сам, лица орошались слезами. Ворота открыли  поспешно,  там
толпился народ с топорами, рогатинами, кольями.
     Едва  трое миновали ворота, створки с грохотом захлопнули.
Слышно было, как спеша и не попадая в железные скобы, задвигают
огромные деревянные засовы. Коней подхватили под  уздцы,  бегом
повели к дому ребе Соломона.
     У  крыльца  уже  толпились  причитающие  женщины, стояли в
молчании старики. Мужчины  смотрели  хмуро  и  настороженно,  в
глазах попеременно вспыхивали то страх, то отчаянная надежда.
     Аарона  подхватили десятки рук, донесли до крыльца. Нахима
тоже сняли, он даже от короткой скачки побледнел, его вытошнило
со ступеней. Послышались вопли сочувствия,  он  был  бледен,  а
повязка  на  голове  уже  пропиталась кровью так, что капало на
землю.
     Не отпуская, его на руках внесли в  дом  прямо  в  большую
комнату.   Аарон   тяжело   тащился   следом,  его  почтительно
поддерживали, а в комнате придвинули мягкое кресло, усадили.
     Ребе Соломон оглядывал всех из-под нависших бровей, но  не
торопил,  надо  дать старшим сесть, зрелым мужам встать у стен,
остальной галдящей толпе  умолкнуть  у  входа.  Его  совсем  не
старческие глаза наконец обратились к Нахиму:
     -- Я знаю тебя, брат мой. Ты из веси Заречной?
     -- Да, ребе.
     -- Гои сожгли дома?
     -- Да,  ребе. Убили почти всех. Просто для забавы. Забрали
скот, а женщин... если каких не убили сразу,  загнали  в  загон
для скота.
     Соломон  вздохнул, воздел глаза к небу, да видит Яхве, что
творят с его народом, потом голос стал тверже,  и  Нахим  сразу
вспомнил,  что  мирный  ребе  всегда  требовал,  чтобы  вовремя
подновляли стены, чистили от ила  ров.  Это  по  его  настоянию
давным-давно  сделали  канал от реки, чтобы вода пошла в ров. И
не его вина, что ров не чистили годами.
     -- Ты видел их, -- сказал он совсем другим тоном.  --  Что
они за люди?
     -- Их меньше, -- сказал Нахим.
     Лицо   Аарона,  первосвященника,  просветлело.  Он  сказал
нетерпеливо:
     -- Я это почуял, когда приехал в их стан. Насколько?
     -- Примерно впятеро.
     Аарон довольно хлопнул себя по  коленям.  Соломон  молчал,
поглядывал на одного, на другого. Нахим же сдвинул брови:
     -- Не  радуйтесь! Не все так просто. Их меньше потому, что
они за переход наверняка потеряли всех больных, старых и просто
слабых.  Это  племя-войско.  Выжили   только   самые   крепкие,
выносливые,  злые.  Это  первое.  А второе, что еще хуже... они
явно не из ветви Сима.
     Кто-то ахнул у стены:
     -- Опять!
     Нахим развел руками. Соломон кашлянул, сказал негромко:
     -- Когда  Яфет  ушел  со  своим   родом   в   таинственную
Гиперборею, то сгинул для всех потомков Сима. Мы все страшились
древнего  пророчества,  что  явятся  страшные люди Севера, сыны
Скифа, лютые племена Гога и Магога, но  шли  века,  и  нам  уже
начало казаться, что пророчество не сбудется... И великие, мол,
могут  ошибаться! Тем более, что наш прародитель Сим дал начало
многим великим народам. Но однажды с севера пришли сыны  Яфета,
начали  захватывать  земли...  В борьбе с ними пали все великие
народы, порожденные Симом. Даже Израиль не  смог  выстоять,  мы
бежали...
     В мертвой тиши кто-то от стены прошептал со страхом:
     -- Значит, они нашли нас и здесь?
     Соломон сказал невесело:
     -- Мы  сами забрались далеко на север. Прямо в пасть льва.
Чего же нам еще ждать?
     Нахим сказал тяжело:
     -- Они не знают, что  мы  и  есть  те  иудеи,  которых  по
пророчеству они должны уничтожить до последнего человека.
     -- Тогда зачем...
     -- Это  просто  бродячее  племя-войско, -- повторил он. --
Оно могло быть и меньше, и во много раз больше. Им  очень  мало
надо для жизни, ребе.
     Соломон  мерно  кивал  в  такт  его  словам. Когда взгляды
уперлись в него, прошептал невесело:
     -- В войне  оседлых,  цивилизованных  народов  и  варваров
всегда  побеждают  варвары. Всегда! И потому, что мы на виду, а
их  не  видим,  и  потому,  что  для  них  война  --  привычное
состояние,  они  рвутся  в бой, а мы страшимся крови, бед, ран,
убийств... Надо узнать, откуда они. Да, они могут  быть  только
потомки Яфета. И еще узнать бы, из какого колена...
     Он  видел,  как  содрогнулись  все,  потому что мысль, что
посетила всех, была столь ужасна, что  и  выговорить  никто  не
решался. Аарон сказал:
     -- Сим  был  хитрее,  Хам  --  наглее и напористее, а Яфет
превосходил братьев ростом и  мощью.  Что  ты  еще  рассмотрел,
Нахим?
     -- Они  все  велики  ростом,  широки в плечах, свирепы. Но
хуже всего, что они полны той яростной жизнью, что так  присуща
молодым   голодным   народам.   Они  способны  по  многу  суток
обходиться без еды, спать на камнях,  без  устали  гоняться  по
горным  кручам за баранами, на бегу догоняют оленей и ломают им
шеи, а стрелы их бьют без промаха летящих уток... А  знаешь  ли
хоть   одного   в  нашей  веси,  кто  бы  попал  в  утку?  Даже
привязанную?.. Я попаду лишь в том случае, если  ее  нарисовать
на всю стену сарая.
     Аарон   угрюмо   покачал   головой.  По  комнате  пронесся
горестный вздох. А Соломон горько посмеялся:
     -- Да, мы давно забыли и о войнах, и даже про  охоту.  Это
судьба  всех  народов,  даже самых гордых и выносливых, которые
попадают в тепло. Когда наши предки вторглись в Палестину,  они
умели  сражаться!  Они  сами  захватывали  долины и веси, жгли,
грабили, убивали, забирали скот, а жителей резали  недрогнувшей
рукой...  За  сорок лет захватили всю землю Ханаанскую, а потом
превратились в мирный народ школяров и искателей истины. Теперь
никто из нас не  заснет  на  камнях,  от  сквозняков  болеем  и
умираем, а от плохо приготовленной пищи страдаем животами...
     Его  слушали  со  страхом, но он видел по их лицам, что он
должен дать что-то больше, чем рассказ о былом  величии  своего
избранного народа.
     -- Мы  выжили,  --  сказал  он  тихо, -- хотя весь мир был
против нас. Хотя за это время сгинули некогда сильные и  гордые
народы, а на их места пришли еще более многочисленные и гордые,
вселенная  дрожала от их поступи, но исчезли без следа и они...
а мы есть. И будем вовеки, если будем следовать Завету.
     Кто-то вскрикнул отчаянно:
     -- Но что значит следовать сейчас, скажи!
     Соломон сказал твердо:
     -- Приготовьте повозку. Я сам поеду говорить с варварами.

     Глава 22

     Рус  сгоряча  бросил  людей  на  приступ,  но   Сова   был
настороже.  Хотя сам Рус повел дружину на захват града, воевода
остался руководить, и, едва со  стен  полилась  горящая  смола,
полетели камни, он поспешно протрубил в рог.
     Воины, еще не озверевшие до той грани, когда уже не слышат
крика  воевод,  нехотя,  но быстро отступили. Рус зло стискивал
зубы, но послушно подхватил на плечи раненого, а справа и слева
мелькали темные от зноя тела,  вскидывали  на  спины  убитых  и
раненых, бегом уносили из-под стены.
     Сова встретил испытующим взором:
     -- Убедился?
     -- Мы  еще  и  не  начали,  --  оскалил  зубы  Рус. -- Еще
чуть-чуть, и взобрались бы на стену!
     -- Не взобрались бы,  --  сказал  Сова  таким  безучастным
тоном, что Рус едва не ухватил его за горло. -- А вскарабкалась
бы  только  половина.  Еще  половина полегла бы, прыгая вниз на
копья и в ямы-ловушки... Тебе нужен этот град  для  живых,  или
хочешь здесь похоронить русов?
     Раненого сняли подбежавшие воины второй линии. Женщины уже
жгли костры, из котлов несся запах снадобий. Перетянув руку или
ногу,   волхвы   острым   ножом  рассекали  плоть,  вытаскивали
зазубренные наконечники стрел, копий, острог. Обматывали чистым
холстом, но пропитанным крепким отваром целебных трав.  Резаные
раны  заливали  медвежьим  жиром,  взятым обязательно из нутра,
ближе к  сердцу.  Разбитые  ударами  кости  обкладывали  чистой
щепой, закручивали в лубок.
     Сова сказал тем же ровным голосом:
     -- Двое  убитых.  А  трое  ранены  так, что к закату будут
смотреть на нас из вирия. На остальных заживет как на собаках.
     -- Откуда знаешь? -- огрызнулся Рус. -- Ты не лекарь, всех
даже не видел.
     -- Я всех видел,  --  ответил  Сова  многозначительно.  --
Думай, князь.
     Рус  затравленно  оглянулся.  На  стенах града поднимались
черные дымы. Оттуда тянуло горящей смолой, горячей живицей.  За
навесом  мелькали  только шапки. Обозленные русы осыпали градом
стрел, но редкая находила щель.
     -- Нам надо взять этот град, -- сказал Рус люто. --  Пошли
конников,  пусть  сожгут все кусты и всю траву вокруг града. Да
не пролезет незамеченной  ни  мышь,  ни  ящерка!  Еще  надо  бы
снарядить пару отрядов в те веси, что за рекой.
     Сова одобрительно кивнул:
     -- Уже  послал. Но насчет кустов и травы придумал здорово.
Их набежало из весей как муравьев,  а  град  невелик.  Потопчут
друг  друга, в дерьме утонут. Если не дать подвозить жратву, то
уже через недельку-другую начнут жрать друг друга.
     Рус  сжимал  и  разжимал  кулаки.  Он   чувствовал   стыд,
противника  недооценил, но и отказаться от приступа -- признать
поражение!
     -- Ладно, -- сказал  он  угрюмо,  --  сами  выйдут,  когда
начнут  жрать друг друга как крысы. И тогда дадим честный бой в
открытом поле.
     Сова засмеялся:
     -- Какой уж честный? Если один наш воин на голову  выше  и
вдвое тяжелее? Это будет избиение!
     Оба захохотали. Горечь от неудачного приступа растворилась
в сладком   предвкушении  кровавой  резни.  Сперва  убьют  всех
мужчин, что выйдут с оружием, потом ворвутся в град и уничтожат
все, что бегает, ползает или летает, а потом подожгут  со  всех
концов: пусть боги радуются, а пращуры гордятся своим семенем.
     Сова  прервал  смех.  Лицо  посерьезнело.  Рус  оглянулся,
одновременно хватаясь за палицу.
     Ворота   приоткрылись,   в   щель   выдвинулась    лошадь,
запряженная  открытой  повозкой  о  двух  колесах.  В ней сидел
человек в черном и такой же черной  шапке  с  широкими  полями.
Длинная   серебряная   борода  укрывала  грудь.  Он  оглянулся,
крикнул, ворота закрылись с  такой  поспешностью,  что  тяжелые
створки едва не раздробили задок повозки.
     -- Кто-то  новый,  --  определил Сова. -- Этого я не видел
даже на стенах.
     -- Их князь?
     -- Или волхв.
     Рус поморщился. Не княжеское дело разговаривать с волхвами
да лекарями. Он оглянулся, поманил Корнила:
     -- У тебя такая же борода. Встреть и узнай,  когда  сдадут
город. Остальное нам неинтересно.
     Корнило  с  готовностью  передал  в  руки отроков горшок с
растертыми травами. Он за последние дни распрямился, голос стал
зычнее, а движения  стали  увереннее.  Чех  не  больно  жаловал
волхвов,   все-де   обманщики,   за  советом  не  ходил,  а  от
наставлений отмахивался, здесь же Корнило ощутил себя нужным, с
ног падал, но лез в каждую дырку, наверстывал упущенное.
     Старик правил  лошадью  с  осторожностью.  Когда  подъехал
ближе,  Рус  понял,  что  берег  как себя, так и старую клячу с
древней  коляской.  Такая  не  понесет,  даже  если   навстречу
выскочат рычащие волки!
     Старик  натянул  вожжи. Лошадь с готовностью остановилась.
Не вылезая, старик сказал дребезжащим голосом очень  немолодого
человека:
     -- Я ребе своего народа... Меня зовут Соломон.
     Корнило ответил степенно, и Рус порадовался могучему гласу
волхва скифов:
     -- Перед  тобой  Рус,  князь  этого племени, а это Сова --
воевода. Но ты можешь говорить со мной. Я не  ведаю,  что  есть
ребе и с чем его едять, но я -- верховный волхв.
     Старик, который назвался Соломоном, кряхтя, слез с телеги.
Вожжи  забросил  на  сиденье, но лошадь осталась как вкопанная,
даже головы не подняла. Глаза Соломона  были  темно-коричневые,
лицо   удлиненное,  с  длинным  и  тонким  носом.  Кого-то  оно
напомнило Русу, но молчал, наблюдал за обоими.
     -- Жрец, -- сказал Соломон непонятно. -- Верховный жрец...
Я тоже жрец, волхв. Мое племя зовется  мошквой,  мы  из  народа
иудеев.
     Корнило отмахнулся:
     -- Уже слыхали.
     Он  широким жестом пригласил на очищенное от кустов и трав
место. Там уже сидели  Моряна,  Бугай.  Буська  суетился  подле
покрытого  пеплом  костра, падал на все четыре и раздувал угли,
страшно выпячивая щеки. Моряна и Бугай держали в руках по ломтю
недожаренного мяса, смачно  жевали,  довольно  чавкая  и  роняя
капли крови.
     Пламя взметнулось, Моряна отодвинулась, а Бугай, не двинув
и бровью, сидел, жевал, пока взор не упал на подошедшего старца
в диковинной  одежке.  Сова  покачал  головой, не ждал большого
вежества от туповатого богатыря, но тот встал, пригласил  иудея
сесть  на  его  место, там была свернутая вдвое шкура, протянул
берцовую кость кабана, где на кости еще было много мяса.
     Старый иудей даже в лице переменился:
     -- Нет, спасибо!.. Благодарствую.
     -- Бери, -- прогудел Бугай дружелюбно,  --  мясо  в  самый
раз! С кровью.
     Соломон затряс головой, борода смешно трепетала:
     -- Нет-нет!  Наш  закон  запрещает есть с кровью!.. О, Бог
мой, так это еще и свинина?
     Он поспешно перебежал  на  другую  сторону  костра.  Бугай
обиженно сдвинул плечами, сел. Моряна злорадно хихикнула.
     -- Говори,   --   предложил  Корнило  важно.  Он  пыжился,
поглаживал  бороду,  а  на  седые  кудри  Соломона   поглядывал
ревниво.  Бороды похожи, будто одна отражает другую в спокойной
глади озера, но кудри почему-то покинули мудрую голову Корнила,
остался лишь жалкий венчик на затылке и по бокам. -- Говори  со
мной,  а буде твоя речь мудра, то князь изволит слушать. А там,
гляди, и сам слово измолвит. А то и вовсе молвит. Вовсю!
     Буська по знаку Бугая принес на  широкой  жаровне  жареную
рыбу.  Сильный запах потек как расплавленное масло. Раскаленное
днище пузырилось, масло потрескивало, вздымалось пузырями.
     -- Отведай, -- предложил он Соломону. -- Это не свинина.
     Соломон с сомнением посмотрел на рыбу:
     -- Простите, не смогу.
     -- Опять боги запрещают? -- спросил Корнило подозрительно.
     -- Гм... На этот раз грозится моя печень. Годы...  Великие
воины!  Я  вижу,  что  вы  те,  о  которых поют в песнях, о ком
рассказывают страшные сказки. Могучие и сильные воины, свирепые
и бесстрашные, молодое племя лютых волков...
     Он осекся, знал же, что чем моложе  народ,  тем  неистовее
ищет  свои  древние  корни,  но прикусил язык поздновато. Скифы
нахмурились, а волхв сказал с надлежащей надменностью:
     -- Что ты, живущий в этой дикости, можешь знать о  великом
нашем народе?.. Но даже здесь, дикие народы, вы могли слышать о
великих  Гоге  и Магоге, которые не смирились с долей, выпавшей
их отцу, а поклялись вернуться и страшно отомстить... Я вижу по
тебе, что слыхали!
     Соломон в самом деле вздрогнул,  зябко  обхватил  себя  за
плечи.  Он  чувствовал,  как  от лица отхлынула кровь, а в ушах
тоненько звенели комары. Он  на  миг  закрыл  глаза,  борясь  с
головокружением, прошептал мертвеющими губами:
     -- Я  слышал...  Все мы слышали, ты прав. Но что заставило
вас прийти сюда?
     Рус смотрел с удовлетворением, рядом довольно сопел Бугай,
а Моряна улыбалась во весь рот. Внезапный  страх  иудея  льстил
как лучшая победная песнь.
     -- Это   началось   во   тьме   веков,   --  сказал  волхв
торжественно. -- Да будет тебе знамо, дикий человек, что  ведем
мы свой род от лучшего из людей -- великого и славного Яфета!
     Все   заметили,  как  снова  вздрогнул  Соломон.  Лоб  его
покрылся испариной. Он отодвинулся от костра.  Довольный  волхв
продолжал еще торжественнее:
     -- У  него  было  два  брата,  Сим  и  Хам.  Оба  подлые и
коварные, а низости и трусости их не было предела... А наш Яфет
был образцом всех добродетелей. Как  водится,  злые  и  гнусные
братья  возненавидели своего доблестного брата и пытались сжить
со свету, но он всякий раз оставался цел, ибо велики  были  его
отвага  и мужество. И тогда злые братья оклеветали его перед их
отцом. Отец, добрый, но не шибко  умный,  разгневался  и  велел
Яфету  убираться  с  глаз  долой и чтоб ноги его не было на его
землях.  Яфет  был  послушен  отцу,  он  слова  не   молвил   в
оправдание.  А  братья,  дабы погубить его окончательно, велели
передать, что отец изгоняет его на север,  где  не  живут  даже
звери, куда не залетают птицы.
     -- Это куда же? -- переспросил Соломон.
     Волхв жестом прервал:
     -- С  Яфетом  поехали  его  жены.  Много  лет и даже веков
двигался Яфет на север, ибо перед ним медленно отступала  стена
льда: по версте в год! А кто говорит, что и вовсе по сажени. За
это  время  выросли  его  дети,  внуки.  Самые  младшие  из его
сыновей, Гог и Магог,  что  уже  не  знали  южных  стран  с  их
благодатными  землями,  где всегда ясное небо и не бывает зимы,
поклялись вернуться  и  страшно  отомстить.  Уже  не  их  деду,
который  их  изгнал, а братьям. Точнее, одному брату, ибо между
оставшимися началась грызня, старший брат, его звали Сим, выжил
и среднего. Так что Хам удалился  в  другую  сторону,  в  южные
земли,  где  песок  плавится  от зноя, а с неба падают огненные
капли, и не то что снега, дождя не знают в тех краях! Сильные и
свирепые сыновья Яфета, Гог и Магог, дали страшную клятву,  что
однажды  соберут  великое  войско  и  ворвутся  в  земли  Сима,
уничтожат его род с корнем, сожгут города и веси, вырежут скот,
срубят сады,  засыплют  колодцы,  чтобы  на  месте  жилищ  были
пустоши, на которых выли бы волки!
     Голос   его,  все  возраставший  в  громкости,  перешел  в
исступленный визг. Его  трясло,  зубы  стучали,  в  уголке  рта
показалась  пена.  Глаза  налились  кровью, в них было безумие.
Соломон со страхом видел,  как  под  старческой  кожей  вспухли
толстые   жилы,   едва   не   рвут,  а  уголок  губы  по-волчьи
приподнялся, показывая стершийся клык.
     Соломон спросил тихо:
     -- И что же... Что им помешало?
     Волхв с великим трудом обуздал себя, помолчал,  а  ответил
уже почти спокойно:
     -- Откуда  знаешь,  что не сумели?.. Впрочем, угадал. Надо
бы тебя над огнем подержать, выведать, не знаешься ли с бесами.
Словом, и Гогу с Магогом надо было думать о  выживании,  как  и
другим  братьям,  более  мирным.  Новые земли были суровы, зимы
свирепы, и прошло еще два-три поколения, а то  и  больше,  пока
силы  сыновей Гога стали несметны. Но, как часто бывает, слабые
объединяются, а сильные начинают воевать друг с другом. У  Гога
было  двенадцать  сыновей:  Лешак, Запечник, Тур, Красный Конь,
Колода,  Шестак,  Яросвет,  Олаф  Медный  Лоб,  Журка  Стрелок,
Жароок.  Все  двенадцать  разбрелись, ибо мир необъятен, друг с
другом уже не встречались. Но все хранят  великую  ненависть  к
сынам  Сима,  который  виновен  в  неправедном  изгнании самого
кроткого из людей -- Яфета, и все хотят отыскать  дорогу  в  те
земли  и полностью истребить их племя. Мы из колена Тура. У нас
были свои трудности, но это дела внутриплеменные, чужаку  лучше
не  знать  их:  здоровее  будет.  Здесь  мы  малость укрепимся,
нагуляем мощь, затем отыщем дорогу в  земли  проклятых  сыновей
Сима...
     Он   угрожающе   сжал  кулаки.  Соломон  ощутил  дуновение
могильного  холода.  Кулаки  старого  волхва  были  размером  с
детские  головы,  с  толстыми костями, обтянутые сухой дубленой
кожей, а жилы там вздувались настолько толстые, что  впору  ими
поднимать перекидные мосты.
     -- Я  понимаю, -- прошептал он. -- Сынам Сима.. его семени
с вами лучше не встречаться.
     Плечи   его   горестно   обвисли.   Скифы   с    радостным
удовлетворением   переглянулись.  Иудей  подавлен  больше,  чем
ожидали. Корнило подтвердил зловеще:
     -- Они будут молить о смерти...  но  мы  им  не  дадим  ее
легко.
     Рус  слушал  во  все  возрастающем  нетерпении. Умные речи
всегда раздражали, а отец говаривал, что все  беды  государства
от  умности  подданных.  А  эти  вовсе  как будто состязаются в
речах, как два петуха щ