м-створа производило гнетущее впечатление.
     - КА-девять, - позвал Андрей. - Контакт. Подойди.
     Катер сменял голубые огни на зеленые,  повернул  в  сторону  человека
раковины лидаров  и  стал  приближаться,  равномерно  и  плавно  перебирая
голенастыми ступоходами. Палубу слегка потряхивало.
     - Стоп! - тихо приказал Андрей.
     "Казаранг" послушно остановился.
     - Подними передние ноги.
     "Казаранг" откачнулся  назад  и,  точно  лошадь,  вставшая  на  дыбы,
приподнял передние ступоходы.
     - Хорошо, опусти.
     Андрей похлопал машину рукой по коленным шарнирам. "Еще попрыгает,  -
подумал он. - Утиль, конечно, но еще попрыгает".
     - Ты доволен? - В голосе Мефа скрытое торжество.
     - Чем?
     - Ну, в общем... Его поведением.
     - Да, у него хорошая реакция на голос... Даже геккоринги ступоходов в
порядке. И если летные качества будут не хуже, то...
     -  Надежная  машина,  шкип.  Может  быть,  я  слегка  старомоден,  но
"Казаранга" считаю самой удачной моделью малого катера.
     Андрей  облизнул   подсушенные   кислородом   губы.   Этот   "слегка"
старомодный рыбак знает, вуза  забрасывать  удочку.  Чувствует,  до  какой
степени надоело эксперту две недели топтаться среди орбитального хлама,  и
предлагает прогулку на отнюдь не "слегка" старомодном драккаре.  Серьезный
соблазн, леший его подери... Мышцы,  подыгрывая  воображению,  сами  собой
напряглись  и  с  профессиональным  автоматизмом   "сбутафорили"   типовую
динамику схода с орбиты я форсированного реверс-маневра для беспосадочного
разворота над планетоидом. Эксперту экспертово, пилоту  пилотово.  Желание
оказаться в кабине драккара было настолько мучительным,  что  пришлось  на
минуту крепко зажмурить глаза.
     Ладно, потерпим. Тринадцать суток  терпел.  На  борту  "Байкала"  все
станет на свои места. Еще перетерпеть  каких-нибудь  трое  суток...  А  на
"Байкале" перетерпеть беседу  с  Копаевым.  От  специального  разговора  с
функционером  МУКБОПа  никуда,  понятно,   не   денешься.   Вернее   -   с
функционерами, потому что на этом дело не остановится.  Теперь  даже  ему,
наивному эксперту, ясно: Международное управление космической безопасности
прицепилось к "Анарде" и ее капитану не зря...
     Его наивность  была  беспредельной:  за  одиннадцать  дней  спокойной
рабств бок о бок с Аганном  он  успел  привыкнуть  к  мысли,  что  мрачные
сведения Аверьяна Копаева являют собой результат каких-то  тяжелых  ошибок
почтенного ведомства. Меф не вписывался в  компанию  легендарных  экзотов.
Человек как человек. С хорошими манерами,  вежлив,  любезен,  уравновешен.
Словом, таков,  каким  был  всегда.  В  тесных  и  до  предела  запущенных
интерьерах  "Анарды"  ничего  примечательного  тоже  не  обнаружилось.  Ни
"черных  следов",  ни  разбитых  экранов.  Ни  тем  более   гипотетических
призраков, скупой информацией о которых Аверьян достал его на  прощание  в
спину, точно булыжником.
     Да, он поверил Копаеву и в первые дни, осваиваясь на борту  "Анарды",
наивно  был  озадачен  тем,  что  на  танкере  ничего   экзотического   не
происходят. Потом привык к размеренному ритму суток, я нервное  напряжение
стало ослабевать. Работа, отдых, сон, еда.  Возня  с  документами.  Осмотр
устарелого оборудования в запыленном и  душном  чреве  ужасно  изношенного
"кашалота", вечерние посиделки у  электрокамина  в  салоне  (единственный,
кроме кают, уголок, где Мефу удавалось поддерживать чистоту), неторопливые
беседы за ужином. Кстати, про Оберон и "Лунную радугу" Меф, как и  прежде,
не обмолвился ни единым словом. До утра не засиживались, ровно за  чае  до
полуночи желали друг другу приятного сна и разбредались по  своим  каютам.
Постель, тишина я всякие разные мысля. Тоска  по  "Байкалу"...  Убаюканный
десятисуточным  однообразием,  позавчера  утром  он  вдруг  осознал,   что
навязанная ему разведывательная миссия провалилась с треском.  Он  подумал
об этом почти равнодушно, без удовольствия и без шин злорадства.  Но  зато
ощутил себя так, словно  выбрался  на  прямую  тягу  после  изнурительного
контрметеоритного маневра. С  другой  стороны,  было  немного  досадно  за
своего земляка. По  вине  каких-то  оболтусов  из  оперативно-следственных
отделов МУКБОПа земляк сел в лужу сам и  едва  не  усадил  рядом  с  собой
доверчивого пилота. Самая опасная разновидность паники - это когда  паника
выползает  из  отделов  службы  безопасности...   Днем   он   еще   острее
почувствовал, как смертельно  здесь  ему  все  надоело.  Ближе  к  вечеру,
правда, случился маленький праздник -  "Титан-главный"  ретранслировал  на
борт "Анарды" сообщение  из  УОКСа:  коллегия  летного  сектора  утвердила
Андрея Васильевича Тобольского первым  кандидатом  на  должность  капитана
суперконтейнероносца "Лена". Меф наладил с "Байкалом"  видеосвязь;  улыбки
товарищей, поздравления, шутки. Ярослав поручил Мефу Аганну как старейшему
капитану  Дальнего  Внеземелья  взять  на  себя  обязанности  "регента"  и
присвоить "принцу Андрею"  звание  "шкипер"  (традиционный  на  космофлоте
развлекательно-поздравительный ритуал). За ужином новоиспеченный  "рег"  и
"шкип" выпили по  бокалу  шампанского,  а  заодно  посмотрели  видеозапись
юбилейного торжества, прогремевшего в лунной столице. Встречая  на  экране
кого-либо из общих знакомых, оживленно комментировали происходящее. Однако
за два часа до полуночи Меф повел себя странно: нервно гримасничая, стал к
чему-то прислушиваться, говорить невпопад (глаза  виноватые)  и,  наконец,
очень  рассеянно  пожелав  кандидату   приятного   сна,   покинул   салон.
Обескураженный кандидат смотрел ему  вслед,  пытаясь  понять,  какая  мужа
вдруг укусила обычно любезного, деликатного капитана...
     Сон не был приятным. Таких странных снов он отродясь не  видывал.  Он
проснулся и долго таращил глаза в темноту. Грань между сном  я  явью  была
неестественно зыбкой, и заме розово  светящиеся  цифры  на  часовом  табло
касались  достоверной  деталью  жуткого  сновидения.  Без  двадцати  минут
полночь... Он натянул на себя одеяло, заснул я снова проснулся в  тревоге.
Снялось одно и то же: будто бы рядом с постелью стоят какие-то  двое  и  с
молчаливым упорством каменных идолов смотрят на него, спящего. Во мраке он
их не видит, но чувствует холод массивных фигур и неподвижность зрачков...
Утомленный диковинным сновидением, он включил разноцветный фонтан ночника.
Походил по каюте, остановился у двери. В чем дело? Нервы, что ли, шалят?..
Не прибегая к услугам пневматики, мускульным усилием рук раздвинул дверные
створки. После отбоя в коридоре парит полумрак - до утра ничего  здесь  не
светится, кроме синих полос по краям дорожки  (контур  зоны  искусственной
гравитации), и красное  дерево  стен  выглядят  глянцево-черным.  Повернув
голову вправо, он замер: на подсвеченном через открытую дверь  капитанской
каюты  участке  стены  коридора  как  на  красном  экране  дергалась  тень
многорукого пианиста... Зашипела пневматика  -  створки  двери  освещенной
каюты захлопнулись. Тишина. Давящая тишина и мертвенная синева дорожки...
     Определение "многорукий пианист" пришло ему в голову несколько позже,
а в тот момент он просто ничего не понял. В каюту капитана "Анарды"  вошел
Некто (хотя кто здесь может войти в каюту Аганна, кроме Аганна?!). Тень на
стене (а силуэт коренастой фигуры  был  достаточно  четким)  вполне  могла
принадлежать Аганну, если бы... если  бы  не  одна  ошеломительно-бредовая
особенность: фигура  имела  две  пары  рук.  Разведенные  в  стороны  руки
извивались я дергались... Вот, по сути,  и  все,  что  он  увидел.  Эпизод
какого-то  непонятного  полуночного  действа,  неслышимо-бурный  пассаж  в
четыре руки на невидимом фортепиано... Он приблизился к двери  капитанской
каюты и уж было решился нажать  кнопку  вызова,  но  вспомнил  наставления
Копаева: "Пройди мимо и сделай вид, будто ничего особенного  не  заметил".
Делать вид было не перед кем.  Чувствуя  сухость  во  рту,  он  побрел  по
коридору обратно - мимо своей каюты, мимо кают отсутствующего  экипажа,  -
отодвинул дверь кухонного отсека  и,  перешагнув,  угодил  босой  ногой  в
холодную  лужицу.  Вспыхнул  свет.   Зеркальная   стена   отразила   среди
белоснежного кухонного оборудования  загорелый  торс  эксперта  в  голубых
плавках. Вид у эксперта был неприглядный - волосы в беспорядке, с лица еще
не сошло выражение недоумения и брезгливого неудовольствия.
     Потягивая ледяной березовый сок, он обратил внимание  на  лужу  возле
одного из холодильных боксов. Тронул  кнопку  -  дверная  крышка,  чмокнув
уплотнителем стыковочного паза, съехала в сторону. Бокал с березовым соком
едва не выскользнул из руки: на полу морозильника стояли ботинки Аганна...
Он окинул  взглядом  заросшие  снежной  шубой  стены,  заиндевелые  "лапы"
бездействующих  фиксаторов  я  снова  уставился  на   капитанскую   обувь.
Добротные, но просто  кошмарные  по  расцветке  ботинки:  оранжевый  верх,
красная с белым рантом подошва, золотистые бляхи. Обувь в  холодильнике  -
бессмыслица, но тем  более  дико  смотрелись  на  плотном  снегу  рядом  с
ботинками  талые  отпечатки  босых  ступне.  А  на  заснеженных  стенах  -
отпечатки ладоней... Он ущипнул себя за уже. Ковырнул пальцем  стыковочный
паз: там, ему показалось, застрял какой-то блестящий лоскут. Но это был не
лоскут. Это было... Черт знает что это было! Оно  потянулось  за  пальцем:
сверкающее,  липкое  я,  подобно  паутине,   почти   не   осязаемое!..   С
внезапностью проблеска молнии пришло озарение: в апокалипсическом  перечне
свойств,  присущих  экзотам,  Копаев  упоминал  о  некой  ртутно-блестящей
субстанции,  которую  кожа  экзота  выделяет   под   воздействием   низких
температур. "Стоит поплавать в ледяной  воде  или  сильно  продрогнуть..."
Концы с концами вроде бы сходятся: холодильник - следы босых ног на  снегу
- липкий блеск...
     В душевой он вымыл и продезинфицировал  руки.  Блеска  на  пальце  не
было, но, вспомнив  затяжной  медосмотр,  которым  Грижас  удивил  его  на
прощание, вымылся весь и перепробовал на себе все из имевшихся  в  наличии
антисептических средств. Делал это размеренно, как автомат. Мысль  о  том,
что МУКБОП поступил с ним просто бессовестно, не вызвала  должных  эмоций,
он подумал об этом холодно и спокойно. Важнее было  другое:  Копаев  прав,
Аганн - экзот. Но  в  какую  из  сущностных  категорий  прикажете  отнести
многорукого "пианиста"?. Копаев, правда,  оговорил  вероятность  появления
призраков, но касательно их внешнего вида - ни слова. Утаил? Или не  звал?
Скорее последнее. Функционеры МУКБОПа,  видимо,  плохо  себе  представляют
детали всего этого дела, иначе  бы  вряд  ли  послали  с  разведкой  плохо
подготовленного  эксперта.  Разведка  угодила  в   лужу   на   первом   же
перекрестке. Разведке ясно одно: следы на  снегу  -  не  просто  следы  на
снегу.  Это  следы  "радужно-лунного"  прошлого  Мефа  Аганна.  А   насчет
"пианиста" можно было думать все что угодно...
     Остаток ночи прошел в размышлениях. Под утро кое-как задремал. Во сне
увидел Аганна с двумя парами верхних  конечностей,  проснулся  в  холодном
поту. Сколько мог, оттягивал выход ж завтраку. Во деваться некуда,  хочешь
не хочешь - надо идти... Долго стоял перед дверью салона. Ладони  влажные.
"Ты аферист, Копаев, - думал он, пытаясь унять сильное сердцебиение. -  Ты
зачем послал меня сюда одного!.. Он вошел в салон и почувствовал  слабость
в ногах от огромного облегчения. Аганн выглядел обыкновенно.  Красно-синий
комбинезон,  красно-бело-оранжевые  ботинки,  обыкновенные  руки,  свежее,
тщательно выбритое лицо. Голубые глаза на этом лице  смотрели  приветливо.
"Салют, шкип! Как настроение? Вид у тебя... не очень веселый".  -  "Салют,
капитан. Значит, говоришь, не  очень?.."  Рухнув  в  кресло,  он  еще  раз
взглянул на ботинки Аганна, расхохотался.  Не  мог  сдержаться.  Это  была
реакция. Аганн смотрел на него с интересом. Все  утро  они  приглядывались
друг к другу с интересом и взаимно были ужасно любезны. А потом весь  день
он старался держаться от Аганна подальше - придумал работу  по  экспертизе
вакуум-оборудования на причальной  палубе  (в  скафандре  чувствовал  себя
почему-то увереннее). В кухонный отсек, разумеется, заглянул (для  очистки
совести и для  того,  чтобы  у  Копаева  не  было  оснований  смотреть  на
разведчика с презрением и досадой). Можно было  и  не  заглядывать:  следы
аккуратно стерты... Беспокойная ночь отозвалась усталостью,  он  рано  лег
спать и проспал двенадцать часов мертвым  сном.  За  это  время  на  борту
"Анарды" могло произойти множество самых экзотических событий -  ему  было
все безразлично. Танкер в полном распоряжении Аганна  и  призраков,  пусть
делают здесь  что  угодно.  Пусть  обрастают  инеем  в  холодильниках  или
поджариваются в стеллараторах, если это им нравится. Пусть только не очень
шумят. Он слишком устал, и ему в самом деле было все  безразлично.  Утром,
однако, нервное напряжение снова вернулось, и, так же как и вчера, сегодня
он предпочел болтаться в скафандре среди  музейных  экспонатов  вакуумного
хозяйства.  Он  боялся,  как  бы  недоверие  к  Аганну  не   переросло   в
неуправляемую враждебность. В неодолимое отвращение, в слепую ненависть  и
- чего доброго - в страх. Ни желания общаться с Аганном, ни прочной веры в
неколебимость собственного самообладания у него не было. С другой стороны,
пассивно  отсиживаться  в  бронированной  скорлупе   скафандра   глупо   и
унизительно. Надо что-то решать.  Перейти  к  активным  методам  разведки?
Допустим. А что это за зверь такой - "активные методы"? Как это в принципе
делается? Вдобавок  вряд  ли  МУКБОП  одобрит  активную  самодеятельность.
Аверьян  в  своих  наставлениях  внятно  предостерегал  от  вмешательства:
"Пройди мимо..." К черту  Копаева  и  его  наставления.  Кроме  Копаева  и
МУКБОПа, существует земная цивилизация, в интересах которой жизненно важно
узнать, насколько опасен  для  нее  суперэкзот  под  маской  благообразной
личины капитана дряхлого "кашалота".
     - Кэп, слышишь меня? - проговорил Андрей.
     - Да, превосходно.
     - Я возвращаюсь. Закрывай вакуум-створ.
     - Внимание! - капитанским голосом скомандовал Меф. - На вакуум-палубе
в створе щита не стоять!
     Андрей  почувствовал  холодные  мурашки  на  спине,  вообразив,   как
громогласно, нелепо роняет  спикер  слова  команды  в  устоявшуюся  тишину
отсеков, кают, коридоров этого мертвого, в сущности, корабля.
     Иллюминация "Казаранга" угасла. Палуба дрогнула,  беззвучные  челюсти
вакуум-створа сомкнулись. Андрей  включил  фары  скафандра  я  двинулся  к
темному отверстию люка шлюзового тамбура.
     - Связь прекращаю, - предупредил Меф.
     Андрей машинально выдал "квитанцию":
     - Понял, конец связи,  конец...  -  Он  стоял  у  входа  в  тамбур  и
разглядывал стену.
     Сама стена ничего  особенного  собой  не  представляла  -  монолитный
участок внутреннего корпуса  из  модифицированного  металла.  Грязноватый,
правда, участок, но дело в  другом:  свет  фар,  скользнувший  вдоль  этой
твердыни, выхватил из темноты полосу, вернее, цепочку  зеркально  блещущих
пятен...
     Пятна  блестели  как  свежевымытые  зеркала.  Ни  дать  ни  взять   -
зеркальные кляксы. Размер - чуть - больше ладони. Цепочка клякс пересекала
участок стены прямолинейным пунктиром. Наискось. В одном месте (на  уровне
груди) в пунктирной цепочке был пробел  -  двух  клякс  недоставало,  -  и
Андрей мгновенно сообразил, где находятся недостающие "звенья"...  Простая
и ясная версия о газовом метеорите неожиданно усложнялась. Точнее - летела
ко всем чертям, потому что новоявленное настенное украшение вызывало  иные
ассоциация. Например, такую: кто-то (скажем, ради  забавы)  окатил  правый
борт танкера струей из импульсного огнетушителя-брызговика,  заправленного
ртутью; струя ворвалась в открытый вакуум-створ, тяжело хлестнув по пути -
в спину скафандра... Но откуда, леший бы ее побрал, хлестнула  эта  струя?
Ведь на правом траверзе Пространство  было  чистым.  Не  было  там  ничего
подозрительного. Ничего подозрительнее созвездия Девы.
     Он осторожно потрогал ближайшую кляксу. Ее зеркальная поверхность  не
прогнулась под натиском пальцев и даже не  сморщилась,  хотя  это  зеркало
было странно мягким на ощупь. Нажим посильнее - рука, медленно преодолевая
сопротивление, погрузилась в зеркало на  треть  толщины  ладони.  Это  его
поразило.  Похоже   на   то,   как   если   бы   подстилающий   зазеркалье
модифицированный металл утратил твердость!.. Так, чего доброго, можно шутя
добраться рукой  сквозь  стену  до  скафандрового  отсека...  Впрочем,  он
сознавал, что имеет дело с какой-то необыкновенной иллюзией. Потянул  руку
обратно. Обеспокоенно рванулся,  но  вытащить  ладонь  из  липкой  западни
удалось не сразу: блестящая субстанция обладала клейкостью  густой  смолы.
Вот так "иллюзия"!..
     Он  ошеломленно  взглянул  на  металлизированное  покрытие  перчатки.
Никаких повреждений. И никаких следов  блестящего  вещества.  Таинственная
"бесследность" липучего блеска напомнила эпизод с "лоскутом", прилипшим  к
двери холодильного бокса...
     С запоздалой опаской он отступил от стены и,  подняв  руку  к  стеклу
гермошлема, посмотрел на светосигнал радиометра, вмонтированного в  рукав.
Уровень радиации нормальный (для  здешних  условий  -  естественный  фон).
Заодно посмотрел на часы. Снова уставился на "мягкие  зеркала",  не  зная,
что  предпринять.  И  только  теперь  заметил:  кляксы  постепенно  таяли.
Величина каждого  "зеркала"  была  теперь  меньше  ладони.  Эта  блестящая
мерзость скоро, должно быть, исчезнет совсем... Он торопливо протиснулся в
люк.



                            6. ПЯТНО НА ЯПЕТЕ

     В шлюзовом  тамбуре  освещение  тоже  бездействовало.  Лениво  мигали
светосигналы  радиационного  и  газохимического  контроля,  было  тесно  и
сумрачно. Фары Андрей не включил  -  не  хотелось  видеть  грязные  стены.
Овальные люки обведены по краям крышек светящимися контурами -  красным  и
желтым;  оба  люка  задраены  наглухо,  однако  оранжевый  глаз  автомата,
ответственного за герметичность, выкатываться не спешил.  Как  назло.  Вот
выкатился наконец неумытой луной - тусклый, чем-то заляпанный.
     Сверху, вместе с  воздушными  струями,  ударил  заряд  снежной  ныли.
Горловина воронки воздуховода, обрастая инеем, быстро  светлела;  изморозь
опускалась по стенам  широкими  языками.  На  крышке  люка,  окантованного
желтым, вспыхнул синюшными буквами  транспарант:  "Барическое  равновесие.
Выход открыт". Андрей уже знал, что здешние надписи в основном  рассчитаны
на оптимистов,  и  терпеливо  ждал.  Судя  по  состоянию  бортовых  систем
сервиса, на "Анарде" давно и  заботливо  культивировали  идею  стоического
аскетизма.
     Крышка люка отошла с отчаянным визгом, светлый овал затянуло  клубами
пара. Андрей слепо шагнул через комингс.  Влажный  воздух  и  неоправданно
долгое шлюзование превратили скафандр  в  подобие  айсберга,  а  в  теплом
отсеке все это растаяло, и теперь через пленку воды на  стекле  гермошлема
всего удобнее было смотреть рыбьим глазом. Верно, идея здешнего  аскетизма
сильно пострадала бы, если бы кто-нибудь  удосужился  наладить  в  тамбуре
влагопоглотитель... Пробираться к своей скафандровой  нише  в  гардеробном
ряду приходилось чуть ли не ощупью.
     Скаф-захват в нише сработал исправно (невероятно, но  факт).  "Может,
успею?" - подумал Андрей,  отжимая  вниз  рукоять  у  бедра,  -  клацнула,
распахиваясь на спине, гермодверца. Выдернув руки из полужестких  рукавов,
он торопливо отсоединил разъемы внутренних электро-  и  пневмокоммуникаций
и, взявшись за холодную,  мокрую  кромку  люка,  выдвинулся  из  скафандра
спиной, вытащил ноги. Его повело ногами кверху, он  завис  над  скафандром
вниз головой и успел увидеть на тыльной стороне