ий Тома, казалось, забрался ему под
кожу.
     "Понятно  что, мой  мальчик:  ты погибнешь. Без поддержки и  защиты  ты
погибнешь".
     Том  краем  глаза  заметил,  как  дочиста  обглоданный  скелет,  бывший
когда-то его отцом, повернулся и вперил в него взгляд незрячих глазниц.
     "Теперь, мальчик  мой, я  - твой отец, твоя поддержка  и защита.  Я,  а
также все, что вокруг тебя в этой долине".
     Сковавший его ужас вызвал теперь дрожь по всему телу.
     Гриф приблизился, не отводя от него сверкающих, все понимающих глаз.
     Мерзкая птица. Пожиратель падали. Гадина.
     "Ну хватит, птенчик!"
     Сложив  крылья  за  спиной,  гриф  сделал  молниеносный бросок,  и  его
громадный желтый клюв впился Тому в руку.
     Разбудил его собственный пронзительный крик.

x x x

     Скелету гой же ночью приснился  здоровенный муравейник,  где у муравьев
были лица учеников младшего класса.
     Они   беспорядочно  сновали  туда-сюда   по  бесчисленным   проходам  и
закоулкам,  останавливаясь лишь для  того,  чтобы  пискляво поболтать друг с
другом о какой-то ерунде. В руках у  него была кочерга, и  он  уже собирался
разворошить  ею  этот чертов  муравейник, как  вдруг раздался грохот, словно
откуда-то  накатилось колоссальное цунами.  Перед  его  глазами возникла  на
какой-то  миг  незабываемая коричневая шляпа, натянутая на лоб, чтобы скрыть
лицо, которое  человеческим назвать никак было нельзя. Ужас охватил его, и в
этот момент он проснулся. Грохот  тем не менее не  стих, наоборот, усилился.
Он  уже  знал,  что это  такое, но страх  мешал  ему выглянуть  в  окно. Он,
переборов  себя, все-таки взглянул, и тут  его  чуть не  вытошнило: в окно к
нему  рвался  не  знакомый орел,  а  неимоверных размеров белая  сова, четко
выделяющаяся на черном фоне  ночи.  Он мог рассмотреть буквально каждое перо
огромных крыльев, которыми  сова упрямо молотила по стеклу, требуя, чтобы ее
впустили.  Скелет  отлично  понимал,  что,  если он  откроет  окно, пернатое
чудовище тут же разорвет его на мелкие кусочки. Голова у совы была ничуть не
меньше его собственной... Скелет, дрожа от страха, вжался в стену. Что, если
орел  с  фотографии  на потолке  вдруг  тоже  оживет и набросится  на  него,
стараясь  выклевать  глаза?  Помимо  воли  он  прижал  кулаки  к  глазницам,
защищаясь, потом в отчаянии зарылся лицом в подушку.

Глава 7

     За два дня до начала рождественских каникул настала моя очередь нести в
учительскую отчет о посещаемости.
     Миссис  Олинджер, в своей неизменной шерстяной кофте, вела одну из битв
бесконечной  и  идущей   в   любой  школе   войны  между  преподавателями  и
администраторами. На  сей раз противником  ее  был  мистер Пэтбридж, учитель
французского, изнеженно-томный блондин с  красиво очерченным ртом.  Носил он
твидовые, слегка приталенные пиджаки, разумеется, французского производства,
как и его элегантные очки  в  тонкой  оправе. Миссис  Олинджер по-настоящему
наслаждалась сражением с ним и отвлекаться на меня положительно не желала.
     - Никак я не могу понять,  - скулил мистер Пэтбридж, - ну почему нельзя
вести дела так, чтобы для каждого документа было свое, определенное место?
     В руках у него  была стопка экзаменационных  листов, а всем своим видом
он словно восклицал: "Ох уж эти женщины?."
     - И не поймете, - хладнокровно отбрила миссис Олинджер.
     - Да, дорогуша, где уж мне...
     - Видите ли,  мистер Пэтбридж,  документы  у нас постоянно  находятся в
работе, их становится все больше и больше.
     Кроме того, есть еще один аспект: сохранность и безопасность.
     - Боже милостивый!
     - Вам что-то не нравится, мистер Пэтбридж?
     - Да,  миссис Олинджер,  не  нравится. Вместо того чтобы просто сложить
экзаменационные  листы в одну  из папок,  местонахождение которой  мне точно
известно, я должен  ждать,  пока  вы,  применив  теорию случайных чисел,  не
соизволите указать  мне, куда  их наконец положить. При этом мы  оба  теряем
драгоценное время и...
     - А я, мистер Пэтбридж, теряю свое драгоценное время из-за того, что вы
упорно не желаете мыть  за  собой  чашки после кофе. К  тому же  вы  подаете
дурной пример остальным.
     Я наблюдал из коридора за их перепалкой. Внезапно рядом выросла длинная
костлявая  фигура. С гнусной ухмылкой  Скелет  Ридпэт "уронил"  на пол целую
кучу учебников.
     Пока я нагибался  и поднимал их,  кляня про  себя на  чем  свет стоит и
миссис  Олинджер,  и Скелета, секретарша сдержанно-гневным тоном  разъяснила
преподавателю французского ту непререкаемую истину, что ее время несравненно
ценнее  его собственного, после чего  с  готовностью приняла у Скелета кучку
мелочи и протянула ему чистую тетрадь. Тот, окатив меня  презрением,  забрал
свои учебники и отошел  в сторонку.  Наконец миссис  Олинджер удостоила меня
своим драгоценным вниманием, однако не преминула проворчать:
     -  Ну что  вы,  малыши,  вечно сшиваетесь  возле учительской?  Заняться
больше нечем, да?
     Когда  я  вышел,  Скелет все еще  торчал в  коридоре,  делая  вид,  что
подводит стрелки наручных часов.
     Чуть позже в тот же  день мистер Брум передал через  миссис Олинджер  и
мистера  Уэзерби, что "Общество любителей  джаза" Морриса Филдинга и "Кружок
иллюзионистов"
     Дэла  должны  продемонстрировать  свое  искусство перед  всей  школой в
рассчитанном на час представлении, которое назначено на апрель.  В конце дня
мистер Уэзерби огласил это распоряжение.  Моррис занервничал, а Дэл  с Томом
пришли в восторг.

Глава 8

     Для   всех   нас,  за  одним-единственным  исключением,  рождественские
каникулы стали долгожданным,  хоть и кратковременным  отдыхом  от школы. Я с
родителями отправился  в Лос-Анджелес навестить бабушку и дедушку; Моррис  -
тоже, разумеется, с родителями - уехал в Аспен покататься на лыжах, а заодно
продумать  программу  для  своего  трио, так чтобы за  отведенные полчаса  у
слушателей совсем  не завяли  бы уши.  Все остальные традиционно праздновали
Рождество  у семейного очага.  Когда мы вернулись из Калифорнии, я тут же на
автобусе домчался до дома Фланагенов, но Тома, как мне сообщили, не было. Не
было у  них также рождественской елки,  никаких праздничных  украшений, одни
лишь  книги  и настольные  игры  -  очевидно, подарки  Тому от  родителей  -
валялись кучей на  полу  гостиной.  Мать  его  выглядела просто  измученной,
осунувшейся донельзя.
     Все это - ее  изможденное  лицо, отсутствие  праздничного  убранства  и
жалкая  кучка  никому не нужных подарков  -  создавало тягостное впечатление
запустения и безысходности.

Глава 9

     Экзамены по итогам первого полугодия проходили в течение четырех дней в
помещении возле футбольного  поля,  где тренеры обычно собирали перед матчем
команды  и  давали установку  на  игру.  По  стенам  были  развешаны  старые
фотографии как "звезд", так и  местных футболистов, среди  которых оказалось
немало знаменитостей. Трудно поверить, но когда-то школа Карсона была совсем
не похожа на теперешнюю...
     Все  эти  четыре дня  Том  Фланаген  походил  на  человека, занесенного
внезапным  ураганом в  страну  Оз  или же  превращенного  в  ледяную статую.
Сказать, что вид у него был отсутствующий, значило не сказать ничего. Должно
быть, он просто-напросто не понимал, кто он такой и что здесь делает.
     Результаты экзаменов, в большинстве случаев лишь  повторившие оценки по
зачетам, принесли  и несколько неожиданностей.  Когда  их  спустя две недели
вывесили  на доске у библиотеки, мы с  удивлением обнаружили, что Том помимо
своих обычных  "трояков"  умудрился  получить одну четверку,  и это в его-то
состоянии! Удивил и Дэл: ни одной тройки, только "хорошо". Рискнув взглянуть
в список  старшеклассников, а именно в графу  "Ридпэт С.", мы нашли там пять
выстроившихся в ряд оценок "отлично".

Глава 10

ПРИЧУДЫ И КОШМАРЫ

     Расследование "дела  о сове", в ходе которого  инквизиторским  допросам
были  подвергнуты   с  полдюжины   подозреваемых  -   как   младших,  так  и
старшеклассников (ясное  дело,  Скелет  Ридпэт среди  них  не  фигурировал),
результатов не дало, после чего школьная жизнь вернулась  - хотя бы внешне -
в  нормальное  русло.  Февраль и март  ознаменовались волной капризов  моды:
сначала несколько старшеклассников принялись щеголять в ковбойских сапожках,
за  ними  последовали  почти  все остальные,  а  вскоре  родилось  еще  одно
поветрие:  все стали  ходить  с  поднятыми  воротничками, будто укрываясь от
сильного ветра.
     Появилась и другая причуда:  школу прямо-таки захлестнула волна черного
юмора  -  думаю,  это  была  чуть запоздалая  истеричная реакция  неокрепшей
психики на  события последних  недель. Приведу несколько примеров  подобного
юмора.
     "Буратино достал  папу Карло привычкой ковырять в  носу,  и тот отпилил
ему все пальцы". "Дракула говорит своим  детишкам:  скорей,  ребятки,  ешьте
суп, пока он не свернулся".
     "А что сказала дочке мама во время месячных? То же самое".
     Такие вот, прямо скажем, мерзкие шуточки приводили нас в восторг.
     Дальше - больше. По  школе прокатилась  еще одна волна,  похуже первой,
связанная    с    "ночными    кошмарами".   Эта   вторая    волна   наглядно
продемонстрировала,  что  бесславно завершившееся "следствие" Лейкера  Брума
создало в школе явно нездоровую атмосферу, которая затронула нас всех.
     Более того, то, что терзало втайне Тома Фланагена, было, как оказалось,
свойственно  не только  ему.  Это  и привело  к  невиданному  доселе  взрыву
директорской ярости на общешкольном собрании в конце марта.
     А  началось все  с  выступления  мистера  Уиппла  (прозванного  за  его
ангельское  личико Бэмби) на аналогичном собрании.  Каждый преподаватель, по
заведенному правилу,  раз  в год  выступал перед  всей  школой. За неделю до
Бэмби  Уиппла  слово  держал  мистер  Торп, и  его  выступление, как  обычно
перенасыщенное,  мягко  говоря,  эмоциями,  также, безусловно,  повлияло  на
школьную атмосферу.
     Начал он с того, что обрушился на некие загадочные "тенденции", которые
якобы подрывали моральный дух учеников, лишая их мужской твердости и отваги.
Как и на уроках, Торп  брызгал слюной,  запускал пальцы в волосы, надсаживал
глотку -  в  общем, бесновался. Между делом упомянул он Иисуса и Деву Марию,
президента Эйзенхауэра и его  детство в Канзасе, наконец дошел  до одного из
бывших своих учеников, "отличного парня, поддавшегося, однако, этим пагубным
влечениям, которые  его едва не погубили". Торп сделал паузу, шумно выдохнул
и возопил:
     - Молитва! Вот что спасло этого неплохого в целом парня! Однажды ночью,
когда он остался в спальне наедине с самим собой, искушение охватило его так
сильно,  что он чуть  снова  не поддался греху. И все-таки он отыскал в себе
силы опуститься на колени и молиться, молиться, молиться...
     Он  дал Богу и самому себе обет...  -  Торп прямо-таки навис над нами с
кафедры. - А чтобы напоминание об этом обете постоянно было с ним, он достал
перочинный нож...  -  С этими словами Торп, на самом деле вытащив из кармана
нож, потряс им перед нами, - открыл его и, стиснув зубы, полоснул лезвием по
ладони.  Слышите, этот славный парнишка вырезал крест на  собственной правой
ладони! Чтобы шрам всегда  напоминал ему о  данном  обете! И  больше никогда
он...
     И так далее в том же духе.
     Разумеется, проповедь Бэмби Уиппла  неделю  спустя  была  гораздо менее
экспансивной.  Как и  в  классе,  говорил он почти  без  подготовки,  и  его
несколько  бессвязный  монолог  имел столь потрясающий  эффект  скорее всего
потому,  что  почва  была  уже  подготовлена  торповским "ужастиком".  Уиппл
говорил,  перескакивая  с одной  мысли  на  другую.  Вдруг что-то, вероятно,
щелкнуло в его голове, и он заговорил о снах:
     - Ребята,  сны  иногда бывают  весьма  и  весьма  забавными. Вот мне, к
примеру, приснилось на той неделе, что я совершил жуткое преступление и меня
разыскивает полиция.
     Укрывшись  в  каком-то  огромном помещении, вроде  склада,  я  внезапно
понял, что  очутился в  тупике,  бежать отсюда некуда, рано или поздно  меня
схватят  и остаток жизни  я проведу  за решеткой...  Ощущение, ребята,  было
ужасным, просто кошмарным...
     В  тот  же день на доске объявлений возле  библиотеки  появился  листок
бумаги, в котором говорилось: "На  той неделе  мне приснилось, что громадный
нью-гемпширский медведь  отдубасил  меня подушкой до  полусмерти.  Ощущение,
ребята, было  ужасным, просто кошмарным. Миссис Олинджер сорвала эту ахинею,
на месте которой тут же возник новый бред:
     "Мне приснилось,  что  моя  постель  кишит  омерзительными  крысами..."
Листок этот  сорвала библиотекарша, миссис Тьют, однако доска пустовала лишь
до следующего  утра.  Теперь там  было написано:  "Змея,  гипнотизируя  меня
взглядом, открывала пасть все шире и шире, пока я не свалился туда..."
     И пошло-поехало. Теперь доска не пустовала ни минуты.
     Миссис Тьют и миссис Олинджер  срывали "страшилки", но на их месте  тут
же  появлялись  десятки  других.  Они  словно  приоткрывали  дверь  в  некий
потусторонний мир, лежащий за порогом сознания.
     "...Волки принялись рвать меня  на  части,  и я понял, что умираю..,  в
полном одиночестве среди  ледяного безмолвия, окруженный  лишь айсбергами  и
наползавшими   друг  на  друга  огромными  льдинами..,  ее  длинные   волосы
развевались  ореолом  вокруг головы, а  с  ладоней  девушки  стекала  на пол
кровь..,  я все летел  и летел, не в силах  вернуться на  землю, а ветер нес
меня  все дальше  и дальше, в  неизвестность.., человек без лица  гнался  за
мной, не ведая, что такое усталость..."
     И  наконец,  нечто, по всей видимости вдохновленное  рассказом  Уильяма
Торпа.  "Он все  полосовал и  полосовал лезвием  мою ладонь,  не обращая  ни
малейшего внимания на мой крик..."

x x x

     По  этому  поводу, очевидно,  преподаватели совещались  не раз: бедняга
Уиппл ходил как в воду  опущенный, однако мистер Торп как ни в чем не бывало
продолжал метать  громы и молнии - уж  его-то никто, даже, наверное,  Змеюка
Лейкер, не посмел  бы ни  в чем упрекнуть. Мистер Фитцхаллен посвятил  целый
урок обсуждению проблемы сновидений,  связав ее со своими любимыми  сказками
братьев Гримм.
     Но самым верным признаком чрезвычайной обеспокоенности педагогов  стало
неожиданное  появление   на  кафедре  мистера   Брума  во  время  очередного
еженедельного собрания.
     В  тот раз была  очередь  миссис Тьют. Когда вместо библиотекарши перед
нами предстал директор, все сразу поняли, что сейчас взорвется бомба: Лейкер
Брум прямо-таки кипел и был похож на мешок, полный шипящих ядовитых змей.
     После краткой молитвы ("Господи, помоги нам  стать  на праведный путь и
научи нас быть честными и правдивыми.
     Аминь!")  он  протер очки  и,  вместо  того  чтобы водрузить  на место,
принялся крутить их за одну дужку.
     Уже на второй фразе он перешел на крик:
     - Джентльмены, год  этот для школы оказался  отвратительным.  КОШМАРНЫЙ
год! Мы стали свидетелями нарушений дисциплины, выразившихся, в частности, в
курении, некоторые завалили экзамены, имело  место  воровство; наконец,  нас
посетило  просто какое-то  проклятие  - настолько патологически извращенное,
что за  всю  мою карьеру педагога  я  не  сталкивался  с чем-либо  подобным.
НИКОГДА! Наша  школа заражена ядом - все вы знаете каким. Некоторые из  вас,
возможно, под влиянием необдуманных речей, прозвучавших с этой кафедры, - он
бросил  уничтожающий  взгляд  на  Уиппла, -  разносят  этот  яд,  поддавшись
неуемным  болезненным  фантазиям,  то  есть  тому  самому  соблазну,  против
которого мистер Торп так красноречиво выступил месяц назад.
     Он воздел руки, все еще держа в одной из них очки.
     - Причина этого  отвратительного явления мне известна: это не что иное,
как чувство вины. Именно оно, поражая разум и душу, вызывает ночные кошмары.
А  разум  и  душа,  разъедаемые  чувством  вины,  являют  опасность   и  для
окружающих, ибо разносят заразу. Болезнь эта затронула практически всех вас.
- Он сделал небольшую паузу. -  Итак, прежде  всего я намерен положить конец
распространению этой заразы.
     Сзади,  со   второго  ряда,  послышался  тихий  шепот  -  Том  Пинфолд,
наклонившись к Маркусу Рейли, невесело пошутил:
     - Он что, собирается ввести телесные наказания?
     -  Чтоб больше ни один  - слышите, ни  один из  вас! - и не заикнулся о
каких-то  там кошмарах! А если кто-то этим чересчур озабочен,  предлагаю ему
проконсультироваться у школьного психолога. Тот, кто станет распространяться
насчет своих ужасных сновидений или тем паче вывешивать дурацкие писульки на
эту тему  в  общественном  месте,  будет немедленно  исключен. Все,  хватит.
Терпение мое лопнуло.
     Очки наконец заняли положенное им место, а лицо директора искривилось.
     -  Следующее. Я намереваюсь обнаружить источник этой заразы и выставить
его на всеобщее обозрение - прямо  здесь и  прямо сейчас!  Тот, кто  положил
начало  всему этому безумию, не  может оставаться среди  нас  ни минуты.  Мы
должны избавиться  от него немедленно, разоблачить его сейчас, пока мы все в
сборе.  Клянусь,  и часа не  пройдет, как совершивший кражу в Вентноре будет
собирать свои вещички, чтоб духу его в школе больше не было!
     Рискнув  оглянуться на задние ряды, занятые старшеклассниками, я увидел
лицо Скелета Ридпэта - безжизненно застывшее и отсутствующее.
     Мистер Брум спустился с кафедры, подошел к первому ряду и ткнул пальцем
в крайнего справа. Это был Моррис Филдинг.
     - Ты. Филдинг, ты украл фигурку совы?
     - Нет, сэр, - выдавил из себя Моррис.
     - Ты.
     Палец уперся в Бобби Холлингсуорса.
     Когда он, опросив первый ряд (в том числе и меня), принялся за  второй,
я с изумлением понял, что он намеревается проделать то  же самое буквально с
каждым из более чем сотни учеников, собранных в аудитории.
     Покончив с нами, он принялся за второй класс. Проход между рядами здесь
был уже, директор то и  дело  натыкался  на  спинки стульев  переднего ряда,
иногда с такой силой, что сдвигал их с места, однако  он ничего не  замечал.
Наш  класс  дружно  повернулся,  наблюдая  за  происходящим.  А  происходило
неизменно одно и то же: указующий обвиняющий перст и вопрос-окрик:
     - Ты, Шрик. Признавайся - ты украл?
     Плечи Брума под голубым камвольным пиджаком заметно подрагивали.
     Мистер Торп, сидевший на  стуле возле кафедры, поднялся и быстрым шагом
направился к заднему ряду - переговорить  о чем-то с миссис Олинджер. Лейкер
Брум  не обратил  на него никакого  внимания, в  то время как  вокруг миссис
Олинджер и преподавателя латыни собрались остальные учителя.
     - Ты, Кинг. Признавайся - ты украл? Ты, Гамильтон.
     Виновен? Сознавайся!
     Наконец он добрался до старшеклассников,  оставив за собой  кавардак из
сдвинутых стульев. Плечи его дрожали заметно сильнее, голос  осип, однако он
продолжал орать:
     - Ты, Уэкс.  Уэкс, слышишь меня?! Ну-ка, посмотри мне в глаза. Ведь это
был ты?
     - Нет, сэр.
     - Питере! Это был ты?
     - Что вы, сэр, нет.
     Я с боязливым ожиданием наблюдал, как он  подходит все ближе  и ближе к
Ридпэту. Скелет  на  него  даже  на  разу не взглянул,  уперев  пустые глаза
куда-то вверх.
     И вот момент наступил!
     - Ты, Ридпэт. Ридпэт! - Посмотри на меня! Ты украл?
     Молчание.
     - ОТВЕЧАТЬ!
     И снова тишина.
     - ТЫ УКРАЛ, ИЛИ НЕ ТЫ?
     И  тут   мы  все  услышали   голос  Скелета.  Подчеркнуто  медлительно,
растягивая слова, тот проговорил:
     - Нет, мистер Брум, конечно же, не я. Да я уже обо всем этом забыл...
     - ЧТО-О-О?!
     Кулаки  мистера  Брума  взметнулись вверх, он  издал  то ли стон, то ли
вопль. Учителя,  сгрудившиеся у заднего ряда, замерли, один лишь мистер Торп
сделал  два  быстрых  шага  в  направлении  директора. Тот,  однако,  жестом
остановил его.