А вот дюжина
-- это конетш.

-- Замолчи, будь добр, -- попросил висящий слева от Шоорана Куюг.

Макальник с долгим скрипом разогнулся и начал наклоняться к
далайну. Каторжник, висящий в петле, поджал ноги. Возможно, он
делал это инстинктивно, а может быть, как и все, знал, как
следует вести себя во время макания. Макальник склонялся вс„
ниже.

-- Не-е!.. -- выкрикнул несчастный, затем влага сомкнулась над
ним.

Также неторопливо адский механизм начал распрямляться. Вскоре
человек показался над поверхностью. Он бился, извиваясь,
размахивал руками и невнятно выкрикивал что-то вроде: "Хы! Хы!.."
Впившийся в мясо ыльк отлетел в сторону, упал на берег, запрыгал
на камнях, разевая усаженный тонкими зубами рот. Макальник пош„л
вниз.

-- Не выживет, -- тоном знатока сказал Маканый. -- Не жжалша.

После третьего раза казнимый уже не кричал и не извивался. Он
м„ртво висел в петле, лишь изъеденные руки слегка под„ргивались.
Но вс„ же его продолжали макать.

На шестой раз вниз пошло тело без всяких признаков жизни. Оно
ушло в глубину, но наверх уже не показалось. Могучий рывок
натянул канат, внутри макальника что-то хрустнуло, и он завалился
на бок. Канат, внезапно отпущенный, спружинив, подлетел в воздух.
В разорванной петле никого не было.

Трое палачей удруч„нно разглядывали поломанную машину. В толпе
раздались крики, многие показывали пальцами на далайн. Там, между
бугров влаги появилось что-то похожее на частокол из костяных
гарпунов, обтянутых серой кожей. Плавник быстро двигался, вздымая
пенистые буруны. Маарах -- огромная костистая рыба, желанная
добыча во время мягмара, барражировала вдоль берега, явно не
собираясь уходить.

-- Никто не выживет, -- сказал Маканый. -- Шажр„т вшех. Вишь, как
ходит.

Палачи, понукая добровольных помощников, подняли упавший
механизм, кто-то полез наверх заменять поломанную деталь.
Маканый, на которого напал бес болтливости, что-то возбужд„нно
шипел, но Шооран не слушал. Несмотря на шум и толпу вокруг, он
вдруг ощутил далайн. В конце концов, он илбэч и должен умереть
как илбэч, а не быть проглоченным глупой рыбой! Работать,
напустив на лицо отсутствующее выражение, не выдав себя ни единым
жестом, было страшно трудно, но вс„ же у него получалось. Оройхон
начал возникать.

Сначала берег взорвался испуганными голосами, потом упала м„ртвая
тишина, потом кто-то завыл, некоторые бросились бежать, словно
увидели Многорукого, другие молились, иные лежали, упав лицом в
нойт и не смея подняться. Шооран не замечал ничего, кроме
далайна. Влага кипела, клубились шапки пены, зазевавшийся маарах
выметнулся на воздух и остался монументом самому себе, навеки
впаянный в камень. Далайн схлынул, отступая перед новым
оройхоном.

"Вот и вс„, -- подумал Шооран. -- Жить мне осталось один день. Но
этим прид„тся строить новый макальник."

Наконец приш„л в себя и кто-то из начальства. Послышались
команды, общинников погнали вон, оправившиеся цэрэги сняли с
крестовин каторжников и повели их назад через умывающийся,
залитый выступившей водой оройхон.

Ночь пленники провели запертые в алдан-шаваре. Никто не
разговаривал, лишь Маканый время от времени тряс шишковатой
головой и повторял:

-- Ну-у?.. Да-а...

Наутро в алдан-шавар прибыл старший брат. Не тот, что
распоряжался в каторжных мастерских, а другой, очевидно, из
самого высшего командования. Он остановился на пороге, оглядел
повернувшиеся к нему серые лица и медленно, подч„ркивая каждое
слово, начал говорить:

-- Я ни о ч„м вас не спрашиваю. И я не буду вас спрашивать. Вы
понимаете, о ч„м я говорю. Больше с вами об этом не будет
говорить никто. И вы не должны говорить об этом друг с другом.
Вас, всех без исключения, будут кормить и ухаживать за вами.
Потом вас приведут на берег и оставят одних. Если захотите,
можете висеть там, пока не высохнет далайн. Но я бы хотел иного.
Так что ваша жизнь в руках одного из вас. А теперь собирайтесь.

Брат вышел. Женщины с испуганными глазами принесли чистую одежду
и воду для мытья. Маканый, мгновенно охамевший, потребовал
пластырь на щ„ку. Брат, оставшийся при пленниках, проворчал, что
разговаривать-то им как раз и не надо, но пластырь позволил.

-- Должен же я молитша, -- довольно сказал Маканый, -- а беж
плаштыря моя молитва неражбортшива.

-- Знаю я твою молитву, -- возразил старший брат. -- Будь вас
здесь святая дюжина -- вс„ было бы ясно. Но вас -- дюжина и один.
Значит, лишний служит не господу, а ‚роол-Гую. И я догадываюсь,
кто этот лишний.

-- Ты не прав, потштенный. Нас ровно швятая дюжина и Он.

Услышав это "Он", сопровождаемое закатыванием единственного глаза
к потолку, Шооран едва не расхохотался и сумел сдержаться лишь до
крови прикусив губу.

"В это верят только женщины", -- вспомнил он. От кого достались
ему эти слова? От язвительного насмешника Хулгала, или от отца,
которого он не помнит? Во всяком случае, в божественный разум
‚роол-Гуя Шооран верил не больше, чем позволял ему собственный
опыт, а Тэнгэра, загнавшего людей в далайн, ненавидел глубоко и
искренне.

На следующий день ч„ртова дюжина бывших каторжников была
накормлена (впервые каши было вдоволь, и она оказалась
приготовленной как следует), затем их связали, правда не грубой
хитиновой вер„вкой, а мягкими ремнями из шкуры бовэра, и партия
отправилась в путь. Сопровождали их три дюжины цэрэгов и старший
брат прежде управлявший мастерскими, а теперь получивший
неожиданное повышение.

-- Ремешки-то раштягиваютша, -- шепнул Шоорану Маканый, когда они
вышли.

-- И что? -- спросил Шооран, показав глазами на цэрэгов.

-- Так. Пригодитша.

О чуде знала уже вся страна. Общинники с сухих оройхонов высыпали
смотреть на процессию. Многие кланялись идущим.

-- Видишь, как все любят нас благодарным сердцем, -- вполголоса
заметил Маканому Шооран.

-- Молтши! -- шикнул тот, и Шооран лишь теперь понял, что
несмотря ни на что, Маканый относится к происходящему более чем
серь„зно.

Шли долго, через всю страну. Глядя на расстилающиеся вокруг
земли, Шооран и сам видел, что рассказы каторжников были правдой.
Оройхоны были разорены, словно по ним только что прошла война.
Тропинки пробегали прямо по полям, иногда рядом лежали сразу
несколько широких дорожек -- очевидно, всякий ходил, как ему
удобнее. Всходы потоптаны, смяты, вырваны с корнем. Даже
алдан-шавар, где они ночевали, оказался неухожен и вызывал
уныние. До какой же нищеты можно довести страну, даже если вс„ в
ней раст„т и плодоносит само, но нет руки, готовой любовно
собрать и сберечь выросшее.

На второй день они прибыли к месту назначения, а на третий вышли
к далайну.

Вновь их привязали к крестовинам, опутав руки и ноги мягкими
ремнями, потом оставили одних. Шооран понимал, что цэрэги не
ушли, что они поблизости, но никто не подсматривал, что
происходит на крестовинах. Оройхон был важнее любопытства, а
внезапно обрет„нный илбэч требовался властям всерь„з и надолго.
Шооран обратил внимание, что между отдельными крестами стоят
щиты, чтобы и сами прикованные не могли видеть друг друга.

Не стоило большого труда догадаться, куда их привели. Где-то
неподал„ку воняли дымом авары, значит, рядом м„ртвая полоса --
дорога в страну старейшин. Братья, не скопив своего, хотят
добраться до чужих богатств.

Шооран вздохнул, собираясь с силами. На горе или на радость,
ради высокой или низменной цели, свободным или связанным, но он
будет исполнять свой долг. Пусть после его дел проль„тся кровь,
и кто-то станет более несчастен, чем сейчас, но раз есть далайн,
и есть илбэч -- илбэч обязан строить. Хотя бы просто для того,
чтобы в мире стало одним оройхоном больше.




* * *




Следующий оройхон он поставил через неделю. А через неделю -- ещ„
один. Потом их не трогали целый месяц, из чего Шооран заключил,
что объявился ‚роол-Гуй, и братья выжидают, не желая рисковать.
Месяц ист„к, и еженедельные выходы к далайну возобновились.
Первое предположение Шоорана оказалось правильным: строилась
широкая, в три оройхона дорога в землю старейшин.

Вечерами и в свободные дни зажиревшие от безделья каторжники
сидели под стражей в алдан-шаваре, дулись в кости на интерес или
вечернюю порцию мяса (теперь им давали и мясо, и наыс, и вообще
вс„, кроме вина) и старательно не говорили на запретную тему.
Лишь Уйгак -- тощий, но страшно прожорливый мужик, глупый и такой
законопослушный, что неясно было, как он попал на каторгу, а
потом в бунтовщики, вздыхал порой, придвигая миску с выигранным
мясом:

-- Ох, повезло нам, братья! Всегда бы так жить.

-- Бовэр в ручье тоже небось думает, что ему повезло, -- отвечал
угрюмый Куюг, -- и не знает, что гарпунок на него уже заостр„н.

-- Скажешь тоже! -- обижался Уйгак. -- То бовэр безмозглый, а
то... -- и он многозначительно поднимал к потолку палец,
перемазанный в мясной подливке.

Шооран в разговорах участвовал мало, старался больше спать и не
говорить, а слушать других. Его тоже преследовало сравнение с
бовэром, и он ждал всяких неожиданностей. Кроме того, он
постоянно представлял в уме карту мира и старался отметить на ней
новые оройхоны. Не так много их было. Окажись он на свободе, он
бы выстроил за это время куда больше.

Вскоре сон уже не ш„л в отяжелевшую голову, и мясо стало казаться
пресным. Выход Шооран наш„л в беседах с Маканым. Калеке
достаточно было задать один вопрос, а дальше он рассказывал сам
без остановок. Надо было лишь суметь разобрать его речь, и тогда
выяснялось, что он рассказывает массу любопытных вещей.

-- За что тебя первый раз приговорили?

-- Не приговорили, а оштудили. Жа машку. Машку я шделал иж рыбей
кожи. Ешли е„ харвахом шырым натереть, так она шветитша в
темноте. Штрашно! Е„ надеть и ишшо на ходули штать. Ночью приду
на поле, да как крикну шторожам: "Ужна„те меня?!" Они и уполжают
штаны чиштить. Вше оройхоны были мои. Но вш„-таки поймали меня.
Макали три ража. Шешть раж это уже потом, жа другое...

Одиннадцать дюжин первый оройхон соединил две страны, прежде
отдел„нные друг от друга огненным болотом. Едва камень затвердел,
как отряды цэрэгов, скрывавшиеся неподал„ку, ринулись на
приступ. В неожиданности они видели сво„ главное преимущество. Но
неожиданного удара как раз и не получилось. На том берегу ещ„
неделю назад заметили замаячивший оройхон и, поняв, что
происходит, успели подготовиться к атаке.

Цэрэги братьев шли не скрываясь, и залп татацев буквально выкосил
их, от передовых дюжин почти никого не осталось. Остатки
нападавших были смяты, старейшины сами пошли в наступление.

Охранники, занятые Шоораном и его товарищами, не успели ещ„
никого отвязать, когда из клубов дыма, по-прежнему тянущихся с
бывшей м„ртвой полосы показались кольчужники врага. Грудь каждого
за прозрачной чешу„й казалась открытой, в руках пели хлысты,
короткие копья торчали за спиной. После мгновенной схватки
охранники были перебиты, и наступающие пошли дальше. На
привязанных к крестам людей они не обратили внимания -- мало ли
какие жертвы приносит противник великому ‚роол-Гую.

Берег опустел. Шооран понимал, что это ненадолго, и сейчас у него
единственный шанс получить свободу. Шооран напрягся, пытаясь
освободиться. Мягкие ремешки не растягивались. Если бы заранее,
прежде чем его привязали, напружинить мышцы, он может быть и мог
что-то сделать, но сейчас он был беспомощен. Ему не было больно,
под ногами стояла подставочка, он мог висеть так долго, не
испытывая заметных мучений, не ж„стко, но плотно перебинтованный,
неспособный шевельнуть и пальцем.

Шооран не помнил себя плачущим, но в эту минуту сл„зы обиды и
бессилия сами выступили на глазах. Он оказался не готов и не
способен к борьбе, ему не к чему было применить свою силу, он не
мог даже бестолково дрыгаться.

Рядом за щитом послышалась возня, невнятное бормотание, потом
оттуда на землю спрыгнул один из его товарищей и, пригнувшись,
побежал в сторону тэсэгов.

-- Эгей! -- крикнул Шооран. -- Помоги! -- но тот даже не
оглянулся.

Шооран заскрипел зубами от злости и отчаяния.

-- Беги, беги, раж тебе надо, -- послышался сзади шепелявый
голос. -- А я не илбэтш, я могу и жадержатша.

Ремни начали ослабевать.

Вдво„м, а после втро„м -- освобожд„нный Куюг тоже присоединился к
ним -- они быстро развязали оставшихся пленников. Большинство,
дождавшись свободы, тут же убегали и вскоре у поребрика остались
лишь четверо бывших каторжников и бывших чудотворцев: Шооран,
Маканый, Куюг и Уйгак.

-- Рашходимша по-одному, -- сказал Маканый. -- Шреди наш был
илбэтш, а историю о пяти братьях хорошо слушать ветшером.
Вжаправду я е„ не хотшу.

-- Правильно, -- поддержал Шооран, мысленно благодаря мудрого
старика. Хотя, кто знает, сколько лет Маканому?

-- Вы -- куда? -- растерянно спросил Уйгак. -- Пошли обратно! Где
ещ„ мясом-то кормить будут?

-- Оройхоны ты станешь строить? -- поинтересовался Куюг.

-- Какие оройхоны? -- обиделся Уйгак. -- Мясо дают! Ну, вы как
хотите, а я остаюсь.

Трое каторжников быстро пошли, пока ещ„ рядом, но каждый уже
выбирая свою дорогу.

-- Эгей! -- окликнул Шооран Маканого. -- Тебе сколько лет?

Тот остановился. Соображая пот„р лоб двупалой клешн„й.

-- Две дюжины. Шкоро ишполнитша.




* * *




Шооран направился к стране старейшин. На новом оройхоне, ещ„ не
затянутом нойтом и испачканном только кровью, он переоделся.
Убитый цэрэг лежал на земле, поджав колени и положив руки под
голову, словно спал. На разбитом кистен„м виске выступила кровь.
Стараясь не смотреть в молодое лицо, Шооран раздел покойника.

"Тебе уже не надо", -- мысленно извинился он.

Башмаки с иглами заменили тоненькие буйи, в которых далеко не
уйд„шь. Впору пришлась кольчуга. Поверх кольчуги Шооран натянул
мягкий жанч, выданный братьями. Не стоит лишний раз показывать
любопытным глазам сво„ снаряжение. Шооран подобрал копье, нож,
скатал хлыст. Не тронул лишь забрызганный кровью шлем.
Настороженно прислушался. Сзади нарастал шум битвы.

Ждавшие л„гкой победы братья пусть не сразу, но оправились от
удара и теперь начинало сказываться их численное превосходство.
Цэрэги старейшин попятились.

Шооран видел, что он заперт на перешейке словно тайза в своей
норе. Впереди наверняка стоят заслоны при орудиях, сзади ид„т
сражение, да он ни за какие блага и не согласился бы возвратиться
назад. Шум приближался, надо было что-то предпринимать.

Тайза, когда е„ вышаривает в норе гибкий осязательный ус
гвааранза или рука бледного уулгуя, старается уйти в один из
боковых закоулков. Шооран поступил так же. Он подош„л к шавару,
пока ещ„ чистому и пустому и скрылся в темноте, стараясь не
представлять, что произойд„т, если разбуженный ‚роол-Гуй вздумает
навестить этот оройхон.

Дважды в течение дня возле суурь-тэсэга вскипали схватки, но
решающего перевеса не добилась ни одна из сторон. К вечеру войска
отошли каждое на свои земли, но было ясно, что утром вс„
начн„тся сначала. Разъединить враждующих мог теперь только
‚роол-Гуй, но такой исход никак не устраивал Шоорана. В шаваре
уже резко воняло нойтом, и если крупные хищники появятся здесь
ещ„ не скоро, то ядовитого зогга можно встретить уже сейчас.

Вечером Шооран выбрался из шавара и в последних отблесках
красного света вышел к далайну. Опасно было находиться так далеко
от спасительного поребрика, опасно было стоять на виду, на
оройхоне могли оставаться отряды разведчиков, но Шооран не видел
иного выхода. То, что он собирался сделать, поможет добрым
братьям залить кровью соседнюю страну, поскольку старейшины не
смогут удерживать широкий фронт. Но Шоорану не было жаль ни тех,
ни других. Незаметно для себя он переш„л в состояние, неизбежное
для человека, способного переделать мир: думать лишь о
человечестве в целом и не жалеть людей вообще. Так, должно быть,
чувствуют и мыслят ослепительный ван, блистающие одонты, старшие
братья и мудрые старейшины. Таким же стал илбэч. Но у него, на
великое несчастье, ещ„ осталась способность, любя человечество и
презирая людей, бесконечно жалеть каждого отдельно взятого
человека.

Оройхон увидели одновременно и с одного, и с другого берега.
Завыли раковины, люди с факелами заметались вдоль поребрика.
Братья кинулись ловить сбежавшего илбэча, старейшины спешно
перекидывали силы для отражения предполагаемой ночной атаки. А
Шооран, первым пробежавший по новой земле, на четвереньках
полз между тэсэгов, уходя подальше от всего этого шума.

Наутро фронт был прорван. Шооран вновь едва не попал в гущу
сражения и вынужден был бежать на запад, где страна огромным
мысом вдавалась в далайн. Дюжину дюжин раз благословлял он
старейшин, замордовавших свой народ до того, что служители умели
только молчать, кланяться и повиноваться. Да случись такие бои в
его стране, каждый земледелец схватил бы гарпун, а то и
припрятанный хлыст и умер бы на месте, но никому не позволил бы
ступить на сво„ нищенское поле, пока не убран хлеб. Бандиты
совершали набеги лишь после уборки, зная, что иначе им прид„тся
иметь дело не с цэрэгами, а с мужиками. Даже одонты, планируя
облавы, сверялись с календар„м.

Здесь приходилось остерегаться только вооруж„нных людей, а они
все стянулись к границам и кресту Тэнгэра, где шли бои. Баргэды,
которых в этой земле было страшно много, больше дюжины на каждый
оройхон, смотрели испугано и зло, но не смели ничего сказать.

Шооран вышел к далайну, но не желая выдавать себя, не стал
строить и пош„л назад. Он вспомнил, что где-то здесь находится
родина старика, а он, его наследник, прин„с на эти оройхоны
столько бед. Почему-то Шоорану смертельно захотелось посмотреть
места, где начинал жизнь Энжин. Шооран определился по тр„м
выступающим оройхонам, поставленным в ночь казни Атай, и пош„л
вглубь страны.

Оройхон старика ничем не отличался от всех остальных. Так же
росли туйваны, колосились поля, палатки служителей облепляли
толпы одинаковых тэсэгов, и никто не мог сказать, возле какого из
них сидела Атай.

Шооран, откинув полог, вош„л в одну и палаток. При виде
вооруж„нного человека хозяева, а вернее, бездомные служители
великого ‚роол-Гуя забились в угол, прикрывая собой детей. Шооран
присел на корточки и спросил:

-- Где-то здесь, давно, жил один человек. Его звали Энжином. Вы
такого не помните?

-- Мы не знаем, -- пробормотал глава семьи. -- Ничего не знаем...

-- ...и ещ„ девушка -- Атай. Е„ убили во время мягмара, сбросили
в далайн.

-- Нет, нет... Мы никого не трогаем!

-- Да не вы! -- рассердился Шооран. -- Это было давным-давно,
когда жил тот человек. Жена у него была -- Сай.

-- Сай здесь жив„т, -- подала голос хозяйка. -- Только мужа у не„
нет, и сама она совсем старуха.

-- Она и должна быть старухой, -- сказал Шооран. -- Проводи меня
к ней.

Женщина, безмерно обрадованная, что опасный гость покинул
палатку, провела Шоорана между тэсэгами и остановилась возле
крошечного навеса или даже накидки, наброшенной поверх четыр„х
колышков. Казалось, там не может поместиться человек, но когда
женщина постучала по колышку и крикнула:

-- Сай, тебя требуют! -- полог откинулся, и из под него
показалась сморщенная старушка.

-- Ты Сай? -- спросил Шооран. -- У тебя был муж Энжин?

Старуха выползла наружу. Е„ руки, голова мелко тряслись, и было
непонятно, боится ли она пришельца и вообще понимает ли, что ей
говорят. Потухшие глаза не выражали ничего.

-- Это я, -- сказала она, -- и муж у меня был.

-- Расскажи мне об Энжине, -- попросил Шооран.

У него было ощущение, будто он разговаривает с Ваном или ещ„
кем-то из героев старинных легенд.

-- Он был хорошим мужем, -- старуха говорила медленно, короткими
фразами. -- Мы жили дружно и никогда не ругались. Ни разу за всю
жизнь. И он никогда не бил меня. Он погиб давно, на северной
границе, когда ловили илбэча. И я живу одна. Я всю жизнь
работала и всегда выполняла норму. Я и сейчас работаю, а мне
второй день не дают есть.

Что мог сказать Шооран? Рассказать об Энжине, о том, что тот был
илбэчем? Но это значит,