ыжком -- свежий, полный сил, со вздутыми  мышцами,  что
просто  кричат  от жажды схватки, улыбающийся, с ясным лицом, с
блистающими как молния ровными белыми зубами.
     Она не успела отстраниться, его рука  мелькнула  неуловимо
быстро,  захватила  ее  за  шею.  Ис  пикнуть  не  успела,  как
оказалась под его горячим и твердым телом. Он  жадно  поцеловал
ее, упиваясь сладостью губ, сказал нежно:
     -- Ис, я люблю тебя. Ты так и не засыпала?
     -- Еще отосплюсь, -- ответила она. Ее глаза смеялись. -- С
тобой  я научилась спать вполглаза. Рус, я хочу съездить в град
иудеев.
     Он насторожился. В груди полыхнул гнев, сказал  сдавленным
голосом:
     -- Зачем?
     -- Не  знаю. Меня туда тянет. Все-таки они говорят на моем
языке.
     Он загнал обратно злые слова, сказал негромко:
     -- Ис, я понимаю твою скорбь. Ты не можешь смириться,  что
боги  позволили  уничтожить  твое  племя.  Ты  пытаешься в этом
жалком подобии людей увидеть нечто родственное... Но ты взгляни
на себя! Таких женщин больше нет на свете. А здесь племя жалкое
и слабое!
     Она возразила, все же польщенная:
     -- Рус, здесь очень  много  красивых  женщин!  Даже  очень
красивых.
     -- Да? -- удивился он. -- Мне они не попадались.
     -- Рус, ты просто чудо.
     -- Ты сама чудо-юдо!
     Он  уже  оделся,  влез  в  перевязь.  Ис  с  удовольствием
смотрела на исполинский меч за его плечом. Это было мужественно
и красиво. Уже вдогонку крикнула:
     -- Я все равно побываю в их граде!
     Рус  придержал  полог,  туда  пахнуло  холодом,   запахами
степных трав, конским потом и ароматом легкого дымка костра.
     -- Ты хочешь со мной поссориться?
     -- Нет,  --  ответила  она,  -- но когда взойдет солнце, я
оседлаю себе коня.
     Он покачал головой. Жалкий мокрый цыпленок в  логове  льва
быстро превратился в львицу.

     Когда  Ис  пошла  к  коновязи, там уже ждал Буська с рыжей
кобылой Молнией. Алое заспанное солнышко ласково трогало сбрую,
покрытую золотыми  и  серебряными  бляшками.  Красная  как  жар
попона   была  расшита  золотыми  нитями,  седло  вкусно  пахло
новенькой кожей.
     Молния радостно заржала. Молоденькая и быстрая, она совсем
не походила на огромного  коня  Руса,  могучего  и  с  толстыми
ногами жеребца Ракшана. Ее ноги были длинные и сухие, обтянутые
выпирающими  сухожилиями,  а  шея  длинная  и гибкая, изогнутая
дугой, как у лебедя.
     -- Князь велел, -- сообщил Буська. Он был  еще  заспанный,
шмыгал носом. -- Поехать с тобой?
     -- Я  найду  дорогу,  --  ответила она. -- Но спасибо, что
предложил.
     -- Не за что, -- ответил он по-взрослому.
     Он подставил ей колено, но Ис, засмеявшись, вдела  ногу  в
стремя  и  одним  взмахом  взлетела в седло. Из Буськи вырастет
воин не только отважный в бою, что  важно  для  воеводы,  но  и
внимательный к женщинам, что не меньше важно для вождя.
     Молния   призывно   ржала,   подергала   повод.   Ис  чуть
наклонилась  вперед,  и  кобыла,   ощутив   желание   всадницы,
рванулась  с  места  как взлетающая птица. Прогрохотали копыта,
волосы Ис трепало ветром, они были похожи на черное пламя.
     Буська восторженно смотрел вслед жене князя.  Рыжий  конь,
похожий  на  пламя  костра,  сама  всадница, словно слетевшая с
небес или поднявшаяся из преисподней... Как красиво!
     Она неслась сквозь холодный воздух, разогрелась от скачки,
щеки пылали. Темная стена Нового Иерусалима приближалась, между
остриями кольев заметила настороженно следящее за ней множество
глаз. Над воротами  приподнялись  хмурые  мужчины.  Ее  удивили
безмерные  уныние  и  обреченность  на  их  лицах.  Если  скифы
хвастались, что даже под пытками поют  свои  гордые  песни,  то
души  этих  людей  словно бы сломались при одной только мысли о
брани, звоне оружия и брызжущей крови.
     Страж наверху ворот вскрикнул пугливо сорванным голосом:
     -- Что нужно воину скифов?
     Он спросил на своем языке, и едва не упал со стены,  когда
Ис ответила на его же наречии:
     -- Ребе Соломона.
     -- Ко...го?  --  переспросил  мужчина.  Он  со  страхом  и
непониманием смотрел на ее иссиня-черные волосы. Ис оставила их
свободно падать на спину, лишь на  голове  перехватила  широким
золотым   обручем.   Сапфир,   любимый   камень,   блестел  над
переносицей загадочно и странно.
     -- Ребе Соломона, -- повторила Ис. Она чувствовала  прилив
щенячьей радости. -- И пошевеливайся, лентяй!
     Возле мужчины появились еще двое. Один крикнул:
     -- Кто хочет его видеть?
     -- Исфирь, -- ответила она гордо. -- Царица скифская.
     На  стене  одни  застыли  словно громом пораженные, другие
заметались, сшибая  друг  друга  с  ног,  роняя  оружие,  щиты.
Мелькнули  чьи-то  ноги,  послышался  испуганный  крик.  По  ту
сторону стены глухо бухнуло.
     Уже  все  свесились  со  стены,   смотрели   вытаращенными
глазами.  Рты  были  распахнуты  так,  что семьи мышей могли бы
разместить  по  выводку.  Ис  заметила,  что  взгляды  суетливо
перебегают  с  барсовой  шкуры,  которую  раньше  все видели на
плечах Руса, на ее лицо и  распущенные  волосы.  Золотой  обруч
рассыпал на солнце колючие искры, а сапфир в середине лба горел
вызывающе ярко и страшно.
     Со стены закричали:
     -- Ох,  Яхве, яви нам свою милость!.. Сейчас откроем!.. Да
пошевеливайтесь, пошевеливайтесь!
     В их голосах было столько страха  и  надежды,  что  улыбка
погасла  на  ее  губах.  Молния  беспокойно переступала, била в
нетерпении копытом.  Когда  ворота  приоткрыли,  из-за  створок
выглянули  потрясенные  лица.  Взглянув на гордую всадницу, они
пугливо  посматривали  за  ее  спину.  Далекая  темная  роща  с
появлением стремительных скифов стала пугающе близкой.
     Молния  процокала копытами через ворота, надменно отпихнув
грудью  стражей.  За  нею  глухо  лязгнуло,  едва  не  прищемив
роскошный  хвост.  Народ  суетливо  выглядывал из окон, дверей,
прятался, словно она одним взглядом  испепелит  их  дотла,  но,
привлеченные  ее необычным обликом, как завороженные выползали,
стояли под стенами.
     Ее сердце защемило, настолько все  похоже  на  селение  ее
племени.   Тесно,   дома   суетливо  лепятся  один  к  другому,
переулочки узкие, извилистые, их легко защищать, удобно  ходить
друг к другу в гости.
     Почти  сердясь, почему эти уцелели, а ее племя истреблено,
она выехала на майдан. Осеннее солнце блистало на сбруе,  грело
плечи. Выпрямившись, звучно крикнула:
     -- Мне нужен ребе Соломон!
     От  ее  звучного  голоса  ближние  шарахнулись, а по толпе
словно повеяло холодным  ветром.  Бог  мой,  сказала  она  себе
пораженно,  неужели  я  так  свыклась с людьми Руса, что и веду
себя как скифская царица -- властная и надменная? Даже голос  у
меня теперь подобен крику.
     Не  успела  додумать  до  конца,  народ уже разбегался, из
дальнего конца майдана к ней спешили люди, одетые богаче, и она
снова услышала свой властный и даже жестокий голос:
     -- Где же он?.. Или мне его поторопить?
     Что со мной, подумала уже сердито. Или с этого седла иначе
и говорить нельзя?
     Одетые  в  черное  горожане   приблизились,   поклонились.
Передний, старый и с белой бородой до пояса, сказал учтиво:
     -- Мы приветствуем в своем граде... царицу скифов. Нам уже
сказали, что ты прибудешь, только мы не очень поверили.
     -- Кто сказал? -- спросила она, насторожившись.
     -- Приезжали  двое.  Прокричали,  что  ежели тебе не будет
оказан достойный прием, то всех пленников разрубят на  куски  и
оставят непогребенными на корм собакам.
     Второй добавил с поклоном:
     -- Только не сказали, что нас посетит сама царица.
     В  его  голосе  было  лукавство, предостережение и скрытая
угроза. Третий толкнул его локтем, сказал громче и с подъемом:
     -- И не сказали, что красотой царица скифов сравнима разве
что с царицей Савской!
     Буська успел, подумала она с сердитой благодарностью. А то
и сам Рус распорядился. Мог, чтобы поверили, пару  пленников  в
самом  деле  заранее  разрубить  на  глазах  этих  несчастных и
разбросать под стенами.
     Она спрыгнула с коня. В их глазах мелькнуло  удивление,  и
она поняла, что даже это кажется им чудом. Только варвары умеют
вспрыгивать  на  коня с земли, а цивилизованные народы, как она
слышала в своем племени, взбираются на коней с особых седальных
камней или с табуреток!
     Один торопливо подхватил повод, Ис  бросила  ему  прямо  в
лицо,  сама  горделиво  проследовала  за старшим. Он, постоянно
кланяясь,  почтительно  указывал  ей  путь,   снова   кланялся,
предупредительно разгонял прохожих.
     Узкая  улочка  вывела к богатому дому, где еще с порога во
все стороны прыскали детвора, молодняк,  испуганные  женщины  и
суетливые  парни.  На  втором поверхе снова кланялись, коротким
коридором повели, но когда были  на  середине,  двери  в  конце
распахнулись.  На  пороге  стоял  приземистый  старик  в темной
одежде и темной шляпе, которого она видела тогда  с  Русом.  Он
смотрел вопросительно:
     -- Что случилось? Что за шум?
     Взгляд   его   упал   на  Ис.  Она  замедлила  шаг,  давая
возможность оглядеть с головы до ног,  а  провожатые  торопливо
сообщили:
     -- Ребе   Соломон,  это  скифская  царица!  Она  возжелала
увидеть тебя.
     Соломон выглядел не  менее  остолбенелым,  чем  стражи  на
стенах.  Но совладал с собой быстрее, слегка поклонился, сделал
приглашающий жест:
     -- Заходи, дитя мое. Пришел ли  с  тобой  кто-нибудь,  кто
может переводить твои прекрасные слова на наш бедный язык?
     -- Ребе,   --  сказала  Ис,  отвечая  в  иудейской  манере
вопросом на вопрос, -- разве мало человека в  моем  сердце?  Он
умеет  и  слушать  и  говорить.  К  тому же ты знаешь, что я не
забыла родной язык.
     Снова его  седые  брови  взлетели  вверх.  В  глазах  была
радость, удовольствие. Развел руками:
     -- Я спросил на случай, вдруг ты приехала не одна?
     -- Вдруг  меня не отпустят одну? -- спросила она. -- Вдруг
мне не доверяют?
     Он уклонился от ответа, с улыбкой  указал  на  распахнутую
дверь:
     -- Почтишь ли ты посещением мою скромную обитель?
     -- Почему нет? -- ответила Ис. -- Ты же видел мою!
     Она  вошла  первой, а Соломон вдвинулся следом и закрыл за
собой  дверь.  Она  слышала,  как  он   что-то   велел   другим
вполголоса,  но  когда обернулась, он уже шел к ней от закрытой
двери, улыбаясь тепло и немного грустно.
     -- Садись в это кресло, дитя, -- пригласил он.  --  В  нем
любила сидеть моя жена Циля... А потом сидела дочь Мойра.
     Ис  осторожно  опустилась  на  сиденье.  Кресло  выглядело
ветхим. Спросила из вежливости:
     -- С ними все в порядке?
     -- Жену бог взял еще сорок лет  тому,  дочь  --  пять,  --
ответил он. -- Скажи мне, какого роду-племени ты? Откуда знаешь
наш  язык?  В  тот  раз я расспросить не успел да и не мог... И
почему всегда отвечаешь вопросом на вопрос?
     Она улыбнулась детскому нетерпению седого старца.
     -- Я знаю этот язык, потому что это мой язык.  Мы  жили  в
долине реки Желтая. Так мы ее назвали, потому что в день, когда
мы туда добрались, она несла желтый песок...
     Соломон потрясенно вскинул руки:
     -- Яхве!  Благодарю  тебя,  ты  указал, что мы не одиноки!
Есть еще народ  израильский,  который  спасся  от  истребления.
Скажи  мне,  дочь  моя,  имя  свои и имена твоих благословенных
родителей, кои сумели создать такое чудо красоты и очарования!
     Ис снова  ощутила  боль  в  груди.  С  трудом  улыбнулась,
чувствуя, как от лица отхлынула кровь.
     -- Нет больше моего племени.
     -- Что?
     Крик  его был страшен. За дверью послышался топот, створки
распахнулись. Там стояли вооруженные топорами люди.  Теперь  их
было  втрое  больше.  Ис  повелительно махнула рукой, а затем и
Соломон, опомнившись, жестом велел закрыть дверь.
     -- После великого бегства, -- сказала  она  тихо,  --  наш
народ некогда отыскал пустынное место. Но годы шли, столетия, и
потом  начали появляться кочевые народы. Обычно проходили мимо,
ибо мы умели обороняться. У нас были  крепкие  крепости,  воины
сражались  хорошо  и  умело.  Не обижайся, ребе, но люди твоего
племени вооружены намного хуже. Да и крепости здесь таковы, что
на стены коза взберется.
     Он покачал головой:
     -- Мы здесь сотни и сотни  лет.  За  это  время  никто  не
тревожил   наш   покой.  Молодежь  вовсе  считает,  что  мы  --
единственный народ на свете. А  наши  священные  книги  считает
выдумкой. Вы первые, кто появился в этих землях после нас!
     -- Прости,  ребе.  Но однажды кочевые орды не прошли мимо.
Упорно осаждали  наши  крепости,  гибли,  но  их  было  намного
больше.  Наш народ сражался, ребе! Отчаянно, до последней капли
крови. И не один год. Но наш Новый Иерусалим и все наши грады в
конце концов были разрушены, дома сожжены, а защитники погибли.
Немногие уцелевшие были захвачены в  плен.  Мужчины,  не  желая
быть  рабами, убивали себя, женщины бросались с высоких стен. Я
уцелела лишь потому, что меня  придавило  горящей  кровлей.  На
спине  и  сейчас  видны  следы ожогов. Меня вытащили, связали и
держали в подвале, пока не пришел какой-то их  праздник.  Тогда
меня перевезли к реке, чтобы принести в жертву...
     Ее  плечи  зябко передернулись. Голос старого Соломона был
полон скорби и сострадания:
     -- Дочь моя... Это пока  что  звери,  а  не  люди.  Их  не
осенила  благодать Яхве, он ведет к царству божьему нас, не их.
Забудь о них. Рассказывай, как ты стала... женщиной на  царском
коне?
     Она улыбнулась сквозь слезы:
     -- Когда  меня готовились бросить в воду, раздались крики,
шум. Я услышала лязг оружия. И тут как вихрь в  толпу  ворвался
огромный сказочный великан на исполинском коне! Он разметал их,
как ураган спелые колосья, его смех был подобен грому, он давил
их  конем, как медведь давит муравьиные кучи. Все разбегались в
диком ужасе, и многие  пали  в  реку.  Я  успела  увидеть,  как
великан  протянул  ко  мне  руку,  в следующее мгновение словно
вихрь взметнул меня, я оказалась на бешено скачущем коне.  Меня
прижимало к широкой груди, где мощно и победно стучало огромное
сердце.  Вдогонку  кричали,  бряцали  оружием,  но я уже твердо
знала, что мой спаситель либо бессмертный бог одного из племен,
либо великий герой, которому уготовано великое будущее!

     Глава 27

     Служанка поставила перед ними на подносе чаши с напитками,
от вида которых у Ис защемило сердце. Такие же точно были  и  у
ее народа.
     -- Это  был  Рус,  -- сказала она со вздохом. -- С ним был
его брат  Лех,  такой  же  огромный  и  могучий.  Они  два  дня
отбивались  от  погони,  водили  ее по кругу, пока не встретили
своего третьего брата, Чеха, самого старшего и самого  мудрого.
С той поры я жена Руса.
     Он вскинул вопросительно брови:
     -- Но  я слышал, что князь акумов Рус... Что сталось с его
старшими братьями?
     -- Почему ты думаешь, что они погибли? -- ответила Ис.  --
Нет,  в  двух  неделях  пути  раньше была развилка. Три удобные
дороги расходились, и они решили, что  сами  боги  подсказывают
разделение на три племени. Русу выпало идти этой дорогой.
     Соломон ухватился за голову:
     -- Яхве! Почему ты так жесток?
     -- Жесток ли? -- спросила она. -- Все равно пришел бы один
из братьев. Разве Лех не воевал бы эти земли? Или Чех?
     Соломон со вздохом уронил руки на стол:
     -- Прости, я не прав. У Руса есть ты.
     -- Вряд ли это поможет, -- сказала она печально. -- Я знаю
историю  нашего  народа.  Когда мы, наши предки, пришли в землю
Ханаанскую, разве не застали те земли  занятыми?  Разве  мы  не
жгли  дома,  не  убивали  всех  от  мала до велика, не засыпали
колодцы, не рубили виноградники, сады, не  убивали  всех,  даже
скот?..  Когда  решалось:  жить  нам  или им, то разве мы знали
жалость?
     Соломон молчал. Большие мудрые глаза  были  полны  печали.
Проговорил совсем тихо:
     -- Приходят  народы  и  уходят.  По Симу все его потомство
зовется семитами, по его сыну Ханаану  назвался  великий  народ
ханаанский,  от  которого  ничего  не осталось, от трех сыновей
Ханаана: Элама, Ассура и Арама пошли великие народы -- эламиты,
ассирийцы, арамейцы. Но и от  них  ничего  не  осталось,  кроме
грозных  имен  и  памяти. Неужто такая судьба постигнет и народ
израильский?
     -- Что-нибудь известно о других?
     Соломон развел руками:
     -- Когда прибыли в  эти  земли,  наше  племя  звалось  еще
пермошква.  Земля  оказалась  достаточно  дикой,  чтобы  многие
захотели остаться жить здесь и строить государство Израиль.  Да
и  не  было  сил  идти  дальше. Но самые сильные требовали идти
дальше к  северу.  Наконец  разделились,  и  непримиримые  ушли
дальше  на  север.  Известно,  что они в память о нашем родстве
стали называться Пермью, а мы -- мошквой.
     Ис спросила жадно:
     -- Что-нибудь о них слышно?
     Соломон покачал головой:
     -- С той поры не слышали. Они  ушли  в  куда  более  дикий
край.  Если  не  погибли... Я не думаю, что к ним тоже никто не
доберется. Народы не сидят  на  месте!  Но  все  же  это  будет
намного позже, чем к нам.
     Он вздохнул, вернувшись в реальный мир. Его дряблая ладонь
ласково  погладила  ее по руке. Ис захотелось прижаться щекой к
его  шершавой  ладони.  Вошла   служанка,   улыбнулась   робко,
расставила на столе блюда с едой, в широкой вазе красиво стояли
тонко нарезанные ломтики белого хлеба.
     Соломон,  когда  ел хлеб, всмотрелся в надкусанный ломоть,
торопливо  взял  нож,  срезал  краешек,  бросил   в   корзинку.
Перехватив удивленный взгляд Ис, слабо улыбнулся:
     -- Зубы уже не те. Десны кровоточат.
     Она задумчиво посмотрела на корзинку:
     -- Да,  я знаю, что наш закон запрещает употреблять мясо с
кровью. И вообще все с кровью... Но у нас постепенно этот закон
начали нарушать. Еще при моем  деде.  А  при  мне  мужчины  уже
постоянно  ели недожаренное мясо, да чтобы еще с кровью убитого
животного...
     Он смотрел на нее с жалостью, почти с ужасом:
     -- Тогда понятно, почему Яхве так рассердился. Вы нарушили
один из четырех основных законов нашего народа!.. Я  не  думаю,
что варвары более кровожадны.
     Она слабо усмехнулась:
     -- Да?  У  скифов есть обычай пожирать сырую печень только
что убитого врага. Или его мозг.
     Соломон передернулся от отвращения:
     -- Чудовищно!  Надеюсь,  дочь  моя,  ты  себе   такое   не
позволяла?
     Она засмеялась:
     -- Это  обычай  воинов!  И только на поле брани. Противник
еще не умер, когда ему  вспарывают  грудь,  выдирают  сердце  и
печень,  жадно  едят,  обливаясь  еще горячей кровью. Когда это
делает и противник, когда это освящено  их  богами,  ритуалами,
когда  есть  объяснение,  почему  так  надо,  то,  ребе, даже я
перестала смотреть с отвращением.
     Он сказал горестно:
     -- Да, человек ко всему привыкает. В этом его падение... и
его взлеты. Но как тебе, дочь, с этими варварами?
     Она слабо улыбнулась:
     -- Я понимаю, как это звучит ужасно... но мне у  них  даже
нравится.
     -- Так  ли?  -- спросил он печально. -- Не думаешь ли, что
бегство к своему народу тебя бы спасло...
     Сказал и осекся. Сам понял, что, если она так сделает,  он
принять ее не сможет. Ярость варваров не будет знать границ. Их
оскорбленное   самолюбие   заставит  бросить  все  силы,  чтобы
отомстить.  Даже  если  им  вернуть   убежавшую   Исфирь,   как
предлагала   часть   троянцев   вернуть  эллинам  Елену,  чтобы
прекратить Троянскую войну, то все равно это Новый Иерусалим не
спасет.  Варвары  в  ярости  сами  изойдут  кровью,  но   будут
стремиться стереть с лица земли обидчиков. И сотрут.
     Глаза   Исфири  были  сочувствующими.  Она  все  понимала.
Ласково коснулась  его  руки  тонкими  пальцами  со  множеством
золотых колец:
     -- Ты не понял. Я здесь не страдаю.
     -- Так ли?
     -- Более того, я счастлива.
     Его