далайн, тяжело дыша, продолжал свою работу. Ему не было
дела до людей, их даров и потерь. Лишь на шипах какой-то
пучеглазой твари выплеснутой волной, белел обрывок тонкой
материи. Но мало ли тканей было скинуто сегодня в бездну?..

Только теперь, когда поздно стало что-либо делать, сознание
вернулось к Энжину. Он чувствовал, как рв„тся душа, сгорает, не
оставляя золы, пламя вырывается через ладони поднятых рук, и
весь он, как это прежде бывало лишь во сне, превращается в факел,
пылающий нестерпимой болью и светом. А рядом холодный и мокрый
лениво шевелящийся враг готовится плеснуть своим дыханием и
погасить, оставив ч„рную головешку. Себя было не жаль, вс„
лучшее, что в н„м было, далайн уже забрал и не верн„т. Оставалось
мстить: бессердечному чудовищу, равнодушной влаге, злым людям --
всем, до кого сможешь дотянуться.

Пламя рванулось с ладоней, беззвучно разбилось о холодную
поверхность. Далайн вспучился, заметались в его толще безмозглые
уроды, а в самой пучине содрогнулся от удара многорукий
‚роол-Гуй, закружил, отвыкнув за многие годы от боли, и свечой
пош„л наверх, туда, где ещ„ не осознавший себя илбэч творил
землю.

Когда новорожденный оройхон заслонил простор, Энжин не
успокоился, не испугался и даже не понял, что произошло. Он видел
лишь, что враг отходит, и побежал следом, стремясь ещ„ раз
ударить, не думая, что в нем проснулся тот самый дар, о котором
говорят сказания. Не думал он и о том, что ‚роол-Гуй спешит
сейчас сюда и в любую минуту может вынырнуть и схватить его, ведь
мягмар кончился. Энжин выбежал к далайну и вновь ударил, уже
зная, что он увидит, и радуясь... чему? Лишь выстроив третий
оройхон кряду и упав от усталости в жгучую грязь Энжин понял, что
Атай не верн„тся, даже если он высушит весь далайн. Энжин встал
и медленно побр„л назад, к тому, что он когда-то называл жизнью.
Он чудом успел уйти от ‚роол-Гуя, обрушившегося на берег через
полчаса после его ухода, и чудом избегнул встречи с караулами.

На оройхоне царило безмолвие. Энжин на ощупь отыскал свою
палатку, откинул полог, согнувшись прополз внутрь. В темноте
ничто не шелохнулось, лишь потом из самого угла прозвучал
неестественно спокойный голос Сай:

-- Ты где был?

Энжин не ответил. Л„г, спрятав лицо в подстилке, стараясь
ничего не слышать.

-- Я спрашиваю, где ты был? -- повторила Сай. -- У кого?..
Можешь не отвечать, но знай, что я вс„ равно е„ найду, и эта
новая девка отправится вслед за первой, за твоей любезной Атай!

Энжин медленно поднялся, зажал ладонями уши, чтобы не слышать
свистящего шепота, летящего из затхлой тьмы:

-- Вы, мужики, развратники, и ты точно такой же как все. Тебе
наплевать на семью, на меня, на закон, в конце концов! И шлюху
ты выбрал себе под пару, эту шаварную тварь... Жаль я не смогла
сбросить е„ в далайн своими руками!..

-- Замолчи, -- тихо сказал Энжин.

Он вышел из палатки и остаток ночи просидел, привалившись к
тэсэгу и глядя сквозь темноту туда, где ещ„ день назад стояла
палатка Атай.

Утром оройхоны облетела невероятная весть: объявился новый илбэч.
За одну ночь на побережье возникли три свежих оройхона, и
следовательно, один из старых стал сухим -- в стране появилась
дополнительная пригодная к жизни земля. Никогда прежде такого не
случалось. Даже во времена древних илбэчей не появлялось три
оройхона в один день. Служители передавали друг другу новости --
одна невероятней другой, цэрэги и баргэды всех рангов были
подняты по тревоге. Приказ требовал изловить илбэча и доставить
его в совет старейшин. Энжин этого не знал, но многолетняя
привычка заставила его затихнуть и постараться стать незаметным.

Через неделю вышло официальное распоряжение -- илбэч должен
объявиться. Оно заставило Энжина ещ„ ниже пригнуть голову. Он
уже раскаивался в сделанном и не понимал, как ему удалось такое.
Сомневался даже, было ли это с ним в действительности. Верил в
былое лишь когда проснувшись среди ночи, понимал, что Сай тоже не
спит, а забившись в угол палатки, обхватив колени руками и
прижавшись к ним подбородком беззвучно цедит сквозь сжатые зубы
проклятия умершей сопернице. Подобные сцены вызывали тягостное
чувство неуместности. Вины перед Сай Энжин больше не испытывал,
ненависти -- тоже.

Что касается остальной жизни, то она изменилась лишь к худшему.
Появился новый район, часть людей с обжитых оройхонов власти
отправили туда, и остальным пришлось больше работать. А легче
не стало -- также они вставали по хриплому сигналу трубача,
съедали ту же миску каши, шли на ту же работу. Так зачем было
вс„? И было ли?

Прош„л год, увенчанный безрадостным мягмаром, потом второй,
третий... В бороду, которую он бросил брить, вплелись белые нити,
давно не снилось по ночам пламя, не тревожило слово "илбэч",
и лишь видение далайна и запрокинутое лицо Атай преследовали
его. Но он по-прежнему был на хорошем счету у баргэда, и когда
ему исполнилось три с половиной дюжины лет, его произвели в
охраняющие. Это означало, что теперь он будет не просто стоять
с палкой на краю мокрого оройхона, а нести службу на границе.
Длинные полосы м„ртвых оройхонов отделяли древнюю землю старейшин
от более новых земель -- государства вана и страны добрых
братьев. Порядка в тех краях было куда меньше, но зато илбэчи в
те эпохи, когда они появлялись, чувствовали там себя
вольготней, и потому сопредельные страны были обширней и сильней
воинской силой. Впрочем, нападать через м„ртвые земли, где пяток
цэрэгов мог сдерживать целую армию, было делом безумным, и потому
пограничные гарнизоны оказывались невелики и состояли в основном
из стрелков при ухэрах. Но теперь, пока власти не забыли ночного
потрясения и не могли быть уверены, что илбэч не прячется где-то,
пытаясь бежать к противнику, караулы были усилены за сч„т
немолодых и многократно проверенных служителей. Оказался среди
них и Энжин.

Второй раз в жизни он увидел далайн. Далайн не изменился, да и не
мог измениться за прошедшие годы. Так же сгущался над ним туман,
так же двигались ленивые бугры, размазывались о берег, с
небрежной щедростью убивая своих же обитателей. Далайн был вечен
и не помнил ничего. Но зато помнил, вернее, заново вспомнил
Энжин. В первую же ночь он сбежал, уш„л по полосе пограничных
оройхонов, не гадая, сможет ли дойти, и как встретит его земля
вана. О Сай он, уходя, не думал, да и потом не вспоминал.
Любовь, когда-то связывавшая их, давно умерла. Любовь вообще
плохо уживается с непримиримостью и ложью. Вс„ остальное ей
дозволено.

Идти в темноте по м„ртвым оройхонам оказалось невозможно. Утро
полуживой Энжин встретил на краю далайна. Близкие авары душили
низко стелющимся лиловым дымом, мокрая губка не спасала от
ядовитых миазмов, да и вода у Энжина кончалась. Он знал, что
надо, пока ноги послушны, уходить отсюда, но сильнее жажды
жить в воспал„нном мозгу засели две мысли: вот он, далайн, и
рядом нет никого, кто мог бы помешать свести с ним сч„ты; и
другая, более страшная -- а вдруг вс„, что было тогда, много лет
назад, лишь привиделось ему, и теперь он никто, и ничего не
может?

И тогда полуживой и полубезумный человек вместо того, чтобы
бежать сломя голову, качнулся к далайну, поднял руки, шепча
проклятия, словно Сай в ночные часы, и начал творить оройхон.
Этот оройхон -- нелепый и бесполезный квадрат суши торчит ровно
на полпути между земл„й старейшин и страной вана. Там никто не
жив„т, потому что выжить там невозможно, но вс„ же теперь пройти
с одного берега на другой стало проще. В тех редких случаях,
когда старейшины соглашаются в обмен на жемчуг и сухой харвах
продать вану искристый кремень, баргэды встречаются здесь с
посланцами вана. Поэтому необитаемый оройхон называется Торговым.

Вс„ это происходило потом, а пока безумный илбэч окончил работу
и, даже не ступив на новый оройхон, впервые за много лет
засмеялся и пош„л дальше.

С другой стороны проход охранялся не так строго, ведь здесь не
ловили таинственно исчезнувшего илбэча, поэтому Энжин сумел
пробраться мимо поста, где скучали доблестные цэрэги, и войти на
землю вана.

Он быстро увидел разницу между двумя странами. Земля была
чудовищно перенаселена. Когда Энжин попытался войти на сухой
оройхон и напиться воды, его жестоко избили и вышвырнули обратно.
Пришлось привыкать к чавге, которую прежде он ел только во время
торжественных богослужений. Одно дело вкушать кисловатый чуть
пованивающий нойтом комочек раз в месяц под пение собравшихся
вокруг суурь-тэсэга служителей, совсем другое -- питаться чавгой
постоянно.

Избитый, брошенный в нойт Энжин выжил чудом. Его подобрали изгои
-- три изуродованных и неясно почему ещ„ дышащих женщины.
Спасительницы немедленно и дружно объявили себя законными
супругами Энжина. Очевидно и здесь, где само существование было
понятием относительным, устойчивое семейное положение что-то
значило.

Сопровождаемый самозваными ж„нами Энжин обош„л вс„ побережье
страны вана. Мокрые оройхоны были единственным местом, где можно
было передвигаться. По поребрикам между сухими оройхонами были
проложены ровные тропы, существовали и дорожки внутри оройхонов,
но ходить по ним, если ты не цэрэг, было рискованно. На полях
работали не безразличные ко всему на свете служители, гнущие
спину за миску каши, а хозяева, готовые перервать горло всякому,
посягнувшему на их сокровище. Впрочем, из-за невероятной
скученности далеко не все земледельцы могли позволить себе даже
ту нищенскую жизнь, которой наслаждались рабы ‚роол-Гуя в земле
старейшин.

Новая семья Энжина так и осталась образованием чисто
экономическим. Ни о какой душевной или физической близости ж„ны и
не помышляли, просто вместе было легче выжить. Женщины копали
чавгу, скребли харвах, по возможности подворовывали на сухих
оройхонах, Энжин с редкостным безразличием к опасности разгребал
завалы зверья на самом краю оройхона, добывал кожу, липкую чешую,
морской волос, рыбью кость -- вс„, что обычно доста„тся людям
лишь во время мягмара. Ведь кроме ‚роол-Гуя, грозящего всему
оройхону, существует ещ„ и уулгуй, опустошающий прибрежную кромку
и встречающийся куда чаще своего старшего брата.

Энжину справили многослойные буйи и широкополый, с длинными
рукавами и глухим воротом жанч -- единственную одежду, в которой
можно более или менее безопасно работать на мокром оройхоне.
"Приоделись" и ж„ны. Странный, противоестественный союз,
почему-то называвшийся семь„й, начинал оправдывать сво„
существование. Постепенно Энжин научился многим премудростям
нечеловеческого житья. Он узнал, как правильно выбирать место
для ночлега и расстилать кожу, заменяющую постель, чтобы не
залило ночью нойтом. Он мог вымыться соком одной чавги, а
оставшейся в кулаке выжимкой исхитрялся ещ„ и почистить жанч.
Научился ценить жирха и привык есть его сырым. Главным в этом
искусстве было как можно быстрее глотать куски, а потом сдержать
отрыжку -- иначе могло стошнить даже самого бывалого едока.

Жители сухих оройхонов тоже промышляли чавгой и харвахом,
поэтому долго задерживаться на одном месте не удавалось. Энжин со
своими женщинами постепенно откоч„вывал вс„ дальше на запад,
пока не достиг края земли. Здесь он снова увидел м„ртвые болота.
Тут было два таких оройхона, дымивших на всю округу и избегаемых
даже изгоями.

Энжин бесшабашно направился прямо к границе, рассудив, что
поблизости от нее прибрежные завалы всего богаче, но не подумав,
как он будет работать там, где впору только не умереть. Виденное
лишь однажды, но насмерть врезавшееся в память зрелище пробудило
в душе и остальное, что Энжин предпочитал не вспоминать, опасаясь
за рассудок и не замечая, что в том и состоит уже много лет его
тихое помешательство. Но сейчас ядовитый дым, одурманивший
голову, снял запрет, горящие поблизости авары помогли
превратиться в пламя, и Энжин, забыв, зачем он сюда приш„л, за
два часа сотворил свой первый оройхон в стране вана.

Когда едва дышащий Энжин вернулся к тому месту, где стояла
лагерем семья, его встретил невиданный переполох. Немудрящий
скарб был увязан, словно женщины приготовились к немедленному
бегству и ожидали только появления Энжина. Однако, впервые среди
ж„н не оказалось согласия. Наминай требовала идти на восток, где
образовалась сухая приграничная полоса -- захватывать удачное
место. Глуповатая Эрхаай полагала, что следует спешить к новому
оройхону, который, конечно же, в ближайшие дни станет сухим. Что
касается Курингай, то она хотела бежать как можно скорее и от
сухой полосы, где несомненно начн„тся всеобщая драка, и вообще из
этих мест. Энжин, как обычно, своего мнения не имел, и никак не
решил спора готового перейти в потасовку. Ж„ны напрасно взывали к
главе семьи, он сидел безразличный или начинал говорить на темы,
никак не связанные с предстоящим решением. Лишь когда он случайно
упомянул, что разбуженный ‚роол-Гуй несомненно вот-вот будет
здесь, споры прекратились, и все поспешили на подаренную
провидением сухую полосу.

Там по-прежнему курился дым, горела на аварах густая слизь, и
громоздились возле бывшего побережья кучи тлеющей мерзости. Но
уже не так остро бил в ноздри запах, и было ясно, что ещ„
день-два -- вс„ лишнее выгорит и на высохшей земле можно будет
ставить палатку.

Женщины выбрали для жилья место как можно дальше от новой
границы, совсем недалеко от сухих оройхонов и приготовились
защищать свои владения от всех чужаков, какие только могли
появиться. Энжин продолжал пребывать в прострации. На самом деле
в нем шла мучительная работа. Он осознал наконец, свой дар илбэча
и теперь раздумывал, перебирая один вариант за другим, как, не
погубив самого себя, помочь остальным людям. В испорченном
рассудке крепко засела мысль: сухой оройхон -- это плохо. Его
заберут цэрэги и баргэды, а всем остальным достанется лишь больше
работы. Безумный илбэч решил строить вдоль границы двойной ряд
оройхонов -- один мокрый, где смогут кормиться изгои, другой -- с
огненными аварами и сухой полосой, где они смогут жить.

Оскорбл„нный ‚роол-Гуй бесчинствовал на побережье, но вс„ же
через день Энжин, не сказав ни слова своим подругам, отправился к
далайну и выстроил ещ„ один оройхон, нарастив вдаль м„ртвую
полосу.

С поднятыми руками и пылающим взглядом Энжин готовился ступить на
новый оройхон, когда поверхность влаги взорвалась изнутри
бешеным водоворотом, и ‚роол-Гуй рухнул на приграничный оройхон,
отрезав Энжину путь к отступлению. Случись это несколько дней
назад, Энжин, наверно, умер бы от страха, но сейчас он, словно
легендарный Ван погрозил кулаком корчащемуся на аварах чудовищу и
пош„л вдоль границы, туда, где не закрытая аварами высилась стена
Тэнгэра.

Щупальцы ‚роол-Гуя, коснувшись огня, шипели и обугливались, но
на смену им из бугристого тела вырастали новые. По туше
проходила дрожь, напоминавшая биение мягмара, потоки мертвящей
влаги, липкого нойта и голубой, словно жемчуг, крови текли по
камням, гигантское облако дыма затянуло окрестности, достигнув
сухих оройхонов, так что недавно назначенный одонтом
благородный Хоргоон принужд„н был запереться в алдан-шаваре и в
течение недели не показываться наверху.

И вс„ же, сгорающий заживо и тут же заново рождающийся
‚роол-Гуй не желал уходить с аваров. Возможно он чувствовал, что
отрезал илбэча на м„ртвой полосе, и ждал, когда тот задохн„тся в
чаду. Так и должно было случиться -- у Энжина не было с собой ни
губки, ни воды, ни, тем более, сока и смолы туйвана, но у него
не было также чувства опасности и рассудка, в привычном понимании
этого слова. Энжин продолжал строить, и это спасло его.
Следующий оройхон полыхнул ему в лицо жаром, но хотя это была
м„ртвая земля, дыма и отравленного смрада здесь не было, ведь
нойт ещ„ не успел образоваться и наползти на авары. Лишь сзади
его нагоняло смертоносное марево, и Энжин побежал дальше.

Три дня бесчувственный ‚роол-Гуй не сходил с костра, который
сложил для себя сам, но затем верно и его сила начала сдавать.
Многорукий сполз в далайн и исчез. За эти три дня Энжин
поставил вдоль границы четыре оройхона, создав ту дорогу смерти,
что через год так поразила бродягу Хулгала. Возможно, он
продолжал бы строить ещ„, уходя вс„ дальше в неизвестность, но он
просто не смог дольше быть без воды в соседстве с жаркими
аварами. Единственную бывшую у него чавгу он высосал на второй
день, а потом лишь жевал оставшийся во рту волокнистый комочек.

На третий день сдавшийся Энжин побр„л через дым назад и наш„л
путь свободным.

Оказавшись на привычно-мокром оройхоне, Энжин первым делом
принялся копать чавгу. Если бы ему попалось нетронутое место, он
опился бы сока и получил удар, но удачи не было, и Энжин остался
жив. Отдышавшись, он пош„л к сухой полосе, где его должны были
ждать ж„ны. Но уже на полпути он встретил Эрхаай. Она выползла
из зарослей хохиура, тараща круглые бесцветные глазки, и
испуганно окликнула Энжина:

-- Не ходи туда. Там цэрэги!

Энжин мгновенно нырнул в хохиур и, присев на корточки рядом с
Эрхаай, спросил:

-- Где остальные?

-- Наминай закололи цэрэги, а Курингай убежала, но е„ тоже
поймали и закололи. Это вс„ Наминай сделала. Цэрэги хотели нас
только выгнать, а Наминай стала кричать, что это наша земля, что
мы сюда первыми пришли, и тогда они проткнули е„ копь„м.

-- Надо посмотреть, что там, -- сказал Энжин. -- Вряд ли это
облава. К тому же, там остались наши вещи.

Он, пригнувшись и прячась за тэсэгами, начал подкрадываться к
поребрику. Эрхаай засопела недовольно, но поползла следом. Облавы
и в самом деле не было. Несколько цэрэгов сидели среди
раскиданного скарба, грызли суш„ный наыс и лениво
переговаривались.

-- Не понимаю, -- сказал один, -- зачем одонту понадобилась сухая
полоса? Проку с не„ никакого...

-- Зато на ней удобно держать границу, -- заметил цэрэг постарше.

-- Здесь же нет границы, -- удивился молодой. -- Там вообще
ничего нет...

-- Мало ли что нет, а границу держать надо, -- возразил старый
служака.

-- Ничего вы не понимаете, -- лениво сказал дюженник, сидящий на
скатанной коже. -- ведь тут где-то бродит илбэч. Завтра ещ„
подойдут наши, и начн„м облаву. Учтите, одонт запретил убивать
бродяг -- илбэча надо взять живым. Ясно? Чтоб эти бабы были
последними!

-- А вдруг баба и была илбэчем? -- предположил кто-то.

-- Скажешь тоже!.. -- возразили ему. -- Так не бывает. Илбэч
всегда мужчина.

-- В законе об этом ничего не сказано, -- разъяснил дюженник, --
поэтому брать будем всех.

-- Интересно, -- вновь начал первый, -- что одонт будет делать с
илбэчем? Ну, поймаем мы его, так он же умр„т сразу...

-- Это не наше дело. Может и не сразу помр„т, так его заставят
строить. Если хоть один сухой оройхон поставит, так это для
нашего Хоргоона уже великое дело будет. Провинция маленькая, сам
понимаешь.

-- А вдруг илбэч тем временем сбежит? Ищи его потом по всей
стране...

-- Не сбежит. На мокром караулы поставлены. Туда дюжина ‚мсога
ушла. А через сухое какой же дурак побежит? Мужики любого бродягу
насмерть затопчут.

Дальше Энжин слушать не стал. Он, пятясь, пополз назад, пока не
натолкнулся на тихо пискнувшую Эрхаай. Приказав ей сидеть молча,
Энжин стал ждать ночи. В темноте они проползли мимо цэрэгов и
ушли на сухое, умудрившись даже прихватить кое-что из своего
добра.

Идти по сухим оройхонам действительно казалось самоубийственным
предприятием, но Энжин наш„л блестящий выход. Они с Эрхаай
взвалили на плечи корзины с вещами, присыпали их сверху собранным
накануне харвахом и, не скрываясь, двинулись по иссохшей полосе
вдоль аваров. Здесь не встречались караулы, а главное, здесь
нечего воровать, и потому никто не смотрел на встречных с
подозрением. За один день они прошли насквозь всю страну и на
следующую ночь выбрались на побережье неподал„ку от границы с
государством старейшин. Меньше всего Энжин хотел бы возвращаться
туда, и двое бродяг бесцельно заметались по стране,
превратившейся в огромную ловушку.

В воспал„нном хоть и не потерявшем сообразительности мозгу Энжина
про