степи попадаются лишь крохотные гаи.
     -- Когда дашь знак?
     Чех покачал головой:
     -- Нужно идти до первых заморозков. А вы двое садитесь  на
коней,  дуйте  вперед.  Там развилка... долина расходится тремя
клиньями. Пусть  один  проедет  по  одному  рукаву,  другой  по
другому...
     Лех сказал живо:
     -- Еще   кого-нибудь  возьмем?  Там  три  рукава,  ты  сам
говорил.
     -- Пожалуй...
     -- Ерша, -- предложил Лех. -- Или Бугая, а  то  засиделся.
Можно Твердую Руку.
     Чех  подумал, покачал головой. К удивлению братьев, сказал
неспешно:
     -- Третьим пусть едет Сова.
     Лех поморщился:
     -- Раб из каменоломни?
     Рус ощетинился, а Чех сказал обыденно:
     -- Вы все сейчас -- изгои. А он  --  неплохой  воевода.  Я
как-то говорил с ним, человека сразу видно.
     Лех обиделся:
     -- Будто  среди  наших  мало  славных воевод! Одного Бугая
взять...
     -- И Бугай хорош, -- согласился Чех, -- но  Сова  из  кожи
лезет,  чтобы увидели его полезность. Не знаю, что замыслил, но
уж очень старается.
     Раздался  дробный  топот   копыт.   Подскакали   смущенные
дозорные.  Чех  весело скалил зубы. Дозор увидел то, что он еще
вчера узрел с верхушки  дерева.  В  зеленую  долину  словно  бы
врезались  два  острых  клина,  рассекая  ее  на  три рукава. И
настолько одинаковых, что никто не знал, по какому из них идти.
     -- Привал, -- велел он. -- Ну и  что,  если  еще  полдень?
Зажигай  костры! Гойтосир, где ты? Подумай, не приходится ли на
сегодня какой-нибудь праздник?
     Ночью Русу казалось, что костров в степи полыхает столько,
сколько звезд на небе. Ис вместе с  ним  бродила  от  костра  к
костру,  слушала  песни, с изумлением смотрела на зажигательные
пляски. Мужчины плясали до  упаду,  а  женщины  и  дети  только
смотрели  с  телег.  Здесь  был  мир  мужчин,  и  хотя никто не
запрещал женщинам  ездить  верхом  или  охотиться  хотя  бы  на
зайцев, те лишь гордо указывали на мужчин. Это их дело. Если же
на  коня  сядет  женщина, то это укор мужчине, который не сумел
обеспечить, накормить, привезти...
     -- И ты так считаешь? -- шепнула она ему тихонько.
     Он признался:
     -- Сперва -- да. Потом  решил,  что  ты  ведь  из  другого
племени.  Ты не обязана следовать нашим обычаям. Если, конечно,
не будешь нарушать главные.
     -- Главные?
     -- Да.  Не  смеешь,  к  примеру,  предать  племя.   Укрыть
предателя  или  помочь  ему.  Не смеешь даже предать земле тело
изменника  или  сочувствующего  врагу!  Мы  тела  таких   людей
оставляем зверью и воронам на потребу...
     Она зябко передернула плечами:
     -- Пронеси  и  сохрани!  Мне  можно  сопровождать  тебя  в
дозоре? А то уже скучно  ездить  только  внутри  обоза.  Другие
женщины  со мной не знаются. Догадываюсь, это из-за того, что я
в седле.
     -- В дозор все-таки нельзя, -- сказал он, обнял, прижал  к
груди.  --  В  дозор  даже  не  всяких  мужчин посылают. Только
самых-самых!
     Она счастливо засмеялась:
     -- То-то вы с Лехом всегда впереди.
     Едва порозовел восток, Лех и Рус вскочили на  коней.  Сова
уже ждал в седле, собранный для долгой скачки. Конь под ним был
поджарый,  с сухим мускулистым торсом. Рус сразу оценил его как
редкостного скакуна, хотя с виду  конь  не  выглядел  таким  же
могучим гигантом, как красный жеребец Леха или черный -- Руса.
     -- Долго спите, -- заметил Сова с прохладцей.
     -- Долго? -- оскорбился Лех. -- Да еще ночь!
     -- Мужчин рассвет застигает в пути.
     -- О боги... Еще один Гойтосир с его занудством!
     Кони  перемахнули тлеющие угли в сторожевых кострах, пошли
бодрой рысью, постепенно  разогреваясь.  Сова  сразу  приотстал
чуть,  давая  братьям  мчаться  бок о бок, касаясь стремян друг
друга.
     Темная  стена  леса  приближалась,  уже  было  видно   два
вытянутых далеко вперед клина. Деревья стояли тесно, выдерживая
натиск   степи,   исполинских  стад  туров,  ураганных  ветров,
палящего зноя. Под их кровом зеленел цепкий кустарник, на  коне
въехать,  как  сразу определил Рус, просто немыслимо. К тому же
острые глаза братьев  заметили  мертвые  деревья,  зависшие  на
ветвях  живых:  тронь  --  рухнут,  костей не соберешь, а внизу
наверняка валежины  с  торчащими  вверх  и  в  стороны  острыми
сучьями.
     Лех повертел головой, сравнивал:
     -- Смотри, как будто Скиф прорубил огненным мечом!
     Рус всмотрелся, сказал неуверенно:
     -- Похожи на высохшие русла рек...
     -- Три реки?
     -- Три  рукава  одной  реки.  Только  дно  должно  быть из
песка... или хотя бы камня. А я такой травы в жисть не видел!
     Сочные стебли хрустели под копытами. Кони до самого  брюха
взмокли от густого сока. Из-под ног нехотя выпрыгивали зайцы, а
птицы пятились совсем медленно, угрожающе щелкая клювами.
     -- Благодатная  земля,  --  сказал Лех благоговейно. Потом
добавил очень серьезно: -- Но кто скажет, как здесь  зимой?  Мы
забрались  на север, как никто и никогда! Может быть, тут зимой
все гибнет, а земля репается от мороза.
     Рус поежился, сделал  жест,  отгоняющий  недобрую  силу  и
прочую нечисть.
     -- Но звери как-то живут?
     -- А   может,   замерзают,  как  жабы  во  льду,  а  потом
оттаивают?
     Рус обвел долгим взором долину:
     -- Ну... пусть и мы  будем.  Как  жабы.  Зато  весной  как
здорово!
     Кони  шли  все  медленнее, потряхивали гривами, срывали на
ходу верхушки сочных трав. Наконец остановились  вовсе.  Дальше
вздымалась  до  синего  неба,  перегораживая мир, стена черного
леса. Узкие клинья были уже в десятке шагов. На острие  каждого
клина  росло  по  одинаковому  дубу  --  могучему,  широкому, с
растопыренными ветвями, такие встречаются лишь на  просторе,  а
ветвями укрывают молодняк. За их спинами в самом деле теснились
дубки  помоложе, хоть и не шибко юные. А дальше виднелись такие
же могучие деревья, стоят плотно, не давая ворваться ни  сухому
ветру, ни злому морозу.
     Рус в затруднении глядел в проходы. Все три одинаковы, как
угадать,  какой окажется тупиком, какой выведет к реке, а какой
заведет в болото?
     -- Давай разделимся, -- предложил он. -- Ты иди по правой,
я -- по левой. Сова пусть съездит по средней.
     Лех подумал, сказал великодушно:
     -- Лучше ты едь по правой.
     -- Лех...
     -- Ладно-ладно. Я скорее отобьюсь!
     Рус  растроганно  обнял  брата,  Лех   с   неудовольствием
высвободился, вытер щеку:
     -- Фу,  как девку... Поехали! Сова, скачи до полудня. Если
и дальше  все  такое  же,  возвращайся  все  равно.  Чех  будет
беспокоиться.
     Он  пришпорил  своего  красного  коня, унесся -- прямой, с
развевающимися  за  спиной  оранжевыми,  как  спелая   пшеница,
волосами.  Длинный меч в широких ножнах как приклеился к спине,
только черная рукоять ныряет,  будто  в  волнах,  среди  золота
волос.
     Сова  молча  улыбнулся, поднял руку в прощании. Конь пошел
под  ним  ровной  уверенной  иноходью.  Бывший  воевода  слегка
горбился,  но  это  была  поза хищного зверя -- отдыхающего, но
готового к прыжку. Он уже чувствовал, что долго на побегушках у
братьев не останется.
     Рус проводил обоих любящим  взором,  вздохнул  и  повернул
коня.  Лех  послал по правой, ибо все злое и недоброе находится
слева. А Лех быстрее хватается за меч,  конь  под  ним  злее  и
скачет  как  гигантский  олень,  сам  Лех  выходил  без  единой
царапины из таких схваток, где и бывалые  воины  не  сумели  бы
спасти  жизни.  Как  хорошо,  когда  есть  братья!  Братья, что
берегут друг друга.
     Слева  скачками  двигалась  стена  одинаковых   гигантских
деревьев,  справа  на  расстоянии полета стрелы -- другая, а он
мчался по зеленой просеке, ровной и заполненной сочной травой.
     Деревья стояли как в строю, одинаково рослые, ни  одно  не
выдвинулось  ни  на  полшага.  Его  всегда  удивляло,  что  лес
начинается так внезапно. Тянется Степь, тянется, ни кустика,  а
потом     вдруг     разом     дорогу    перегораживает    стена
деревьев-исполинов. То ли сами  хранят  лесную  клятву,  то  ли
неосторожных  стаптывают  козы  и  олени,  но  лес  всякий  раз
начинается одинаково. Редко край леса опушивал  кустарник,  его
так  и звали -- опушка, но чаще даже кусты прятались за могучие
спины деревьев-щитов.
     Он не заметил, когда просека расширилась, почти до полудня
скакал и скакал, а от одной стены леса до другой было не меньше
двух полетов стрелы.
     Несколько раз пытался остановиться, но  что-то  заставляло
гнать коня дальше и дальше. Солнце уже зависло в зените, а он в
злом  нетерпении  вглядывался  в  даль.  Ну хотя бы что-нибудь!
Боги, подайте знак!  Что-нибудь  помимо  выскакивающих  зайцев,
жирных  птиц,  кроме  белеющих в траве костей задранных волками
оленей...
     Он в самом деле взял повод и собирался остановить коня. На
этот раз остановит и повернется... И тут  лесные  стены  начали
раздвигаться.  Лесная просека стала шире. И дальше, похоже, она
расширялась еще больше.
     -- Победа, -- прошептал он с великим облегчением. -- Боги,
это и есть знак, какой я ждал!
     Солнце зависло над обрием, когда  он  на  взмыленном  коне
выехал  на  место встречи. Сердце дрогнуло, затем в груди стало
холодно, как в могиле.  При  его  приближении  вспорхнула  стая
птиц,  но  сколько ни кружил, ни всматривался в примятую траву,
но отыскать удалось следы Леха и Совы только в одну сторону.
     -- Боги,  --  взмолился  он  отчаянно.  --  Не  дайте   им
погибнуть!  О,  Лех!  Почему  не я поехал по левой просеке! Это
было уготовано мне... Что бы ты ни встретил,  это  ждало  меня,
только меня...
     Руки  в  бессилии упали. Он чувствовал, как в усталое тело
вливается  новая  мертвящая  тяжесть,  словно  весь  пропитался
свинцом из преисподней. Даже дышать стало трудно, а горло сжала
незримая рука врага.
     -- Я  никуда  отсюда  не  уйду! -- закричал он яростно. --
Слышите, боги? Я не уйду! Вдруг им еще понадобится моя  помощь?
А Чех завтра все равно будет здесь. С дозором, с дружиной!
     Он  слез  с седла, ослабил подпруги и пустил коня по траве
-- отдохнет и  малость  подкормится.  Бесцельно  щупал  палицу,
кусал  губы,  и  вдруг  настороженные  уши уловили едва слышный
перестук копыт.
     Во мгновение ока оказался в седле, подпруги уже  затянуты,
палица  в  руке,  копыта  уже  не стучат, а гремят, и он боялся
поверить, потому что узнал знакомый  топот,  а  немного  погодя
из-за  темного  клина деревьев вынырнул всадник на красном, как
закат, как пролитая кровь, коне.
     -- Лех!!!
     Он заорал, кинулся, обнял с  такой  страстью,  что  сперва
едва   не   сшиб,   а   потом  едва  не  задавил.  Лех,  слегка
побледневший, вяло отбивался:
     -- Ну чего ты так? Как ребенок, право.
     -- Лех, ты цел...
     -- Цел, -- буркнул Лех, он кое-как отпихнулся от Руса.  --
А  что  могло  случиться?  Земли-то  пустые! С той поры как Род
сотворил эти земли, нога человека не ступала.
     -- Ну,  --  сказал  Рус  счастливо,  --  могли   неведомые
звери...  Няня  рассказывала  о  грифонах,  что  как раз в этих
землях живут и плодятся! За тридевять земель -- это  же  здесь?
Еще  муравьи  тут  ростом  каждый  с теленка, что золото из-под
земли выносят. Самородки с кулак, право!.. А то  и  чужие  боги
могли осерчать.
     Лех похлопал брата по плечу:
     -- Разве  что  приняли  бы меня за тебя. Я у них ничего не
крал. А где Сова?
     Рус оглянулся:
     -- Теперь верю, что и Сова отыщется. Но почему так  долго,
что стряслось?
     -- Понимаешь,  --  сказал  Лех  со  смешком,  -- я мчался,
мчался, мчался... А  трава  тянется  везде  одинаковая,  сосняк
сменяется  ельником, березняком, затем снова лиственницы, дубы,
да все такие ровные, что глазу зацепиться  не  за  что.  Уже  и
солнце перевалило за середину, а мне как-то вернуться нелепо...
Надо, понимаю, а не могу.
     -- Ну и?.. -- спросил Рус со стесненным сердцем.
     -- А потом, поверишь, просека начала медленно расширяться.
Я доехал  до холма, посмотрел с вершинки... Поверишь ли, дальше
вообще долина без всякого леса! А лес отступил, от одной  стены
до  другой  не  меньше  пяти  выстрелов из хорошего лука. А как
съездил ты?
     -- Лех, -- ответил Рус упавшим голосом, -- не нравится мне
такое внезапное счастье.
     Вдвоем  возвращались  к  стану,  когда  на  небе  высыпали
звезды,  а  костры  уже  разгоняли  поздние  сумерки.  Вартовые
выехали навстречу, собранные и  настороженные.  Передний  сразу
крикнул предостерегающе:
     -- Лех, Рус!.. А кто это скачет там, вдали?
     Они  остановили  коней.  В  тишине  слышался стук копыт. В
лунном свете поблескивали искры на блестящем  металле.  Всадник
гнал  коня  ровным неторопливым галопом. Когда лунный свет упал
на лицо, Рус узнал Сову:
     -- Ура!.. Отыскался!
     Сова выглядел усталым, но голос звучал весело:
     -- Вы даже не представляете, что я отыскал!
     Навстречу с оружием в руках вышли мужчины. Суровые, темные
в ночи, они окружили  всех  троих,  молчали.  Тут  же  раздался
мощный  возглас,  и  к  братьям  протолкался Чех. От него пахло
потом и почему-то кровью. Он сразу вскрикнул встревоженно:
     -- Людские следы?
     Сове подали бурдюк с холодной водой. Он напился,  проливая
струйки  на  грудь.  Чех  свирепо  прожигал  его  взором, вожак
каторжников слишком  уж  выказывает  непочтение;  наконец  Сова
отлепился от бурдюка, шумно перевел дух, вытер рот рукавом:
     -- Откуда люди в забытой богами земле?
     Люди окружили, посыпались вопросы:
     -- Песиголовцы?
     -- Великаны?
     -- Лешаки?
     -- А Змеи есть? Змеев видели?
     Сова отмахнулся:
     -- Сами вы... Удивительнее. И желаннее. Бескрайняя... нет,
края есть,  зато бесконечная равнина с сочной травой и ручьями,
какими ручьями... А в тех ручьях воды не видно, столько рыбы.
     Чех шумно перевел дух. Повернулся к братьям, нахмурился:
     -- А что стряслось у вас? Какие беды?
     Рус развел руками, а Лех ответил сильным звонким голосом:
     -- Какие беды, ежели с нами мечи?
     -- У Руса палица, -- напомнил Чех сварливо.
     -- Зато какая! Брат, наши рассказы до тошноты одинаковы. У
нас все то же. Боги как сговорились. Все три просеки  прорубили
что  в  ширь, что в длину... Правда, до конца мы не дошли, но и
так едва коней не загнали! Теперь нам  только  следы  упрятать.
Ежели погоня, то чтоб не поняли, какую дорогу мы избрали.
     Чех  зыркнул  из-под  нависших  бровей на одного, другого,
сопел в раздумье. Вокруг все ждали затаив дыхание. Наконец  Чех
громыхнул:
     -- Отдыхайте. Утро вечера мудренее.

     Глава 12

     Сквозь  тонкие  стены  шатра  Чеха всю ночь желтело мутное
пятно светильника.  Изредка  мелькала  гигантская  тень,  хищно
хватала  жбан с квасом, снова исчезала. Появлялись другие тени,
в одной Рус опознал сутулую фигуру  Гойтосира.  Тени  смыкались
огромными   головами,  превращались  в  неведомое  чудище,  что
душными ночами является во сне и садится на грудь.
     Тонкие руки Ис обняли его за плечи. Она, как щенок,  шумно
посопела  над  ухом,  ее острые зубы хищно прихватили за мочку,
куснули:
     -- Что гнетет тебя, потомок богов?
     Голос был игривым, но Рус слышал в нем любовь и  затаенную
тревогу.
     -- Да  нет, -- ответил он как можно ровнее, -- все хорошо.
Мы нашли дорогу дальше. И уже не  придется  продираться  сквозь
лесные завалы.
     -- И все?
     -- Да...
     Она  прижалась  к  нему  сзади,  тонкие  пальцы сплелись в
замок, сжали. Он слышал, как она  задержала  дыхание,  стараясь
сдавить как можно сильнее.
     -- Ой, -- сказал он, -- пощади... Ты сильна, как бык.
     -- Ах, ты назвал меня быком?
     -- Ты мой небесный бычок. Я люблю тебя, Ис...
     Она сказала внезапно очень серьезным голосом:
     -- Рус, что тебя пожирает как лесной пожар изнутри? Скажи.
Мужчине  трудно  признаться  другому  мужчине, вы все соперники
друг другу, но не мне...
     Его голос упал до шепота:
     -- Я впервые страшусь утра.

     В обозе везли три разобранных шатра: Чеха,  Леха  и  Руса,
как  царских  детей  великого  рода,  что корнями уходят к богу
богов, самому Роду. В начале Исхода ставили только один,  Чеху,
где  на  совет  собирались  старшие из беглецов, а теперь и Рус
разбивал для себя, чтобы мог без подсказок  и  глубокомысленных
советов   со   стороны  без  меры  развеселившихся  дружинников
ложиться с черноволосой добычей.  Лех  про  свой  шатер  забыл,
ложился  у костра, но разнежился настолько, что клал под голову
седло, а ноги укрывал конской попоной.
     В эту ночь Рус держал полог  открытым,  чтобы  видно  было
шатер  старшего  брата.  Там за тонкой стенкой появлялись новые
тени,  исчезали.  Фигура  Чеха  иногда  заслоняла   светильник,
огромная  и  растопыренная,  и  Руса  охватывал  страх.  Пальцы
сжимали обереги, он  шептал  непослушными  губами  заклятие  от
Чернобога.
     Ис  не  спала,  он  слышал по ее дыханию. Притворяется, не
хочет привлекать внимание.  Ее  пальцы  робко  держали  его  за
плечо, готовые в любой миг отдернуться.
     Он старался дышать ровно, чтобы она поверила, что он спит,
и заснула  тоже,  но недоброе предчувствие с такой силой давило
на грудь, что с трудом раздвигал грудную клетку, впуская воздух
к измученному сердцу. Словно  наковальню  взгромоздили  ему  на
грудь, а та становится все массивнее, тяжелее...
     Все-таки  забылся  под  утро,  потому  что внезапно увидел
светлые стены шатра, полог был задернут. По ту  сторону  тонкой
ткани  перекликались  мужские  голоса,  вдали  хрипло протрубил
охотничий рог.
     В шатре чувствовался  сладковатый  запах.  Он  взглянул  в
усталое  лицо Ис, понял: не спала, бедняжка. Окуривала травами,
отгоняла злых духов, молила своих богов отвести от  него  беду.
Он  сердился,  когда  она  пыталась  говорить  о своих богах, и
теперь она призывает их помочь ему тайком...
     -- Ис, -- сказал он, морщась, -- мужчина должен выстаивать
сам! Никакие твои боги...
     -- У нас один бог, -- сказала она, защищаясь.
     -- Тем более! Что  может  один,  если  десяток  против?  А
мужчина должен стоять и против сотни богов. Так нас учил отец.
     -- Но выстоит ли, -- ответила она печально.
     -- Не  это  главное!  Он должен стоять красиво. И умереть,
если понадобится, красиво.
     Она прошептала:
     -- А наш бог учит выжить... любой ценой.
     Она подала ему перевязь. Он надел через голову,  поцеловал
ее  крепко  в  губы, и полог резко отдернулся под его пальцами.
Мир был еще сер, только восток полыхал алым,  как  нежный  цвет
молодого  мака.  Как  румянец на щеках Ис, подумал Рус. В груди
потеплело, он с удивлением ощутил, как  исполинская  наковальня
уменьшилась до размеров простых клещей кузнеца.
     Костры  горели  мощно,  искры  с  треском выстреливались в
серое небо. Деревьев много, и так выбирают только сухие березы,
чтобы горело долго и жарко, люди спали возле костров  на  земле
охотнее,  чем  в  телегах.  Кое-где  уже  варили  в  котлах, на
ближайшем костре жарили на  вертеле  дикого  кабанчика.  Буська
помахал  Русу,  облизался  и  показал  на  тушу.  Жир  капал на
багровые угли, с шипением взлетали короткие злые дымки.
     От одного из костров поднялся взъерошенный Лех.  Голый  до
пояса,  красивый,  хоть  и  заспанный,  широко зевал, чесал под
мышками, вздрагивал  от  утренней  свежести,  и  могучие  мышцы
радостно  вздувались,  перекатывались, стараясь проглотить одна
другую, но делались только толще.
     Рус видел, как посерьезнело  лицо  среднего  брата,  когда
оглянулся  на  шатер  Чеха. Две молодые девки, хихикая и толкая
друг друга, принесли медный таз с  водой.  Лех  быстро  умылся,
воду   расплескивал,   как  большая  перепуганная  рыба.  Девки
преувеличенно старательно  вытерли  спину,  норовя  щипнуть  за
тугое  мясо,  юный  отрок  с  серьезными глазами принес и подал
обеими руками меч в расписных ножнах.
     -- Как спалось, Рус?
     Гол