улась способность
понимать.

-- Ну вот, видишь, как хорошо, а ты меня гнал, глупый, -- шептала
женщина, прижимаясь к нему. -- Ведь хорошо, правда?

Шоорану было противно и стыдно, и очень хотелось оказаться сейчас
где-нибудь далеко.

-- Знаешь что, -- сказала женщина, -- давай останемся здесь? Этот
оройхон может быть уже сегодня высохнет, и мы получим землю. Тебе
дадут, я знаю.

-- С чего ты взяла, что он высохнет? - произн„с Шооран.

Ещ„ утром он колебался, работать ли здесь или бежать на оконечность
мыса и лишь в последнюю минуту выбрал второй вариант. А теперь
выясняется, что здесь его ждали.

-- Это проще, чем чавгу съесть, -- улыбнулась невидимая собеседница.
-- Думай сам: Многорукий у восточного берега -- значит илбэч -- тут.
Не станет же он к Многорукому в пасть прыгать. В центре он строил, на
юге -- строил. Там сейчас землю делят, там шумно. Что ему, жить
надоело? Значит, он или мыс дальше двигать станет, или наш оройхон
сушить. Ясно?

Шоораном овладел страх. Воровка дословно повторила все его недавние
рассуждения. Казалось, она вот-вот скажет: "А ведь илбэч -- это ты".
Но по счастью, последнего шага женщина не осилила. Слишком уж
заманчиво маячило перед нею будущее счастье. Она принялась гладить
Шоорана по голове, плечам и быстро, боясь, что е„ прервут, зашептала:

-- Землю получим, поставим палатку, будем хорошо жить, как люди. Ты не
думай, я молодая, во всяком случае, моложе тебя. Мне ещ„ тр„х дюжин
нет. Я сильная, я вс„ буду делать для тебя, а ты станешь рассказывать
свои истории. Я же знаю, ты сказитель, я тебя слышала, хоть ты меня и
не замечал. У тебя славные истории, ты хорошо по„шь. А я буду тебя
лелеять...

-- Нет, -- выдавил Шооран, чувствуя, как скручивает его чужая воля.

-- Ну что ты?.. -- всполошилась женщина. -- Если хочешь, мы и
коротышку твою возьм„м. Пусть жив„т -- жалко, что ли? Я ведь тогда
не со зла е„ ударила, я же не знала, что это твои вещи...

Шооран лежал неподвижно, но мысль его металась, словно загнанная
тукка.

Бежать отсюда как можно скорей! Бежать и никогда не возвращаться,
пока его не вычислили и не раскололи будто пустую скорлупку. Только
как вырваться из чужой, провонявшей потом постели, куда его
зашвырнуло одиночество и собственная глупость? Почему-то другие
умеют легко находить себе женщин, а потом легко бросать их и не
узнавать при встрече, а он чувствует себя связанным, хотя ничего не
обещал. Но если он хочет остаться собой, эти ремни должны быть
разорваны.

-- Нет! -- повторил он громче, разжал обхватившие его руки и сел. --
Это было случайно и больше не повторится. Я не останусь, и мне не надо
ни земли, ни твоего счастья.

Он ждал сл„з, жалоб или язвительного смеха и оскорблений, но ничего
этого не было. Женщина тихо сказала:

-- Ну, как знаешь... -- и молчала вс„ время, пока он наощупь
натягивал одежду, лишь на прощание произнесла: -- Если надумаешь
вернуться -- приходи.

Шооран ничего не ответил. Он поднялся и быстро пош„л назад. Тяж„лое
чувство не оставляло его. Почему-то казалось, что Ай звериным чуть„м
уловит чужой запах и скажет: "Больше по таким делам не уходи". Но Ай
безмятежно спала, устроившись неподал„ку от устроенной для не„
постели.

Едва забрезжил свет, они собрались и по тропе между сухими и мокрыми
оройхонами поспешили на восток. Несколько раз им приходилось прыгать
в грязь и пережидать, пока мимо пройдут тянущиеся к восточной границе
отряды цэрэгов.




* * *




Дальновидные старейшины не зря притесняли в своих владениях илбэчей.
Они-то прекрасно понимали, что устойчивой монолитной власти илбэч не
принес„т ничего, кроме смут и расстройства. И вс„ же, зараза, которую
с таким трудом удавалось обуздать внутри страны, проникла извне и
разрушила государство. Чужие, чудно вооруж„нные цэрэги и чужие
старейшины, которых приказано было величать братьями, заменили
привычное начальство. Если бы дело ограничилось этим, да порками за
поминовение запрещ„нного отныне ‚роол-Гуя, то можно было бы считать,
что ничего не изменилось. Но с приходом новой власти сломался весь
старый порядок. Уцелели лишь баргэды, присягнувшие захватчикам и
переименованные в старших братьев. Добро ‚роол-Гуя было объявлено
общим, но как и прежде распоряжались им баргэды, выдавая инструмент
свободным отныне служителям, когда те направлялись на работы. А вот
выдача еды прекратилась. На жалобы голодных людей баргэды разводили
руками: "Ничего нет, вс„ вывезли братья", -- и беззвучно шептали,
призывая на головы обидчиков гнев опального бога.

Первыми взбунтовались резчики камня. Эта удивительная профессия
процветала только на кресте Тэнгэра. Даже здесь далеко не каждый
камень годился в дело, и мастера из поколения в поколение передавали
секреты: как расколоть упругий кремн„вый желвак, чем сточить
мешающий выступ и каким образом смастерить наконечник копья, чтобы им
одинаково удобно было и высекать искру и протыкать врага. Камнерезы
составляли особый клан и жили по своим законам. В незапамятные времена
их потомки заселили крест Тэнгэра, и старейшины разумно не вмешивались
в их жизнь. Здесь были свои баргэды, свои обычаи и чуть ли не своя
вера. Мастера недолюбливали ‚роол-Гуя и кланялись большущей глыбе
полосатой яшмы, которую называли алдан-тэсэгом.

Прокормить себя древнейшие оройхоны не могли, поскольку земля изрытая
на много локтей вглубь, давно потеряла плодородие. Во втором ярусе
алдан-шавара тоже ломали камень, так что и здесь плодородный слой был
снес„н. Но, поскольку добыча и обработка камня составляли богатство
всей страны, то мастера не знали недостатка ни в ч„м, справедливо
полагая, что шесть с лишком дюжин сухих оройхонов смогут прокормить
их. За стеной из вульгарного легковесного камня всегда было много
огня, вина и мяса. Но зато и старейшины никогда не знали нужды в
кремне.

Ничего подобного добрые братья не пожелали принимать во внимание.
Закон один для всех, исключений из него быть не должно. И со всей
тв„рдостью, на какую способна лишь военная власть, крест Тэнгэра был
превращ„н в каторжные мастерские. Камнерезов принялись выстраивать по
ранжиру, загонять в штреки и к шлифовальным станкам под р„в раковины и
кормить раз в сутки нарочно испорченной кашей. Семьи мастеров -- ж„ны,
малолетние дети и прочие "посторонние" были выставлены за стены и
распиханы по сельским оройхонам. Тогда и произошло первое возмущение,
подавленное быстро и решительно. Обглоданные ыльками тела зачинщиков
были повешены над воротами, и порядок в мастерских восстановился.
Правда, вдруг оказалось, что погибли или были "охлаждены" в далайне
все мастера-оружейники до единого. Поставки кремн„вого оружия
практически прекратились, а те ножи, кистени и копья, что с грехом
пополам были изготовлены, разлетались вдребезги при первом же ударе.

Впервые старшие братья задумались: правильно ли они ведут себя в
заво„ванной стране. Но предпринять ничего не успели -- в одну ночь
крест Тэнгэра опустел. Лишь к вечеру сбившаяся с ног охрана поняла,
что непокорные мастеровые ушли под землю.

Ломка камня на кресте Тэнгэра длилась много поколений и подземные
выработки уходили на неведомую глубину. Под вторым ярусом алдан-шавара
располагался третий и четв„ртый, а наклонные штольни уходили ещ„
глубже, но там не бывал никто из чужих, а сами работники ревниво
оберегали тайны подземелий, так что всякая выдумка могла оказаться
правдой, а самые правдоподобные рассказы не имели никакого отношения к
истине. Но видимо там оказался не только камень, но и вода, а может
быть, и какие-то харчи, во всяком случае, ни сдаваться, ни помирать с
голоду бунтовщики не собирались. А вот из цэрэгов, пустившихся следом,
почти никто не вернулся.

Немногие уцелевшие рассказывали о камнях, неожиданно срывавшихся с
потолка, про обвалы, погребающие разом дюжину воинов, о т„мных
колодцах под ногами, где не умолкает крик падающего, и ещ„ о дюжине
дюжин страхов подземного царства. Лишь непокорных камнерезов цэрэги
так и не видели.

В ту пору ещ„ были возможны переговоры и примирение, но братья
выбрали более ж„сткий и, как им казалось, верный путь. Прочесав
окрестные оройхоны, они выловили семьи камнерезов и потребовали от
восставших покорности, угрожая, в противном случае, перебить
заложников. Чтобы доказать серь„зность своих намерений, они казнили
троих стариков.

Этого нельзя было делать ни в коем случае! Старики, хранители
мастерства, были в особом поч„те на каменном кресте. В тот же день
верхний, освоенный цэрэгами ярус алдан-шавара превратился в ловушку
для тех, кто вздумал жить под крышей. Когда к вечеру солдаты убрали
тяж„лые плиты, разом закрывшие все входы, они обнаружили, что
верхний ярус полон дыма. Больше двойной дюжины цэрэгов задохнулось в
запертом алдан-шаваре, и лишь через несколько дней удалось достать их
тела. А пока разъяр„нные завоеватели сладострастно изобретали пытки
для схваченных женщин, землекопы устроили новую каверзу. Под утро
участок земли, где стоял один из лагерей, с грохотом провалился вглубь
оройхона, а выскочившие в буквальном смысле слова из-под земли
бунтовщики перебили растерявшуюся охрану и, освободив своих
домочадцев, увели их в нижние ярусы источенных словно губка
оройхонов.

Потери этого дня оказались больше чем при завоевании всей страны.
Устраш„нные братья отошли с древних колдовских оройхонов, хотя
попыток обуздать мятежников не оставили. Они пытались выкурить
камнерезов дымом, но дым не ш„л в нижние ярусы. Хотели затопить
шахты, отведя в алдан-шавар один из ручьев, но успеха не добились и
здесь. Оставалось ждать, пока запертое в глубинах население перемр„т
с голоду. К сожалению, один из пленных старейшин сообщил, что именно
на кресте Тэнгэра располагался главный продовольственный склад, и
"если доблестные братья не вывезли провизию... ах, им не было известно
о складе? Как жаль!.. Склады всегда были на каменных оройхонах -- там
много сухих пещер, которые вс„ равно пустуют... Какое воровство? Там
бывает только охрана и добытчики камня, а им красть незачем, у них и
так вс„ есть. На сколько хватит хлеба? Если бережно расходовать, то
года на три. Но там ещ„ наыс есть, сушеный туйван, вяленое мясо..."

Положение сложилось безвыходное. Вместо доходов вожделенный крест
Тэнгэра приносил одни протри. В бесполезной войне с подземной
цитаделью прош„л год, а братья не только не усмирили непокорных, но
уже и дн„м не осмеливались показаться в пределах полуразрушенных стен.

К этому времени созрел новый заговор. На этот раз взбунтовалась
всего дюжина человек, но последствия их возмущение повлекло столь же
тяжкие, как и война камнерезов. Забастовали сушильщики.

Издревна в земле старейшин сушильщики были презираемой кастой, так
что с приходом новых властей в их жизни мало что изменилось. Сторож
на суурь-тэсэге мог сколько угодно дудеть, оповещая о начале работы,
подойти к авару сушильщика и проверить, чем тот занимается, он вс„
равно не смел. Из недобродившей каши сушильщики пекли на аваре
леп„шки, а в корзинах с мокрым харвахом контрабандой получали от
сборщиков чавгу, а порой и пахучее мясо шаварных зверей. Такое
существование могло бы продолжаться долго, но наступил мягмар --
великий праздник бессмертного ‚роол-Гуя. Прошлый праздник прош„л почти
незаметно, в стране ещ„ не стихли бои, и народ предпоч„л затаиться,
хотя победители не успели навести своих порядков. Но сейчас, когда
установился мир, причин для отмены праздника не было. И пусть не шли к
далайну канувшие в прошлое старейшины, пусть охотники сменили пики
на серпы и даже в новогодние дни не приближались к запретному шавару,
сушильщиков вс„ это не касалось. Дюжина опал„нных огн„м людей
построилась в жиденькую колонну и направилась к берегу, нестройно
распевая: "О отец наш, ‚роол-Гуй!".

Выходка была настолько неожиданной, что разленившаяся охрана
перехватила беглецов лишь у самой границы мокрых оройхонов.
Преступление было серь„зным: побег и явное поклонение дьяволу. За
такие дела полагалось не менее полудюжины маканий, но судья помнил,
что за люди перед ним и потому ограничился поркой. Экзекуцию
сушильщики перенесли стоически, и жизнь, казалось, пошла по старому
пути... но, как говорится, по той же тропе, да в другую сторону.

Неприкасаемость сушильщиков имела свою изнанку: они были нищи и
всеми презираемы, но зато свободны от наказаний. Собственно говоря,
это были единственные свободные люди в стране. Они соглашались жить
впроголодь и умирать возле аваров, но плетей они не простили.

Спешить и действовать сгоряча сушильщики не привыкли -- на подготовку
ушло у них почти две недели. Но начав они действовали быстро и
решительно, понимая, что когда харвах шипит на аваре -- не время
раздумывать.

Утро того дня началось как обычно, но вечером сигнальщик напрасно
трубил конец работы -- от аваров никто не появился. Сушильщики были
в это время возле самой границы. Они шагали плотной группой, не
скрываясь, так что пограничная стража заметила их издали. Две дюжины
цэрэгов вышли навстречу, собираясь гнать нарушителей в лагерь. Цэрэги
видели, что беглецы безоружны, и не ожидали сопротивления. Так что
вряд ли они успели понять, что происходит, когда в них полетели
дымящиеся св„ртки, и над далайном загрохотали взрывы. Ещ„ ни в одной
войне харвах не расходовался так щедро и неэкономно. Заряд, которым
можно было уничтожить вчетверо большую армию, разн„с стражников в
прах. Не желая оставлять обидчикам плоды своего труда, сушильщики
выпалили из стоящих возле поребрика ухэров и ушли в царство вана, где
были приняты с нескрываемой радостью.

Немудрено, что когда через день исчезло огненное болото, и сухая
полоса соединила две страны, добрые братья нападать не смогли, а армия
вана, напротив, начала готовить вторжение, собираясь если не захватить
всю страну, то хотя бы отобрать бывшие земли старейшин и, главное --
крест Тэнгэра. И, как ни странно, лучшими помощниками вана в этом
деле оказались войска добрых братьев.

Первый урожай после мягмара всегда самый обильный. В этом году
взбудораженный далайн бушевал особенно сильно, и созревшая хлебная
трава ломалась, не выдерживая тяжести зерна. Но в мисках у
освобожд„нных служителей ничего не прибавилось. Их жизнь ничем не
отличалась от существования каторжников. Те крохи, что им перепадали,
хрустели неперебродившими з„рнами и не могли не только накормить, но
и просто поддержать силы.

-- Вс„ увезли братья... -- вздыхали баргэды.

Это казалось правдой. Огромная нищая страна ринулась кормиться в
захваченной области. Теперь чуть не любой общинник мог стать
цэрэгом, и они шли туда дюжинами дюжин. Армия захватчиков выросла
невиданно и потеряла боеспособность. Новобранцев никто особо не учил
военному делу, а облагать оройхоны вс„ новыми и новыми податями они
научились сами.

Вряд ли даже голодным цэрэгам удалось выгрести весь хлеб до
последнего зерна. Потом говорили, что с большого поста начался бунт
баргэдов, недовольных потерей положения, но не смевших возмутиться
открыто. Но именно тогда в руках служителей будто случайно остались
тяж„лые цепы и ножи для срезания колосьев. В прежние времена опасный
инструмент отбирался сразу по окончании работ. Говорили ещ„, что в
житницах баргэдов оставался хлеб, и людей можно было с грехом
пополам, но прокормить. Хотя, не вс„ ли равно, что могло быть?..
Главное -- что произошло на самом деле.

Служители были неорганизованы и не годились на роль заговорщиков.
Лишь на двух оройхонах гарнизоны были вырезаны внезапным ударом, так
что цэрэги не успели схватиться за кистени. Во всех остальных местах
вооруж„нному неповиновению предшествовал долгий крик, что позволило
цэрэгам собраться и дать отпор бунтовщикам. Если бы оройхоны занимали
те дюжины, что некогда захватили страну, то на этом восстание
превратилось бы в усмирение, но служителям противостояли вчерашние
общинники, столь же немощные в военном деле, что и восставшие. Битва
выродилась в гигантскую драку, копья использовали как палки и лишь
изредка, чтобы проткнуть упавшего. Силы оказались примерно равны:
служители брали числом, а у братьев была какая-никакая, но выучка.

Ночь склонила чашу весов в сторону восставших: цэрэги нуждались в
отдыхе, а служители могли атаковать, беспрерывно сменяя друг друга.
Несколько отрядов, укрывшихся в алдан-шаваре, были удушены дымом,
повалившим со второго яруса, хотя там, казалось было нечему гореть. В
толпе восставших верховодили вынырнувшие невесть откуда кольчужники,
и это могло окончательно убедить беспристрастного наблюдателя, найдись
он сейчас, что бунт не случаен, а спланирован тщательно и заранее.

Однако, утром положение изменилось. С севера по широкому коридору,
проделанному пленным илбэчем, двинулись обученные дюжины братьев.
Сопротивляться им служители не могли: началась паника, а следом и
резня. Именно этого и ждали стянутые на сухую полосу у Торгового
оройхона войска вана. Теперь их встречали как спасителей и лучших
друзей, а братья, уставшие рубить безоружных, откатились на свои
земли почти не огрызаясь.

Мир заключ„н не был, но бои на широкой, в три оройхона, перемычке
шли вяло. Умирать никому не хотелось, а жить мирно братья не умели.
Война тлела вдоль поребрика, глупая и неизбежная словно огненное
болото.

Вместе с отрядами сияющего вана ш„л по древней земле и сказитель
Шооран. Ш„л, не опасаясь быть узнанным, борода, наконец пробившаяся
на щеках, скрыла выжженные шрамы, а его имя было неизвестно добрым
братьям, обещавшим не расспрашивать пленного илбэча и сдержавшим
слово.

Шооран сопровождал войска на свой страх и риск, но был зато
неподотч„тен никому из командиров. Сегодня он развлекал солдат,
завтра, окруж„нный служителями, пел на краю мокрого оройхона славу
вечному ‚роол-Гую, а ещ„ через день, затерявшись в толпе, смотрел,
как выходят из-под земли неукрощ„нные камнерезы, а мудрый Моэртал,
командующий войсками вана, обещает от имени своего владыки вернуть
мастерам все права и привилегии.

Местные жители, прореженные войной и потерявшие способность трезво
оценивать происходящее, казалось вовсе забыли о том, что надо не
только радоваться победе, но и жить: кормиться самим и кормить
войско. Не обращая внимания на пристальные взгляды баргэдов, они
шатались с одного оройхона на другой и так усердно причащались
милостям ‚роол-Гуя, что Ай приходилось немало повозиться, чтобы
набрать чавги на обед себе и Шоорану.

Между тем, началась раздача земель -- ван переустраивал страну по
знакомому образцу. Первыми выгоду предприятия поняли баргэды, которых
с избытком оставалось в стране. Часть чиновников вернулись к своими
книгам, остальные быстренько стали землевладельцами, получив наделы,
каких и в земле изгоев ни у кого не было. Простодушные служители,
отликовав сво„, обнаружили, что они никому не нужны, и могут
отправляться в далайн, шавар и на четыре стороны света. Воцарившиеся
хозяева оставляли на своей земле лишь тех работников, без которых не
могли обойтись, а прочих гнали долой. Мокрые земли стремительно
начали заполняться изгоями. Все они были испуганы, растеряны и не
знали, как существовать дальше. Смерть ждала их у каждого тэсэга, и
они покорно умирали, не умея прожить без начальственного окрика и
ежедневной миски каши. Спасти их мог только илбэч, если бы он создал
новые сухие участки.

Первое время Шооран ничего не строил, опасаясь, что здесь его
высчитают ещ„ быстрее, чем в родных местах. Лишь однажды пробежал
часть пути к земле вана и поставил оройхон -- копию Торгового, в
надежде, что тот облегчит ему будущую работу. Но теперь, насмотревшись
на мучения изгнанников, Шооран решил взяться за дело всерь„з. Первый
оройхон в этих краях он пристроил рядом с тремя островами Энжина. Сам
он при этом откочевал подальше, чуть не к самой линии фронта и потом
долго хвалил себя за предусмотрительность. Рождение оройхона вызвало
в стране взрыв, но совершенно не такой, какого ожидал строитель. Не
было ни радости, ни удивления, почти никто даже не стремился вернуться