-- А, вот ты о чем!.. Скифы мы.
     -- Скифы...  --  повторила  Хева.  Она искоса взглянула на
Соломона, тот следил за разговором внимательно,  глаза  острые,
хоть  намного  старше  ее  отца. -- Ну, сейчас скифы -- это все
равно что мы -- семиты. Скифов сотни племен и народов,  не  так
ли? Вы из которого?
     Она  видела, что ее вопросы чересчур трудные для великана,
у которого только одна извилина, да и та прямая.
     -- Да какая разница? -- осведомился он с раздражением.  --
Важно  не то, откуда вы вышли... ха-ха... все выходим оттудова,
а важно, куда придем. Наш князь не дурак, хоть и  молод.  Да  и
волхв головой думает.
     Соломон смотрел внимательно, впитывая чужую логику. Логику
варваров.  Если  его народ, однажды избрав путь, неукоснительно
следует ему через поколения, через  тысячелетия,  любой  шаг  в
сторону  --  святотатство,  то  эти  люди всякий раз начинают с
чистой таблички. Старое племя то ли само умирает, то  ли  враги
истребляют,  но  взамен  по  свету  победно  идут  его  молодые
отводки. Десятки отводков!  И  каждый  придумывает  себе  новых
богов, новые обычаи... Абсолютно другой путь!
     А Хева, насытившись, наконец отвалилась от стола.
     -- Новый  народ,  -- сказала она понимающе. -- Для вас все
внове, а вот для земли, по которой ходите... Это не про вас  ли
сказал  Экклезиаст,  что  все  возвращается  на  круги  своя...
Впрочем, вряд  ли  ты  читал  Экклезиаста.  А  вот  подкову  ты
разогнуть сможешь?
     Он смутился при ее речи, но когда она сказала про подкову,
презрительно фыркнул:
     -- Разогнуть? Я две сломаю.
     -- Вместе? -- не поверила она.
     -- Как соломинки, -- пообещал он гордо.
     Хева  взглянула на Соломона вопросительно, тот кивнул. Она
крикнула, служанке велела отыскать  пару  подков.  Та  исчезла,
выпили  еще  по  большой кружке вина, Хева все не могла утолить
жажду, а Бугай пил с прежним удовольствием, наконец  испуганная
женщина   принесла   на   вытянутой   руке  подковы,  в  испуге
отворачивая голову с такой силой, что едва не сворачивала шею.
     -- Целенькие,  --  сказала  Хева  с  удовлетворением.   --
Новенькие! Ну-ка, покажи свои ладони...
     Бугай  взял подковы, хмыкнул, сложил вместе, взялся обеими
руками за концы. Мышцы его красиво вздулись и на  миг  застыли.
Даже  Соломон  задержал  дыхание:  варвар  был  хищно красив, в
могучем теле жира не больше, чем на муравье, мышцы как вырезаны
искусной рукой из дуба, здоровая кожа блестит...
     Послышался хруст, Бугай туг же протянул Хеве обломки:
     -- Держи!
     Разочарованная, ни тебе  страшного  вздутия  мускулов,  ни
сопения,  даже  не  покраснел,  не  налился  дурной кровью, она
приняла половинки подков, внезапно с криком выронила на пол:
     -- Горячо!
     Бугай гулко захохотал. С потревоженного потолка  посыпался
мусор,  за  окном  кто-то  испуганно  вскрикнул. Соломон сказал
торопливо:
     -- Да-да, это всегда так... Не знаю почему, но должно быть
на изломе горячо.
     -- Какой же ты  здоровяк,  --  сказала  Хева  с  невольным
испугом  и  восхищением.  С  таким  зверем  ехала и не боялась!
Только теперь по спине  пробежал  запоздалый  холодок  сладкого
ужаса.  -- У тебя руки как бревна! А сам ты как скала... У тебя
лоб как валун, а грудь шире двери  в  сарае  моего  дедушки.  Я
могла бы улечься на ней, даже не сильно скрючиваясь...
     Он  повел  плечами, она с изумлением увидела, как он браво
выпячивает грудь, едва не замурлыкал от счастья. И как озарение
пришло понимание, что этот огромный дикий варвар слушается  ее,
как  будто  привязан  к  ней  веревочкой.  Это она, маленькая и
хрупкая, повелевает им, а он ходит за ней, смотрит ей в  рот  и
сам не понимает, почему так делает.
     -- Ну-ка протяни руку, -- велела она.
     Он  послушно  вытянул  руку. Она пощупала мускулы, на диво
толстые, твердые, как наросты на дереве. Рука его была горячей,
а  в  лице  страшного  сына  Магога  она  видела  удовольствие,
смешанное  со  смущением,  таким удивительным на крупном лице с
грубыми чертами.
     -- Ты сильный, -- сказала она одобрительно. И потому,  что
все  мужчины  падки  на похвалы больше любой женщины, и потому,
что  в  самом  деле  хотела  сказать  ему  приятное.  --  И  ты
красивый...  Мне  всегда  нравились  мужчины  дикие,  отважные,
свирепые... Не знаю почему. Мама меня ругала за мои  мечты.  Но
это,  наверное,  от  моих  далеких  предков.  Они тоже когда-то
вторглись в  богатые  травой  земли,  но  уже  занятые  другими
народами.  И  мои предки топтали посевы, вырубали виноградники,
жгли веси, только города не трогали...
     -- Почему не трогали? -- удивился он.
     -- Они были укреплены, -- объяснила она. -- А  мои  предки
были  кочевники. Они не умели ни строить прочные дома, ни брать
крепости приступом. Но  когда  они  захватили  всю  страну,  то
города  постепенно  сами  сдались. Последний город на Сиян-горе
был взят только через сорок лет!
     Он присвистнул удивленно. Она  видела,  как  он  расправил
плечи.  Они  только  прибыли,  а  уже  град  готов пасть под их
боевыми топорами!
     Соломон как будто мысли читал. Или  же  на  открытом  лице
скифа можно было читать как в открытой книге. Сказал осторожно:
     -- Да, вы налетели как ураган. Великие воины! Таких мир не
знал. Но всех ли вы убили в тех весях? Не зря ли я хочу послать
туда Ламеха,  своего...  это  наш  младший  волхв. Пусть окажет
помощь, если есть кому.
     Хева зябко  передернула  плечами,  вспомнила  пепелище  на
месте цветущего села, а Бугай поморщился:
     -- Если   бы  всех!  А  то  многие  успели  схорониться  в
подполах... У нас же душа отходчивая. Если не  зарезали  сразу,
потом  вроде  бы рука не поднимается. Так что уцелели не только
молодые девки... Мужиков, понятно, побили всех. А дети... Богам
жертвы нужны? Нужны. Да и  женщин  почти  не  били.  Разве  что
старых да уродливых. Ну, тех сразу ножиком по горлу, чтобы свет
белый  не  поганили. А молодые пригодятся. Ха-ха, у наших лютых
до драки кровь бьет ключом, выхода буйной силушке требуется!
     Соломон услышал вздох, остро посмотрел  на  Хеву.  Девушка
закусила  губу. Глаза ее не отрывались от широкого лица жующего
зверя.
     -- А дети?
     -- А что дети? -- ответил  он  хладнокровно.  --  Дети  не
противники.   Ежели  не  сгорели,  под  копыта  не  попали,  то
уцелели... Я сам видел, как  в  золе  роются!  Жратву,  видать,
ищут.
     Она  охнула.  Лицо  ее стало совсем бледным. Оглянулась на
Соломона, снова посмотрела на скифа. Соломон спросил тихо:
     -- У тебя кто-то остался?
     -- Двое  братьев,  --  прошептала  она,  --  и   маленькая
сестренка...  Они заночевали у тети, это в соседнем селе. Утром
должны были... но на рассвете это и случилось.
     Помолчали оба, тишину нарушало только сопение гиганта.  Он
с  шумом  высасывал  мозг  из костей, с треском грыз, швырял на
середину стола. В приоткрытой двери мелькали  испуганные  лица.
Когда  скиф поворачивал голову, там раздавался сдавленный визг,
приглушенные вопли, словно в панике давили друг друга насмерть.
     Соломон встревоженно поглядывал  на  Хеву.  Она  неотрывно
смотрела  на  могучего  скифа.  Тот  даже  за столом возвышался
настолько,  будто  стоял.  В  глазах  Хевы   проступило   новое
выражение. Соломон сказал предостерегающе:
     -- Не вздумай.
     Она прошептала с растущим упрямством:
     -- Они могли там уцелеть.
     -- Но могли и погибнуть. А ты... ты погибнешь тоже.
     Скиф  сыто  рыгнул,  отодвинул  блюдо. Его огромные ладони
ухватили кувшин. Соломон невольно следил, как задергался кадык,
булькало. Несколько капель брызнуло на  шею  и  грудь,  а  скиф
поставил кувшин не раньше, чем тот опустел.
     -- Хороший у вас квас, -- сказал он довольно.
     -- Это  вино,  --  ответил  Соломон. -- В ваших краях пьют
только отвар из мухомора?
     -- Волхвы, -- отмахнулся скиф небрежно, --  а  мы,  воины,
предпочитаем хмельной мед.
     Хева положила ладонь на его руку. Он обернулся:
     -- Что, ты уже готова?.. Спасибо, хозяин, за угощение.
     Он начал подниматься. Соломон сказал быстро:
     -- Хева, останься!
     -- Я пойду искать.
     -- Хева, это самоубийство.
     -- Я должна.
     Скиф   поднялся,   коленом  задев  столешницу  и  едва  не
опрокинув стол. Соломон остановил его жестом,  кивком  подозвал
служанку и бросил ей, не меняя лица:
     -- Передай Иисусу, пусть уберет лучников.
     -- Что?
     -- Скиф пусть уходит.
     Она ахнула:
     -- Жи... вым?
     Он бросил одним движением губ:
     -- Быстро!
     Бугаю надоела непонятная речь, похожая на чириканье, грубо
схватил  Хеву и поволок к выходу. Служанка, подгоняемая окриком
Соломона,  вылетела  на   крыльцо,   прокричала   пронзительным
голосом.  Выбежала  на  площадь  перед домом, прокричала еще и,
завидев появившихся в проеме скифа и Хеву, всплеснула руками, и
ее как сухой лист унесло за угол.
     Площадь была пуста, но  улыбка  сползла  с  широкого  лица
Бугая.  В  воздухе  веяло  близкой  и грозной опасностью, почти
различался запах пролитой  крови.  Бугай  взял  в  другую  руку
боевой  топор,  взгляд  был  цепкий,  скиф  теперь был похож на
огромного хищного зверя. Соломон шел  следом  так  близко,  что
ударился в твердую как стена спину своего гостя.
     Бугай прорычал подозрительно:
     -- Где Потрясающий Скалы?.. Эти жевжики украли моего коня?
     Соломон вскрикнул просительно:
     -- Нет!..  Просто  кто  думал, что могучий скиф так быстро
вылезет из-за стола? Твоего коня сейчас  тоже  кормят  отборной
пшеницей  и  поят  ключевой  водой,  как  у  вас принято!.. Эй,
достопочтимый Иисус! Выведи  чудовище,  которого  варвар  зовет
конем! Да побыстрее, а то он что-то заподозрил... Да не конь, а
варвар, хотя его конь, согласен, выглядит умнее...
     Сам  он  встал  рядом, а Хева прижималась к Бугаю с другой
стороны так плотно, что тот сперва поглядел удивленно, потом на
широком лице  расплылась  довольная  усмешка.  Эта  рабыня  уже
начинает выказывать свою благодарность!
     Лучники исчезли с крыш.
     Застучали  тяжелые  копыта.  Громадный как гора конь вышел
неспешно, на ходу дожевывал клок свежего сена.  Двое  мужчин  с
опаской  вели с двух сторон, но дикий конь скифа не бросался их
убивать и калечить, мирно подошел к  Бугаю,  положил  морду  на
плечо, словно на разогретую солнцем скалу.
     -- Ах  ты  мой  птенчик,  --  сказал  Бугай  нежно, -- мой
бедненький... Сейчас отправимся домой.
     Он поставил ногу в стремя. Конь вздохнул, подобрался, даже
задержал дыхание. Бугай одним движением поднялся в  седло,  его
огромная, как бревно, рука опустилась вниз:
     -- Хева!
     Она  вздрогнула  от  зычного рева, послушно положила узкие
пальцы в широкую ладонь. В следующее мгновение воздух с  писком
вырвался  из ее груди. Мелькнули далекие стены, она ударилась о
твердое. Не сразу сообразила, что Бугай  вздернул  ее  к  себе,
сейчас  она  выглядит  глупо, уткнувшись лицом в его грудь, что
заслонила ей весь мир.
     Конь направился к воротам,  когда  она  повернула  лицо  и
крикнула:
     -- Скажите отцу, пусть не страшится!
     Соломон  укоризненно  покачал  головой.  Хева  видела  уже
приближающиеся ворота, народ в страхе прижимался  к  стенам,  и
она не услышала, как Соломон буркнул вдогонку:
     -- Я думаю, страшиться надо этому Голиафу.

     Глава 35

     За воротами Хева вздохнула жадно и сильно. Холодный чистый
воздух  широкой  струей  ворвался  ей в грудь, она закашлялась.
Бугай легонько погладил ее по спине.  Острые  лопатки  торчали,
как прорастающие крылышки.
     -- Все-все, -- сказал он успокаивающе. -- Вся вонь позади.
     -- Что?  --  переспросила она и тут поняла, что и во граде
дышала вполсилы,  ибо  воздух  пропитан  запахами  испражнений,
нечистот,  а  мощенная бревнами проезжая часть уже скрылась под
конскими каштанами и коровьими лепехами. --  Ах  да,  но  здесь
запах дыма и гари...
     Он  задержал ладонь, Хева ощутила странное животное тепло,
от которого по  всему  телу  побежали  радостные  мурашки.  Она
замерла,  страстно  желая, чтобы могучий скиф не убирал ладонь,
даже пошатнулась нарочито, и широкая ладонь, что  закрывала  ей
почти всю спину, послушно придержала.
     Дорога неторопливо уплывала под копыта. От груди скифа шло
могучее тепло, она чувствовала неспешные, но полные уверенности
удары  огромного  сердца.  С другой стороны ее защищала ладонь,
Хева ощутила, как от нахлынувшего тепла и  полной  безопасности
веки  стали  тяжелые, мысли поползли вялые и сонные, как рыбы в
теплой воде.
     Бугай чувствовал, как она, засыпая, тычется в  его  грудь,
будто   щенок,  что  ищет  материнское  молоко.  Ее  голова  не
держалась на такой тонкой  шейке,  падала  от  тяжести,  как  у
только   что  вылупившегося  из  яйца  птенчика,  а  потом  эта
женщина-ребенок вовсю засопела, прижалась, что-то бормотала  на
своем птичьем языке, вздрагивала.
     Хотя  проехали  мимо  стана,  их  заметили.  Бугаю  что-то
кричали весело. Хева  спросонья  не  разобрала:  Бугай  говорил
медленно,  неспешно, она успевала уловить смысл, а другие скифы
орали быстро и скомканно, словно рычали.
     -- Спи-спи, -- прогудел он над  ее  головой  мощно.  --  В
какой, говоришь, веси остались твои маленькие братья?
     Она повозилась, устраиваясь в его руках поудобнее. От него
шло тепло, как от печки.
     -- Следующей  за  нашей,  -- ответила она сонно. Пережитое
навалилось с такой силой, что его густой  голос  доносился  как
гудение  большого жука в теплую летнюю ночь. -- Ты не давай мне
спать...
     -- Чего бы, -- удивился он. -- Спи, цыпленок.
     Он в самом деле поддерживал ее падающую голову  большим  и
указательным   пальцами,   словно  тяжелую  голову  желторотого
птенчика. Хева слабо улыбнулась, ей было тепло и  защищенно,  и
она без сопротивления погрузилась в блаженный сон.

     Ис  обучала  двух женщин правильно толочь и прикладывать к
ранам листья -- раньше их  жевали,  --  когда  увидела,  как  к
одному  из  костров  подъехал  Бугай на своем исполинском коне.
Бугай медленно слез, придерживая на коне не то подростка, не то
вовсе ребенка, затем взял его на руки и понес к костру.
     Двое что-то загомонили веселое, Бугай  цыкнул  вполголоса.
Ис  видела,  как  он  осторожно уложил свою ношу на кучу веток,
укрытых шкурой. Ему что-то советовали весело,  ржали,  он  лишь
сердито дернул плечом.
     Заинтересованная,   Ис  оставила  врачевание  на  Заринку,
девушка ловко и быстро управлялась с ранами,  пошла  к  костру.
Бугай  как раз накрыл другой шкурой добычу, заботливо подвернул
края под бока, чтобы не дуло.
     Перед Ис лежала измученная молодая девушка. Шкура укрывала
ее по  горло,  но  было  видно,  что  ростом  невелика,  совсем
малышка, фигура тоненькая. Брови застыли и во сне вздернутые, в
горестном удивлении. Нос тонкий, точеный, щеки бледные.
     -- Кто  это?  --  спросила  Ис.  --  Где  ты отыскал такую
прелесть?
     -- Моя рабыня, -- гордо ответил Бугай.
     -- Ого... Но я не видела в ближайших весях. Где поймал?
     Бугай почесал в затылке:
     -- Из-под земли вытащил. Она с отцом  сидела  трое  суток.
Бедолага... Дерьма нанюхалась на всю жизнь. А то и наелась.
     Ис посмотрела по сторонам:
     -- А где отец? Ты убил его?
     На  широком  лице  Бугая отразилось некоторое смущение. Он
покосился  на  двух  воинов,  те  пекли   на   прутиках   мясо,
посмеивались, глядя то на него, то на спящую пленницу.
     -- Не-а... Отвез в град.
     Ис  показалось, что ослышалась. Ее брови полезли еще выше,
чем у спящей.
     -- В град? Зачем?
     -- Да   приболел   старик,    --    прогудел    Бугай    с
неудовольствием.  Сейчас  ему явно самому все казалось нелепым.
-- Дохловатый народ! И за жизнь цепляются, как будто  жизнь  --
самое  дорогое, что у человека есть. Хева попросила, я и отвез.
Там его Соломон взялся лечить. Ну, а я перекусил  там  малость,
вернулся.
     Ис посмотрела с еще большим удивлением:
     -- Перекусил?
     Бугай разочарованно отмахнулся:
     -- Да  так, на один зуб. Они ж там едят что воробьи клюют.
Потому такие и мелкие.
     Ис смолчала, перевела взгляд на спящую девушку:
     -- А эта... Хева? Почему она здесь?
     Бугай удивился:
     -- Так она ж моя рабыня! Она дала  слово,  что  пойдет  со
мной, если отвезу ее отца!
     Ис отвела взор, показалось неловко смотреть в честное лицо
бесхитростного  богатыря.  Один  воин,  посмеиваясь,  предложил
продать ему пленницу за ломоть жареной телятины.
     Бугай похлопал себя по животу:
     -- Я ел такое, что вам и не снилось. И пил вина, о которых
вы не слыхали... Хоть и мало, правда.  Так  что  втяните  языки
туда, где им должно быть. Не будите девчонку, пусть отоспится.
     Ис отступила на шаг.
     -- Когда проснется, позови меня, ладно?
     Бугай спросил подозрительно:
     -- Зачем?
     -- Тебе  это  не  повредит, -- ответила она с теплотой. --
Скорее наоборот.

     Сова  сообщил,  что  захвачены  и  разграблены  все  веси.
Уцелевшие  иудеи оставались только за стенами града. Но сколько
бы туда не успели натащить мяса и зерна, все  равно  скоро  все
кончится.
     Отдельные  стрелки  выходили  к  стене  града  и  на  спор
стреляли в защитников.  Выигрывал  тот,  кому  удавалось  сбить
больше иудеев меньшим количеством стрел. Иудеи умело хоронились
за деревянными щитами, но стрелы русов все же находили щели. Не
всегда,  много тратилось зря, но некоторые достигали цели. Иной
раз даже мощно пущенная стрела пробивала тонкую доску, со стены
слышался долгий предсмертный крик. Скифы спорили,  доходило  до
драк,  засчитывать  ли, если иудей падал по ту сторону. Наконец
решили за упавшего вовнутрь града считать  полуубитым,  а  двух
упавших -- за мертвого.
     Рус вернулся как обычно -- к полуночи. Буська принял коня,
ворчал укоризненно, бедный Ракшан падает с ног, Рус огрызнулся,
что и  князь тоже падает, но его никто не жалеет, Буська дерзко
возразил, что за князем молодая ведьма ходит, а  этот  конь  --
тварь беззащитная, безропотная, добрая, жалобная...
     Он  отмахнулся, жадно хватал обеими руками из медной миски
горсти еще теплого мяса. Ис всегда готовила со жгучими травами,
что разжигают кровь и очищают мозг. Женщины племени, что сперва
ненавидели ее и боялись, тоже начали по ее  примеру  выискивать
подобные травы.
     Он  слышал,  как сзади прошелестели неслышные шаги. Но еще
до того, как откинулся полог шатра, он уже знал,  что  это  Ис,
что  спешит к нему. Он не сказал бы, почему почуял так, почуял,
и все, --  так  собаки  за  версту  чуют  приближение  любимого
хозяина,  так  звери чуют приход рассвета и наступление теплого
дня.
     Ее ласковая рука коснулась его затылка. Он  закрыл  глаза,
сразу  погружаясь  в  сладостное оцепенение, когда его гладят и
чешут, а усталость и тревоги улетучиваются,  как  гнилой  туман
под лучами летнего солнца.
     -- Ис...
     Она отстранила его ищущие руки:
     -- Нет, нет! Погоди.
     Он потянул носом, насторожился:
     -- Ты была у них?
     -- Да. Но недолго.
     Голос его дрогнул:
     -- Ты  все  чаще уходишь к этим людям. Но это ведь не твой
народ? Не совсем твой, как ты говорила?
     Не оставляя перебирать волосы на его затылке, она обошла и
села напротив. Они почти касались друг друга носами.  Глаза  ее
были полны печали.
     -- Они  плачут  и  молятся,  Рус. Мне их очень жаль. Но не
тревожься, я -- твоя жена.
     Он потерся носом о ее нос, тонкий  и  вылепленный  изящно,
вздохнул:
     -- А  я  твой муж. Но что мы можем сделать? Боги решают за
нас. Мы возьмем эти земли.
     -- Рус, -- сказала  она  нерешительно,  --  я  говорила  с
ними...  Есть  примеры  в  нашей  истории,  когда судьба земель
решалась в поединке.
     Он покачал головой:
     -- В   нашей   тоже   есть.   Судьба    земель,    царств,
первородства...  А что толку