рая, кому из
них достанется пламя. Затем, сдавшись бессмысленной, бьющей через край
силе, нырнул.




* * *




Он уходил вниз в бесконечную глубину, парил, пробивая пласты
загустевшей влаги, кажущейся дымкой или прозрачными облаками, вроде
тех, что пролетают за стенами далайна. Вс„ вокруг принадлежало ему:
руки сами хватали еду, питая резвящееся тело.

Пищей служило вс„ -- и едва трепыхающаяся мелочь, и существа
покрупнее, жалко пытающиеся защищаться и даже атаковать. Это
сопротивление доставляло ему радость, и он, чуть„м угадывая вертикаль
в лиш„нном сторон мире, стремился вс„ глубже, туда, где в сиреневом
сумраке проплывали светящиеся монстры, превосходившие его размерами,
покрытые тугой брон„й и способные единым зубом состричь любую из рук.
Он кидался на этих зверей и, теряя в схватке куски плоти, тащил
наверх, поднимаясь, пока движения глубоководных уродов не замедлялись,
а панцирь не трескался. Тогда он, ликуя, пожирал взрывающееся изнутри
мясо. А потом вновь падал в бездну или поднимался наверх, где на
тв„рдых кусках камня ждала иная пища -- мелкая и сухая.

Он не мог и не желал замечать, сколько времени продолжалась эта
жизнь. Кипение радости заглушало любое иное чувство, лишь в каком-то
уголке -- не тела, а самого естества ютилось нечто, замершее от
холода и безысходности. Этот комок давно не осознавал себя и помнил
лишь о том, что прежде ему было тепло, у него был огонь, который он
потерял, отдал кому-то чужому. Но стоило ли беспокоиться о такой
мелочи, как жалкая крупица души? Радость была больше.

Он парил в ласковых струях, наслаждаясь покоем, когда пронзительный
удар расс„к вселенную. Боль скрутила его, швырнув в глубину, удары
шли волнами один за другим, и он заметался, не понимая, где
прячется этот чудовищный, доселе не бывалый враг. Мучение кончилось,
и лишь тогда он осознал, что противник бил сверху. Вытянувшись
упругой стрелой, он пон„сся к свету. По дороге его настиг новый удар,
но он уже знал, кто посягнул на него, и не замедлил движения. Но вс„
же опоздал и выбросился в воздух, когда вс„ стихло.

Мир оставался прежним, лишь кучка оройхонов изменилась, скособочившись
двумя новыми островами.

Определив опасность, он ринулся в бой. Руки привычно добывали пищу,
волокли попискивающую сухопутную мелочь, но сам он искал того, кто
осмелился ударить.

Крошечная фигурка стояла перед ним. Она была бы неотличима от прочих
съеденных или спасшихся козявок, но в е„ руках светилось пламя. При
виде огня ледяная крупинка, когда-то звавшаяся Шоораном, ожила и
потянулась впер„д.

-- Отдай! -- немо просил он. -- Это мой огонь. Мне плохо и холодно
без него. Отдай! Я не трону тебя, я никого больше не трону, я уйду
в бездну и не вернусь оттуда никогда, только отдай огонь!

Он тянулся к огню, обещая, чего заведомо не мог выполнить. Тьмы его
рук напряглись до предела, дюжины сердец судорожно бились, перегоняя
кровь и всасывая живительную влагу далайна, весь он превратился в
единый порыв, но ж„сткая и невидимая граница останавливала его, не
пуская дальше.

-- Отдай! -- молил он, а крошечный неуязвимый человек стоял у самого
поребрика, смеялся над беспомощным богом, и в руках человека горел
огонь.




* * *




Так было, но лишь бессмертные знают, как было на самом деле. Вот
только одного из них нет ни по ту, ни по эту сторону стены, другой
же с баснословных врем„н не произн„с ни слова, ибо вечная правда
слишком тяжела даже для вечного.