влены в два  ряда в центре свободной от  стеллажей части помещения. Мы
положили на них наши бумаги. Прямо перед  нами находился стол  библиотекаря,
рядом с ним - отдельный стеллаж со словарями и справочниками, а также ящички
картотеки. Миссис Олинджер наблюдала, как мы гуськом входили в  библиотеку и
рассаживались,  а  возле   нее  стояла  незнакомая  худая  дама  с  завитыми
белокурыми  волосами;  черное  платье  и  очки  в   золотой  оправе  неплохо
сочетались  с  ниткой  жемчуга  вокруг ее шеи. Последними  вошли  учителя и,
разместившись за одним задним столом, тут же принялись переговариваться.
     -  Минуточку  внимания, -  миссис  Олинджер укоризненно взглянула  в их
сторону, и учителя тут же замолчали. Лишь кто-то из них принялся постукивать
карандашом  по  столу,  чем  и  продолжал  заниматься  все  время,  пока  мы
оставались в библиотеке.
     - Позвольте вам представить миссис Тьют, нашего библиотекаря, - сказала
миссис Олинджер. Худая дама с ниткой жемчуга кивнула как-то нервно, словно у
нее был тик. - Таким образом, вы сейчас находитесь в ее владениях. Сейчас вы
заполните  регистрационные  анкеты,  после  чего  миссис  Тьют  покажет  вам
библиотеку и объяснит, как ею пользоваться. Если у кого-то возникнут вопросы
по  анкетам  или по  информации,  изложенной  в других  листках, которые вам
розданы, поднимите руку, и кто-нибудь из учителей поможет вам.
     Карандаш продолжал барабанить по столу.
     Покончив  с анкетой, я огляделся. Большинство новичков,  за исключением
одного-двух,  уже закончивших,  продолжали  писать.  Злосчастная челка Дейва
Брика  опять  упала  ему  на  лоб.  Физиономия  его  от натуги покраснела  и
покрылась  капельками  пота:  у  него, очевидно, были проблемы. Брик  поднял
руку, и мистер Фитцхаллен не спеша проследовал к его столу.
     - Похоже, он мужик что надо, - шепнул мне на ухо Боб Шерман.
     Мы оба принялись наблюдать,  как  Фитцхаллен,  вытащив руки из карманов
элегантного пиджака,  склонился к бумагам  Брика.  Изящество,  судя по всему
прирожденное, сквозило во всем  облике учителя, но не оно  вызвало у Шермана
симпатию. Среди преподавателей мистер  Фитцхаллен был самым  молодым -  ему,
очевидно, не исполнилось  и  тридцати.  Даже беззаботно-рассеянное выражение
его лица, чуть отстраненное и в  то же время  доброжелательное, сближало его
скорее  с нами, чем с коллегами-учителями. Фитцхаллен выпрямился, подошел  к
столу библиотекаря  и вернулся с шариковой ручкой, которую и протянул  Брику
коротким жестом, при этом вид его, как и этот жест, выражал чуть насмешливое
добродушие. Этот короткий эпизод словно говорил  нам, что еще недавно мистер
Фитцхаллен был таким же школьником и что его теперешнее положение служит для
нас живым примером, которому неплохо было бы последовать.
     Этот  образ - один  из  трех, оставшихся со мною навсегда  со  школьных
дней, -  быть может, менее яркий,  чем два других (о которых ниже), но точно
так же неразрывно связан, хоть и по-своему, с дальнейшими событиями. Сейчас,
оглядываясь в прошлое,  вспоминая тот  добродушно-насмешливый жест  молодого
учителя, протягивающего шариковую ручку злополучному страдальцу Дейву Брику,
я не перестаю  удивляться тому,  как легко  нас, маленьких простачков, можно
было обмануть элегантным внешним видом и безукоризненными манерами.

x x x

     Полдюжины листков,  полученных нами вместе с анкетой,  содержали  самую
разнообразную информацию о школе. Тут был текст школьной песенки ("Восславим
же,  друзья, родную  нашу школу, что  высится там, на зеленом  холме"), гимн
футбольной сборной  ("Зеленое  на золотом"),  девиз школы на  латыни:  "Alls
volat propriis" - со следовавшим  тут же переводом: "Летящий  на собственных
крыльях". Кто этот "летящий", было непонятно. Скорее всего, это относилось к
Б.  Тармену  Бантеру,  который в  1901 году основал предшественницу школы  -
академию Лоудстар. Свое  теперешнее наименование школа Карсона обрела в 1914
году,  когда  директором  был  Томас  А.  Роуэн,  "англичанин  по рождению с
ирландскими корнями", как следовало из  пояснения. Отдельный листок содержал
перечень директоров школы, начиная с Роуэна и  заканчивая нынешним, Лейкером
Брумом. В списке преподавательского  состава было  десятка три имен,  причем
последнее -  Александр  Уэзерби - вписано чернилами.  Выяснилось также,  что
книжный фонд библиотеки насчитывает двадцать тысяч томов, что число учеников
так  называемой Верхней  школы  (в  противоположность  Нижней  -  начальной)
равняется ста  двенадцати,  что школа располагает двумя футбольными полями и
столькими же  площадками для бейсбола. Был  даже  отдельный список  учащихся
старших классов, где звездочками отмечались имена старост.
     Какая-то возня сзади заставила  меня обернуться. Возле одного из столов
я увидел побагровевшего мистера Ридпэта.
     Левой рукой он ухватил за  шиворот беднягу Найтингейла, а правую  сунул
под  стол,  пытаясь  добраться  до  какой-то  штуковины,   которую  насмерть
перепуганный  Найтингейл  хотел  передать  соседу, Тому Фланагену. Тот  тоже
выглядел  испуганным, хотя и не так, как Найтингейл. Наконец, завладев столь
разгневавшим его предметом, мистер Ридпэт триумфально воздел руку.
     - Что-о-о?! Карты?! - зарычал учитель.
     Это  была  и в  самом деле  упаковка от игральных  карт, и  еще даже не
закрытая,  значит,  колоду  только  что засунули  обратно, когда  заметивший
криминал  мистер  Ридпэт  поднял  шум. Трое  остальных  преподавателей и все
ученики  ошеломленно  уставились  на  эту сцену,  а  раскрасневшийся  Ридпэт
принялся допрашивать виновников происшествия:
     - Кто из вас принес эту гадость в школу? Чьи карты?
     А ну, быстро признавайтесь!
     -  Мои, -  выдавил  Найтингейл. Сейчас он  напоминал мышонка  в  когтях
кошки.
     - Та-а-ак... - Учитель,  дернув мальчика за  воротник, злобно оглянулся
по  сторонам:  он  определенно  не  верил, что  такой замухрышка способен на
подобное. - Ничего не понимаю... А ну, говори ты, Фланаген!
     - Сэр, он всего лишь собирался показать мне новый карточный фокус.
     -  Новый. Карточный.  Фокус,  -  раздельно повторил Ридпэт,  вздергивая
Найтингейла за  шиворот так,  что его  галстук  зацепился  за  ухо.  - Новый
карточный фокус! - Внезапно Ридпэт выпустил из рук воротник мальчика. Колода
с  глухим стуком  шлепнулась на  стол.  Впрочем,  учитель  тут же накрыл  ее
ладонью. - Эту мерзость я выброшу. Миссис Олинджер, подойдите, пожалуйста.
     Она приблизилась к  столу. Мистер Ридпэт убрал  ладонь с колоды. Миссис
Олинджер взяла карты, даже не взглянув на них, затем направилась  к мусорной
корзине, после чего вернулась на место.
     - Так  вот, фокусники, - проговорил мистер Ридпэт, - на сей раз вам это
сойдет с  рук,  но  лишь  потому,  что  сегодня ваш первый день в  школе.  -
Склонившись над  столом, он переводил взгляд с одного мальчика на другого. -
Но  больше  чтоб такого  не было. Никогда карты в  школе больше не появятся.
Понятно вам? - Найтингейл с Фланагеном согласно кивнули. - Ишь, фокусники...
Лучше бы хорошенько запоминали то, что напечатано  на этих вот листках:  вам
это очень  пригодится.  А  ты,  Фланаген,  учти:  свою  карьеру  в  школе ты
начинаешь из рук вон...
     Слова  эти  прозвучали  как угроза.  Вернувшись  за  свой  стол, Ридпэт
утомленно сжал пальцами виски.
     - Передайте  регистрационные  анкеты по  рядам  вперед, -  распорядился
мистер Фитцхаллен.
     Взглянув  на  Найтингейла,  я  увидел,  что  оливковая кожа его лица от
только что пережитого испуга стала пепельно-серой.
     Спустя несколько минут мы через темный холл  направились на нашу первую
аудиенцию у директора Лейкера Брума.
     Кабинет  директора  располагался  внизу,  в  самом   сердце  старинного
особняка. Миссис Олинджер,  что-то бормоча себе под нос, спускалась первой и
освещала карманным фонариком  путь остальным. За нею шли учителя,  последний
из которых,  мистер  Уиппл,  держал  свечу для  нас, замыкающих шествие.  На
лестнице, впрочем, это казалось лишним - через окна-бойницы все еще проникал
свет, а вот в вестибюле уже было совсем темно.
     Именно  отсюда начинался  коридор,  ведущий  в  административную  часть
здания, откуда  к  нам  впервые  вошла  миссис  Олинджер.  Пол  был  застлан
восточным  ковром.  Напротив резной  деревянной арки,  обозначавшей  вход  в
коридор,  виднелась  тяжелая  дверь,   также  из  дерева,  с  прикрепленными
крест-накрест длинными стальными пластинами. Она походила на парадный вход в
церковь.
     Остановившись в зыбком свете свечи, мы притихли.
     Мистер Фитцхаллен лишь один раз стукнул в тяжелую дверь.
     Проговорив:  "Удачи  вам, мальчики", миссис Олинджер исчезла в коридоре
вместе со своим фонариком. Фитцхаллен открыл дверь, и мы вошли.

x x x

     В глаза  ударил  яркий свет, а в нос - сильный  запах воска: на  каждом
свободном  дюйме стояла  по меньшей мере  пара свечек.  Впечатление,  что мы
вдруг очутились в церкви, усилилось. За письменным столом восседал директор,
сняв пиджак и закинув руки на затылок. Директор встретил нас улыбкой:
     - Подойдите ближе, мальчики, дайте мне вас рассмотреть.
     Когда мы скучились перед столом, он опустил руки и поднялся.
     -  Только  постарайтесь  не  уронить  какую-нибудь  свечку,  хорошо?  -
шутливым тоном проговорил он. - Обожаю свечи, однако они могут быть опасны в
смысле  пожара.  - Он  был  невысокого роста,  худощавый, с  коротким ежиком
седеющих волос  и  глубокими  бороздами морщин  у  рта.  - Знаете,  директор
напоминает невольника: он  должен быть на  рабочем месте, даже когда занятий
нет. Тем самым я хочу  сказать, что при необходимости  вы можете  меня здесь
найти практически в  любое  время. Зовут  меня мистер Брум.  Ну  что вы  так
робеете?  Не стесняйтесь.  Если  у вас  ко  мне  возникнут какие-то вопросы,
обратитесь к миссис Олинджер, и она назначит время, когда я вас приму.
     Скрестив  руки  на груди,  он сделал  шаг  назад и облокотился о темный
книжный шкаф.  Директор носил очки  в тяжелой роговой оправе. Сорочка на нем
была  тщательно  выстиранной  и   отутюженной.  Вообще  все,  что   касалось
директора, было безукоризненным: от внешнего вида  самого мистера  Брума  до
его кабинета, обставленного несколько старомодно, но со вкусом.
     - Конечно, -  продолжал  он, - гораздо более вероятно то, что вас будут
приглашать  в сей кабинет по  необходимости, причем отнюдь не всегда для вас
приятной.  - Рот его слегка скривился.  - Надеюсь, однако, что это относится
лишь к немногим. Большинство наших учеников прилежны и трудолюбивы, а потому
проблем у них не возникает. Тем не менее должен предупредить вас: те, у кого
они в самом деле появляются, в нашей школе не  задерживаются. Если вы хотите
пользоваться  сполна теми преимуществами и  благами, которые  дает  учеба  в
школе Карсона,  вы  обязаны  усердно  заниматься, быть послушными,  достойно
вести  себя и не отлынивать от  занятий  спортом.  Учитывая отмеченные  мною
преимущества  и блага, требования эти не столь уж обременительны. - Он снова
одарил нас улыбкой.  - Настаивать на их строжайшем исполнении не только наше
право, но и долг.
     Я, как и весь педагогический коллектив, имею твердое намерение работать
так,  чтобы в  каждом из вас  школа  оставила добрый след, чтобы,  кем бы вы
впоследствии  ни стали, люди говорили бы о вас с гордостью как о выпускниках
школы Карсона. Вот так.
     Он  посмотрел  поверх наших  голов на учителей,  и  большинство из  нас
обернулись.  Мистер  Уиппл  листал заполненные  нами  анкеты.  Мистер Ридпэт
стоял, как солдат  по  команде  "вольно":  расставив  ноги и заложив руки за
спину.
     Двое  остальных  вперили  взгляд  в  пол,  словно  не желая встречаться
глазами с директором.
     -  Бумаги  у вас,  мистер Уиппл?  - осведомился  тот. -  Дайте их  мне,
пожалуйста.
     Уиппл,  быстро  обойдя нас, подошел  к  директорскому  столу  и положил
стопку анкет прямо перед кожаным креслом.
     - Сэр, обратите внимание на две верхние анкеты, - сказал он, отходя.
     - Что? А, понятно. - Директор шагнул к столу, при этом оправа его очков
блеснула в отблеске свечей красноватым светом. Он взял два верхних листка. -
Так,  Найтингейл  и  Шерман,  попрошу  вас  остаться  на минутку.  Остальные
пройдите в библиотеку, там получите  учебники  и расписание  занятий. Мистер
Ридпэт, проводите их.
     Минут через пятнадцать Найтингейл  и Шерман вошли  в библиотеку и будто
сомнамбулы двинулись к столам, на которых  теперь были разложены учебники. У
Шермана горели щеки.
     - Ну что? - шепнул я ему. - Что ему от вас понадобилось?
     Шерман изобразил усмешку:
     - Да это просто старый вонючий пердун...
     Затем нам  показали  наши  шкафчики  в  коридоре  второго  этажа  новой
пристройки. Стены здесь были  из  стекла, сквозь которое  виднелся  мощенный
гравием школьный двор с единственным растением - лимонным деревом.
     Спустя  несколько  недель Том  Фланаген  поведал  мне,  почему директор
задержал Боба Шермана и Дэла Найтингейла. Оказывается, Найтингейл не  указал
в анкете имена родителей. Родители  его умерли, а жил он с крестными отцом и
матерью,   которые  только  что  переехали  из   Бостона   и  поселились  на
Сансет-лейн, в четырех  или пяти  кварталах от школы. Случай с  Шерманом был
сложнее: мистер Брум устроил ему настоящую головомойку.

Глава 4

НЬЮ-ЙОРК, АВГУСТ 1969-ГО: БОБ ШЕРМАН

     - Что я тут делаю? -  допытывался у меня Шерман. - Ты можешь объяснить,
за  каким дьяволом  я  торчу здесь, вместо того чтобы балдеть где-нибудь  на
Гавайях, потягивая "Коорс" и таращась на океан?
     Мы  сидели  в  его офисе,  и  говорил он громко,  стараясь  перекричать
рок-музыку, несущуюся из стереосистемы.  Офис  занимал  ряд комнат в здании,
где раньше располагалось немецкое посольство. На потолках в двенадцать футов
высотой сохранилась  лепнина. Один  диван,  обитый натуральной  кожей, стоял
возле  длинного  письменного  стола, другой такой  же  - у  стены. Громадный
бостонский папоротник в кадушке рядом с колонками фирмы "Боуз" выглядел так,
словно его  накачали витаминами.  На полу по всему  ковру с длиннющим ворсом
были раскиданы пластинки.
     -  У  тебя  ведь на любой  вопрос был всегда готов  ответ, -  продолжал
бесноваться Шерман. - Так поведай мне:  что я забыл в этой занюханной  дыре?
Ты-то  здесь потому,  что я здесь,  но  я-то здесь  зачем? Молчишь? Один  из
проклятых  сакраментальных   вопросов,  да?  Слушай,   тебе  эта  музыка  не
осточертела? Пожалуй, сменю пластинку, если ты не возражаешь.
     Зазвонил  телефон, уже в шестой раз с  тех  пор,  как  я вошел в  офис.
Произнеся: "О Господи!", Шерман поднял трубку,  одновременно показав знаком,
чтобы я поставил новую пластинку.
     Сделав  это,  я  уселся  на  диван  и  вытянул ноги. По телефону Шерман
разливался  соловьем. Это  он  умел  -  недаром получил диплом юриста. А еще
заработал язву, да и нервы у  него были ни к черту.  Такую вот цену пришлось
заплатить  за то,  что зарабатывал он,  пожалуй,  больше всех  наших  бывших
одноклассников. В  одежде  он теперь стал  исключительно  разборчив,  вот  и
сейчас   на  нем  был  щегольской   рыжевато-коричневый  пиджак,  желтоватые
очки-хамелеоны и того же цвета туфли  из  мягчайшей натуральной  кожи. Зажав
трубку плечом и скрестив  на груди руки, он облокотился о подоконник и кисло
улыбнулся мне.
     - Вот что я тебе скажу, - начал он, положив наконец трубку.  - Филдингу
следует возблагодарить Господа за то,  что  не подался в музыкальный бизнес,
хоть он и был в сто раз талантливее большинства этих лабухов, с которыми мне
приходится  иметь  дело.  Как  он, кстати?  Все еще пытается получить диплом
доктора философии?
     Я кивнул. Вдруг мне пришло в голову:
     -  Знаешь,  когда  ты  стоишь вот так, облокотившись о  подоконник,  то
чертовски напоминаешь Змеюку Лейкера.
     - Ну, теперь меня  еще больше потянуло на Гавайи,  - расхохотался он. -
Да, Змеюка Лейкер, Лейкер Брум... Что это тебе напомнило о нем?
     - Да просто твоя поза.
     Он опустился на диван и взгромоздил ноги на стол.
     - Его давным-давно следовало запереть под замок. Надеюсь, теперь он уже
не директорствует?
     - Он много лет  назад  ушел на пенсию, точнее, разумеется, его  "ушли".
Никогда бы я не согласился с  ним работать. - Вообще-то, я и сам только  что
ушел  из школы,  где в  течение трех лет преподавал  английский. - Кстати, я
никогда не  спрашивал, а  если и спрашивал, то забыл, что  ты ответил: о чем
это вы беседовали со Змеюкой в первый день?
     Ну, помнишь, когда он оставил тебя и Найтингейла в кабинете.
     - А, когда  мы заполняли  регистрационные  анкеты? -  ухмыльнулся он. -
Старая задница, я же рассказывал, ты просто все забыл. Между прочим, это мой
коронный номер на вечеринках.  Если  ты еще не передумал и зайдешь в субботу
вечером, там мне и задай этот вопрос.
     Ну  конечно же, теперь я вспомнил! В один неимоверно жаркий вечер (хотя
дело  и  было  поздней  осенью)  мы  сидели  в  "берлоге"  его отца  и  пили
охлажденный чай из высоких бокалов с надписью "На здоровье!".
     - Приду всенепременнейше,  хотя бы  ради того,  чтобы еще раз  услышать
это, - заверил я его.
     В Нью-Йорке я оказался проездом,  по пути в Европу,  и, кроме Шермана и
Филдинга, мне в этом городе видеть не хотелось никого. К тому же Шерман умел
отлично   готовить,   а   его   вечеринки  отличались  типично   холостяцкой
расточительностью.
     - Ну и отлично, - заключил он как-то отстраненно.
     Похоже,  мысли  его снова принялись  витать  вокруг  забот,  в  избытке
доставляемых  ему  двадцатилетними гениями,  с которыми Шерману  приходилось
работать. -  Да,  -  вдруг  вспомнил  он, - я  тут  случайно  встретил  Тома
Фланагена. Представляешь, он выглядит по меньшей мере лет на сорок!
     Вообще-то,  этот  парень  -  полный  придурок.  Подвизается  в каком-то
бруклинском притоне под названием  "Красная Шапочка". Это с его-то талантом!
Да, магия деградирует...
     Я  помню  удивительные   вечеринки   у   Шермана   еще   по   временам,
предшествовавшим   его   переезду   в   Лос-Анджелес,   и  эта,   субботняя,
соответствовала   лучшим  традициям.  Сидевший  слева  от   меня  знаменитый
фолк-певец,  смахнув  со   своей   пышной   бороды  остатки  пищи,  принялся
рассказывать о миллионном  деле с наркотиками,  в которое были замешаны двое
его  не  менее  знаменитых  коллег.  Блондинка  рядом с  Бобом,  похожая  на
англичанку, причем жительницу сельской местности  (к этому  типу старина Боб
был  всегда  неравнодушен), откупорила  бутылку  коньяка. Шерман выковыривал
вилкой кусочки ветчины из остатков салата.
     -  Мой друг, что  сидит  напротив, хотел, если я  не ошибаюсь, услышать
одну старую историю, - сказал он.
     - Отлично, - произнес фолк-певец, решив, что обращаются к нему.
     - История эта про то, как  небезызвестный  в узких кругах Змеюка Лейкер
оказал нам  радушный прием в школе, где он был директором. В тот первый день
мы заполняли  регистрационные  анкеты. В  графу, где спрашивалось  о любимом
предмете,   я   вписал   "финансовое   дело".  -   Блондинка  и   фолк-певец
расхохотались:  Шерман  слыл  замечательным  рассказчиком.   -  Один  жирный
маленький говнюк по имени Уиппл - он вел у нас историю - подсунул мою анкету
директору, этому самому Змеюке Лейкеру, и тот, завершив  свою приветственную
речь,  оставил  меня  в  кабинете  вместе с еще  одним  парнишкой, которого,
впрочем, тут  же отослал подождать  в  холле.  Я от страха  чуть в штаны  не
наделал: вид  у  Змеюки  был такой,  что он напоминал  нечто  среднее  между
владельцем  похоронного бюро и профессиональным киллером высокого класса. Он
восседал за своим столом и ухмылялся мне в лицо. Так,  вероятно, ухмыляются,
намереваясь отрезать кому-нибудь яйца.
     Подождав, пока смех стихнет, Шерман продолжал:
     - "Так ты, ока