и нету в ней женского начала - в такое
не верим.
   В: И Христос может  явиться  в  женском  обличье?  Правда  ли,  что  вы
возглашаете таковое богохульное измышление?
   О: Что тут богохульного? Первейший и  величайший  грех  -  совокупление
Адама и Евы, и грех этот поровну на  них  обоих.  От  чресл  их  произошли
мужчина и  женщина;  оба  могут  обрести  спасение,  оба  могут  послужить
спасению и мужчин и женщин. Оба  могут  сделаться  подобием  Христовым.  И
сделаются.
   В: Верите ли, что Он уже сошел с небес и тайно показывается в мире сем?
   О: Иисус не тайна. А правда ли то, что ты сказал, суди  по  делам  мира
сего. Если бы Он подлинно показывался, не был бы этот свет таков, каков он
есть: всюду слепота и разврат.
   В: Что имеете сообщить про Святую Матерь Премудрость?
   О: Кто это такая?
   В: Разве не прилагаете вы такое название к Духу Святому?
   О: Нет.
   В: Ну, не сами, так от других-то слыхали?
   О: Никогда.
   В: А чтобы небеса, жизнь вечную именовали "Вечный Июнь"?
   О: Накупил ты, сударь, яиц, что половина тухлые. В  небесах  одна  пора
другую не сменяет. Хоть июнем назови,  хоть  другим  месяцем  -  там  этих
различий не знают.
   В: Вы отрекаетесь от всех плотских утех?
   О: Плотская природа - обитель антихриста, мы в нее не вступаем. И от уз
его нам спасение одно: целомудрие. Вот как у нас  сказывают.  И  стараются
сколько возможно жить по этому правилу.
   В: Теперь последнее. Правда ли, что  по  вашему  учению  плоть  истинно
верующих не уничтожается смертью?
   О: Всякая плоть тленна, имеешь ли ты в себе  свет,  нет  ли.  Один  дух
воскреснет.
   В: Это лишь ваши мнения или их исповедуют  и  прочие,  объявившие  себя
"французскими пророками"?
   О: Изволь разбираться сам. Прочти про Миссона, про Элайеса Мариона. Про
Томаса Имса, тридцать лет как в бозе почившего.  Также  про  сэра  Ричарда
Балкли. А то еще повыспроси доброго моего приятеля Джона Лейси, который по
сию пору живет в этом графстве. Старый уже, семидесяти двух лет  от  роду.
Он начал свидетельствовать истину много раньше меня.
   В: Хорошо, поговорим о предмете самонужнейшей для меня  надобности.  Вы
твердо убеждены, что Ребекка Ли исповедует ту же веру, что и поименованные
вами особы?
   О: Да.
   В: Не приняла ли она ее в угодность своему отцу, супругу либо  обоим  -
как водится не только у ваших единоверцев?
   О: Нет. Она обратилась в нашу веру по  доброй  воле.  Я  после  сам  ее
расспрашивал. И супруга моя - она Ребекку понимает лучше моего.
   В: Известно ли вам ее прошлое  -  что  в  Лондоне  она  была  публичной
девкой?
   О: Она покаялась.
   В: Спрашиваю вновь: сведомы ли вы о ее прошлой жизни?
   О: Я говорил об этом с братьями, а моя супруга с  сестрами,  и  все  мы
уповаем, что ей будет даровано прощение.
   В: Всего лишь уповаете?
   О: Один Иисус на Страшном Суде может решать, кто заслуживает спасения.
   В: Вы полагаете, она от души раскаялась в прежних грехах?
   О: Да, столь искренно, сколько нужно для спасения.
   В: Попросту сказать, крепко набралась ваших верований и теперь дерзко в
них упорствует?
   О: На это отвечать не стану. Я пришел с миром.
   В: Вы как будто и от квакеров отвратились из-за споров о мире? При том,
что были квакером от самого рождения.
   О: От самого рождения был я другом истины, таким и в  могилу  сойду.  И
мыслю, благодарение Богу, не как они: я за слово  Христово  в  бой.  И  не
стану я по их нынешнему обычаю мирволить врагам Христовым. Если кто из них
в делах духовных станет делать мне утеснения, должно и  мне  отвечать  тем
же.
   В: Верно ли, что здешние квакеры  отлучили  вас  от  своего  молельного
дома?
   О: Мне туда ходить не возбраняют, но только если я  буду  там  молчать.
Все равно что позволить человеку гулять где угодно,  но  не  иначе  как  в
оковах. Ради владыки моего Иисуса Христа не бывать тому.
   В: Верно ли, что два  года  тому  они  силой  прогнали  вас  со  своего
собрания?
   О: Я было хотел пророчествовать Его пришествие, но им мои  речи  не  по
нраву. И слушать не стали.
   В: Говорили вы,  что  людям  вам  подобным,  кого  мните  вы  истинными
христианами, считаться с мирскими властями не пристало? И что сами  власти
мирские суть наиочевиднейший пример нечестия,  которое  навлечет  на  этот
свет погибель?
   О: Я говорил, не пристало считаться с  мирскими  властями  лишь  тогда,
когда они велят поступать или клясться против нашей  совести.  Противиться
же им в иных случаях я не призывал. Когда так, разве пришел бы я  сюда  по
твоему требованию?
   В: Я слышал, будто вы желали бы обратить все богатства  и  имущество  в
общее имение и возглашали это открыто.
   О: Я пророчествовал, что таков будет порядок у тех, кто спасется, когда
свершится отмщение Господне, а не предлагал установить его немедля.
   В: И вы положительно утверждаете, что таковое  установление  переменило
бы мир к лучшему?
   О:  Положительно  утверждаю,  что  это  установление  переменит  мир  к
лучшему. И по изволению Божиему будет так.
   В: Это через переворот-то мир сделается лучше?
   О: Сам Христос учинил переворот. Мы имеем верное ручательство.
   В: Мятежи и смуты умышляете?
   О: Докажи. Нету таких доказательств.
   В: Сколько же вас, "французских пророков", в этих краях?
   О: Человек сорок - пятьдесят. В Болтоне, откуда я родом, тоже  имеются.
И в Лондоне горстка.
   В: Всего-то и войска?
   О: По капельке море, по зернышку ворох. За Христом вначале шло меньше.
   В: Не оттого ли и воздерживаетесь  вы  произвести  возмущение,  что  не
имеете довольно сил одержать верх, а  будь  вас  больше,  вы  бы  подлинно
встали мятежом?
   О: Нет, господин законник, меня лукавыми "если бы да кабы" в  силки  не
заманишь. В мирских делах мы  мирских  законов  не  преступаем  и  никаких
сокрушений людям не причиняем, разве что их совести. Правду  говоришь,  мы
умышляем мятеж - против греха: против греха обнажим мы меч. А  это  деяние
душеспасительное, ни одним законом не запрещенное. Но и  когда  силы  наши
умножатся, мирскому бунту не бывать, ибо  все  увидят,  что  мы  живем  во
Христе, и придут к нам своей волей. И станет на земле мир  и  в  человеках
благоволение [слова из песни ангелов, возвестивших пастухам в  Вифлееме  о
рождении Иисуса Христа (Лука, 2, 14)].
   В: Закон велит повиноваться господствующей церкви и  ее  пастырям,  так
или нет?
   О: Так. Но ведь и Римская церковь некогда имела у нас господство.
   В: Господствующая протестантская церковь нашего  королевства  столь  же
порочна и растленна, как и Римская? Вы это разумеете?
   О: Я разумею, что всякая церковь есть собрание  людей.  Всякий  человек
есть плоть, а плоть по природе своей тленна. Говорить  же,  будто  все  до
единого в господствующей церкви люди растленные, я и не помышлял. Читал ли
ты "Строгое увещание"? Вот ведь сочинитель его  Уильям  Лоу  [Лоу,  Уильям
(1686-1761) - англиканский священник и богослов, автор  трактата  "Строгое
увещание о праведной и святой жизни"], из числа ваших пастырей, - не скажу
чтобы дурной человек. Мало кто еще из вашей  церкви  с  ним  сравнится:  к
свету Христову слепы, как кроты.
   В: Иными словами, недостойны своего сана? Такие речи - прямой призыв  к
бунту против нашего духовенства. В такие-то заблуждения вдались,  такой-то
нетерпимостью воспылали и предки наши в прошлом столетии [намек на события
Английской революции]. Не доведут  вас  эти  рассуждения  до  добра.  Сама
история тому порукой.
   О: И от твоих рассуждений добра не будет, коль скоро ты людей негодных,
слепцов объявляешь достойными сана за одно то, что  они  этот  сан  носят.
Этак и дьявол у тебя выйдет благим и достойным. Мяса,  поди,  у  негодного
мясника покупать не станешь и  к  человеку  моего  ремесла,  который  шьет
скверно, тоже не пойдешь,  а  не  мерзишься  слушать,  как  предают  слово
Христово,  как  перечеканивают  его  чеканом  фальшивомонетчика.  Прицепит
беззаконник к воротничку ленточки, а  к  имени  своему  собачий  хвост  из
буковок - ты  его  и  числишь  в  достойных  [один  из  атрибутов  костюма
англиканского  священника  -  две  белые  полотняные   полоски,   которыми
заканчивается воротник; при упоминании имени священника  на  письме  рядом
ставилось сокращение, обозначающее его ученое звание и форму  титулования,
отсюда - "собачий хвост из буковок"]. А что пьет, блудит, ни в чем себе не
отказывает, тебе и нужды нет.
   В: Так-то вы учиняете мир и в человеках благоволение? Придется  довести
это до мистера Фотерингея.
   О: Так-то ты не желаешь затевать споры о моих верованиях? Что ж, пускай
послушает да вразумится.
   В: Довольно. Мне желательно узнать следующее. Не случалось  ли  Ребекке
Ли пророчествовать у вас в собраниях?
   О: Нет.
   В: Не объявляла ли она, будь то в приватной беседе или во всеуслышание,
что же подвигло ее вернуться на путь благочестия?
   О: Рассказала лишь, что тяжко  грешила  и  душа  ее  уязвлена  жестоким
стыдом за прошлую жизнь.
   В: Не называла ли она какого-либо происшествия, которое сделало  в  ней
такую перемену?
   О: Нет.
   В: А время либо место оного?
   О: Нет.
   В: А иных особ, бывших с ней при этой оказии, буде такие имелись?
   О: Нет.
   В: Верно ли?
   О: Она, как ей и подобает, блюдет смирение. И живет во Христе. Или чает
жить во Христе.
   В: Как, только еще чает?  Разве  она  не  довольно  еще  в  вашей  вере
утвердилась?
   О: Она еще не имела побуждения к пророчеству. Дар  этот  усвояется  нам
благодатью Христовой, о ниспослании которой мы молимся.
   В: Это чтобы и девица гремела пустыми словесами вместе  с  отборнейшими
из вашей братии?
   О: Чтобы и ей было дано говорить славным  языком  внутреннего  света  и
возглашать его, подобно жене моей и прочим.
   В: Пока же она показывает себя к этому неспособной?
   О: Пока вот не пророчествовала.
   В: Не оттого ли, что она перед вами лукавит?
   О: Зачем бы ей лукавить?
   В: Чтобы, оставаясь прежней в душе, уверить вас, будто переменилась.
   О: Нынче она живет для Христа в надежде через  то  прийти  к  жизни  во
Христе. Их с мужем нужда заела, достатков у них - что травы на камне. Всех
его  заработков  едва  хватает  на  прожиток.  Так  какая  же  ей  корысть
лукавством обрекать себя на нищету, когда  она  могла  бы  жить  иначе,  в
роскошестве и разврате, как и живала некогда в твоем Вавилоне?
   В: Оказываете ли вы им вспоможение?
   О: Когда имею чем. Братья и сестры во Христе их тоже не забывают.
   В: Это им лишь  изъявляют  такое  милосердие  либо  всякому,  терпящему
нужду?
   О:  Всякому.  Ибо  заповедано  Джорджем  Фоксом  и  первыми  блаженными
братьями: прежде чем внидет в душу свет истины, надлежит достойным образом
одеть и напитать  вместилище  души.  И  вот  почему  так  заповедано:  они
усматривали вокруг неисчислимое множество людей, пребывающих в  нищете,  в
состоянии ничтожнее скотского; и видели других -  тех,  кому  можно  бы  и
должно подать помощь страждущим, потому что богатство их много больше, чем
нужно для удовольствования себя и своих домашних в одежде и пропитании, но
они от скаредности и суетного себялюбия никому не помогают. И  еще  видели
они, что немилосердие это  смрадом  падали  достигает  до  Господа  нашего
Иисуса Христа и послужит слепцам к погибели. По-твоему, мы мятежники - что
ж, пускай. Это и есть наш мятеж, и даяние свое мы почитаем стократ  благим
и братским, лучшим подражанием  истинному  благодеянию  Христову.  И  если
по-твоему мы мятежники, тогда и Он у тебя выходит мятежник.
   В: Христос - иное дело! Он давал из сострадания, вы же своими подачками
подбиваете людей малоискушенных отвращаться от подобающего им состояния.
   О: Голодать и носить рубище - это им подобает? Прошелся бы  ты  по  той
улице, где живет сестра наша Ребекка. Оглядись вокруг,  или  у  тебя  глаз
нет?
   В: Как не быть. И глаза мои удостоверяют, что в вашем убогом  городишке
она имеет и стол и кров и надежно схоронилась за вашими серыми юбками.
   О: Изрядно схоронилась, коли ты ее нашел.
   В: Ее искали много месяцев.
   О: Взгляни: вот гинея. Выручил не дальше как вчера за два камзола своей
работы. Приложи к ней еще гинею от своих щедрот, и  я  отдам  их  людям  с
Тоуд-лейн - тем, кто, по  твоему  разумению,  пребывает  в  подобающем  им
состоянии, а живет впроголодь, хуже нищих. Что,  не  желаешь?  Такого  ты,
сударь, худого мнения о делах милосердия?
   В: О тех, что пойдут прахом в первом же кабаке, - подлинно худого.
   О: Как и о дне грядущем. Вон ты какой осмотрительный.  Послушай,  разве
Иисус Христос не отдал за тебя то, что ценой много превосходит одну гинею?
Вообрази же, что и Он взял бы ту же осмотрительность и  сказал  себе:  "Я,
пожалуй, этого человека искупать не стану. Он слаб: Я за него кровь отдам,
а старания Мои пойдут прахом в первом же кабаке".
   В: Вы забываетесь! Оставьте свои дерзости при себе.
   О: А ты - свою гинею. Мы и квиты.
   В: О девице есть подозрение, что она повинна в страшном преступлении.
   О: Что родилась Евой - вот единственное ее  преступление.  Ты  не  хуже
моего знаешь.
   В: Знаю, что она почти наверняка большая лгунья.
   О: Да полно тебе. Я ведь слыхал, какая о  тебе  слава.  Ты,  сказывают,
человек справедливый и только что, исполняя хозяйское препоручение, берешь
на себя строгость. Доброй славе обо мне ты веры не даешь - воля  твоя,  не
привыкать. Ты задумал сокрушить меня и единоверцев  моих  сводом  законов.
Претолстая книжища, точно из железа выкованная, - на  тот  предмет,  чтобы
люди богатые имели чем отгородиться от бедных. Но какие бы ковы ты  против
нас ни строил, тебе нас не сломить - ни во веки веков. Хоть  жезлами  бей:
жезлы твои что цеп, лучше будет умолот. Вот я тебе расскажу случай с  моим
отцом. Было это в восемьдесят пятом году, в год мятежа Монмута - в тот год
я как раз появился на свет.  Отец  мой,  благодарение  Богу,  был  "другом
истины", а стал он им от самой той поры, как познакомился  в  Суортмуре  с
Джорджем Фоксом - первым из увидевших свет -  и  с  женой  его.  Как-то  в
Болтоне отца обвинили в мошенничестве и упекли в тюрьму.  Там  ему  сделал
посещение некий мистер Кромптон - магистрат, приехавший его судить. Пришел
он к отцу и взялся его увещевать и убеждать,  чтобы  он  оставил  общество
"друзей". Но отец явил твердость и в таких сильных  словах  изобразил  ему
свою веру, что под конец магистрат уже поколебался в своей и  на  прощание
имел с ним разговор не для чужих  ушей  и  сказал  так:  в  мире  сем  два
правосудия, перед лицом одного - Божиего - отец кругом невиновен,  и  лишь
второе - человеческое - видит на нем  вину.  А  три  года  спустя  с  этим
магистратом приключилась громкая история: он сложил  с  себя  должность  и
подался к нам, хоть от этого много в рассуждении мирских благ  потерял.  А
как увидал среди братьев моего отца, то приветствовал его такими  словами:
"Теперь, друг, твой черед судить меня, ибо я ткал негоже. Теперь  понимаю:
правосудие без света - что основа без утка, доброй ткани из нее не будет".
   В: Счастье судейского сословия, что избавилось от такого.  Стране,  где
не видят различия между нарушением закона  и  грехом,  беды  не  миновать.
Преступление есть событие: было оно, не было ли - это  можно  доказать.  А
был ли грех - об этом судить лишь Богу.
   О: Слеп ты к истине.
   В: А ты слеп к иным мнениям и суждениям. Приравняй грех к  преступлению
- и воспоследует жестокое самовластие. Инквизиция у папистов  -  вот  тебе
самоочевиднейший пример.
   О: Вот-вот, кому и поминать инквизицию как не тебе, господин  законник.
"Мнения, суждения". Мнения чуть не всякий имеет. И все больше  относящиеся
до этой жизни, и все больше такие, чтобы удобнее грешить. А что до высшего
суда, где всякому будет названа вина его, - о нем мало кто размышляет. Вот
где ты увидишь, насколько грех страшнее нарушения  закона,  установленного
антихристом.
   В: Довольно. Ох и горазд же ты спорить.
   О: И дай-то Бог, не переменюсь, сколько буду оставаться христианином.
   В: Завтра чтоб ни ты, ни сектанты твои мне тут воду не мутили,  понятно
ли? Под окнами не торчать. И сдержи  свой  зловредный  нрав,  не  то  вмиг
позову мистера Фотерингея: ему  известно,  с  чем  я  сюда  прибыл  и  что
расследование мое законно и не для пустой причины. Ступай.

   * * *

   На другое утро Ребекку чуть свет приводят к мистеру Аскью в ту же самую
комнату. Комната эта - довольно просторное помещение - не  переоборудована
из спальни, а при необходимости превращается то в столовую, то  в  клубную
комнату, то в кабинет  для  беседы  с  глазу  на  глаз.  В  комнате  стоит
массивный стол с  пузатыми  ножками  во  вкусе  XVI  века:  Ребекку  и  ее
собеседника разделяют шесть футов полированного дуба.
   При появлении Ребекки происходит что-то непонятное: Аскью встает, точно
приветствуя знатную даму. Правда, полагающегося в таких случаях поклона он
не отвешивает, а ограничивается коротким кивком и машет  рукой  в  сторону
стула. На столе перед местом Ребекки стоит костяной  стакан  с  водой:  об
этой нужде, как видно, уже подумали.
   - Хорошо ли почивалось, сударыня? Позавтракали?
   - Да.
   - Вполне ли довольны своим жильем?
   - Да.
   - Можете сесть.
   Она присаживается, но стряпчий остается  стоять.  Он  поворачивается  к
Джону Тюдору, который тоже уселся за стол почти в самом  конце,  и  быстро
делает знак: "Начало беседы не записывать".
   - За вчерашнее хвалю. Правильно, что не дали потачки Уордли  и  супругу
своему в их злокозненном смутьянстве. Добрый пример.
   - Они ничего худого не умышляли.
   - Я держусь иных мыслей.  Ну  да  ладно,  мистрис  Ребекка.  В  чем  бы
вельможный родитель не отличался от отца незнатного, в  одном  их  чувства
схожи:  когда  дело  идет  об  утрате  сына.  В  такой  беде  всякий  отец
заслуживает нашего участия, не так ли?
   - Я рассказала все, что знаю.
   Аскью заглядывает в ее неподвижные глаза, в которых мелькают  удивление
и растерянность от происшедшей с ним перемены. Услышав ответ, он по своему
обыкновению чуть склоняет  набок  голову  в  парике,  словно  ожидает,  не
прибавит ли она еще чего-нибудь. Но Ребекка  молчит.  Аскью  становится  у
окна и задумчиво смотрит на площадь. Затем поворачивается к женщине:
   -  Нам,  законникам,  мистрис  Ребекка,  пристала  рачительность.   Нам
надлежит убирать свое жнивье чище, нежели чем  прочие  жнецы.  Для  нас  и
самомалейшее зернышко истины должно иметь неоценимую важность, тем паче  в
обстоятельствах, когда на истину недород. Мне желательно услышать  от  вас
еще нечто  о  предметах,  воспоминания  о  которых  м