опустив руки.

-- Проклятый, -- шептал он, -- проклятый убийца...

‚роол-Гуй молчал, ничего не менялось в студенистом,
зеленовато-прозрачном теле, в мощных узлах громоздящихся вдоль
поребрика рук. Но видно и он почувствовал удар, потому что
замершие было руки разом д„рнулись и повлекли ‚роол-Гуя к
ждущему, неправдоподобно тихому далайну. Шооран рассмеялся и
погрозил ненавистному богу кулаком.

Когда через несколько минут цэрэги появились на позиции, они
увидели, что Шооран с копь„м в руках сидит на поваленном ухэре и
смотрит на пустой оройхон, где только что бушевала смерть.

-- Ты что наделал, дурень! -- завопил дюженник, увидав разгром.

-- Я выбил ему глаз, -- сказал Шооран.

-- Дубина! Бовэр безмозглый! Из какой лужи ты выполз на мою
погибель?! -- артиллерист не мог успокоиться. -- Это надо же
придумать -- палить по ‚роол-Гую! Чтоб тебе вовек не просохнуть!
Мне плевать, куда ты там попал -- в глаз или в нос, вс„ равно
новый вырастет. А харвах ты спалил и орудие испортил. И вообще,
как ты сумел выстрелить?

-- Вот, -- сказал Шооран, поднимая брошенное в панике копь„ с
мелко околотым кремн„вым наконечником.

Дюженник раскрыл рот, но подавился, проглотив готовую вылететь
фразу. Копь„ было его собственное.

-- Ладно, -- сказал он, выдохнув воздух, -- разбер„мся. -- И
забрав копь„, пош„л собирать солдат, чтобы поставить ухэр на
прежнее место.

На этот раз доклад дюженника выставлял Шоорана в самом
неблагоприятном свете, так что взыскание оказалось тяж„лым. Во
владениях благородного Моэртала не было огненных земель, и
весь харвах до последней порошины приходилось получать из казны
или покупать втридорога за свои средства. Тем более это касалось
ухэра -- своими силами починить изработавшееся орудие было
невозможно. Неудивительно, что одонт разгневался, и Шоорану не
помогло даже заступничество пятерых цэрэгов, которые, благодаря
неожиданному выстрелу, сумели ускользнуть от рук ‚роол-Гуя. А
может быть, наместник был раздосадован, что лишь пять человек
остались от четыр„х лучших дюжин, и сорвал досаду на не вовремя
подвернувшемся Шооране. Кто знает? Мысль благородного глубока как
далайн и извилиста, как путь жирха. Сначала гневный Моэртал
грозился вовсе выгнать провинившегося на мокрое, но потом остыл,
и, лишив Шоорана копья, назначил на позорную должность тюремщика.

-- Ничего, -- утешал Шоорана приятель Турчин, -- выслужишься.
Обученных воинов мало осталось. Всех ‚роол-Гуй пожрал. Ты бы
видел, что там было! Всюду руки ползают, тонкие, без глаз...
хватают всех, не разбирая... Ка-ак я прыгал!.. Не, жаль тебя там
не было!

Шооран не был особо огорч„н опалой. Теперь он мог больше времени
проводить дома, не оставляя Яавдай одну на целые недели. Сейчас
ему хотелось быть рядом с Яавдай сильнее, чем когда бы то ни
было.

За последние полгода Шооран не построил ни одного оройхона, и
вообще не часто вспоминал о сво„м предназначении. Зато о
проклятии он помнил постоянно. Один раз ему уже удалось
обмануть судьбу: у него есть семья -- Яавдай, которую он любит
больше всего на свете. Странным образом Шооран не мог
произнести слово "люблю", оно застревало в горле, и губы
становились непослушными. Невозможным представлялось выговорить
его под внимательным, словно изучающим взглядом Яавдай. Шоорану
казалось, что любое признание прозвучало бы фальшиво, и он
впервые назвал Яавдай любимой чуть не через месяц после свадьбы.
Но тем сильнее он чувствовал, как необходима ему Яавдай. На ней
сосредоточилась вся жизнь, и одна мысль, что пророчество
‚роол-Гуя может исполниться, бросала Шоорана в холод. Зная
историю безумного илбэча, Шооран понимал, что женитьба -- это
ещ„ не вся жизнь. Беды Энжина начались, когда у Атай должен был
появиться реб„нок. Помня об этом, Шооран внимательно
присматривался к Яавдай. Казалось, если он вовремя заметит
признаки будущего материнства, то сумеет уберечь жену и реб„нка
от всякой беды, и с той минуты вс„ всегда будет хорошо. Жаль,
что ранние признаки, о которых понаслышке знал Шооран, были
смутными и неопредел„нными, и Шооран напрасно мучился, гадая и
не решаясь впрямую спросить свою подругу не беременна ли она. А
Яавдай по-прежнему смотрела вглубь себя и никогда не начинала
разговор первой.

Служба при тюрьме была скучной и необременительной. Повелитель
понимал, что узников необходимо кормить, а это лишний расход,
поэтому тюрьма обычно была пустой. Лишь после облав обе камеры
оказывались набиты изгоями и земледельцами, вздумавшими в
недобрый час поживиться вольно растущей чавгой или подработать на
харвахе. Их в течение дня или двух уводили на допрос, а затем
отпускали, пригрозив, или отправляли на каторжные работы.
Кое-кто попадал в шавар. Но даже в этом случае одонт не утруждал
себя излишним судопроизводством. Чаще всего обе камеры стояли
пустыми, и второй тюремщик -- одряхлевший на службе инвалид, спал
в одной из этих камер, поставив в изголовье ненужную ему костяную
пику.

Но однажды, спустившись в нижний ярус алдан-шавара, Шооран
увидел, что напарник не только не спит, но стоит на часах
возле одной из камер, браво выпятив грудь, на которой --
невиданное дело! -- красуется панцирь.

-- Что случилось? -- спросил Шооран, подходя.

-- Тс-с!.. -- громко прошептал стражник и, припав к уху Шоорана,
сообщил: -- Там илбэч. Поймали-таки. Только это тайна, никто не
должен знать. Уже послали к одонту, он сам сюда прид„т. Вот какая
тайна.

Шооран глянул в заложенный чешу„й глазок. В скупо освещ„нной
камере, свернувшись на нарах, лежал Чаарлах. На полу рядом с
лежанкой стояла миска каши и чаша с водой, чего никогда не бывало
прежде. Но было видно, что узник не притронулся ни к тому, ни к
другому.

"Замучают старика", -- обреч„нно подумал Шооран.

От входа послышались быстрые шаги, оба караульщика вытянулись и
замерли. К ним ш„л одонт Моэртал. Он был один, без свиты и без
богатого облачения, верно, услышав новость, поспешил к тюрьме в
ч„м был.

-- Ну, жив он? -- спросил Моэртал издали.

-- Вроде жив, -- ответил старый тюремщик. -- Дышит.

Моэртал перев„л дыхание, успокаиваясь, разгладил на груди
тонкотканый цамц и молча дал знак открывать камеру. Тяж„лая дверь
отъехала в сторону, одонт вош„л. Шооран, взяв факел, шагнул
следом.

Пленник сел, слепо щурясь на пламя. Целую минуту одонт и
сказочник молча изучали друг друга. Потом Чаарлах насмешливо
сказал:

-- Трудная задача, не правда ли? Ты так долго искал меня, а
теперь, наконец, задумался: зачем? Разве я не прав?

Моэртал никак не отреагировал на обращ„нные к нему слова. Он
продолжал стоять, рассматривая сидящего старика, словно так и
должно быть, что благородный одонт стоит, а нищий старик сидит
перед ним. Затем Моэртал начал говорить сам:

-- Ты знаешь, что болтают о тебе. Я не знаю, что здесь правда,
но мне надо, чтобы оройхоны появлялись там, где укажу я.

-- Не так трудно угадать это место, -- заметил Чаарлах. -- Одним
ударом -- два сухих оройхона, а от земли ночных пархов остаются
лишь скорлупки. Но ведь они тоже люди, и не многим хуже твоих
цэрэгов. Поверь, я знаю, что говорю.

Чаарлах признавался в знакомстве с бандитами так, словно не
подозревал, что за одно это ему грозит шавар.

-- Если они поклянутся исполнять законы, -- произн„с Моэртал, --
я поселю их на новых землях. А лучших -- возьму на службу.

-- Я вижу -- разговор пош„л всерь„з! -- воскликнул сказитель. --
Никогда прежде я не чувствовал себя таким важным господином.
Впору раздуться толще авхая. Увы, есть ещ„ одно препятствие.
Сядь, блистающий одонт, я расскажу тебе сказку. Тебе, должно
быть, давно не рассказывали сказок, просто так -- бескорыстно.

Моэртал не двинулся с места, но и не перебил старика, и Чаарлах,
привычно изменив голос, начал рассказывать:




В недавнее время жил на оройхонах один человек. Звали его ‚саар.
Однажды он встретил тукку и захотел е„ поймать. ‚саар побежал за
туккой, но она оказалась проворней охотника и ушла в шавар. ‚саар
очень рассердился и закричал:

-- Вылезай, колючая дрянь!

Но тукка не вылезла и даже не слышала слов, потому что была
далеко. ‚саар заглянул в шавар, и храбрость его словно
потревоженная тайза сжалась в комок. Но жадность продолжала
кусать душу, и тогда ‚саар сказал:

-- Запомни, колючка, я буду стоять здесь день и ночь, но дождусь,
пока ты вылезешь!

Ах как жаль, что тукка уже выбралась через другую дыру и не
слыхала этих клятвенных слов! Иначе она поняла бы, что спасения
нет, и сразу сдалась бы охотнику. А так, ‚саар стоял у шавара
день и ночь, а тукка вс„ не приходила. Между тем, наступил
мягмар, и в шаваре кто-то зашевелился.

-- Ага! -- сказал ‚саар. -- Проголодалась! Сейчас я тебя схвачу.

 Но вместо тукки из дыры вылез гвааранз и схватил самого охотника.
 Увидав, как повернулось дело, ‚саар воскликнул:

-- Госпожа тукка, неужто это вы? Заметьте -- вы выросли такой
огромной, потому что я день и ночь охранял ваш покой. Ведь вы
позволите вашему ничтожному слуге идти домой? Или вы хотите,
чтобы я ещ„ послужил вам?

Уж и не знаю, что ответил гвааранз, но домой храбрый ‚саар вс„
ещ„ не вернулся. Надо полагать -- занят по службе.




Чаарлах замолк и выжидающе посмотрел на Моэртала. Тот привычно
помолчал, и затем произн„с:

-- Значит, по-твоему, не я, а меня схватили.

-- Что вы, блистающий одонт! -- запротестовал старик. -- Я в
этой истории тукка. Мо„ дело -- быть съеденным, коли не сумел
унести ноги. А кто тут гвааранз -- это вам судить.

-- Разбер„мся, -- пообещал наместник. -- Но и ты думай. Даже если
ты не тот, за кого тебя принимают, вс„ равно ты знаешь больше,
чем говоришь.

Моэртал повернулся к Шоорану и резко спросил:

-- Кто такой ‚саар? Я где-то слышал это имя.

-- Это мой напарник, -- ответил Шооран, тоже удивл„нный, откуда
сказитель знает имя тюремщика. -- Он стоит за дверью.

-- Сменить, -- приказал одонт, -- и доставить ко мне. С ним тоже
не вс„ ясно.

-- Трудно разбирать след жирха, -- посочувствовал пленник.

Моэртал, не ответив, вышел. Шооран вышел следом и наложил на
дверь засов. Перепуганный ‚саар, оставив пику, засеменил следом
за наместником. Шооран остался на посту. Два часа он отстоял
неподвижно, навытяжку, словно перед взором сияющего вана. Ни разу
даже не отодвинул пластину, прикрывающую окошечко -- боялся
встретить понимающий взгляд Чаарлаха. Через два часа приш„л
смертельно недовольный назначением Турчин и сменил Шоорана.
Теперь впереди было два часа, которые надо использовать с
наибольшей пользой.

Шооран поспешил к дому.

Яавдай, как всегда возилась по хозяйству, в комнате пряно пахло
вымоченным в вине мясом.

-- Обед ещ„ не готов, -- виновато произнесла Яавдай.

Шооран подош„л ближе. Он как-то вдруг ясно увидел то, что
старался рассмотреть все эти недели -- у Яавдай будет реб„нок.
Но именно в эту минуту долгожданное открытие не радовало.

-- Нам надо уходить, -- произн„с Шооран.

Яавдай ничего не ответила, лишь кивнула послушно.

-- Ты, наверное, не поняла, -- сказал Шооран. -- Я совершил...
точнее совершу, но можно считать, уже совершил такое... короче,
меня объявят преступником. Нам надо бежать отсюда. За своих -- не
бойся, Яавдал уже большой. Мне сейчас надо идти, а ты собери
самое нужное и жди меня через час на мокром оройхоне у второго
суурь-тэсэга.

-- Я поняла, -- тихо сказала Яавдай.

Шооран подош„л ближе, коснулся ладонями волос.

-- Прости меня, -- попросил он. -- Я понимаю, что это не вовремя,
но беда никогда не приходит вовремя.

-- Ничего, -- сказала Яавдай. -- Это даже к лучшему.

Шооран вернулся в темницу, сменил злого на весь свет Турчина. С
трудом дождавшись, когда тот уйд„т, открыл дверь камеры.
Казалось, Чаарлах спал, но едва дверь скрипнула, он сел, без
малейшего удивления глядя на Шоорана.

-- Вот, -- Шооран протянул старый плащ ‚саара и его пику. -- Я
выведу тебя отсюда.

Чаарлах накинул на плечи плащ, ловко, словно ничего другого и не
носил, надвинул на брови глубокий шлем, принял пику. Уходя,
Шооран аккуратно притворил дверь. Возле выхода из алдан-шавара
тоже стоял цэрэг. Он лениво скользнул взглядом по знакомым
фигурам.

-- Что, тюремщики, взгрел вас одонт?

-- Как на аваре, -- проскрипел Чаарлах.

Беглецы неспешно прошли мимо охраны и, вс„ ускоряя шаг,
направились к недал„кому мокрому оройхону. Возле второго
суурь-тэсэга никого не было. Может быть они пришли слишком рано?
Шооран глянул на начинающие розоветь облака. -- Нет, прошло уже
больше часа.

-- Отец, -- сказал Шооран, -- обожди меня немного, мне надо
встретить ещ„ одного человека.

Чаарлах, подстелив полу плаща, уселся на ноздреватый валун.

-- Стоит ли тревожиться из-за меня? -- спросил он. -- Беги по
своим делам, а я пойду потихоньку. Спасибо тебе, но ты зря так
много беспокоишься из-за полоумного сказочника. Признаюсь -- я не
илбэч. И я ничего не знаю об илбэче. Тогда вечером, поняв, что
происходит, я нарочно закрыл глаза, чтобы ничего не видеть. Ведь
я болтун, и мне лучше не знать чужих тайн. Так что ты зря
вытаскивал меня из этого пересохшего шавара.

-- Мне нет дела до илбэча, -- сказал Шооран. -- Я выручал
сказителя.

-- Я тоже. Если бы вместо тебя приш„л кто-то другой, я бы остался
в подземелье. Одонт скоро понял бы, что изловил не того, и
выгнал бы меня в шею. Но с тобой я уш„л, потому что тебе не надо
быть цэрэгом. У тебя не те поступки, не те слова, не те глаза. Ты
умеешь думать, а это вредно для цэрэга. Я видел -- ты храбр, а
такие долго не живут. И даже выжив, кем бы ты стал? Посмотри на
Киирмона: его единственная радость -- чаша с вином, в которой он
старается утопить себя самого...

-- Отец, -- взмолился Шооран. -- Я вернусь через пару минут.
Только встречу Яавдай...

-- Конечно, беги, -- воскликнул Чаарлах. -- Я старик, я могу и
подождать...

-- Я бегом! -- крикнул Шооран, исчезая за тэсэгами.

С минуту Чаарлах послушно сидел на камне, потом сказал самому
себе:

-- Пожалуй, пойду. Они молодые, а я буду помехой и обузой.
Ничего, Яавдай утешит мальчика.

Старик поднялся, осторожно прислонил к скале ненужную пику и,
не торопясь, зашагал, без особой цели, привычно веря, что ноги
сами выведут его туда, где ему в обмен на истории дадут чавги и
старую кожу, чтобы устроить постель.

Шооран выбежал к сухой земле и здесь остановился. Дальше идти
было опасно, если побег уже обнаружен, то его непременно схватят
или, во всяком случае, укажут погоне, куда он уш„л. Шооран
беспомощно оглядел покрытые недельными всходами поля. Смешно
надеяться встретить здесь идущую навстречу Яавдай. Что могло е„
задержать? Неужели е„ схватили?.. Или она перепутала что-нибудь
и пошла на другой оройхон? Шооран вспомнил ночной рассказ старого
илбэча, и в груди стало тяжело и холодно, словно скверная тварь
вынырнула из далайна и легла на сердце.

Людей на полях было не так много, до нового урожая ещ„ четыре
недели, и земледельцы сидят в палатках, теребят солому, правят
инструмент. И вс„ же, пройти незамеченным не удастся. Разве что
послать кого-нибудь из местной детворы, узнать, что там
приключилось... Шооран напрягся: он увидел идущего по тропе
Киирмона. Тот был ещ„ далеко, но направлялся прямиком к месту,
где прятался Шооран. Шооран приготовился на случай, если
рассказчик сверн„т на боковую тропу, позвать его, но Киирмон
миновал развилку и ш„л теперь вдоль мокрого оройхона. Шооран
слышал, как он напевает под нос:




Для того и есть на свете дура,

Чтобы кашу есть из хохиура...




-- Эгей! -- тихонько позвал Шооран.

-- Вот ты где! -- обрадовался Киирмон, -- а Яавдай сказала, что
ты у второго тэсэга.

-- Где она? -- задыхаясь, спросил Шооран.

-- Там... -- Киирмон неопредел„нно махнул рукой. -- Я е„ на
соседнем оройхоне встретил. Она с узелочком шла, должно быть, к
кому-то из подруг, рукодельничать. Тебе просила передать, что
пойд„т в другую сторону, в страну добрых братьев. Я не знаю, что
за игру вы затеяли, но передаю вс„ дословно. И знаешь, эта игра
пошла твоей жене на пользу. Не в обиду будь сказано, но она у
тебя какая-то неживая, а сейчас разрумянилась и даже улыбнулась
мне на прощание. Прощай, говорит, ухожу в страну добрых братьев.

-- Вот как... -- произн„с Шооран. -- Значит так... Ясно...

Где-то у алдан-шавара взвизгнула сигнальная раковина, и часто
заколотили по костяной доске.

-- Тревога! -- воскликнул Киирмон. -- Общий сбор. Пошли.

-- Это меня ищут, -- сказал Шооран. -- Я теперь преступник. А
Яавдай действительно ушла к добрым братьям. Не захотела бежать
вместе со мной.

-- Бла-агостный ‚роол-Гуй! -- потряс„нно протянул Киирмон. -- Ты
уходишь? А я-то здесь на кого остаюсь? Ведь ни одного лица во
всей провинции -- только хари да морды. Вот что -- я пойду вместе
с тобой.

-- Ну куда ты пойд„шь? -- сказал Шооран. -- Жить на мокром,
скрываться, есть чавгу.

-- Да, пожалуй, я отвык от всего этого, -- согласился Киирмон. --
Пойду, лучше напьюсь. А тебе -- удачи.

Распрощавшись с Киирмоном, Шооран бегом кинулся к суурь-тэсэгу.
Он думал об одном: Чаарлах поможет, даст совет, подскажет, что
надо делать. Но на стоянке никого не было, лишь белела
оставленная пика. Шооран долго и бессмысленно смотрел на не„,
потом пош„л, глядя прямо перед собой, шатаясь и скользя на
покрытых нойтом камнях.




* * *




Давно было, дольше, чем один человек помнить может, но все вместе
-- помнят. В ту пору великий илбэч Ван, устав от тайных трудов,
вернулся на родной оройхон. Уже много лет тот оройхон не был
мокрым: повсюду росла хлебная трава, в ручьях плескались сытые
бовэры, а люди жили счастливо, потому что во времена Вана земли
хватало всем, и люди выходили на мокрое лишь в дни мягмара.

Илбэч сел под деревом, стал смотреть на сво„ землю и не мог
насмотреться. Так он смотрел и вдруг услышал голос:

-- Здравствуй, Ван! Где ты был столько времени?

Ван обернулся и увидел девушку. Е„ звали Туйгай. Когда Ван
уходил строить земли, она была реб„нком, а теперь Ван понял, что
она выросла и стала красавицей. Чтобы встретить такую красоту и
в прежние времена надо было прожить дюжину жизней, что уж
говорить о наших днях?.. -- не с чем сравнить красавицу Туйгай.

Илбэч и красавица взглянули друг на друга и полюбили друг друга
любовью, какой не бывало прежде и не будет уже никогда. Они
взялись за руки и сказали о своей любви, прочной как алдан-тэсэг
и долгой, как вечность. Но Туйгай не знала, что е„ возлюбленный
-- илбэч, а Ван не стал говорить ей это, помня о проклятии
‚роол-Гуя.

Ван и Туйгай поставили палатку под деревом, у которого они
встретились, и поселились в ней словно простые земледельцы. Илбэч
косил хлебную траву и оббивал зерно, а вечером ш„л домой, где
ждала его красавица-жена. Они были счастливы, и жизнь шла не по
слову ‚роол-Гуя.

Но однажды Ван сказал:

-- Завтра я уйду, и меня не будет три дня и три ночи, потому что
у меня есть иные дела на дал„ких оройхонах.

И Туйгай, как и положено хорошей жене, ни о ч„м не спросила и
сказала, что будет ждать.

Ван уш„л строить землю и не знал, что в этот самый час старик
Тэнгэр покинул алдан-тэсэг, спустился на оройхон и приш„л к
его дому. Но Тэнгэр изменил свой облик, и Туйгай тоже не узнала
его и решила, что приш„л е„ отец.

-- Что я вижу?! -- воскликнул старик Тэнгэр. -- Моя дочь
спуталась с бродягой Ваном, который и двух ночей не может
провести на одном оройхоне! Немедленно брось это гнездо,
созданное для изгоев, и вернись домой!

-- Нет, отец, -- сказала Туйгай. -- Я не пойду домой. Я жена
Вана, я обещала быть его радостью и усладой, поэтому я останусь
жить с ним, стану рожать ему детей, и Ван будет счастлив со
мной.

-- Ты не можешь его любить, -- удивился Тэнгэр, -- потому что
страшный ‚роол-Гуй запретил тебе это.

-- Что мне за дело до ‚роол-Гуя, плавающего в холодных глубинах?
-- сказала Туйгай. -- Я люблю Вана.

Тогда старик Тэнгэр принял свой истинный вид, голова его
поднялась выше дерева, а седые брови грозно нахмурились.

-- Узна„шь