ельно,
двое из вас, а  именно  Моррис Филдинг  и сам  Найтингейл, имели  разрешение
находиться на сцене, о чем Стивен Ридпэт, разумеется, понятия не имел.
     Он, быть может, поступил несколько  опрометчиво,  однако сделал  это  в
интересах   поддержания  дисциплины,  что  вполне  согласуется  с   заметным
улучшением как успеваемости, так и прилежания этого ученика в текущем  году.
По моей просьбе мистер Хиллман осмотрел спину  Найтингейла. Так вот,  мистер
Хиллман сообщил мне, что не обнаружил ни  малейших следов избиения, которое,
как утверждаешь ты,  а также - к моему большому сожалению - и Филдинг, якобы
имело место.
     - Никаких следов... - Я ушам своим не верил.
     - Ни малейших, - повторил Торп. - Ну что ты на это скажешь?
     Я недоуменно пожал плечами: такие страшные кровоподтеки безусловно, так
быстро исчезнуть просто не могли.
     - Тогда я за тебя скажу. Не было никакого избиения.
     Я вполне верю Стивену Ридпэту, по словам которого, он велел Найтингейлу
несколько раз отжаться от  пола, а  когда  тот  выполнил отжимания небрежно,
шлепнул  его по спине,  при  этом  на мальчике были,  разумеется, рубашка  и
пиджак.  Действительно,  период посвящения младшего класса в учащиеся  школы
Карсона  официально  завершен  с  окончанием  первого  полугодия,  однако  в
определенных  ситуациях мы, педагоги, закрываем глаза  на его,  так сказать,
продление. Это делается с целью поддержания порядка.
     - Порядка... - эхом отозвался я.
     - Что, незнакомое  понятие? Ладно, пойдем дальше.  Стоит ли  говорить о
том,  что  мы не обнаружили на  сцене  никаких  следов совы,  похищенной  из
Вентнора? По той простой причине, что  там этой фигурки никогда  и не  было.
Да,  мы  действительно  нашли  копии  экзаменационных  листов,  переписанные
молодым  Ридпэтом для того, чтобы после экзаменов использовать их в качестве
учебного пособия.
     - Какой  в  том  смысл? Использовать экзаменационные листы как пособие,
когда экзамены уже сданы?
     -  Именно когда сданы. Чтобы  иметь  под рукой материал для  повторения
пройденного. Очень разумно, должен сказать.
     -  Так, значит,  все  его  художества  сойдут  ему  с рук,  -  медленно
проговорил я, не в силах еще этому поверить. - Значит, вы его прикрываете...
     -  Молчать! -  Кулак мистера Торпа  опустился  на металлический  стол с
такой  силой, что карандаши  на  нем со  звоном  подпрыгнули.  - Прежде  чем
открыть рот,  молодой человек,  лучше хорошенько  подумай. Мы  к тебе  будем
снисходительны, но  это только потому,  что семья  Филдингов училась в школе
Карсона на протяжении полувека,  а  Филдинг-младший  утверждает то же, что и
ты.  Мы  с мистером Фитцхалленом допускаем,  что вы оба  отнюдь не пытаетесь
сознательно ввести нас  в заблуждение, а лишь поспешили с явно необдуманными
выводами под влиянием неумеренно разыгравшегося воображения. Типичный пример
неразумности,  в последнее  время столь  широко распространившейся по школе,
именно против этого  так ополчился мистер Брум. - При  мысли  о директоре он
нахмурил брови.  - Мне  еще  не  приходилось сталкиваться с  таким повальным
увлечением всякой чертовщиной, которое наблюдается у нас в последний месяц.
     Быть может, некоторым нашим преподавателям английского,  - он покосился
на Фитцхаллена, - следует впредь больше уделять внимания литературе, стоящей
на принципах реализма. Хватит с нас  всяких сказок -  мы с  вами живем не  в
потустороннем мире.  Все это я уже  высказал Моррису Филдингу.  А вы, мистер
Уэзерби...
     Классный руководитель вытянулся по стойке "смирно".
     - Вас я попрошу принять меры к тому, чтобы незамедлительно  покончить с
этим  массовым психозом  в  начальном  классе.  Здесь,  в  Карсоне,  функции
учителей не ограничиваются ведением уроков.

x x x

     В раздевалке перед  баскетбольной  тренировкой я постарался рассмотреть
спину Дэла Найтингейла: следов  и в самом деле не было. Заметил это и Моррис
Филдинг. Мне вспомнилось жужжание стеклянной совы в полете (а  летела ли она
на самом  деле?),  и  по  выражению  лица Морриса я  понял,  что мысли  наши
совпадали. Вначале я хотел переговорить с Дэлом до  тренировки, теперь  же я
отпрянул от него, как от прокаженного.

x x x

     А в конце марта умер отец Тома Фланагена.

Глава 14

"СЛЫШУ ТЕБЯ"

     Честер Ридпэт выключил  древний маленький телевизор в гостиной и искоса
посмотрел  на  сына - тот  съел только  половину ужина. Мальчик просто морит
себя голодом: временами он, казалось, забывал, что  перед ним еда, и пялился
в  одну  точку,  словно  зомби.  Быть может, в эти  минуты перед его глазами
мелькали кадры любимых фильмов - отец считал,  что их следовало бы запретить
из-за извращенного воздействия на психику...
     Честер немедленно  прогнал эту мысль туда, куда он загонял все, что, по
его мнению, так или иначе соотносилось с двухнедельной  давности инцидентом,
якобы  имевшим  место в школе.  Старина  Билли  вступился тогда за Стива  из
чувства  уважения к другу  и  коллеге, но  Ридпэт  понимал, что иногда  Торп
сомневается, правильно ли  поступил. В эти  минуты  он был  похож на  игрока
команды, терпящей  поражение  с  разгромным  счетом.  По  правде  говоря,  в
последнее время все учителя выглядели подобным  образом - следствие  выходки
Лейкера  Брума на  том злополучном собрании.  Все  в школе чувствовали  себя
теперь  в  подвешенном  состоянии,  не  зная,  что  произойдет  в  следующую
минуту... Что за безумный год!
     Он взял поднос с грязной посудой и по  пути прихватил  недоеденный ужин
Стива. Тот слабо улыбнулся - то ли благодарно, то ли насмешливо.
     Слава Богу, Билли Торп никогда не был в комнате Стива!
     Именно там следовало искать корни  проблемы. Если  уж Стив окружил себя
подобной  мерзостью,  он  запросто мог и  высечь  новичка,  и смухлевать  на
экзаменах.
     Да  нет,  мальчик  на это  не  способен, по  крайней  мере что касается
экзаменов.
     В самом деле не способен?
     Счищая  остатки  пищи  в  мусорное   ведро,  Ридпэт  подумал,  что  его
собственный отец вышиб бы из него мозги за то, что он выбрасывает еду. А его
сынок? Да ему муху лень смахнуть с кончика носа!
     Так поговори с ним. Ты же учитель, ты ежедневно общаешься с детьми!
     Поговори с ним, это все же лучше, чем ничего не делать.
     Нет, наверное, лучше в данном случае не делать ничего...
     Ведь он  уже  пытался говорить  со  Стивом. Ну и что? Какое у него было
лицо? Как у мертвеца - полнейшее безразличие.
     Однажды, когда Стив еще пешком под стол ходил, он отвесил ему затрещину
и уже тогда увидел как раз такое выражение на лице у маленького засранца.
     Все-таки слава  тебе, Господи, что Билли Торп не видел  этого кошмара в
комнате у Стива. Если у парня голова забита подобным дерьмом, тогда...
     - Послушай, Стив!  - Бросив  мытье посуды,  Ридпэт направился назад,  в
гостиную. - Видал, какие сигары курит этот хмырь,  телеведущий? Как думаешь,
сколько они стоят?..
     Жалкая  попытка  завести  разговор оборвалась чуть  ли не на полуслове:
стул, где сидел  Стив,  был  пуст.  Он уже  поднялся к себе наверх  -  опять
заниматься черт-те чем.
     Надо пойти туда и сорвать со стен всю эту гадость, потом объяснить ему,
что это для его же блага.  Да, просто взять и все сорвать. Следовало сделать
это еще давным-давно...
     Нет, сначала объяснить ему, а уж потом сорвать.
     Но для этого,  конечно, слишком уже поздно... Когда в  последний раз он
по-настоящему беседовал со Стивом? Прошло четыре года? Больше?
     Закончив вытирать столовое  серебро, Честер пересек загаженную гостиную
и в раздумье остановился у лестницы.
     По крайней мере, безумная  музыка сейчас не грохотала. Быть может,  это
признак  того,  что Стив все-таки  взрослеет?  Должно же к нему  с возрастом
прийти  наконец  понимание,  что замыкаться  в себе  нельзя  и,  что  бы  ни
произошло,  как  бы   больно   ни  было,  жизнь  продолжается,  надо  только
постараться пережить эту боль, вытравить ее из себя и жить дальше. Не  этому
ли отец обязан научить сына? Если с тобой  что-то стряслось,  какая-то беда,
пусть  даже трагедия, главное -  не опускать руки, не сдаваться, и тогда все
преодолеешь. Так, что ли? Наверное, так.
     - Ты  занят,  Стив?  - крикнул он наверх. Ответа не  было. - Не  хочешь
поговорить с отцом?
     Он сам удивился тому, как заколотилось его сердце.
     Стив его не слышал или не хотел услышать. Он  расхаживал взад-вперед по
комнате,  гулко  -  бум, бум! - стуча ботинками по  линолеуму. Что он  там -
молится на свои картинки или же наклеивает новые?
     - Стив!
     Бум, бум! - в ответ, и сердце отзывалось эхом.
     Ридпэт  поднялся  по ступенькам до  места, откуда  была видна  дверь  -
конечно,  закрытая - в комнату сына.  Глаза его сейчас  были на  уровне пола
второго этажа, и через зазор между полом и дверью он видел мелькающие - бум,
бум,  бум!  -  ботинки Стива. Тот,  словно маятник, ходил по прямой от одной
стены  к другой и  что-то  бормотал - как  показалось Честеру: "Слышу тебя".
Слышу тебя - бум, бум, бум! - слышу тебя - бум, бум, бум! - слышу тебя...
     -  Ну  и  отлично, раз слышишь, -  сказал Ридпэт-старший.  - Как насчет
вылезти из своей берлоги и дернуть со  стариком пивка? - В горле у него  и в
самом деле пересохло.
     Вот дьявол, а ведь  он, кажется, побаивается собственного сына.  -  Эй,
как насчет пивка, говорю?
     Слышу тебя - бум, бум! - слышу тебя - бум, бум, бум! - слышу тебя...
     Черные  подошвы ботинок появились в щели -  бум, бум! - снова исчезли -
бум, бум! - через пять или шесть секунд вернулись и опять исчезли...
     - Пивка? - жалобно повторил Честер, понимая уже, что кого бы или что бы
Стив там ни слышал, на отца никакого внимания он не обращал.
     Временами  Честеру  казалось,  что Стив сейчас живет в каком-то  другом
мире, в другом измерении, оттуда лишь изредка доносился чей-то металлический
голос, как из старого разбитого приемника.
     - А-а-а!  -  донеслось из-за  двери -  возглас то ли наслаждения, то ли
внезапно  пришедшего постижения некой истины,  как будто кто-то  только  что
завершил ее объяснение.
     Внезапно шаги стихли.
     И вдруг  у Честера потемнело в  глазах: он вспомнил  жуткий  сон  - это
должно было быть сном! -  привидевшийся ему прошлой зимой. Он  вновь  увидел
громадную  птицу, которая  рвалась  в  окно Стива,  разбивая стекла,  колотя
огромными крыльями по стене, царапая подоконник неимоверными когтями...
     - О Господи! - прошептал он в ужасе.
     Стив  повторил: "А-а-а!" - однако черные  его  подошвы в щели больше не
мелькали.
     Птица билась,  билась  об  окно,  о стену, мотая из стороны  в  сторону
жутким клювом...  Вдруг Честера  посетила  сумасшедшая мысль  о  том, что та
птица из кошмарного сна была сейчас в комнате Стива...
     Бум! - послышалось из комнаты слева, где как раз и было окно,  и  почти
одновременно - бум, бум! - на этот раз справа.
     Тот, первый, бум! -  ведь это птица спрыгнула с подоконника... А почему
подошв не видно? Очень просто:  она  носит его по комнате  на крыльях, и его
восклицание - а-а-а! - это выражение восторга от полета.
     Да быть того не может! Вероятно, он  просто что-то не  так расслышал, а
ботинок Стива больше не видно, потому что...
     Потому... Дьявол, почему же все-таки? Вот чем заканчиваются бесконечные
разговоры о  ночных кошмарах. Я все  летел и летел, не в силах вернуться  на
землю...  Ридпэт  ощутил  невыносимый  холод и тут  же замер: ботинок  Стива
отчетливо шаркнул по полу - это был именно не шаг (бум!), а шарканье, как бы
в полете. И еще раз, и еще!
     - Когда  освободишься, спустись  - нужно поговорить, - произнес Ридпэт,
обращаясь, в общем-то, не к сыну, а к самому себе.
     Происходило это  все  в  пятницу вечером. Честер  Ридпэт  проковылял  в
подвал и откупорил хранимую в загашнике бутылку "Четыре розы".

Глава 15

     Том  Фланаген  впервые  расстался  с  матерью  через  две недели  после
описанных  выше  событий.  Все это  время, с того самого утра, как перестало
биться  сердце Хартли Фланагена, его вдова и сын были неразлучны: вместе они
отправились к владельцу похоронного бюро исполнить  все формальности, вместе
принимали  пищу, вместе проводили бессонные ночи в гостиной, беседуя друг  с
другом.  Мистер  Баудуин,  страховой агент,  сообщил,  что  Хартли  Фланаген
оставил им достаточно  средств, чтобы  оплачивать  все счета на  долгие годы
вперед.  Вместе  они связались  с преподобным Даусоном  Таймом  и обговорили
процедуру прощания с  покойным.  Том сидел бок о  бок с  Рейчел,  когда  она
обзванивала  всех,  кого необходимо,  и когда  она  рыдала молча,  и  когда,
сдерживая  слезы, проговорила: "Оно,  наверное, и  к лучшему, что он ушел от
нас: он так исстрадался от невыносимой боли..." Том, устроившись в неудобном
викторианском  кресле,  присутствовал  при  посещении  преподобного  мистера
Тайма. Толстый  священник, подсев  к матери на  диван и дыша  на нее  мятной
жвачкой, изрек:  "Неисповедимы  пути  Господни.  На  все  воля Его, и всякая
трагедия  предначертана  Им".  Том  видел, что мать,  как  и сам  он, сильно
сомневалась,   что  постигшая  их   семью  трагедия   случилась  по  Божьему
соизволению.
     Вместе с нею он ходил за покупками,  принимал  посетителей,  выслушивал
многочисленные соболезнования во время церемонии прощания  и, наконец, стоял
с ней  рядом у  свежевыкопанной  могилы в такое теплое воскресенье, внезапно
вспомнив,  что  было первое апреля  - День  дурака. Он смотрел  на пришедших
попрощаться  с  Хартли  его коллег-юристов с женами,  его друзей,  кузенов и
прочих родственников: одни лица  выражали искреннюю скорбь, другие - скуку и
нетерпение,  третьи -  даже  некоторое  смущение. У  него  не  было  времени
перекинуться словом с кем-либо из них, даже с Дэлом: нужно было возвращаться
домой,  накрывать на стол для  поминок. "Ну, поднимись  же  из этой  ямы,  -
мысленно обратился он к отцу,  - вернись  к нам, стань опять  таким как был,
скажи, что это просто неудачная шутка..."
     Необыкновенно   горячие  для   этого  времени   года   солнечные   лучи
немилосердно палили, преподобный мистер Тайм говорил длинно и нудно, выдавая
себя за друга  покойного; апрельский ветер  задувал песок в могилу и ворошил
цветы;  трава на  кладбище казалась такой жесткой и острой, что о нее  можно
было пораниться. Потом все кончилось.  Он, как и мама, разрыдался и не хотел
отходить от могилы, когда ее стали закапывать.
     Он взглянул на толстого, благоухающего мятной жвачкой Даусона Тайма, на
коллег-юристов, на всех этих лоснящихся,  откормленных  животных,  хищников.
Стены вокруг него рухнули, его якорь был оборван внезапно налетевшей бурей -
теперь он остался без поддержки и защиты. Гриф оказался прав:  настало время
пуститься  в долгий путь  по  сумрачной, полной опасностей  долине, причем в
одиночку.
     -  Ты  ведь  можешь некоторое время не ходить в школу, да?  -  спросила
мать, когда гости  после поминок  разошлись и они  остались одни в доме,  из
которого ушла душа.
     Нет, в школу он ходить сейчас не собирался.

x x x

     На пятый день  мама поинтересовалась: "Том, не хочешь  выйти на улицу?"
Он лишь покачал головой. На шестой день  она повторила вопрос, добавив, что,
наверное, пора  уже  вернуться в школу,  не то  он  пропустит  столько,  что
нагнать  потом не  сможет.  И снова он ответил  "нет".  Вернуться к обычной,
повседневной жизни означало, по его мнению, предать память отца. Но когда на
седьмой  день Рейчел Фланаген  задала ему тот  же  вопрос,  он  был вынужден
признать, что  преждевременно  взрослая жизнь уже слишком  затянулась.  Мать
сказала ему:
     - Ты с самых похорон  не виделся  со своим симпатичным приятелем Дэлом.
Вам же нужно репетировать  ваше "магическое действо", да и вообще, нельзя же
вечно оставаться затворником.
     - Он  теперь живет на Куантум-хиллз, - заметил Том. - Хиллманы все-таки
купили новый дом, с бассейном и теннисным кортом.
     - Куантум-хиллз, - проговорила  она чуть иронично. - Что  ж,  по-моему,
это здорово. К  тому же торговый  центр тебе  будет по пути:  тот же маршрут
автобуса.
     - Да, - согласился он, - я, наверное, съезжу.
     Мать обняла его.
     Сделав  покупки,  он с полчаса брел по улице, такой вылизанной, что она
как  будто сияла. По  ту сторону бесконечных, тщательно ухоженных газонов  с
ослепительно  зеленой  травой,  постоянно освежаемой  при  помощи  установок
искусственного дождя, высились,  словно сказочные дворцы, громадные особняки
-  одни  на  рукотворных холмах,  другие  в рукотворных  же  долинах. Ему не
встретилось ни души  - по  всей вероятности, никто  и никогда пешком по этой
улице не  ходил. Зачем здесь очутился Дэл,  в  самом ослепительно-роскошном,
фешенебельном районе, где у  каждого есть собственный  бассейн  и  теннисный
корт?  Хиллманам  это место  как  нельзя  лучше  подходило,  но вряд  ли Дэл
согласился бы жить здесь, будь его воля. "Однако,  - мелькнула у Тома мысль,
- на то была воля Карсона". Многие их одноклассники уже переехали сюда. Хоуи
Стерн,  Маркус  Рейли,  Том Пинфолд, Пит  Бейлис  и шестеро  второклассников
приезжали ежедневно  на автобусе, который школа специально посылала  за ними
на  Куантум-хиллз.  Всем  своим  пресловутым,  строжайше  регламентированным
образом жизни Карсон требовал от них  поселиться  именно в таком месте. Если
бы  он не познакомился с Дэлом, если  бы не смерть отца. Том  и сам (как  он
теперь понимал)  мог погрузиться в эту тину, незаметно для самого себя стать
частицей Куантум-хиллз.
     Теперь же это было исключено, теперь он  осознал, насколько ему все это
чуждо. Он выпал из окружающего мира, как птенец выпадает  из гнезда, и точно
так же, как и Дэл, был обречен стать творцом собственного будущего.
     На мгновение  Тому показалось, что вокруг него внезапно сгустился мрак,
улица и  дома  заколыхались  словно  в  дымке,  небо  потемнело.  Скворец  с
ближайшей   ветки,  чирикнув,   вперил  в  него  немигающий  взгляд   черных
глаз-бусинок.
     Наваждение пропало так же быстро, как и наступило.
     Улица   и   дома   выпрямились,   небо   прояснилось.   Было   ли   это
предупреждением, неким  предназначавшимся  ему знамением?  Конечно нет:  тот
образ жизни, что господствовал здесь,  отвергал подобные понятия как глубоко
иррациональные.
     Только сейчас Том понял, что стоит прямо перед купленным крестными Дэла
особняком.
     Это был типичный для Куантум-хиллз дом, только, пожалуй, самый  большой
на этой улице. Стоял он на возвышении, за  обширнейшим  газоном  без единого
деревца, а  вел к нему широкий  асфальтированный проезд с фонарными столбами
по обе стороны. В  том  месте, где дорога подходила к двум широким мраморным
ступеням парадного входа,  небольшая чугунная фигурка наездника с  блестящим
металлическим кольцом в руках чуть ли не упиралась в задний бампер "ягуара".
За этими  маленькими  символами  новой  эпохи  процветания  Аризоны  высился
главный  из  них:   здание   современной   архитектуры  с   легким   налетом
мавританского стиля.
     Том направился  к особняку по  асфальтированной  дороге  и, пройдя мимо
машины  Хиллманов  и  маленького  наездника  с  блестящим кольцом  в  руках,
поднялся по ступеням. В груди  у него что-то затрепетало. Он нажал на кнопку
звонка и тут же отдернул руку, будто от удара током.
     Белая  дверь распахнулась, и  изнутри  выглянула улыбающаяся физиономия
Бада Коупленда.
     -  Здравствуй, сынок! Ты к Дэлу? Заходи, заходи, я проведу тебя к нему.
Карта  тебе, наверное, не  понадобится,  а  вот  проводник на первый  раз не
помешает.
     - Привет, - глухо выговорил Том.
     - Да проходи же ты, чего стоишь? По твоему виду сразу можно понять, что
ты, молодой человек, сильно нуждаешься в дружеской поддержке.
     Том вошел в просторный вестибюль, откуда была видна половина необъятной
гост