дать Шооран, украшены дисками
с рук ч„рного уулгуя, покрытыми тончайшей резьбой. Человека,
видавшего касающуюся облаков стену Тэнгэра, непросто удивить, но
сейчас перед ним возвышалось не творение бессмертного старца, а
дело рук человеческих. Шооран едва не замер с открытым ртом, что
было бы недопустимо для цэрэга.

Внутрь алдан-шавара Шооран, конечно, не попал. Моэртал прош„л
туда вдво„м с дюженником, а цэрэги остались снаружи. Но и того,
что Шооран увидел, было достаточно. К цэрэгам подошли служители,
отвели их на соседний оройхон, накормили горячим мясом, туш„ным в
вине. Потом позволили вернуться и посмотреть чудеса царской
обители.

Все восемь суурь-тэсэгов царского оройхона оказались непохожи на
то, что называют этим словом. Семь из них были превращены во
дворцы, подобные тому, что так поразил Шоорана. Восьмой внешне
напоминал холм, но был гораздо выше и больше любого из
суурь-тэсэгов, вероятно его искусственно достраивали, доставляя
камни из других мест. Все неровности на склонах были сглажены, и
сами склоны выложены полированной костью, так что подняться на
вершину можно было лишь с одной стороны, где уступами шла
лестница. Она тоже была из дорогой кости - ступень из белой,
ступень из ч„рной. Ступени ч„рной кости, издали бросаясь в глаза,
казались провалами на светлом теле пирамиды. Именно эта
рукотворная гора и была главным царским тэсэгом. На вершине стоял
трон вана и алтарь, на котором ван собственноручно приносил
жертвы старику Тэнгэру. На лестнице через каждые двенадцать
ступеней стояли вооруж„нные цэрэги, чтобы никакая вонючая тварь
не посмела вползти на тэсэг царственного вана, правящего миром с
давних пор и до скончания веков.

Зато алдан-шавар был здесь открыт для всех. Не было даже дверей,
и, расширенный стараниями каменот„сов, вход зиял как огромная
распахнутая пасть. Под царским тэсэгом и алтар„м Тэнгэра
располагался храм ‚роол-Гуя. Внутрь они зашли на следующий день,
а сейчас, постояв с задранными головами, воины пошли смотреть
невиданно огромного бовэра с седой от старости шерстью и брюхом
обросшим травой.

Ночевали цэрэги на соседнем оройхоне, где содержались гостиницы
для знатных приезжих. Это не был дворец, но и не обычный навес,
под каким спят простолюдины. Кожаная крыша была натянута над
сложенными из камня стенами, так что при желании можно было
воображать себя и в алдан-шаваре, и на улице.

Два дня провед„нные в столице подействовали на Шоорана также
сильно, как когда-то сухой оройхон и жизнь старика. Второй раз
Шооран видел нечто совершенно непохожее на привычное
существование, и это удивительное разнообразие мира как бы
предсказывало возможность ещ„ больших чудес. Проходя мимо
вздымающихся стен инкрустированных деревом (вот куда уходили
срубленные стволы постаревших туйванов!), Шооран бормотал про
себя:

-- ...и чем дольше он думал, тем яснее ему становилось, что
вечность длится долго, и конца ей не видно...

На второй день появился Моэртал, собрал дюжину и пов„л на площадь
к царскому тэсэгу. Сияющий ван хотел выступить перед своим
народом.

Площадь предусмотрительно не была велика, иначе, чтобы заполнить
е„, пришлось бы сгонять земледельцев с соседних оройхонов, а так
хватило одонтов с их охраной и толпы вышколенных слуг.
Собравшиеся долго ждали, такое ожидание являлось непременной
частью ритуала, потом на вершине суурь-тэсэга появился ван. Он не
поднимался по ступеням, а сразу очутился возле трона, должно
быть, наверх в„л ещ„ один ход, потайной. Повелитель оказался
полным мужчиной средних лет. Ничто в его внешности не указывало
на богоизбранность, скорее наоборот -- чересчур маленькая голова
делала его смешным. Хотя, вероятно, так казалось только Шоорану,
который, сознавая свою исключительность, умел трезвыми глазами
смотреть на кого угодно. Глядя снизу вверх на невыразительное
лицо государя, Шооран заметил, что знаменитая корона ванов --
широкий обруч с волнистым краем из искрящийся белой кости велик
своему владельцу. Шооран вспомнил сказку, рассказанную Чаарлахом,
и закаменел лицом, чтобы не выдать себя ухмылкой. Должно быть,
сияющий государь подкладывает на затылок полоску войлока, чтобы
корона не сползала на нос.

-- Мы довольны нашими одонтами, -- произн„с ван неожиданно
густым голосом, -- в государстве царит процветание, земли наши
увеличились, враги посрамлены, изгои приведены к покорности.
Вместе с тем, бунтовщик, бежавший на запад, ещ„ не наказан, хотя
приговор вынесен больше года назад. И главное, наши цэрэги
проявляют мало рвения в поимке илбэча. Мы горько сожалеем, что
драгоценный дар нашего предка достался безумцу, не понимающему
своего долга. Бесценное сокровище Вана должно служить его
потомкам. Мы объявляем, что цэрэг, доставивший нам илбэча живым
и невредимым, будет немедленно назначен дюженником, а дюженник --
одонтом в новых провинциях, которые украсят нашу страну. Ступайте
и разнесите наше повеление по всем оройхонам. Да сбудется воля
мудрого Тэнгэра и слово могучего ‚роол-Гуя, из чьей вечной войны
родилась вселенная!

Ван повернулся к жертвеннику, взмахнул руками. Полыхнуло яркое
пламя, а когда способность видеть вернулась ослепл„нным глазам,
на царском тэсэге уже никого не было.

После аудиенции цэрэги отправились в нижний храм. По знаку
Моэртала внесли тюки с дарами, предназначенными ‚роол-Гую,
передали их одетым в жанчи и буйи служителям храма. Те приняли
тюки и унесли их, даже не подходя к алтарю. Шооран подумал, что
это правильно: если хочешь принести жертву самому ‚роол-Гую, то
не стоит делать это так далеко от далайна. Тихие жрецы, мягко
ступая кожаными буйями, подошли к Моэрталу, взяли его под руки,
увели во внутренние покои. Охрана осталась стоять в храме.

Внутри храм был огромен. Каменный свод вздымался так высоко, что
его было невозможно достать даже длинной пикой, с какой ходят на
гвааранза. В длину центральный зал насчитывал две дюжины шагов и
почти столько же в ширину. Казалось невероятным, что хрупкий
камень выдерживает вес купола над столь обширным пространством.

Шооран стоял, подавленный величием грандиозного сооружения. Потом
он увидел ‚роол-Гуя. Бог глубин возник из неровностей каменных
стен, извивающиеся пилястры встроенных колонн сплетались словно
бесконечные щупальцы, внутренние входы, украшенные зубами водяных
гадов, превратились в распахнутые пасти. Человек, вошедший в
храм, оказывался в объятиях ‚роол-Гуя. Бессч„тные руки тянулись
со всех сторон, даже пол бугрился узлами рук, и было уже не уйти.
Ты был ещ„ жив, но м„ртв, ещ„ мог двигаться, но уже был схвачен.

Тускло блестели по сторонам алтаря панцири гвааранзов, опасно
взъерошивалась чешуя пархов, собранных целиком до последнего
сочления -- Шооран не замечал их. Он завороженно смотрел вверх,
где на скате стены, плавно переходящей в купол, светлело ж„лтой
костью круглое пятно с ч„рной деревяшкой зрачка. Глаз был не
сразу виден, но его взгляд преследовал, завораживал, подчинял.
Шооран чувствовал себя маленьким, готовым покорно шагнуть в
раскрытую для него пасть. И рядом не было скептика Хулгала, чтобы
разрушить злые чары. Пахло нойтом и смолистыми курениями.

"Я не боюсь тебя, -- хотел сказать Шооран. -- Ты должен бояться
меня, потому что я илбэч..."

Губы не разомкнулись, сдавленное горло не издало звука. Только
это и спасло Шоорана. В следующее мгновение колдовство схлынуло.
Магические слова: "Я -- илбэч", -- вернули силы. Многорукий бог
продолжал смотреть, но он уже был не страшен. Шооран глубоко
вздохнул, опустил голову, огляделся. Потерянные цэрэги жалкой
кучкой стояли под давящим сводом, лица были отрешены, лишь
Турчин, которого не могли пронять никакие камни и ничьи взгляды,
продолжал озираться по сторонам с видом скучающего зеваки.
Заметив, что Шооран повернулся к нему, Турчин подмигнул
заговорщицки и прошептал:

-- Ну ты да„шь! Замер, словно спишь стоя. Струхнул, да?

-- Я не боялся его живого, -- сказал Шооран, -- не испугаюсь и
каменного.

-- Кого? -- не понял Турчин. -- Гвааранза? Так он не каменный,
это такая чучела.

Шооран улыбнулся. Его трезвомыслящий напарник ничего не заметил,
он видел лишь неровный камень.

Из бокового притвора вышел Моэртал, направился к выходу. Цэрэги
цепочкой потянулись за ним. Через час они покинули Царский
оройхон, а к вечеру были дома. То, что иной, непохожий мир
находится так близко, удивило Шоорана сильнее всего. Куда проще
было бы принять вс„, если бы в обитель вана можно было бы
попасть лишь преодолев множество препятствий и пройдя дюжину
дюжин оройхонов.

Царский оройхон, сочетание великого с ничтожным, густо замешанное
на несправедливости, долго не давал Шоорану покоя. Мир
представлялся теперь т„мным помещением, со всех сторон оплет„нным
щупальцами невероятного ‚роол-Гуя. Можно было бежать в любую
сторону, ты вс„ равно ш„л в его руки. Шооран метался, не находя
покоя, он понимал: надо что-то делать, но что именно -- не знал.
Он мог лишь одно -- строить оройхоны, много оройхонов: мокрых и
сухих, но в душе вновь, уже не со слов мамы или старика, а на
основе собственного опыта родился вопрос: зачем и для кого нужно
строить эти острова? Ответа не было, и ни Яавдай, ни Киирмон --
единственные люди, кому Шооран пытался обиняками поведать о своих
мучениях, ничуть ему не помогли. Яавдай как обычно отмалчивалась,
а Киирмон, выслушав бессвязные речи Шоорана, заметил:

-- Обычно молодые люди, женившись, перестают тревожиться
вопросами о смысле жизни. У тебя такая миленькая жена, неужели у
вас что-то неладно?

-- У нас вс„ хорошо, -- сказал Шооран, и хотя слова его не были
ложью, но не были и правдой. В жизни действительно вс„ было
хорошо, и в то же время что-то неладно. Что именно -- Шооран
никак не мог понять, но с тех пор, как он вернулся с царского
оройхона, его не покидало ощущение тревоги.

Одонт выделил женившемуся цэрэгу две комнаты в алдан-шаваре,
одну большую и светлую, другую поменьше, без окон.
Вернувшись после тр„хдневного отсутствия Шооран вош„л в
маленькую комнату, хотел привычно, на ощупь поставить в угол
копь„, но замер, услышав, как в соседней комнате по„т Яавдай. Она
пела печальную песню, тихую и бесконечно повторяющуюся, какую
удобно петь, если тебе скучно, и рукоделье не мешает мыслям.




Мой милый уш„л на охоту,

По дал„ким уш„л оройхонам

И оставил меня одну.

Тукка, колючая тукка,

Отнеси ему сочную чавгу,

Передай привет от меня.




Отвечает колючая тукка:

Ты скорее скажи, где твой милый,

По каким оройхонам он бродит,

Чтобы я туда не ходила,

Чтобы он не поймал меня.




Мой милый уш„л на охоту,

По дал„ким уш„л оройхонам

И оставил меня одну.

Парх с большими усами

Отнеси ему сочную чавгу,

Передай привет от меня.




Отвечает мне парх усатый:

Ты скорее скажи, где твой милый,

По каким оройхонам он бродит,

Чтобы я ему не достался,

Чтобы он не поймал меня...




Шооран шагнул впер„д, копь„ стукнуло о стену. Яавдай вздрогнула,
словно е„ застали за предосудительным.

-- Это я, -- сказал Шооран. -- Вернулся. А ты хорошо по„шь. Пой
ещ„.

Яавдай опустилась обратно на сиденье и послушно запела
заключительные строфы бесконечно длинной песни:




Мой милый уш„л на охоту,

По дал„ким уш„л оройхонам

И оставил меня одну.

Вы скажите, звери шавара --

Кто снес„т ему сочную чавгу,

Передаст привет от меня?




Лопнула гладь далайна,

Появился бог многорукий,

Сжал меня крепко-крепко,

Крепче, чем милый может.

Ты скорее скажи, где твой милый,

По каким оройхонам он бродит?

Я возьму его той же рукою,

Я пожру его той же пастью,

Передам привет от тебя.




Встреча получилась не слишком радостной. Хотя какой она ещ„
могла быть? Ведь Шооран представлял улыбку Яавдай только в
разлуке, на самом деле он не видал е„ ни прежде, ни сейчас. Но не
всем же лыбиться словно младенец на облака. И можно ли это
считать чем-то неладным? Каждый получает от жизни меньше, чем ему
хотелось бы.




* * *




Несомненно, сияющий ван произн„с замечательную речь с вершины
царского тэсэга, но вс„ же в ней оказалась одна неправда. Увы, и
царям порой свойственно принимать желаемое за уже состоявшееся.
Несмотря на самодержавное удовлетворение, изгои на границах
государства не были усмирены. Конечно, во владениях Моэртала их
осталось меньше, но в прочих прибрежных провинциях изгои
представляли такую силу, что уже выходили на сухое среди бела
дня. Число их не уменьшалось, напротив, известия о новых землях
будоражили народ, поднимая на поиски лучшей доли. Но лучшей доли
не было, три высохших оройхона не могли изменить положения в
стране, и большинство сорвавшихся с места людей бедовало на
мокром, не зная, где приткнуться. Если бы не ‚роол-Гуй, они
составили бы государству угрозу куда большую, чем ничтожный мятеж
Хооргона. Поэтому совет одонтов вновь и вновь откладывал поход на
запад и одну за другой снаряжал экспедиции против собственных
непокорных граждан.

Первое время Шооран не попадал в состав карательных отрядов. Как
особо доверенный воин, доказавший в сражении свою храбрость, он
был приставлен к ухэрам, которые участвовали лишь в больших
операциях, а во время обычных облав оставались на сухом. Такое
положение как нельзя лучше устраивало его. Шооран ничуть не
обманывался в отношении изгоев, он знал, что большинство среди
них -- обычные грабители, потерявшие остатки души, спокойно
убивающие и также между делом умирающие. Живя на мокром,
трудно ценить жизнь. Во время первой стычки с вольницей изгоев
Шооран бил жестоко и раскаиваться в том не собирался. Но став
цэрэгом, Шооран резко переменился. Теперь, когда на его стороне
был явный перевес в силе и признанное право убивать, Шооран думал
об изгоях лишь как о людях, загнанных жизнью туда, где жить
нельзя.

Шооран стоял возле своего ухэра, облокотившись о ствол орудия.
Т„мно-коричневый всегда прохладный хитин, из которого был сварен
ухэр, гладко бугрился под рукой, казалось будто присмиревший,
затаивший непокорство зверь замер рядом с ним. Ухэр был старый,
из него уже не раз стреляли, один край расширяющегося дула был
обломан, проклеенные трещины образовывали на стволе причудливый
узор. Ухэр был заряжен, как и положено на границе, хотя стрелять
Шооран не имел права. Век ухэра не долог -- две, от силы три
дюжины выстрелов, затем хитин начинает крошиться, и уже никакой
ремонт не возвращает ему прочности. Впрочем, считалось, что
Шооран и не может выстрелить, ведь для выстрела нужно два кремня,
а Шооран выслужил пока лишь кремневый наконечник на копь„. О том,
что у него есть два собственных кремня Шооран помалкивал.

Оройхон перед ним был непривычно пуст. Обычно здесь возились
сборщики харваха и искатели чавги, а сейчас лишь изломанные
заросли хохиура напоминали о людях. Струи густых испарений
поднимались над тэсэгами и уплывали в сторону далайна. Это было
единственное заметное глазу движение, но Шооран знал, что
творится там, скрытое пологими верхушками тэсэгов и покрывалом
знобкого тумана. Два часа назад на оройхон ушли дозорные дюжины,
теперь они теснили изгоев на ухэры заградительной полосы.
Спасибо доброму Тэнгэру, это будет не здесь.

Издалека, едва слышно и совершенно невоинственно доносилось
"Га-а!" наступающих дюжин. Иногда Шоорану казалось, что он
различает голос Турчина. Вопить Турчин умел на славу.

Через несколько минут Шоорана сменили, к ухэру стал другой цэрэг.

-- Далеко не исчезай, -- сказал Шоорану скучающий дюженник. --
Там вс„-таки облава.

Но и в тоне командира, и в слове "вс„-таки", и, главное, в том,
что при орудии оставался всего один цэрэг, сквозило убеждение,
что ничего не случится. Даже если изгоям удастся вырваться из
мешка, толпой они не пойдут, и на ухэр лезть не станут, а
просочатся поодиночке. Это в начале облавы было неясно, куда
поверн„т охота, а сейчас можно отдыхать. Шооран скучающей
походкой двинулся вдоль поребрика к далайну. Поднялся на заросшую
криво растущим хохиуром верхушку суурь-тэсэга, огляделся.
Тлевшая в душе мысль, что ему удастся незаметно выйти к далайну,
погасла. Он увидел стоящий неподал„ку татац, и дальше фигуры
цэрэгов из вспомогательных дюжин. Оройхон был окруж„н на совесть.
Шооран вздохнул, потом устроился на плоском камне и стал смотреть
на серую полосу далайна, хорошо различимую отсюда. Недаром же,
суурь-тэсэг -- место, откуда далеко видно.

"Интересно, -- подумал Шооран, -- можно ли достать далайн отсюда?
Я ведь его вижу..."

Шооран напрягся и несколько минут пытался не просто увидеть, а
почувствовать далайн, но на таком расстоянии тот казался
непроницаемым, отклика не было. Скоро Шооран сдался и, не думая
больше ни о ч„м, лениво принялся следить за движением
медлительных бугров влаги. Вот один из них, особенно крупный,
выделяющийся среди остальных словно суурь-тэсэг на равнине,
изменил движение и направился прямиком к берегу. Густая влага,
отбл„скивая в свете серебристых дневных облаков, стекала по его
склонам, но в центре словно бил фонтан, так что бугор не
опускался, а напротив, становился вс„ выше, затем вершина
взвихрилась пеной, оттуда вырвались столбы бесчисленных рук, и
огромное тело могучим рывком выметнулось на сушу. И лишь потом, с
огромным запозданием по ушам ударил сочный шлепок. Знакомый и
страшный звук прив„л Шоорана в чувство. И хотя Шооран видел, что
‚роол-Гуй выходит на соседний оройхон, но остаться на месте не
смог и побежал.

Единым духом он домчал к сухому краю. Здесь уже толпились цэрэги
охранения. Шооран оглядел бледные лица и, не сказав никому ни
слова, пош„л назад вдоль поребрика, за которым извиваясь
танцевали руки ‚роол-Гуя.

Злобный бог вынырнул совсем рядом с поребриком, тело его
вздымалось холмами и, казалось, нависало над головой. ‚роол-Гуй
был повсюду, он неизбежно должен был не перейти, а попросту
упасть на соседний оройхон, но вс„ же этого не происходило,
граница, означенная тонкой чертой, не пускала его. И внезапно
успокоившийся Шооран подумал, что мастер, построивший на царском
оройхоне храм, должно быть когда-то так же стоял перед немощным
богом, представляя, что могло бы случиться, не будь положена
граница всякой силе.

Словно для того, чтобы довершить сходство с храмом, ‚роол-Гуй
выкатил из середины тела один из основных глаз. Но теперь его
гипнотическая сила была не страшна Шоорану. Молодой илбэч
недобро усмехнулся, шагнул впер„д.

-- Узнал? -- спросил он. -- Да, это я, и ты ничего не сможешь со
мной сделать.

Где-то в глубине души Шооран надеялся, что ‚роол-Гуй ответит ему,
заговорит, как согласно легенде, он говорил с Ваном, но бог
молчал, и в вытаращенном глазу было не больше разума, чем у
бовэра. А Шооран вдруг зримо представил, что происходит сейчас на
другом конце захваченного оройхона. Запертая, отрезанная
чудовищем толпа мечется из стороны в сторону, ища спасения,
которого не будет. Тонкие, на пределе возможного руки на ощупь
вылавливают живых, тащат, не разбирая, кто попался им --
бандиты, цэрэги или просто случайно оказавшиеся в ловушке люди.
Сколько-то времени они смогут избегать слепых рук, но рано или
поздно все -- и убийцы, и жертвы -- погибнут.

Оскалившись, Шооран подбежал к ухэру. Распахнутый воронкой ствол
смотрел ровно в немигающий глаз ‚роол-Гуя. Шооран извл„к из-за
пазухи кремни и высек искру. Две или даже три секунды ничего не
происходило -- огонь пробирался по узкому запальному отверстию.
Потом грохнуло. Из ствола и запальника выметнуло пламя. Ухэр
подскочил и накренился вместе с массивной станиной, на которой
был укрепл„н. Шооран судорожно сглотнул, прочищая заложенные уши.
И лишь ‚роол-Гуй, казалось, не заметил ничего. Каменная картечь
истерзала его плоть, разорванный глаз разлетелся в клочья,
заляпав вс„ вокруг грязной зеленью, но даже такая страшная рана
ничего не значила для гиганта. Края раны сомкнулись, не оставив
следа, и лишь лужи смешанной с нойтом ядовитой крови доказывали,
что заряд попал в цель.

Шооран стоял, бессильно