еголяют познаниями.
     Он щелкнул пальцами, велел Буське подать мех с вином. Сова
буркнул предостерегающе:
     -- Это последний, князе. А ты невесть кого угощаешь.
     Рус  отмахнулся,  но  в  голосе  прогремел  гром,  а  зубы
свернули как ослепительная молния:
     -- Мы скоро войдем в их град, возьмем их меха и будем пить
их вина, щедро проливая себе на грудь!
     В голосе была неистовая сила, ярость, мощь. Все примолкли,
чувствуя,  что  через  вождя с ними говорят бессмертные боги, а
Соломон ощутил безнадежную обреченность и холодок смерти.
     -- Да свершится воля богов, -- медленно сказал Корнило. --
И пусть этот хмельной мед будет свидетелем нашей клятвы.
     Все смотрели, как Рус сделал  несколько  больших  глотков,
передал  Бугаю,  тот  опустошил  едва  ли  не  половину, Моряна
сделала один гигантский глоток; Сова едва коснулся губами.
     А Рус с нетерпением сказал:
     -- Ладно,  это  все  деяния  наших  прародителей.  Да,  мы
когда-то  пойдем на племя Сима и всех... но сейчас хочу сказать
тебе, волхв своего народа, что мы здесь стоим, здесь останемся.
Я предлагаю вам сдать свои земли. С крепостями, весями,  полями
и скотом. Мы позволим вам жить! Но вы должны уйти, взяв с собой
только то, что сможете унести на себе.
     Речь  его  была  горда и мужественна, а сам он выпрямился,
являя широкие плечи и могучую грудь  воина,  где,  несмотря  на
молодость, уже белели боевые шрамы.
     -- Хорошо сказано, -- крякнул Корнило.
     Он  тоже  расправил  плечи,  а  Бугай  и Моряна захохотали
весело и мощно. От других костров посматривали с  любопытством,
вытягивали шеи, но без приглашения подойти не осмеливались.
     -- Красивая речь, -- сказал Соломон печально. -- Но почему
вы должны нас истребить, сжечь, забрать земли?
     -- По праву силы, -- объяснил Рус терпеливо, как младенцу.
-- Ибо  если  дать  жить и слабому, то род людской переведется.
Олени бьются за самку,  и  сильный  продлевает  род,  а  слабый
уходит,   чтобы   не   дать   потомства,  сильнейший  из  быков
обихаживает всех  коров,  а  слабые  лишь  смотрят  издали,  им
суждено уйти с земли, не оставив после себя племени...
     -- Разве  мы настолько слабы, -- возразил Соломон, -- если
выжили в этих дремучих лесах?
     Рус нарочито повел по сторонам удивленным взором,  --  где
же здесь леса, да еще дремучие? -- сказал с презрением:
     -- Если  у  вас  есть живучесть, то почему так не готовы к
войне? Разве это по-мужски?
     Соломон развел руками:
     -- Да, это наша вина. Хотя знали, что  когда-то  придут...
другие  народы,  но  все  же  верилось,  что это будет очень не
скоро. Очень уж глубоко мы забрались  в  дикие  земли!  И  хотя
сразу  же построили крепкие укрепления, но сменялись поколения,
шли века, а мы так и жили одни на всем белом свете.  Наши  дети
просто  не  верили  до  вашего прихода, что на белом свете есть
народы еще, кроме нас.
     Волхв хмыкнул:
     -- Зато теперь еще как поверят!
     -- Да-да, -- подтвердил Соломон. -- Но из-за того, что  из
поколения  в  поколение,  кроме  зверей, никто не появлялся, то
наши стены приходили в упадок. Их сперва подновляли кое-как,  а
потом  вовсе  перестали.  Нынешняя  ограда  -- это от нашествия
туров. Здесь стада бывают огромные! Еще от стад диких  кабанов,
эти  вообще  могут растоптать целый град, ежели не поставить на
пути крепкую ограду.
     -- Кабанов? -- переспросил Рус с недоверием. -- Туров?
     Соломон обвел рукой, захватив все земли до самого обрия:
     -- Когда  сюда  прибыло  мое  племя,   здесь   был   дикий
непроходимый лес. Но мы уже не могли идти дальше. Дети болели и
умирали, кони пали, скот зарезали и съели в дороге. Мы потеряли
две  трети  народа,  когда  шли  через  этот лес, и поняли, что
погибнем все, если... если что-то не  случится.  И  тогда  наши
старейшины  решили  остановиться,  разбить  стан прямо в лесу и
драться за жизнь.
     Он тяжело вздохнул. По лицу пробежала тень, словно он  сам
шел  в  те древние времена через здешний лес. Рус окинул взором
бескрайние поля, расчерченные ровными  квадратами.  Поля  такие
ухоженные,  словно  над ними трудились из века в век, сглаживая
малейший холмик, убирая камешек.
     -- Здесь в самом деле был дремучий лес?
     -- Да. Теперь самим поверить трудно.  Мы  подсекали  кору,
ждали,  когда  дерево засохнет, потом поджигали. Так появлялись
проплешины среди непроходимой чащи... Мы  рубили  кустарник,  и
наконец  нам  на  головы  пали  первые  лучи  солнца!  Это  был
праздник. А потом мы расширяли отвоеванное от леса место. И так
-- много поколений. Целые века.
     Рус кивнул:
     -- Я знаю, о каких лесах ты говоришь. Там птицы  не  поют,
там  смрад  и  вонь  от болот, там все гниет, там совсем другие
звери и птицы.
     -- Да, сюда пришли звери, которых в  лесу  не  было.  Сюда
прилетели  птицы,  которые  жили  только  в  степях. А в озерах
появилась рыба. А еще через десятки поколений... пришли вы.
     Рус засмеялся:
     -- Неужели мы первые люди, которых вы узрели?
     -- Первые, -- подтвердил Соломон. Лицо его омрачилось.  --
Наши   пращуры   предупреждали,   что   когда-нибудь  мы  снова
встретимся с людьми. И эта встреча будет для нас гибельной.

     Глава 23

     Внезапно над головами  глухо  пророкотало.  Оба  удивленно
вскинули  головы.  Тучи  едва-едва заняли северную часть неба и
там застыли  неподвижные,  грозные,  тяжелые,  как  горы.  Края
кудрявились,  в  них  проглядывали  чудовищные  лица, очертания
исполинских змеев, торсы  коней,  проступали  злые  скулы.  Рус
нашелся первым:
     -- Гром среди ясного неба!.. Добрая примета.
     Соломон пожал плечами:
     -- Что за примета?
     -- Боги вещают нам победу!
     Соломон снова пожал плечами. Рус спросил удивленно:
     -- Разве  не  видишь, что сами боги подтвердили наше право
на эти земли?
     Соломон покачал головой:
     -- Нет.
     -- Почему? -- поразился Рус. -- Знаки,  что  подают  боги,
вам не указ?
     Соломон сказал осторожно:
     -- Это  звучит странно, тебе будет трудно поверить, но для
моего народа примет... не бывает.  Как  и  гаданий.  Все  равно
каких: по руке, бараньей лопатке или самым ярким звездам.
     Он   говорил  спокойно,  но  мурашки  смертельного  холода
пробежали между лопаток Руса.
     -- Как же так? -- спросил он дрогнувшим голосом.
     Соломон в третий раз пожал плечами:
     -- Вот так.
     -- Разве такой народ возможен? -- спросил Рус неверяще. --
Боги говорят с нами через приметы! А по движению  звезд  волхвы
узнают судьбу любого человека наперед.
     Соломон сказал негромко:
     -- Мы  -- единственный в мире народ, для которого верить в
приметы, в гадания по звездам -- не только не обязательно, но и
порочно. Даже оскорбительно для нас.
     Рус ощутил, что  невольно  отшатнулся.  Бугай  выронил  на
колени  кабанью лопатку, блестящие от жира губы застыли. Такого
народа быть не могло. Моряна раскрыла  рот,  глаза  выпучились.
Она  смотрела  то  на  Руса,  то  на иудея. В глазах было немое
удивление: так ли расслышала?
     Рус сказал:
     -- Расскажи! Если не тайна, конечно.
     Соломон усмехнулся наивности могучего варвара:
     -- Один из  наших  предков,  Авраам,  дожил  до  девяноста
девяти  лет,  не  имея сына, кроме Исмаила, от своей рабыни. Но
наш бог явился ему во сне и пообещал рождение сына у него и его
девяностолетней жены Сары. Даже  Сара  посмеялась,  как  и  все
другие, кому она рассказывала. Волхвы посмотрели на звезды, там
не  было  сына  у  Сары.  Спросили  гадальщиков,  все  ответили
отрицательно. Бросали кости,  гадали  на  лопатке,  но  все  до
единой  приметы говорили, что Саре быть бесплодной! Но в месяце
нисане  родился  младенец,  названный   Исааком.   Злые   языки
говорили,  как  вот  сейчас  думаешь  ты,  что ребенок был либо
подкидышем,  либо  взят  от  служанки.  Но  Сара  своей  грудью
накормила всех младенцев, бывших на руках матерей, явившихся на
праздник,   и  тем  самым  посрамила  неверящих.  Тогда  начали
поговаривать, что хоть девяностолетняя Сара и родила, но уж  не
от  девяностодевятилетнего  Авраама,  а скорее от какого-нибудь
юного челядинца... Но, дабы эти люди не усомнились в  отцовстве
Авраама,  наш  бог  придал ребенку такое сходство с престарелым
отцом, что умолкли самые недоверчивые.
     Он сделал паузу, переводя дыхание, а Рус покачал головой:
     -- Интересно. И что же?
     -- От этого младенца и пошел весь наш род,  племя,  народ!
Хотя  все  приметы были против. Так можем ли мы верить отныне в
приметы?
     Простучали копыта. Буська пронесся в  трех  шагах,  что-то
прокричал  звонким  птичьим  голоском,  конь  привстал на дыбы,
повернулся на задних ногах и умчался.
     Соломон видел, как осветилось лицо  грозного  вождя.  Даже
голос стал мягче:
     -- Это  было  бы  не  только глупо, но и... оскорбительно.
Странный вы народ. Но довольно умных бесед.  Мне  сказали,  что
прибывает  обоз, где моя жена лечит раненых... Она жадна на все
диковинки! И захочет увидеть тебя, человек странного племени.
     Соломон  вскинул  брови.  В  выцветших  глазах   мелькнуло
удивление, сменилось подозрительностью, но вслух сказал только:
     -- Я  думал,  твое  племя  оберегает  своих женщин даже от
чужих взоров. Что ж, я...
     Но  Рус,  не  дослушав,  вскочил.  К  изумлению  и  страху
Соломона,  дикая  мощь  скифа  подбросила его в воздух так, что
подошвы  сапог  на  миг  вовсе  оторвались  от  земли.  Соломон
поднялся  с  трудом, кряхтел, и сразу стало видно, что у костра
не сиживал давно, если вообще когда-либо сидел. Встали и  Бугай
с Моряной.
     Бугай   первым   насторожился,  засопел  угрожающе,  потом
широкое лицо расплылось в приветливой улыбке. Соломон вздрогнул
при  виде  устрашающего  зрелища:  словно  бы  гранитная  стена
пыталась улыбнуться.
     Со  стороны  леса  мчались всадники. Впереди на легконогой
белой  кобыле  летела  женщина  с  развевающимися   за   спиной
волосами.  Лоб  ее  перехватывал  золотой  обруч,  она  была  в
безрукавке из волчьей шкуры, что оставляла  голыми  ее  руки  и
даже  плечи,  на  предплечьях  и  тонких кистях оранжевым огнем
полыхали золотые браслеты. В  глаза  Соломона  больно  кольнули
острые искорки от дорогих камней.
     Всадники  пронеслись  мимо,  а женщина остановила коня так
резко, что тот пропахал передними  копытами  глубокие  борозды.
Подбежал отрок, она соскочила на землю, отрок подхватил и бегом
увел коня. Да, одета по-мужски, а неслась в такой дикой скачке,
что  и  сейчас  на  колене  лопаются, исчезая, пузырьки конской
пены. На высоких каблучках сапогов как  кровь  пламенеют  следы
красной глины.
     Соломон с удивлением наблюдал за странной женщиной. Сердце
внезапно  застучало  чаще, в груди сперло дыхание. Князь скифов
распахнул объятия, женщина бросилась ему на грудь. От нее  тоже
веяло дикой силой, на смуглой коже виднелись царапины.
     -- Прости,  --  сказала  она  весело,  --  но  я  не могла
дожидаться!..
     От звуков ее волнующего голоса сердце  Соломона  застучало
еще  сильнее.  Он охнул и опустился на прежнее место. А Рус, не
замечая смятения старого иудея, поцеловал жену, упрекнул мягко:
     -- Ты не должна была рисковать!
     -- Меня сопровождали трое крепких воинов, -- возразила она
живо. -- К тому же я видела ваши костры. А обоз к  обеду  будет
здесь.
     Рус, держа ее за плечи, повернулся к Соломону:
     -- Ис,  это  ребе  племени, которое сидит на землях... что
принадлежат нам. Зовутся они мошквой. А его  кличут  Соломоном.
Правда нелепое имя?
     Соломон  снова  кое-как  встал. Его глаза не отрывались от
вспыхнувшего  румянцем  лица  скифской  княгини.   Ее   крупные
коричневые   глаза  возбужденно  блестели.  Красиво  вырезанные
ноздри тонкого носа нервно подрагивали, как у чуткой  лани.  На
голой шее вызывающе бросалась в глаза тонкая цепочка со звездой
из двух треугольников.
     Горло  Соломона  перехватили  невидимые пальцы. Он пытался
что-то прохрипеть, но не смог. Его выпученные глаза смотрели то
на шестиконечную звезду, то на ее прекрасное лицо.
     Рус удивленно смотрел на Соломона, перевел взор  на  жену.
Она  смотрела  на  гостя сперва с недоумением и неверяще, затем
медленно и как-то робко произнесла несколько слов на незнакомом
Русу языке.
     Соломон побледнел, пошатнулся. Бугай поддержал старика под
руку. Губы Соломона шевелились, наконец выдавил что-то  сиплое,
похожее на карканье больной вороны.
     Ис  заговорила  взволнованнее,  слова вылетали как камешки
из-под копыт скачущего коня. Глаза ее  раскрывались  все  шире,
там заблестело, внезапно хлынули слезы. Старик раскрыл объятия,
Ис бросилась к нему. Они обнялись, Ис всхлипывала на его плече.
Лицо ее было счастливое и потрясенное.
     Рус    хмыкнул,    покосился    на    соратников.   Моряна
неодобрительно покачивала головой, Бугай вытаращил глаза.  Губы
и  нижняя  челюсть блестели от жира. Он медленно вытер пальцы о
волосы, брови его начали сдвигаться.  Рус  кашлянул,  притопнул
сапогом, но и тогда Ис и старик не разомкнули объятия.
     -- Ис,  --  сказал  Рус предостерегающе. -- Он не признает
гаданий и вообще богов. Значит, он сам колдун.
     -- Колдун? -- перепросила Ис счастливо. -- Ох, Рус!.. Нет,
конечно же нет!
     -- Тогда что с тобой? Не родня ли?
     Он чувствовал  злость  и  растущую  ревность.  Ис  наконец
повернула  голову.  Рус поразился ее счастливому лицу. Ревность
уколола  сильнее.  Он  задышал  чаще,   крылья   хищного   носа
затрепетали.
     -- Родня, -- ответила Ис. -- Рус, я так счастлива!
     Пальцы  Моряны  сами по себе ощупали пояс, остановились на
рукояти ножа. Она неотрывно смотрела на черноволосую женщину, и
взгляд говорил, что  народ  был  прав:  она  либо  демон,  либо
колдунья.  То-то  обнимается  с  колдуном. Не могут у настоящей
женщины волосы быть черного цвета. Да еще такие  иссиня-черные,
как у ворона, зловещей птицы!
     Старик  молчал,  даже  глаза  отвел,  и  Рус ощутил к нему
смутную благодарность. Чужой волхв понимает, что родня  или  не
родня,  но  ничто  не  изменится.  Племя пришло на эти земли, и
сейчас, наверное, даже воля самого князя значит мало.
     -- Разве твое племя уцелело? -- спросил Рус резко.  --  Ты
меня обманула?
     Она вскрикнула, все еще улыбаясь счастливо:
     -- Рус,   как   ты   можешь?..  Это  не  мое  племя,  а...
родственное. У нас один  язык,  как  видишь.  Одна  вера,  одни
обычаи. Я нашла свой народ!
     -- Свой? -- переспросил он.
     -- Да!
     Глаза  его  сузились  так, что он видел ее и старика как в
узкую  прорезь  повязки.  Горло  перехватило,  он  ощутил,  как
ярость, холодная и безрассудная, рвется наружу.
     -- И  потеряла,  -- процедил он так тихо, что она услышала
только шепот, словно змея проползла, гремя щитками по каменному
полу. -- Эй, Буська!
     Буська вроде бы и не подслушивал, но  вырос  будто  из-под
земли.  Ладони на рукояти ножа, глаза пылают готовностью отдать
жизнь за князя.
     -- Вели седлать коней, -- крикнул Рус яростно. --  Слишком
долго сидим, как старухи над пряжей! Пора сравнять ту никчемную
мышиную горку с землей!
     Он сам не понял, как отшвырнул оказавшегося на пути Бугая,
навстречу  пахнул  свежий  воздух.  Сзади был жалобный крик, но
земля сама побежала навстречу, и он  остановился  только  возле
оседланных  коней.  Люди  поспешно  вскакивали  на коней. Облик
князя был страшен.
     Когда Рус был уже в  седле,  подбежала  Ис.  Яркое  солнце
блеснуло  ей  в  лицо,  но золотой обруч не так блистал, как ее
глаза, когда она устремила взор на Руса:
     -- Что ты подумал! Рус, ты князь или мальчишка?
     Рядом с Русом гневно всхрапывал Сова,  как  смеет  женщина
вмешиваться,  дружинники  молчали,  но  в  их молчании Рус ясно
чувствовал осуждение.
     -- Что ты хочешь сказать, женщина?
     Голос Руса был тяжел, как ледник, и  так  же  холоден.  Ис
ухватила одного дружинника за ногу, неожиданно рванула на себя.
Воин растерялся, это обошлось ему дорого: шлепнулся на землю, а
Ис ловко вскочила в седло, подхватила поводья.
     Дружинники  рассмеялись. Воин вскочил, ругаясь, красный от
гнева, схватился за рукоять топора, но над ним ржали так мощно,
что он в растерянности завертелся на месте. Рус ощутил, что  не
может удержать рот от широкой усмешки:
     -- Да, у меня еще те воины... Ис, зачем ты?
     -- Я  поеду  с  тобой,  --  ответила  она  резко.  -- Если
победим, то победим, а если суждено погибнуть, то я  погибну  с
тобой.
     -- Зачем? -- повторил он.
     -- Дурак,  --  сказала она. -- Потому что не хочу жить без
тебя.
     Смешки среди дружинников стали  реже.  Некоторые  подавали
коней  назад,  будто  стесняясь топтаться близко. Рус напомнил,
все еще чувствуя гнев:
     -- Но мы идем на твой народ.
     -- Я пойду с тобой.
     -- Даже если придется его уничтожить?
     -- Я пойду с тобой, -- сказала  она,  --  даже  если  надо
разрушить свой дом и загасить огонь в своем очаге!
     Рус  слышал шум крови в ушах, а потом понял, что это еще и
шумят дружинники. На этот раз кричали что-то  одобрительное,  а
на  Ис  смотрят  с  восторгом.  Как дети, вспомнил он слова Ис.
Меняют свое мнение десять раз на день.
     -- Ты встретила людей своего племени.
     -- Рус, я понимаю, что ты думаешь... Но ты спас меня  и...
Нет, не то. Это Сова идет потому. Я просто люблю тебя, Рус. И я
пойду  за тобой всюду. Даже если ты поведешь меня на костер. Ты
-- мой народ. Не твое племя, а ты. Лично ты. И я  никогда  тебя
не предам, никогда тебя не обману.
     Он вздохнул:
     -- Я хочу верить. Иначе кому еще тогда? Да и вообще, стоит
ли тогда жить?
     Она подалась к нему, он распахнул руки. Кони с готовностью
сдвинулись  боками.  Она  прижалась  к  широкой груди. Ее мощно
колыхало большое горячее сердце, и Ис закрыла глаза.  Это  было
ее   место,   и   нигде  она  не  чувствовала  себя  в  большей
безопасности и уюте, чем в его могучих объятиях.

     Глава 24

     Соломон, еще когда садился в повозку,  видел,  как  конные
отряды  скифов  ринулись  на град... но проскакали вдоль стен и
понеслись дальше на север.
     Он вздохнул, подергал вожжи. Лошадь очнулась от тяжких дум
о нелегкой доле упряжных, тоже вздохнула  и  медленно  потащила
повозку обратно по дороге в град.
     На  стенах над воротами теснился народ. Соломон чувствовал
подгоняющие взоры. Все со страхом и нетерпением  смотрели,  как
медленно  бредет  старая лошадка. Ворота открыли загодя, скифов
поблизости  нет,  но  за  въехавшей  повозкой  закрыли  с   той
поспешностью, что лучше всего говорило о страхе перед гоями.
     Гвалт со всех сторон поднялся такой, что Соломон, морщась,
вскинул обе руки:
     -- Я  все  скажу!.. Я расскажу все! Но сперва я должен как
можно быстрее переговорить с Иисусом... где он?.. с  кузнецами,
охотниками.
     Из толпы раздались нетерпеливые крики:
     -- Что за народ? Что хотят?
     -- Кто они?
     -- Зачем пришли?
     Соломон поклонился, челядины помогли выбраться из повозки.
Отвечать не стал, кричат от страха и растерянности. Видят же со
стен,  что  за  народ  и чего хотят, но жаждут, чтобы опроверг,
сказал, что все по ошибке, дикий народ сейчас снимется и  уйдет
дальше...
     Челядины  и  домашние  помогли подняться на крыльцо, ввели
под руки в большую комнату. Жена и дочь хотели отвести к  ложу,
но указал на стол, где лежали старые книги, свитки бересты. Его
отпустили,  когда  он  тяжело опустился в кресло. Закрыв глаза,
чувствовал, как бережно подкладывают под спину  и  бока  мягкие
подушки.
     Только-только усталое тело благодарно расслабилось, как за
дверью  послышались тяжелые уверенные шаги. Соломон ощутил, как
в желудке  возникла  боль.  По  шагам  слышно  Иисуса,  умелого
охотника,  отважного борца с дикими вепрями, сейчас же взявшего
на себя оборону стен. Раньше он ходил настолько  неслышно,  что
мог  п