Винату.  Вернее  -  на  смуглую
ипостась Биргитты Эдельстам... В красном Биргитта очень напоминала  Винату
фестиваля в Созопеле. Ту, с которой он два года назад целовался на  теплом
песке у опрокинутой кверху дном лодки.  Ночь  любви  случилась  безлунная,
звездная, фонтанирующий весельем Созопол светил огнями через залив,  пахло
морем, фиалками, спелой вишней и дымом догорающего на холме костра, и этот
смешанный аромат долго потом снился ему в Россоше на Новастре. Снился даже
чаще, чем сама Вината. Наверное,  это  к  лучшему.  Слишком  часто  видеть
Винату во сне - верный шанс сойти в конце концов с ума от желания и тоски.
Может быть, ему было бы легче, если б он  знал,  что  внешность  Винаты  -
мираж, сценический образ...
     Музыка набирала немыслимую для открытого пространства глубину и мощь.
Незнакомая ритмика резких, но красивых созвучий. Фигура Винаты умножилась:
семь  разновеликих  фигур  в  одеждах  цветов  спектрального  ряда.  Самая
крупная, та, которая в фиолетовом, тонула в объединенном  сатурново-лунном
сиянии. Которая в  голубом,  купалась  в  лучах  "диадемы"  протускневшего
острова. Которая в красном, напрямую, будто огонь по струне, скользнула  к
катамарану,  дьявольски  правдоподобно  возникнув  у  самого  борта  перед
канатами релинга, и неулыбчиво,  мельком  взглянула  на  палубу  с  высоты
своего четырехметрового роста. Кир-Кор, холодея, почувствовал, что это ему
неприятно.
     Тряхнув головой, многофигурная Вината вскинула подбородок, запела. Ее
голос ошеломлял реализмом присутствия. Больше, впрочем, ошеломляла  фигура
певицы у борта. Мучительно было видеть ее напряженное горло.
     За спинами новых своих друзей Кир-Кор сел на упругий  канат  релинга.
и, не глядя на Винату-Биргитту и не вникая в смысл слов  ее  песни  (текст
был глуп и не стоил созданной для  него  мелодии),  печально  задумался  о
печальном, не понимая,  откуда  печаль.  Переливался  красками  просторный
мировой аквариум, в котором плавали рыбы-образы,  рыбы-сны,  рыбы-фантомы,
на которые Кир-Кор тоже почти не глядел, - и над всем этим реял,  все  это
заполнял, насыщал невыразимо прекрасный голос.  И  не  нужна  была  особая
проницательность, чтоб догадаться:  хозяйка  этого  голоса  счастлива.  По
крайней мере - сегодня. "А завтра я ее не  увижу",  -  думал  Кир-Кор.  Он
твердо знал, что завтра он ее не увидит. Об этом кое-кто позаботится.  Еще
до того, как она проснется, утомленная суетой фестивального вечера. К тому
ж, если женщина счастлива, вряд ли прийдется ей  кстати  незапланированная
внезапность. В образе позапрошлогоднего любовника - тем более.
     Сейчас его занимало, как будет происходить  его  расставание  с  этой
роскошной планетой. И когда? Вряд ли завтра.  Скорее  всего,  послезавтра.
Если без выстрелов, то скорее всего  послезавтра.  Эх,  месяц  хотя  бы...
месяц-другой.  Побродить  на  просторах  северного  захолустья,  потрещать
ледком остекленных утренним морозцем  луж,  послушать  крики  улетающих  в
теплые края гусей...
     Голос Винаты пел песню неизбежного расставания.  Пел  бодро  и  почти
весело.


                              2. ТЕАТРАЛЬНЫЙ

     Луна опустилась в тучу на западе. Кир-Кор  взглянул  на  многоцветные
гроздья алмазных звезд, кое-где обведенные серебристо-бело-голубой  каймой
рентгеновского излучения, и стал следить за приближением береговых утесов.
Прибойные волны с шумом разбивались о круто уходящие в ночное море  скалы,
и, если б у берега не обнаружился вдруг матово-белый, как фосфоресцирующая
льдина, мыс аванпорта для малотоннажных судов, шкиперское бесстрашие Матея
Карайосифоглу выглядело бы здесь неуместным. За пять  секунд  до  лобового
удара "льдина" лопнула, разошлась, и катамаран сбросил скорость на  полосе
глянцево-темной воды между двумя перронами.
     - Приехали, -  сказала  Марсана.  Обхватив  плечи  руками,  словно  в
ознобе: - Ощущаете, парни, какая здесь первозданность?..
     Будто в ответ - звонкий шелест очередного старта с  невидимой  отсюда
авиатеррасы.  По  верхушкам   пальм   над   высоким   склоном   скользнули
золотисто-желтые лучи фар. Кир-Кор проводил взглядом эскадрилью  эрейбусов
- двадцать седьмую по счету, - вот такая  здесь  первозданность.  Впрочем,
теперь,  когда   отзвенели   соловьиные   голоса   певцов   и   отполыхала
фантасмагория гигантских светопластических декораций,  на  островах  стало
спокойнее, несмотря даже  на  старты  флаингмашин.  Юркие  реалеты,  мигая
светосигналами,  взмывали  над  склоном  и   разлетались   кто   куда,   а
синевато-прозрачные, как  мыльные  пузыри,  грузные,  с  полной  выкладкой
габаритных огней эрейбусы тянули все  в  одном  направлении  -  строго  на
северо-запад.
     - Это в столицу, - сказал Матис. - Остров Столичный.
     - Кирилл, - сказала Марсана, -  вы,  должно  быть,  не  знаете...  На
Театральном нет гостиничного комплекса.
     - Но что-то ведь  есть?  "Пристанищ  тут  вокруг  немало,  -  заметил
опытный хитрец, - шале, фаре, отель, бунгало. Изба туриста, наконец".
     - Есть "Бунгало дель сиело" - фешенебельный катаготий  для  певцов  и
актеров. Вас, понятно, туда не пропустят.
     - Не волнуйтесь за меня, эвгина.
     - Я не волнуюсь - я предупреждаю.
     - Я не собираюсь там надолго задерживаться, - объяснил Кир-Кор. - Мне
гостиница не нужна.
     - Может, нам подождать у причала? - спросил Матис.
     - Нет. Я и так благодарен вам за дивный вечер. Безмерно.
     - Правда? - Марсана все еще потирала плечи руками. -  Вам  и  вправду
понравилось? Что понравилось больше всего?
     - Совместное наше плавание. Вот... возьмите на  память.  -  Он  помог
Марсане  разнять  половинки  феррованадиевого  пенальчика.  -   Подставьте
ладонь.
     - Что это?.. Какая прелесть! - Она уставилась  на  точечные  огоньки,
непостижимо хитро, волшебно,  необъяснимо  парящие  над  продолговатым  на
ощупь кристаллом. Их было три - два голубых и один синий.
     Стоило дрогнуть руке - огоньки мгновенно перемещались в пространстве.
Но между собой  эти  искроподобные  точки  сохраняли  четко  фиксированную
дистанцию: две голубые - тесной парой, синяя - чуть в стороне.
     Перешагнув канаты релинга, Кир-Кор обернулся.  Трехточечный  самоцвет
Планара, бесспорно, произвел на Марсану сильное впечатление.
     - Откуда это? - настаивала она.
     - Издалека.
     - Точнее вы не могли бы ответить?
     - Точнее... очень издалека. На всякий случай, не  подносите  кристалл
слишком близко к глазам при солнечном свете.
     - Не буду. У него есть свое имя?
     - Общепринятого названия минерал пока не имеет.
     - Все эффектные драгоценные камни имеют личные имена.
     - Действительно... "Синяя птица". Как? Подойдет?
     - Желаете мне удачи!.. Спасибо, Кирилл. Вдруг  захотите  свидеться  с
нами - добро пожаловать на остров Контур. На тот,  где  сегодня  на  рейде
"Синяя птица". У вас развито чувство пространственной ориентировки?
     - Надеюсь.
     - Тогда легко найдете  наш  Центр.  Немногим  труднее  найти  претора
директории Центра - это Матей Карайосифоглу. Как правило, всегда на  месте
эксперт по морской акустике Марсана Панкратия Гай - это я.
     - Центр зонального резервирования популяции бутылконосых дельфинов, -
уточнил Матис.
     - Запомнили, Кирилл? Нет? Повторить?
     - Как правило, запоминаю с первого раза.
     - Не делайте сегодня исключений. До  свидания.  Чувствую,  торопитесь
уйти. Ну что ж, идите. Всего вам самого доброго.
     - Прощайте, эвгина. Прощайте, Матис. -  У  него  не  повернулся  яэык
произнести "до свидания".
     "Это если мне исключительно повезет", - подумал Кир-Кор.
     - Да, - спохватилась Марсана, - а куда нам... высотную амуницию?
     - Куда угодно, способ утилизации выбирайте сами.
     - Я сделаю из вашего гермошлема кубок.  Буду  пить  из  него  ледяное
кокосовое   молоко,   охлаждая   жгучее   чувство   своего    тропического
одиночества... Поцелуйте меня, Кирилл.
     "Ну конечно, - подумал Кир-Кор, - ради этого я так сюда торопился".
     - Не хотите поцеловать меня на прощание? Почему?
     - У меня есть причина не делать этого.
     - Я сама сделаю это. Почти без причин.  Обратите  внимание  на  слово
"почти".
     Со спортивной сноровкой Марсана, опершись бедром о канат, перебросила
свои длинные босые ноги с палубы на перрон. Ярко блеснули "павлиньи глаза"
ее платья, голые руки неторопливо и нежно обвили окаменелую от  напряжения
шею Кир-Кора. Он сразу вспомнил руки Винаты, и нехорошее предчувствие, так
некстати охватившее его во время пения Винаты-Биргитты, вернулось и  стало
похожим на приступ внутренней  боли.  Поцелуй  Марсаны  был  ошеломительно
жарким. Наверное, для нее это был откровенней,  желанный,  живой  поцелуй.
Для него  -  пытка  мучительным  раздвоением.  Марсане  пришлось  тянуться
кверху, привстать на носки, -  он  поневоле  обнял  ее  упругое,  все  еще
окутанное флером неистребимого аромата календулы гибкое тело. Рядом  витал
призрак Вина ты...
     Перрон был длинный. Кир-Кор шел  не  оглядываясь.  Аура  Марсаны  так
хорошо ощущалась на расстоянии, что он, наконец, обратил на это  внимание.
Ауру Матиса он просто не замечал. Ошеломление от поцелуя не проходило.

                "Сквозь тихое журчанье струй...
                Сквозь тайну женственной улыбки
                К устам просился поцелуй",' -

припомнил он, пытаясь перевести это ошеломление  в  плоскость  иронии.  Не
получилось. Недовольство собой - вот все, чего он достиг. Потому  что  сам
во всем виноват, неправильно повел себя в общении с чуточку эксцентричной,
привлекательной  женщиной.  Да?  А  как   правильно   было   себя   вести?
Маневрировать, прикрываясь словоблудием  коммуникабельного  шута?  Мерзко.
Ставить психоблокаду?  Прямое  посягательство  на  третью  статью  МАКОДа,
параграф восьмой. Блокировать эротосферу эмоций? А произвела бы эмоблокада
нужный эффект? Сомнительно. Более чем. Женщине с  такой  аурической  мощью
любая степень щадящей эмоблокады - слону одуванчик.

[' Строки Александра Блока.]

     Линейки перронов заканчивались перед вырубленной в  скальном  массиве
щелью прохода. Кир-Кор, вспомнив фильм о  Финшелах,  узнал  это  место.  В
фильме, щель имела  название...  То  ли  "Ворота  Аркадии",  то  ли  "Путь
Атланта". Строителей заботили, видимо, прежде  всего  размеры  прохода  по
вертикали. Словно проход предназначался для  шествий  с  высоко  поднятыми
знаменами.  Плита  опасно  нависшего  над  проходом  гранитного  архитрава
покоилась на плечах какого-то трудно опознаваемого  мифического  полубога.
Полубог был молод и гол.
     По  законам  нормальной  архитектурной  симметрии  архитраву  удобнее
опираться на плечи титанов слева  и  справа.  Но  правый  титан,  когда-то
отколотый  от  массива  землетрясением  или  ударом  огромный  волны,  пал
навзничь. Задранный кверху локоть могучей руки грозил небесам, а бородатая
голова  странно  и  жутко  была  приподнята   над   гранитными   валунами.
Поверженный  исполин  был  зрелого  возраста.  Изнемогающий  под  тяжестью
архитрава титан помоложе, казалось, смотрел на бездействующего напарника с
изумлением и упреком.
     Кир-Кор мимоходом  оглядел  панораму  крушения.  Бородатый  рухнул  у
кромки воды так удачно, что служил теперь  хорошей  защитой  от  захлестов
прибоя. Слишком удачно... Его диспозиция выдавала архитектурную  ложь.  Не
было тут  ни  обвального  землетрясения,  ни  цунами.  Камуфляж.  Имитация
естественной катастрофы.  Ансамбль  грандиозного  разрушения  был  задуман
архитекторами изначально.
     Внутри  массива  проход  расширялся,  и  недалеко  от  входной   щели
начиналась  лабиринтная  путаница  вырубленных  в  скале  ниш,  гротов   и
крупногабаритных полостей, связанных между собой системой сквозных проемов
и  расширяющихся  (наподобие  раструбов)  фривольно  изогнутых  переходов.
Подвешенные на цепях старинные светильники с хрустальными  украшениями  не
слишком  уверенно  освещали  вогнутые   потолки   сквозь   решетки   щедро
вызолоченного  помпезного  обрамления  декоративных  консолей.   Куда   ни
повернись - стрелочные указатели. Великое множество стрелочных указателей,
ярко пылающих, но неизвестно  на  что  указующих.  Кир-Кор  шагал  наугад.
Забредая в тупиковые гроты, он  неизменно  обнаруживал  там  постамент  из
гранита, увенчанный базальтовой головой слона с короткими  бивнями.  Гроты
эти можно было принять за некие катакомбные захоронения особо отличившихся
чем-то перед людьми представителей рода Elephas. Если  бы  не  надпись  на
постаментах.  На  всех  постаментах  надпись  была   одинакова:   Маракас.
Буквальное совпадение с  популярным  дигейским  ругательством  развеселило
Кир-Кора.
     Встречались и  постаменты  без  надписей.  Шеренгу  из  десяти  таких
постаментов Кир-Кор обнаружил в широком, сплошь  остекленном  коридоре,  и
каждый из них был анонимно увенчан головой матерого  гиппопотама.  Это  не
было десятикратным повторением скульптурного "портрета"  одной  и  той  же
особи Hippopotamus amphibius, Однако и существенных различий в  окаменелых
чертах изваяний Кир-Кор не заметил. Кстати, вопрос о вероятии экзотических
захоронений здесь отпадал сам собой,  поскольку  своеобразная  Конструкция
пола позволяла смотреть сквозь плиты прочного, как алмаз,  и  прозрачного,
как молодой лед, керамлита. Под плитами - ничего,  кроме  ажурных  опор  и
подсвеченного снизу потока воды. Поток подчинялся ритму берегового прибоя:
вода толчками увлекала вдоль  коридорного  канала  медуз,  креветок,  нити
водорослей,  рыбью  мелочь;  кувыркаясь,  как  сорванный  с  дерева  лист,
пронеслась пурпурная морская звезда.
     Коридор-канал "впадал" в большую пещеру, освещенную,  как  показалось
Кир-Кору издалека, жарко пылающими кострами. Освещение впечатляло...
     Ступая по керамлитовой тверди  над  глубью  подземного  озера  (и  не
испытывая при этом ни малейшего удовольствия), он  видел  на  далеком  дне
подсвеченные скалы. Языки рубиново-красного, желтого и  розового  пламени.
стекая  по  стенам,  создавали  во  всех  направлениях  неуютно  обширного
пещерного  интерьера  своеобразные  световые  эффекты,  сильно  искажающие
перспективу; в сочетании с высокими потолками и слишком  прозрачным  полом
это странным образом порождало иллюзию грандиозного мирового  пожара:  все
четыре стороны света представлялись охваченными огненной  бурей  -  север,
запад, юг и восток... А центральный участок прозрачного  пола  (над  самой
большой глубиной) был  занят  строгим  каре  красновато-коричневых  кресел
постампирного   стиля.   Кир-Кор   остановился.    Каре    покоилось    на
цилиндрическом, словно выросшем из подводных скал основании и содержало  в
себе около двухсот мягких красно-коричневых единиц. Каждое сидение украшал
искусно выполненный рисунок - реалистическое  изображение  рога  изобилия.
Все изображения были стандартными относительно самого рога,  а  вот  через
край сыпалось разное: корнеплоды и клубнеплоды, монеты и ордена, кирпичи и
лопаты... На сидениях ближайших кресел - рыбное изобилие, плодово-ягодное,
биопротезное, злаковое, журнально-книжное.  Над  спинками  кресел  по  обе
стороны изголовья торчали  большие  черные  наушники.  Это  выглядело  как
приглашение сесть и послушать.  Кир-Кор  секунду  поколебался  и  придавил
своим  телом  рыбный  поток.  Грандиозное  зарево  мирового  пожара  сразу
погасло,  вспыхнули  десятки  указателей,  повернутых  стрелками   кверху.
Подлокотники,  звонко  щелкнув,   сомкнулись   полукольцом   страховочного
захвата, кресло приподнялось, выдвинулось из ряда  себе  подобных,  плавно
повернуло влево и устремилось к потолочному своду,  где  уже  раздвигались
одна за другой красные  и  желтые  диафрагмы  конического  входа  в  шахту
подъемника.  В   наушниках   звучала   нежная   сентиментальная   мелодия,
ностальгически-сладкая,  трогательная  до  слез.  В  шахте  свирепствовали
сквозняки, пахло пылью, и Кир-Кор ощутил себя запоздалым туристом.
     Наверху  -  утопающая  в  цветах  смотровая  площадка.  Ветерок.  Шум
кипящего внизу прибоя. Запоздалый турист даже не видел, как  провалился  в
свою  красно-желтую   преисподню   красно-коричневый   дефинитор   рыбного
изобилия. Привыкая  к  головокружительным  запахам  местных  растений,  он
смотрел  с  высоты  гранитного  выступа  на  огоньки   в   проливе   между
пирамидальным островом Контур и плоским  его  соседом.  Пролив  был  виден
отсюда как на ладони:  туристская  флотилия  рекой  искрящихся  самоцветов
обтекала застывшую на  рейде  скромно  иллюминированную  "Пацифику".  Огни
"Алмаза" покачивались в открытом море. Суденышко успело  выполнить  маневр
под парусом и взять курс восвояси. Наблюдая за ходом  катамарана,  Кир-Кор
обнаружил, что все еще продолжает чувствовать  ауру  Марсаны.  Свет  звезд
переливался на гладких спинах ленивых волн  ртутным  блеском,  из  глубины
пробивались наверх пятна таинственной люминесценции, -  вид  ночного  моря
завораживал. Способность Марсаны к аурическому дальнодействию интриговала.
Слишком редкая среди землян способность...
     Он перевел зрительное восприятие в  область  пиктургии  инфракрасного
диапазона.   Море   сразу   стало   другим.   Не    море    -    пустынная
переливчато-коричневая плоскость. Такое море не могло  завораживать,  зато
теперь он легко разглядел на фоне пустынного однообразия  уходящее  судно,
вертикальную красную черточку на борту, угадал  в  ней  фигуру  Марсаны  и
адресовал ей ментальный  оклик.  На  ответ  он  почти  не  рассчитывал.  И
напрасно.  Ответом  был   дикий   всплеск   совершенно   неорганизованного
ментополя. Он ничего  не  понял  (кроме  разве  того  обстоятельства,  что
управлять своим ментополем Марсана  решительно  не  умеет),  однако  успел
зафиксировать особенности ее ауро-модуляционной стихии.  Другими  словами,
успел настроиться на чужой камертон (так пламя свечи,  вспыхнув,  избирает
своим камертоном фитиль). Теперь он  должен  был  попытаться  использовать
камертонный эффект для импринтинга. Для  запечатлевания.  Для  аурического
запечатлевания. Коль скоро она ответила на оклик, имелось  вероятие  того,
что импринтинг может состояться. Вероятие  мизерное  и  напрямую  вдобавок
связанное   с   происхождением.   Имеется   в   виду    дигейская    ветвь
генеалогического древа... А вдруг.
     Внимание  случайного  прохожего  наверняка  привлек  бы  застывший  у
парапета рослый человек в рубахе, украшенной светящимся биоценозом верхней
юры.  Человек  очень  сосредоточенно   (как   и   подобает   внимательному
наблюдателю) вглядывался в темноту открытого  моря...  закрытыми  глазами.
Что видит он сквозь плотно сомкнутые веки? "Да, - спросил себя Кир-Кор,  -
что же я вижу?.." Он никак не мог определиться в пространстве поля  зрения
Марсаны. В темной, овальной (подобно очертанию глаза)  Вселенной  виделось
нечто  округлое,  еще  более   темное,   кое-где   пронизанное   лучистыми
звездочками,  проблесков...  Аура  Марсаны,  увы,  не  обладала  поисковой
реактивностью - дикая и потому беспомощная, как младенец, аура,  и  наивно
было бы ждать от  нее  осмысленной  пиктургии.  Даже  в  ответ.  С  другой
стороны, чтобы младенец мог развиваться нормально, с  ним  надо  общаться.
Бережно, не пугая. Для начала, к примеру,  совместить  аурические  спектры
зрительных восприятии в инфракрасном диапазоне. (Чем  длиннее  "фитиль"  -
тем ярче охватное  "пламя",  избравшее  своим  камертоном  "фитиль"  чужой
ауры).
     Кир-Кор, не  зная  еще,  что  из  этого  выйдет,  мягко  задействовал
пиктургический резонанс...
     В  овальной  Вселенной  зрения  Марсаны  что-то   произошло.   Что-то
сдвинулось, словно сошла пелена, округлая темнота  приобрела  коричневатый
оттенок, а верхняя часть овала заметно побагровела.  Кир-Кор  чуть  усилил
резонансный нажим,  расширил  спектры  основных  восприятии.  С  внезапной
ясностью он увидел вверху