дших сводных братьев.  Его  горько  разочарованная  маменька,
красивая и чувствительная дочь герцога Мофа  (его  имя  произносилось  как
"Миф") часами читала ему нотации по поводу его недостатков. Ннису было все
равно. Он обнюхал ее уши на  прощание  и,  радостный,  улетел  на  крыльях
своего позора в Госат, где провел три самых счастливых года в своей жизни,
изучая энтомологию пустыни. Его занятия были прерваны ужасным известием  о
том, что Наследный Принц погиб в нелепой катастрофе на воздушном  шаре,  и
что, в результате особенно успешной интриги, проведенной  его  матушкой  и
кланом Мофа (в произношении - Мифа)  он  назначен  следующим  наследником.
Ударившись в панику при мысли о такой перспективе, Ннис ринулся  назад,  в
Город Семи Сверкающих Колец, чтобы составить свой  заговор,  в  результате
которого он потерял бы титул наследника,  но  прибыл  туда  только,  чтобы
узнать, что Император полинял и впал в кому. Все было потеряно.
   На голограммах, изображавших коронацию, Мофы улыбались  -  ряд  красных
перекатывающихся  языков.  Ннис  Шестьдесят  Первый,  в  зеленой  парчовой
мантии, приличествующей его сану, выглядел так,  словно  присутствовал  на
похоронах.
   Как после выяснилось,  улыбки  Мофов  были  недолговечными.  Во  многих
сферах своей жизни Императоры ограничены, однако Ннис пришел к заключению,
что может по крайней мере  устроить  свою  семейную  жизнь  так,  как  ему
хочется. В результате  чего  Город  Семи  Сверкающих  Колец  объявил,  что
Королеве-матери будет построен новый  дворец  в  Госате,  где  она  станет
попечительницей Имперской Энтомологической Коллекции. Герцог Моф  вернулся
в Мофхольм, потерпев большие расходы на дорогие подарки для коронации.
   Ннис, по-видимому, сделал вывод, что, в  конце  концов,  есть  какой-то
смысл в том, чтобы быть Императором.
   В дальнейшем Ннис женился около двенадцати раз. Его гарем был невелик -
это вызывало некоторое  возмущение,  особенно  со  стороны  наследственных
врагов Мофов, желавших поквитаться, - но что вызвало настоящую бурю  среди
традиционалистов, - это факт, что Ннис отказывался зачать потомство.
   Императриц в Империи никогда  не  было;  традиция  предписывала,  чтобы
корона переходила к особам мужского пола. Традиция установилась до  времен
развитой генетической технологии, когда наследник мужского пола мог зачать
намного  больше   отпрысков,   чем   любая   Императрица.   В   результате
генотехнологии это требование устарело, но  нужда  в  императоре  мужского
пола осталась просто потому, что это была традиция,  а  традиция,  в  свою
очередь, была такой вещью, которую Хосейли никогда не подвергали сомнению.
   Ннис, однако, стремился отсрочить интриги из-за наследника на  возможно
более долгий срок. Своих насекомых он больше всего любил  пришпиленными  к
подушечке, и точно таким  же  образом  он  любил,  чтобы  в  его  домашнем
хозяйстве жизнь  текла  тихо  -  тихо  и  без  волнений.  Чтобы  она  была
предсказуемой, спокойной, академичной. Когда ему  предлагали  новую  жену,
первый его вопрос был - тихий ли у нее голос, второй -  публиковалась  она
или нет.
   Спокойствие он получил. На  целые  сорок  лет.  Зато,  когда,  наконец,
пришли волнения, они с лихвой возместили предшествовавшие десятилетия.
   Историки  вели  дебаты  по  вопросу  о  том,  могло  ли  эффективное  и
вдохновенное руководство столицы Империи предотвратить Восстание людей или
изменить его ход. Скорее всего, нет - курс Имперской политики  установился
еще до восшествия Нниса на престол, все министры были на своих  местах,  и
люди уже волновались. Если бы Ннис поднял голову  от  своей  коллекции  на
срок, достаточный,  чтобы  заметить,  что  у  него  неприятности,  он  мог
привлечь к ним внимание своих министров, а тем, в свою  очередь,  пришлось
бы приглядеться повнимательнее... да только в  обязанности  Императора  не
входило раздумывать о невероятных вещах, а восстание  с  успешным  исходом
как раз считалось просто невероятным.
   Ннис был первым императором Хосейли, проигравшим войну. ЗА ВСЮ ИСТОРИЮ.
Вообразите себе это.
   Если бы он покончил с собой, никто не стал бы его винить, а большинство
наградили бы его аплодисментами. По крайней мере, это показало бы, что  он
ценит свое положение. Но его присутствие было необходимо  для  поддержания
как Принципа Империи, так и мира. И, разумеется, следовать ему было некому
- об этом он позаботился.
   Но шок был все же слишком велик. Здоровье императора было подорвано,  и
он удалился в свой холодный гроб. Оттуда он  поддерживал  слабую  связь  с
делами и ритуалом. Он продолжал нести вахту в течение двух поколений,  как
солдат, по мере того, как медицинские процедуры, применявшиеся  для  того,
чтобы  не  дать  ему  умереть,  становились  все   более   изощренными   и
экстремальными, а его бразды правления Империей  -  все  более  слабыми  и
холодными.
   У него никогда не было наследников. Много лет  назад  министры  убедили
Императора  поместить  монаршее  семя   в   криогенное   хранилище.   Были
приготовлены три контейнера - впоследствии семя было в  них  помещено.  Но
война спутала все карты. Два контейнера были уничтожены, третий  исчез,  и
считалось,  что  он  погиб.  К  концу  войны  способность   Императора   к
продолжению рода понизилась настолько, что дальнейшие  попытки  в  том  же
роде не имели смысла. Нетрадиционные методы продолжения рода,  такие,  как
клонирование, были отвергнуты самим  Императором,  свято  придерживавшимся
традиции.
   Так он и лежал годами, погруженный в дрему в своем  ящике,  в  ожидании
освобождения, последнего упокоения и молчания. Раздумывая о  том,  что  же
пошло не так, где он мог поступить иначе.
   Размышляя, дадут ли ему когда-нибудь умереть.


   Лейтенант  Наварр  раскачивался  из  стороны  в  сторону  в  гамаке  и,
нахмурившись, смотрел на  телефонную  трубку.  Осматривая  дом  в  поисках
дальнейших следов ограбления, он обнаружил гамак в стенном шкафу дядюшки и
тут же повесил его между двумя деревьями на лужайке. Телефон,  который  он
всегда носил при себе, был пристегнут к  его  поясу.  Разведчики  Открытых
Морей Помпеи всегда были начеку. От хорошей связи часто зависит жизнь.
   Лейтенант вздремнул пару часов, его  сон  был  нарушен  двумя  птичками
яркой окраски, решившими поиграть в пятнашки в  листве  над  его  головой.
Затем Наварр решил позвонить Амалии Йенсен и рассказать ей  об  ограблении
во дворце его дядюшки; а  заодно  и  оказать  ей  любезность  в  ответ  на
вчерашний обед, пригласив ее в свою очередь  на  сегодня.  Однако  телефон
мисс Йенсен не отвечал - это было странно. Ни робота, ни автоответчика.  К
тому же Йенсен сообщила лейтенанту, что целый день будет дома.
   Все выглядело так, словно связь просто вышла из строя.
   Наварр повесил трубку, спустил ноги из  гамака  и  потянулся  за  своим
форменным камзолом и траурной накидкой. Он лично  доставит  послание.  При
мысли  об  Амалии  Йенсен  посреди  ее  благоухающего  цветника  лейтенант
улыбнулся.
   Он был так поглощен этим видением, шагая через лужайку,  оправляя  свой
камзол и призывая робота, чтобы тот зашнуровал его, что совершенно забыл о
том, что оставил телефон в гамаке. Телефон поблескивал серебром на солнце,
раскачиваясь взад-вперед от ветра.
   Одна из ярких птичек  слетела  вниз  и  опустилась  на  гамак.  Телефон
подмигнул ей. Птица схватила его лапками и взмыла в небо.


   Пресса выяснила,  что  прошедшим  вечером  Мейстрала  ожидали  в  отеле
Николь, - это был слух,  который  Роман  и  Николь  договорились  пустить,
ложный след, оставленный Романом, чтобы прикрыть Мейстрала. Информационные
шары  не  видели,  как  он  входил,  но  ведь  Мейстрал   славился   своей
неуловимостью. Николь отказалась от дальнейших обсуждений  этого  вопроса,
что только усилило разговоры и предположения.
   Николь знала, как раздувать  сплетни.  В  конце  концов,  это  была  ее
профессия.
   И вот теперь раздался телефонный звонок.
   - Дрейк Мейстрал, мэм.
   Николь оборудовала  свою  спальню  глубоким  мужским  голосом  Хосейли,
почтительным и исполненным уважения. Этот голос намеренно контрастировал с
резким женским голосом робота-дерматолога, тщательно накладывавшего на нее
косметику. Николь велела  дерматологу  убрать  свой  аппарат  и  приказала
комнате принять  звонок.  На  уровне  ее  глаз  появилось  голографическое
изображение головы Мейстрала в натуральную величину. Волосы выбивались  из
узла, в который они были стянуты. Вид у Мейстрала был невыспавшийся.
   - Привет, Мейстрал. Вечер был прибыльным?
   - Это был... интересный вечер, Николь. - Что-то в его голосе  заставило
Николь выпрямиться.
   - С тобой все в порядке, Дрейк?
   Он поколебался:
   - Да. Но я вынужден лишить себя твоего общества сегодня  за  завтраком.
Ты же знаешь, я не оставил бы тебя без сопровождающего, если бы на  то  не
было серьезных причин.
   "Вызов?" - подумала Николь. "Арест? Какая-то ловушка?"
   Она не слышала упоминаний о Мейстрале на видео, разве что в связи с  ее
собственным именем. Так что, каковы бы ни  были  его  проблемы,  они  были
частного характера.
   - Я могу чем-нибудь помочь?
   Улыбка Мейстрала была напряженной:
   - Очень любезно с твоей стороны предлагать помощь, но нет.
   - Все, что угодно, Мейстрал. Мы же друзья. Ты знаешь об этом.
   Он немного помедлил, прежде чем ответить:
   - Ты очень добра, но думаю, что нет. Тебе не следует в это ввязываться.
   Николь опустила подбородок на руку:
   - Стало быть, это серьезно.
   - Да, миледи. Серьезно.
   - Роман приглядывает за тобой?
   Мейстрал улыбнулся:
   - И очень хорошо. Спасибо.
   - Будь очень осторожен, Дрейк. Не наделай глупостей.
   - Не наделаю. - Он поднял бокал с шампанским к голографическому полю. -
Спасибо тебе за то, что поняла  меня.  Я  постараюсь  компенсировать  тебе
неудобства при нашей следующей встрече.
   Николь улыбнулась. Мейстрал всегда получал десять очков за стиль.
   - Ловлю тебя на слове, - сказала она.
   Глядя, как он отпил глоток  шампанского  из  бокала,  Николь  поняла  -
что-то в его поведении все еще  беспокоило  ее.  Он  потрясен,  неожиданно
сообразила  она.  По-настоящему  потрясен.  Шампанское   было   намеренной
попыткой вернуть самообладание и смекалку. Николь никогда  еще  не  видела
его в таком состоянии и, если бы не была с ним близко  знакома  в  течение
короткого периода, ни за что бы этого не заметила.
   - Дрейк, - внезапно сказала она, - позвони мне завтра.  Я  хочу  знать,
как у тебя дела.
   Мейстрал убрал бокал из поля зрения. Его взгляд ничего не выражал:
   - Спасибо, - отозвался он, - я польщен твоей заботой.
   Это было обычное замечание Мейстрала, но он  произнес  его  на  Высоком
Хосейли, в спряжении, относившемся к состоянию вселенной. Еще десять очков
за стиль, и все же дело было плохо.
   Николь оказалась ничуть не в лучшем положении - ее теперь  было  некому
сопровождать  на  светский  завтрак.  После  того,  как  голова  Мейстрала
исчезла, Николь с минуту поразмыслила, потом велела комнате набрать  номер
резиденции лейтенанта Наварра.
   Его не было дома. Автоответчик попросил оставить сообщение,  но  Николь
отказалась. Члены Диадемы говорили лично, либо не разговаривали вообще.
   Николь на мгновение задумалась, потом решила сослаться на  усталость  и
отказаться от завтрака. Она знала - пресса решит, что Мейстрал по-прежнему
у нее.
   Хорошо. Что бы ни происходило, Мейстралу не повредит,  если  все  будут
думать, что он не в том месте, где находится.


   Птичка с разноцветными крыльями в панике вылетела  из  гнезда,  услышав
чириканье телефона Наварра. Но телефон смолк, и после  минутного  раздумья
птица решила провести осторожную разведку.  Она  уселась  на  ветку,  так,
чтобы быть вне досягаемости телефона, и  посмотрела  вниз,  на  свой  дом,
озадаченно почесывая лапкой клюв.
   Телефон лежал  среди  сокровищ  птицы  -  осколков  мозаики,  блестящей
обертки от конфет, авторучки, нескольких разноцветных  камешков,  детского
колечка. Мысль о том, чтобы эта штука перехватила у нее трофеи,  была  для
птицы невыносима. Чертов предмет только притворялся неживым.
   Когда телефон снова зачирикал, птица в тревоге подняла крылья, но всего
лишь отступила на несколько шагов  вдоль  ветки.  Чириканье  продолжалось.
Беспокойство птицы улеглось, и она придвинулась ближе; в ее мозгу медленно
поднималось чувство торжества.
   Эта штука разговаривала! У  птицы  никогда  раньше  не  было  говорящих
сокровищ. Она растопырила перья и произнесла: - Ку-у-у!
   Телефон продолжал чирикать. Птица ответила ему. Наконец, в  Пеленг-Сити
страховой агент повесил трубку, и телефон замолчал.
   Птичка с яркими перьями вернулась в гнездо, радуясь новому другу.
   Материалистический подход к жизни,  как  могла  бы  засвидетельствовать
птичка с яркими перьями,  не  всегда  сопровождается  мещанством,  которое
приписывают  ему  его  противники.  Взять,  например,   радости,   которые
доставляет возможность окружать себя  предметами,  приносящими  комфорт  и
удовольствие, -  хорошими  винами,  произведениями  искусства,  книгами  в
кожаных переплетах, прекрасными средствами транспорта - и  человек  вполне
может послать весь мир подальше. Существуют и  худшие  способы  устраивать
жизнь, но только в тех случаях, когда материалистический импульс переходит
от  комфорта  к  принуждению,  он  становится  отвратительным.  Никому  не
требуется в хозяйстве больше одного дуршлага, и если кто-то задается целью
коллекционировать   платиновые   дуршлаги    с    ободками,    отделанными
бриллиантами, и донышком, разукрашенным аллегорическими рельефами,  причем
все это с единственной целью - выставляться перед соседями, в таком случае
наблюдатель может  смело  сделать  вывод  о  том,  что  материалистический
импульс вышел из-под контроля.
   Признанное воровство основывается на материализме, но без  мещанства  и
обывательщины. Человек ищет совершенный предмет, лучший из предметов своей
категории, самый редкий  и  поразительный,  а  потом  своими  собственными
усилиями отваживается завладеть им. Таким  образом,  вульгарная  кража  со
взломом превращается в приключение в стиле эстетического романтизма. Сотню
лет назад  Ральф  Эдверс  узрел  Черепок  Элтдауна  и  понял,  что  должен
завладеть им, что ему не будет  покоя,  пока  он  не  положит  черепок  на
ладонь, не увидит, как его темные отблески  пляшут  в  свете  его  камина.
Неудивительно, что он потратил полжизни на попытки его украсть  -  не  для
того, чтобы продать, но чтобы оставить его себе, ради собственной  славной
персоны, - и наконец, истратив в погоне за Черепком все заработанные им за
целую жизнь воровством деньги, зажав его в руках и зная, что  Черепок  уже
принадлежит ему, он окончил жизнь самоубийством, прижав Черепок  к  груди,
предпочтя покончить с собой, чем увидеть, как Имперское управление доходов
продаст Черепок, чтобы уплатить налоги. Кто станет его осуждать? Он был  в
первую очередь романтиком, а потом уже - материалистом.
   Но можно быть материалистом и при этом необязательно прыгать  за  борт.
Взять, например, философию  птички  с  яркими  перьями:  найди  что-нибудь
красивое, принеси домой, сядь на него и подружись.
   Домашние удобства - всегда самые лучшие.


   Лейтенант Наварр смотрел на разрушения в доме Амалии Йенсен. Он  вызвал
полицию, как только обнаружил обломки Говарда, разбросанные по крыше. Меня
ПРЕСЛЕДУЮТ, подумал он. Кто-то ходит за мной и проделывает все эти вещи.
   Лейтенант последовал за офицером Панкатом в гостиную, переступая  через
мусор. Смертельно раненные цветы источали предсмертный аромат.
   - Я пообедал. Мы поговорили. Я улетел домой.
   Что еще он мог сказать?
   - Нет. Я никого не видел. Я едва знал эту женщину.
   Офицер  Панкат  посмотрел  на  лейтенанта   спокойными   миндалевидными
глазами:
   - Учитывая инцидент, происшедший вчера вечером, как  вы  думаете,  сэр,
может, кто-то преследует вас?
   Наварр вздрогнул. Он как раз думал об этом. Но все, что он мог сказать,
было:
   - Но почему?


   Пааво Куусинен вышел из своего флаера и обследован  желтую  траву.  Над
его головой под легким ветерком шелестела листва. В миле от него находился
дом Амалии Йенсен, окрашенный в  пастельные  тона.  Здесь,  как  обнаружил
Куусинен, ночью ждали двое Хосейли; он легко нашел на земле следы флаера и
две пары отпечатков ног - маленьких и больших, обе пары по форме  башмаков
были следами Хосейли.
   Некоторое время Куусинен следовал за сержантом Тви - от дома Наварра до
поместья,  которое,  как  выяснилось  по  наведении  справок,  было  снято
сторонницей Империи графиней Анастасией. Оттуда он  последовал  за  Тви  к
дому Амалии Йенсен, где он услышал грохот и увидел, как Тви и ее  огромный
сообщник  выносили  бесчувственное  тело,  которое  они  доставили  в  дом
графини. Куусинен отправился к дому Мейстрала, но, похоже, там  никого  не
было. Он проверил по своему  сканеру  утренние  отчеты,  узнал,  что  было
совершено ограбление в доме Наварра, и вернулся  как  раз  вовремя,  чтобы
увидеть, как Наварр берет курс на город.  Куусинен  последовал  за  ним  и
увидел, как Наварр приземлился на крыше дома Йенсен.
   Куусинен тщательно обследовал землю и  обнаружил  две  пустые  палочки,
которые, по-видимому, сосал  огромный  Хосейли,  пока  маленький  проводил
разведку в доме Йенсен. Больше ничего интересного не было.
   Он вернулся к флаеру и велел сканеру поискать  отчет  об  ограблении  в
доме Наварра. В  отчете  появилось  дополнение  -  описание  единственного
исчезнувшего предмета - серебряного крионного контейнера.  К  официальному
описанию прилагалось  описание  из  аукционного  каталога:  "с  источником
питания, Имперская печать, с9, вес 16 кг,  размеры  18х17  см".  Была  еще
приписка: "стоимость примерно 18 н".
   Странно, подумал Куусинен. Контейнер казался не настолько ценным, чтобы
из-за него поднимать такой шум. Он поразмыслил, что бы  такое  могло  быть
внутри,  на  минутку  задумался  над  активными  действиями,  которым  был
свидетелем: двое Хосейли, общающиеся с графиней-империалисткой и имперским
бароном, - и подумал о том, каким же образом  это  может  быть  связано  с
серебряным контейнером, Амалией Йенсен и меднокожим лейтенантом из Помпей.
   На этот счет у него не было никаких  соображений.  Зато  была  довольно
твердая уверенность в том, что каким-то необъяснимым образом  эта  загадка
имела отношение к Мейстралу.
   Куусинен проследил, как флаер лейтенанта Наварра взлетал с  крыши  дома
Амалии Йенсен, и решил, за неимением  других  идей,  последовать  за  ним.
Поднимаясь за Наварром в небо, он принял  решение  повисеть  на  хвосте  у
лейтенанта еще несколько часов, а затем вернуться к  дому  графини.  Может
быть, кто-то из них приведет его к Мейстралу.
   Это было самое интересное развлечение Куусинена за последнее время.


   Серебряный контейнер все еще стоял на столе  у  Мейстрала,  отказываясь
покидать его. Мейстрал вернулся в  комнату  после  разговора  с  Николь  и
обнаружил, что хранилище спермы Императора, как некое магнетическое  чудо,
притянул оставшихся троих поближе к себе. Грегор  и  Пьетро  придвинули  к
нему свои стулья и сидели, наклонившись вперед, почти  не  глядя  друг  на
друга, хотя и вели разговор. Роман по-прежнему стоял,  все  еще  дрожа  от
невысказанных эмоций, нависая  над  плечом  Грегора  и  время  от  времени
приподнимаясь на цыпочки, чтобы ему  было  лучше  видно.  Это  было  живое
воплощение Имперского присутствия.
   - Если ситуация в Империи не изменится, - говорил Пьетро Кихано, - Ннис
может протянуть еще несколько поколений. Когда же он, наконец,  сыграет  в
ящик, Семейство Королевской Крови будет вынуждено собраться, чтобы выбрать
нового Императора. Семье потребуются годы,  чтобы  принять  решение,  и  к
концу их размышлений мы в Созвездии должны иметь твердое  представле