тебя очень ждут!

Из-за частокола хитиновых колючек дон„сся хохот.

-- Ид„м, -- сказал Шооран Ай и, осторожно переставляя ноги, двинулся в
обратный путь.

Они сумели второй раз пересечь тлеющий ад и выйти живыми, не попав на
глаза беспечной страже добрых братьев. Хотя последние шаги Шооран
делал через силу, едва выдерживая боль. Раскал„нный нойт просачивался
сквозь стоптанную подм„тку и разъедал ноги.

К вечеру они выбрались к сухой полосе и переночевали в развалинах
разор„нных каторжных мастерских. Там же прятались и следующий день.
Шооран разодрал на части свой жанч и навертел на ноги чудовищного
вида опорки. И речи не могло быть о том, чтобы пройти в них
сколько-нибудь приличное расстояние даже просто по мокрому, не говоря
уже о гиблых краях, но Шооран и не собирался совершать дальних
походов. Он хотел всего-лишь пройти в свою страну, не взирая на
жужигчинов, не желающих его туда пускать.

Ночью они перебрались ближе к проходу, к самой кромке мокрых
оройхонов. Два года назад этот участок был высушен, но вс„ же вдоль
поребрика валялись кучи сора, а вдалеке нелепо торчал разбитый остов
макальника. Подобные вещи уже не удивляли и не возмущали Шоорана.
Разумеется, в нормальной стране вс„ было бы давно убрано, на месте
свалки рос хлеб или стояли палатки, но здесь не нормальная страна.
Здесь вс„ общее и, значит, некому убирать.

Ай сползала на мокрое, принесла чавги. Зарывшись в мусор они провели
остаток дня, а когда начало темнеть, на мокрое уш„л Шооран. Обрывки
жанча плохо защищали и без того ошпаренные стопы ног, но вс„ же
Шооран вышел к далайну. Первый поставленный им оройхон уничтожал
огненные болота в этой части мира, второй высушивал три оройхона
разом, открывая широкую дорогу в страну изгоев.

На заставах по обе стороны границы тревожно ревели раковины, метались
огни факелов. Две армии готовились отражать нападение. Спокоен
оставался только Шооран. Окончив работу он вернулся за Ай. Та спала,
свернувшись калачиком под иссохшим рыбьим панцирем, где Шооран оставил
е„. Шооран осторожно поднял Ай, и она, не просыпаясь, выпростала
из-под накинутого жанча руку и обхватила его за шею. Опорки свалились
с ног Шоорана, он шагал по щиколотку в выступившей воде, бережно,
словно младенца прижимая к груди маленькое бесполое существо, которое
заменило ему жену, дочь, а пожалуй, и вс„ человечество.




* * *




Попасть в страну изгоев мог ныне далеко не каждый, но внутри нравы
были ещ„ достаточно вольными. Если не бросать нескромного взора
на чужое имущество, то всякий мог, не сходя с поребрика, шагать в
любую сторону. А сухая полоса так и вовсе была открыта для всех
желающих. Шооран и Ай легко добрались к своему оройхону -- бывшему
"своему", где прежде находилось поле Шоорана, и где остались немногие
друзья.

Однако, на крошечном участке Маканого возились какие-то незнакомые
люди. Шооран не стал ни о ч„м расспрашивать их и отправился к дому
Койцога. Остановился у палатки, постучал по колышку. На стук появилась
Тамгай. Мгновение она, не узнавая, смотрела на Шоорана, потом тихо
охнула, произнесла: "Ты? Вернулся..." -- и вдруг заплакала.

-- Вернулся, -- сказал Шооран. -- А где Койцог?

Тамгай подняла покрасневшие глаза и движением, ставшим, верно,
привычным за последнее время, указала в сторону далайна.

-- Взорвался.

-- Как?! -- не понял Шооран. -- Зачем? Он же не хотел больше
заниматься этим поганым ремеслом!

-- Так вышло, -- произнесла Тамгай. -- Он не хотел, а пришлось. Ты,
наверное, не знаешь, ты уже уш„л, а тут -- указ. Границу держать
нечем, сушильщиком быть никто не соглашается, вот совет и решил: с
каждого поля -- налог: три ямха высушенного харваха в год. Это вроде и
немного, но где его взять? А он, -- Тамгай запнулась, не решаясь
назвать умершего по имени, -- он умел, это все знали. И пошли к нам
люди, все с детьми маленькими. В ногах валялись, плакали в голос,
последнее отдавали. А он на малышей спокойно смотреть не мог, вот и
согласился это зелье сушить. У Хооргона на службе он так не работал.
Других выручил, а сам... -- Тамгай, очевидно уже не замечая того,
снова повела в сторону пальцем.

-- Вот значит как... -- сказал Шооран. -- Ясно. Построили, значит,
страну счастья... С земли вас, хотя бы, не гонят?

-- Нет, у нас вс„-таки не царство вана, женщины тоже могут землю
иметь, а за этот год у нас заплачено. До конца года нас никто не
тронет.

На первое время Шооран и Ай остановились у вдовы сушильщика. Тамгай
предложила Шоорану одежду, оставшуюся от Койцога, так что Шооран
снова был полностью экипирован. Через пару дней, почувствовав себя
сносно, Шооран отправился на промысел. Год назад, увеличивая страну
изгоев, он создал узкий и довольно длинный выступ, который должен был
мешать ‚роол-Гую. Там, на землях, отдел„нных от прочего мира двумя
рядами мокрых оройхонов, вряд ли часто встречаются люди. Изгои,
разбогатев, потеряли вкус к ходьбе по грязи. Шооран предупредил Ай,
что верн„тся на следующий день, взял самую большую торбу и отправился
в путь. За день он наскр„б полную торбу харваха, а вечером и
утром выстроил пару оройхонов, стремясь, по возможности, рассечь
далайн на части и затруднить жизнь своему многорукому противнику.

Подходя к палатке Тамгай, Шооран услышал тихий стонущий скрип. Такие
звуки издавала Ай, когда Шооран смазывал язвы на е„ больных ногах
жгучей настойкой из смолы туйвана. Шооран откинул полог, вош„л. Ай
лежала на животе, Тамгай влажной губкой протирала ей спину. На серой
коже густо вздувались багровые, сочащиеся сукровицей рубцы.

-- Что с ней? -- быстро спросил Шооран.

-- Плеть, -- ответила Тамгай, не разгибаясь. -- Е„ поймали, когда она
возвращалась с чавги, а сегодня день илбэча, простым людям выходить на
мокрое нельзя.

-- Тоже новый указ?.. -- проскрипел Шооран.

-- Новый. Оройхоны перестали рождаться, так Суварг объявил, что это
оттого, что люди продолжают шататься по побережью, когда им
заблагорассудится, и мешают илбэчу. С тех пор, пойманных на мокром в
непоказанные дни, начали пороть.

-- Чушь! -- крикнул Шооран. -- А если им встретится сам илбэч, они его
тоже?

-- Сказали, что илбэч предпочт„т быть поротым, но живым, -- пояснила
Тамгай.

-- Что они знают об илбэче?.. -- гневно начал Шооран, но тут же
поспешил поправиться: -- О н„м вообще ничего не известно кроме того,
что он ходит один. Я чуть не всю жизнь пров„л на мокром, и, кто
знает, может быть и илбэч сидел среди моих слушателей, но я не взялся
бы ничего решать за строителя оройхона. А эти гады жирхоголовые... --
Шооран не договорил и, присев на корточки принялся легонько гладить по
волосам скулящую Ай.

На следующий день он собрал несложный инструмент Койцога, подхватил
суму с харвахом и уш„л к аварам. Глазомер не подв„л Шоорана, за день
страшной, на грани гибели работы он изготовил ровно шесть ямхов
взрывчатого порошка. Вряд ли ему удалось сделать столько, если бы не
"л„гкая рука" и бесшабашное сознание, что так просто он погибнуть не
должен. Хотя, когда новоявленный сушильщик возвращался к дому, его
л„гкие руки болтались словно усы у обожравшегося парха, и, чтобы
двинуть ими, надо было сделать заметное усилие.

Три ямха харваха Шооран отдал Тамгай. -- Мягмар близок, и вряд ли на
будущий год Суварг с Ээтгоном отменят налог, -- а второй пакет отн„с
ночью к палатке, стоящей возле соседнего поля. Он легко преодолел
наивные хитрости самодельных заграждений и долго сидел в темноте
возле палатки, слушая дыхание спящих. Потом сунул св„рток под полог и
уш„л.

От Тамгай он знал, что Яавдай так и жив„т вдвоем с дочкой. Бутай уже
подросла и вместе с другими детьми бегала на вытоптанной площадке
возле суурь-тэсэга. Шооран видел е„ издали, и, хотя сразу признал,
но подходить не стал, мучаясь и не зная, что он может ей сказать.

Сутки после огненной работы Шооран отдыхал: спал и отъедался хлебом,
затем стал собираться в путь.

-- Я ухожу, -- сказал он Ай, -- а через две недели вернусь за тобой.

Ай завозилась, стараясь подняться.

-- Я тоже пайду...

-- Нет. Тебе нельзя. Сначала ты должна выздороветь. Я вернусь,
и мы пойд„м вместе.

-- Я с табой...

-- Я действительно вернусь...

Шооран беспомощно оглянулся, не зная, как уговорить уродинку. Потом
достал тщательно спрятанный голубой материнский жемчуг, осторожно
надел ожерелье на шею больной.

-- Теперь ты веришь?

Ай провела пальцами по неожиданному украшению, покорно закрыла глаза:

-- Ты только прихади скаре-е...

Две недели Шооран пров„л на мысе, уводя его дальше в далайн. ‚роол-Гуй
обитал где-то неподал„ку и то и дело появлялся, мешая работе, но даже,
когда он успевал разрушить недостроенное, Шооран всего-лишь переходил
на другую сторону мыса и ставил оройхон там. Он уже не мучился так
тяжело от ударов Многорукого, порой ему даже казалось, что натиск бога
ослабел, в н„м нет прежней силы. А может быть, он просто привык к
ежедневной боли.

Всякий день ему удавалось создать кусок земли, а в иные дни и по два,
так что к концу второй недели он смог обозначить на карте дюжину и три
оройхона, пара из которых оказались даже сухими. С противоположных
концов полуострова можно было разглядеть берега добрых братьев и
земли, принадлежащие вану, но Шооран давно потерял интерес к такого
рода экскурсиям, и на оконечность оройхонов не ходил, стараясь
держаться привычного поребрика.

Назад Шооран вышел в день, разреш„нный для всех людей. Добыча у
возвращавшихся была невелика, и Шооран ничем не выделялся среди прочих
искателей чавги. Правда, н„с большой моток живого волоса и изогнутую
кость, годную для нового сувага.

Ай уже оправилась от экзекуции, но Шооран прежде отпросился ещ„ на
день и, сбегав на крайний юг страны, уничтожил последнюю границу и
последний во вселенной участок огненных болот. С этого дня
ничто не прикрывало государство изгоев от соседей, держать границу
стало невозможно, всякая армия могла свободно идти, куда только
пожелают е„ командиры. Впрочем, Шооран уже понял, что безупречно
храбрые цэрэги не пылают желанием атаковать таких же воинов, как они
сами. Так что большая война вряд ли вспыхнет, даже если позволить
солдатам вцепиться друг в друга. К тому же, он не видел причин, по
которым должен был заботиться о безопасности и сохранении власти
Суварга, Жужигчина и даже Ээтгона.

Шооран выждал несколько дней, чтобы помочь Тамгай с уборкой урожая,
и, едва на заставах утихла беготня, взял Ай и уш„л, продолжая
бесконечное кружение около сужающегося далайна. До очередного мягмара
оставалось совсем немного времени, и надо было успеть выйти на
восточное побережье и поставить там хотя бы полдюжины островов.




* * *




Мозолистая Пятка не зря получил сво„ прозвище. Среди всех бродяг он
был самым неугомонным. Он и в детстве был таким: бегал на соседний
оройхон в том возрасте, когда другие дети ходить не умеют. Его и
ругали, и наказывали, и буйи отняли -- так он босиком бегал. От этого
ступни его покрылись мозолями, грубыми и тв„рдыми, словно кость, и не
было такой колючки, которая могла бы причинить ему боль. Даже на
мокрое Мозолистая Пятка выходил босиком и разгуливал там словно в
башмаках на двойной подм„тке.

Родители Мозолистой Пятки умерли, оставив сыну поле и здравый смысл,
но бродяга не сумел распорядиться наследством. Здравый смысл
подсказывал: "Надо жить возле своего поля и есть свой хлеб", -- но
Мозолистая Пятка собрался в дорогу, а поле досталось чужим людям.

Потеря не огорчила Мозолистую Пятку.

-- Я вс„ видел на родном оройхоне, -- сказал он, -- а теперь хочу
посмотреть остальные чудеса, слухи о которых живут под небесным
туманом.

Он обош„л все оройхоны в стране и повидал всякие диковины, что есть на
них, и здравый смысл сказал ему:

-- Ты видел вс„, теперь остановись и отдохни.

Но Мозолистая Пятка лишь усмехнулся и пош„л дальше. Он обош„л все
мокрые оройхоны, босиком спускался в каждый шавар, потому что боялся
пропустить интересное, а твари, шевелящиеся в нойте, ничего не могли
сделать с ним. Перья гвааранза ломались о крепкие мозоли и иглы тукки
не причиняли бродяге вреда. Наконец ему надоело дразнить зверей, а
в шаваре не осталось неисхоженных закоулков. Тогда снова подал голос
здравый смысл.

-- Вернись домой, -- сказал он, -- и живи, как все люди.

Но Мозолистая Пятка не согласился, ведь на свете были ещ„ огненные
болота. Он обош„л дымные царства, где нет ничего, кроме огня и грязи,
где тлеют на ходу и рассыпаются самые крепкие башмаки, но босые ноги
не знали усталости и не боялись дороги. В последнем путешествии он не
встретил ничего любопытного и вернулся недовольным.

-- Вот видишь, -- уговаривал здравый смысл, -- ты зря не послушал
меня. Теперь-то, когда вселенная исхожена, ты, может быть,
угомонишься?

-- Нет, -- сказал Мозолистая Пятка, -- раз у человека есть ноги, он
должен идти. Раз у человека есть глаза, он должен видеть новое. Я
пойду дальше.

-- Куда? -- воскликнул здравый смысл. -- Ведь ты обош„л все земли!

-- Я поворачивал и ходил по кругу, -- сказал Мозолистая Пятка, -- а
человеку следует ходить прямо, иначе недолго сбиться с пути.

И он пош„л прямо, никуда не сворачивая.

Вскоре тропа кончилась, впереди замаячили авары.

-- Стой! -- встрепенулся здравый смысл. -- Дальше пути нет!

-- Значит, я пойду без дороги, -- сказал Мозолистая Пятка и ступил
босой ногой на авар.

-- Остановись! -- заклинал здравый смысл. -- Туда нельзя идти! Если уж
так нейм„тся -- сверни в сторону!

-- Я не жирх, -- ответил Мозолистая Пятка. -- Я хожу прямо.

И он пош„л вглубь огненной страны, где не бывал ни один человек.

Здравый смысл скулил и плакал, авары жгли тусклым пламенем, но
Мозолистая Пятка продолжал идти, ибо постиг смысл своей жизни: не
останавливаться, не сворачивать и не возвращаться. Обугливалась грубая
кожа натруженных ног, и султан дыма отмечал его путь. С каждым шагом
вокруг становилось страшнее, здравый смысл потерял от испуга
остатки разума и мог лишь молиться и твердить:

-- Бог создал это, чтобы ты не ходил.

-- Значит, я должен идти, -- усмехался Мозолистая Пятка, -- иначе не
нужен ни бог, ни его запреты.

Наконец, перед ним встала стена, выстроенная в незапамятные времена
многомудрым Тэнгэром. Стене не было края ни в одну, ни в другую
сторону, а вершина е„ купалась в небесном тумане.

-- Это конец! -- зарыдал здравый смысл.

-- У дороги нет конца, -- возразил Мозолистая Пятка. -- Это лишь
преграда на пути.

-- Это твой конец, дурень! -- возопил здравый смысл. -- Взгляни на
свои ноги -- мозоли больше не помогут тебе, их нет, они превратились
в уголь! Ты не сможешь вернуться назад и скоро сгоришь тут, не
доказав ничего и никому!

-- До стены ещ„ три шага, -- сказал Мозолистая Пятка. -- Я должен
пройти их. Но и там я не поверну, а буду биться в эту стену, потому
что сильнее боли и страха желание знать, что впереди!

Мозолистая Пятка не вернулся к людям, и вскоре истаял одинокий дымный
султан над дальними аварами. Нетрудно догадаться, что произошло там,
возле стены Тэнгэра. Но неисправимые бродяги врут, будто иногда с той
стороны тянет ветром, словно сквозняк дует в распахнутую дверь. И
тогда им кажется, будто Мозолистая Пятка вс„ ещ„ ид„т куда-то, за
гранью мира, по ту сторону бесконечности.
ГЛАВА 10.




"Счастье государства в руках поваров", -- дюжину раз прав мудрец,
изрекший эту истину! Изысканный повар ублажает желудок государя и
веселит его сердце. А из веселия государя напрямую проистекает
благоденствие подданных и счастье государства. Горе народу, если
изделия дворцовых кулинаров отягощают царственное нутро и вызывают
колики и помрачение чувств. И что делать мудрому правителю, если
царство его оскудело мастерами кухни, и вокруг одни неучи, от стряпни
которых урчит в кишечнике? В таком случае, монарх, пекущийся о благе
подданных, сам бер„тся за миски, ножи и вертела.

Невежды полагают, будто хороший вертел можно выточить из кости. Мол
мясо и прежде было на костях... Чужая кость сушит мясо! Шампур должен
быть только деревянным, прич„м не из ветки, а из средней части
смолистого ствола. Только тогда появится должная степень аромата. А
вино? В сладком вине мясо можно тушить -- жирное, завернув в листья; к
постному добавив мелко порубленной водяной травки -- а для вымачивания
годится только кислый напиток из специально собранных недозрелых
плодов!

Владыка полумира, сияющий ван, да пребудут его ноги сухими, устало
опустился на скамью и вытер перемазанные салом руки. Лишь на малой
дворцовой кухне он мог быть самим собой, сюда запрещался вход кому бы
то ни было, кроме двоих старых прислужников, весьма искусившихся в
разведении огня: л„гкого соломенного, сухого угольного или ленивого,
сытного пламени масляного светильника. Всякое горячее блюдо надлежит
готовить на сво„м огне. На боку авара можно печь или томить варево в
тонкой непрогорающей посуде, а для нежного искрящегося отвара нужна
солома.

Ван вздохнул. Не так часто он мог уединиться здесь, чтобы
собственноручно приготовить обед для себя и двух-тр„х любимых ж„н.
Чаще государственные дела отнимали время, и приходилось
довольствоваться стряпн„й поваров, хотя ни один из этих кулинаров не
мог соперничать в поварском деле со своим повелителем. Ван был
мастером редкостным, изысканным, умевшим при одном взгляде на сырые
продукты представить вкус будущего блюда. "Съесть можно вс„, -- любил
повторять он, -- главное, как следует приготовить".

Как-то в подтверждение этих слов он решил изготовить нечто съедобное
из самой мерзкой вещи в мире -- из шаварного нойта. Целую неделю один
из дворцов Царского оройхона смердел, словно авары м„ртвых земель, но
в конце концов государь добился своего: наш„л, что высушенный и
умеренно прокал„нный нойт обращается в серый порошок жгучего вкуса,
оказавшийся великолепной приправой. Рецепт порошка ван хранил в
тайне, помня, что "пожиратель нойта" -- оскорбление, которого не
прощают даже гнилоеды.

С тем большим удовольствием ван потчевал блюдами с секретной
приправой своих гостей. Правда, сам он нойт больше не сушил, а лишь
прокаливал высушенную субстанцию до нужного градуса.

О кухне вана ходили легенды и анекдоты, а приглаш„нные на парадный
обед одонты, вернувшись домой, вытрясали душу из слуг, требуя от них
тех блюд, что вкушали за царским столом.

Накормить дрянью так, чтобы все были в восторге -- в этом кулинария
схожа с политикой. Есть у них и ещ„ одно сходство. Покойный отец
царственного вана тоже не гнушался посещать кухню, но лишь с одной
целью: положить в какое-нибудь блюдо ломтик выброшенной далайном
рыбы, а потом поднести смертельное угощение неугодному царедворцу.
Царствующий ван на пирах такого не позволял, не желая оскорблять
искусство приготовления пищи, а в политике... почему бы и не угостить
рыбкой чересчур прыткого деятеля?..

Вчера ван собирал Малый совет. Входили в него люди, не имевшие никаких
должностей, и потому особо влиятельные. Малый совет обсуждал два
вопроса: ход военной кампании и судьбу илбэча. С последним вс„ было
ясно: чудотворец вновь появился в стране, и нужно было не выпустить
его. Один за другим в восточных провинциях появились семь оройхонов.
Они были не слишком удобны для управления и принесли только два сухих
участка, но опытные баргэды, имевшие поручением предсказывать
поведение илбэча, утверждали, что в действиях безумца видна система.
Везде, где только можно, он сужал проливы, вероятно, для того, чтобы
легче избегать ‚роол-Гуя. И хотя илбэча по привычке звали сумасшедшим
стариком, ван был убежд„н, что сегодня по стране ходит совсем другой
человек.

Мешать илбэчу ван не собирался, он давно воспринял мысль Моэртала, что
строителя лучше оставить в покое; а вот аккуратно его направить --
необходимо. Если баргэды не врут, илбэч захочет перейти в землю
старейшин или добрых братьев, чтобы сжать горловину последнего из
широких заливов. Но этого не хотел ван -- илбэч должен строить здесь,
преумножая ближайшие земли. Совету му