теперь не Многорукий
охотится за ним, а он травит загнанного бога.

И вс„ же долго так продолжаться не могло, и Шооран испытал облегчение,
когда во время очередной дн„вки увидел, что нойт в пустом шаваре
прибывает на глазах. Наверху наступил мягмар. Шооран выполз наружу и
легко затерялся в оборванной и грязной толпе, привычно потащившей с
берега кость и хитин. Шооран ш„л вместе со всеми, волоча на спине
сослужившую добрую службу костяную скорлупу.

На сухом, когда толпа рассеялась, Шооран помылся в пробудившемся
ручье, прив„л в порядок одежду и, бросив ненужную кость -- такую
всегда можно подобрать на берегу -- отправился к землям вана, где не
ждал таких слаженных и всеобщих облав.

Облавы действительно оказались не страшными, очевидно каждая из сторон
полагала, что илбэч орудует с противоположного берега, а может быть,
властители просто не сумели договориться о совместных действиях и
посылали солдат больше для очистки совести. Так что Шооран, когда
закончился мягмар, легко мог ставить по три, а то и по четыре оройхона
в ночь. Он забыл о времени, не в„л сч„т оройхонам и, лишь когда далайн
не послушал его, понял, что ещ„ один залив перестал существовать, и
значит, вновь надо возвращаться к Моэрталу или идти через весь мир,
где возле владений Ээтгона находится другой конец узкого канала,
когда-то занимавшего полвселенной. Теперь далайн нигде не расширялся
хотя бы до двух оройхонов, и где-то там, в слишком узких для него
трещинах беспомощно метался ослабевший ‚роол-Гуй.

За три недели спокойствие не успело сойти к Моэрталу, мокрые оройхоны
были переполнены войсками, хотя они вс„ нужней были в других местах, а
среди самих цэрэгов не утихали толки, что неуловимый илбэч и не
человек вовсе, а злобный дух шавара, и встреча с ним нес„т гибель не
илбэчу, а тому, кто ловит его.

Шооран, сам служивший у Моэртала, преотлично знал, как расставляются
дозоры, и где прячутся секреты, так что сумел, исползав на пузе
полоройхона, пробраться к далайну. Последний секрет обойти не
удалось, и Шооран снял его, хладнокровно зарезав двоих цэрэгов.

Словно оправдываясь перед самим собой за лишние убийства, Шооран
принялся поспешно строить. Истерика первых дней прошла, Шоорану уже не
хотелось убивать своими руками, зато появилось спокойное убеждение,
что лучше всеобщая гибель, чем такая жизнь. И Шооран строил,
расч„тливо экономя силы, чтобы их хватило до самого конца. Вопль
ужаса, разн„сшийся по окрестностям, когда стало ясно, что никакие
предосторожности не уберегли далайн от илбэча, сменился разбродом.
Кто-то кинулся запасать воду и снимать недозревший хлеб первого
урожая, другие пребывали в прострации, третьи продолжали ловить
илбэча, но правильной осады уже не было.

Шооран по-прежнему скрывался в нижних ярусах свежевыстроенных
островов. Там его никто не пытался искать, слишком прочно
впечаталось в разум людей представление, что в шаваре человек жить не
может. Наружу Шооран выходил лишь в полной темноте. Сначала, пока
сгущались сумерки, подолгу ожидал у выхода, высматривая, нет ли
караулов, а если они есть, то где стоят. Теперь он, боясь надорваться
прежде времени, строил за ночь один-два оройхона, на зато делал это
каждую ночь. Он понимал, что стоит однажды не выйти наружу, и его
убежище окажется залитым нойтом.

Когда у него кончалась вода и пища, он, поставив остров, пробирался на
один из боковых оройхонов, ставших сухими, и ждал воды. На то, чтобы
вымыть сухую землю, воды ещ„ хватало, хотя е„ появление ничуть не
напоминало прежние потопы. Шооран наполнял обе фляги -- свою и чужую,
легко забивал пару одуревших от пресной воды тукк и переползал обратно
-- прятаться и готовить миру гибель. Людей для него не существовало,
были лишь фигуры цэрэгов, порой мелькавшие в смотровых окошках, когда
Шооран оглядывал перед выходом местность. О том, что делается в
насел„нных местах, Шооран не знал и старался об этом не думать.




* * *




Шавар, ещ„ на залитый нойтом, конечно сух, и в н„м не трудно пройти до
самых глубин, но вс„ же у него мало сходства с алдан-шаваром жилых
земель. В алдан-шаваре царит вечный хотя и призрачный день, здесь же
-- ночь, которую нельзя назвать вечной только потому, что через сутки
шавар затянет липкой мерзостью, в которой утонет само понятие света и
тьмы. Но пока, что бы ни делалось наверху, в нижнем ярусе -- ночь.

Шооран проснулся в неурочный час. Шестым чувством он угадывал, что на
воле полдень и выходить нельзя. Приподнявшись на ложе, Шооран
всматривался и вслушивался, стараясь определить, что его разбудило. От
напряжения перед глазами поплыли цветные разводы, они кружились
смешиваясь и уплотняясь, образуя фигуры, и вскоре из темноты на
Шоорана глядел ч„рный уулгуй, с которым илбэч так давно не виделся.

"Я сплю," -- успокоенно подумал Шооран и закрыл глаза.

Несколько минут он лежал, вслушиваясь в собственное ровное дыхание,
потом глаза сами собой разлепились. Уулгуй продолжал смотреть.

-- Зачем ты убиваешь далайн? -- спросил уулгуй.

-- Какое тебе дело до далайна? -- вопросом на вопрос ответил илбэч. --
Ты давно умер, тебя нет нигде кроме моей памяти, и раз мне не нужен
далайн, значит, его судьба не должна волновать и тебя.

Уулгуй покачал головой.

-- Ты ошибаешься. Я не умер и никогда не умру, хотя ты и пытаешься
убить меня. И я спрашиваю: зачем?

-- Так ты... -- Шооран судорожно глотнул, не в силах выговорить имя,
-- ...ты -- Многорукий?.. ты бог далайна?

-- Не вс„ ли равно, кто я? Может быть, я и в самом деле только эхо
твоих мыслей, возвращ„нное пустым шаваром. Но мои вопросы от этого не
меняются. Посмотри, что ты сделал с миром! Я устроил вселенную, дав
ей закон и порядок. Всему были положены границы -- даже мне, и
большинство людей жило, не зная страха шавара.

-- Ты положил границы не только шавару, но и людям. Твои правила,
границы и авары сковали их. Я был в тюрьме и знаю: лучше вообще не
жить, чем жить в темнице.

-- Ты был наказан, сидел среди собственного кала и жрал тухлятину, а я
давал людям столько хлеба, мяса и вина, сколько могла принести земля.
Не я виновен, что вам было мало этого.

-- Я жил в алдан-шаваре и ел хлеб и мясо, сколько мог вместить.
Но я был заперт. Не только моим делам, но и словам была положена
граница, братья решали за меня, когда мне надо рисковать, а когда
пребывать в неге. Я сполна хлебнул сладкой жизни и знаю: лучше вообще
не жить, чем жить так.

-- Это твои слова, но что скажут остальные люди, захотят ли они
пропадать по чужой указке? Ведь даже каторжники разбежались не все.
Кто дал тебе право решать за других -- жить им или умирать?

-- Люди, ставшие бовэрами, недостойны жалости. Мне нет до них дела.

-- Я вижу, добрый илбэч, ты ещ„ страшней, чем я. Думающий как ты,
может и победить, а если бы люди пережили тебя, то ты остался бы в их
памяти великим богом. Тогда нас стало бы трое: старик, сделавший вс„ и
не делающий ничего, я -- его тень и истинная суть, и ты -- предвечный
и единосущный сын и вместе с тем -- лучшее из творений, пришедший во
имя любви и убивший мир. Жаль, некому будет полюбоваться на такую
троицу. Но запомни, илбэч, я сделаю вс„, чтобы этого не случилось. Я
долго уходил от тебя, дальше отступать некуда.

Тяж„лый удар прилетел извне в самые глубины шавара. Шооран вскочил,
стряхивая остатки сна. Звук был слишком и безнад„жно знаком: на
оройхон выходил ‚роол-Гуй. А потерявший бдительность илбэч спал в
самой глубине шавара!

Не было времени думать, что это конец, что спасение немыслимо, и
любые попытки -- бесполезны. Шооран побежал, спотыкаясь о неровности
необработанного пола и ударяясь о выступы стен. Он благополучно
выбрался в верхний ярус, хотя это не имело никакого значения, у
Многорукого было достаточно времени, чтобы занять весь оройхон.

Шооран давно потерял ориентировку, бежать приходилось наугад, выставив
впер„д руки, чтобы не раскроить себе голову. Такое передвижение
напоминало не бег, а смешные подпрыгивания. Хотя смеяться не стоило --
снаружи доносилась привычная какофония разрушения: плеск влаги,
скрип, скрежет и треск ломаемого камня.

Красный, почти невидимый в темноте отблеск обозначил стену. Там мог
быть выход, и Шооран, не раздумывая, свернул туда. Он очутился в одном
из залов с окнами под потолком. Вечерний свет нехотя рассеивал здесь
тьму, кровавил нагромождение пористых глыб на полу. Одно из окошек
было достаточно широким, чтобы мог пролезть человек. Шооран вскочил на
кучу камня, прыгнул, раскровянив руки вцепился в края лаза. Ему
удалось заклиниться в узком отверстии, перехватить руки и наконец,
изодравшись об острые края и распоров жанч, выдраться наружу.

Он очутился на вершине одного из суурь-тэсэгов. Близился вечер,
небесный туман переливался всеми оттенками карминового, алого, рыжего
и бордового. Наступала та минута, когда мир кажется залитым кровью.
Вс„ это отложилось в памяти за то мгновение, пока Шооран оглядывался,
выбирая, куда бежать дальше. ‚роол-Гуй был совсем близко, но ещ„ не
достиг этого, крайнего из суурь-тэсэгов. Шооран не удивился
медлительности противника, как не поразился и тому, что вообще сумел
вылезти из-под земли. Если он останется жив, у него будет время
призадуматься на досуге. Шооран не оценивал ситуации, ни о ч„м не
думал, он просто обнаружил себя бегущим по склону, и ноги сами
выбирали направление: прочь от ползущего ‚роол-Гуя и, по возможности,
влево, где проходит спасительный поребрик. Земля, не успевшая
осклизнуть нойтом, удобно ложилась под ноги, ни один валун не
подвернулся под стопой, никакая ямка не заставила споткнуться.

"Убегу!" -- запела радостная мысль.

Поребрик приближался с каждым шагом, а ‚роол-гуй двигался непривычно
медленно и словно вслепую. Одним прыжком Шооран перемахнул поребрик,
поскользнулся на нойте, которого здесь хватало с избытком, упал, но
тут же вскочил и закричал ликующе:

-- Что, гад„ныш, не вышло?!

Потом он замер и попятился. То, что он увидел, нарушало все законы,
вросшие в плоть за две дюжины лет, что прожил он на свете. ‚роол-Гуй
полз по двум оройхонам сразу, не обращая внимания на прежде
неприступный поребрик. Также переливалось тело, взлетали и падали
щупальца рук, хлюпал нойт и плакал камень.

Происходящее напоминало дурной сон, и словно во сне Шооран побежал.
От былого воодушевления не осталось и следа, но вс„ же он бежал
старательно и быстро, как бегал множество раз до того. ‚роол-Гуй полз
следом, медленно, очень медленно, но вс„ же быстрее, чем может бежать
человек. Новый поребрик появился почти сразу, оройхон, по которому
метался Шооран, выходил на далайн углом, и поребрики были близки.
Шооран ничуть не удивился, что ‚роол-Гуй был и здесь. За четверть часа
мир вместе со всеми привычными законами полетел кувырком.

‚роол-Гуй двигался рывками, очевидно и ему непросто давалось
происходящее. Иногда он замирал, и тогда Шооран увеличивал дистанцию,
но затем преследователь выстреливал вслед беглецу несколько рук разом
и сокращал расстояние. Один раз гибкая рука шумно упала впереди,
преградила дорогу, растопырив липкие пальцы, каждый из которых был
похож на многоногого жирха, но Шооран, метнувшись с полуразрушенного
тэсэга, сумел перескочить е„, на задев отростков.

Никчемной помехой замаячил впереди поребрик, Шооран, не глядя,
перелетел его и побежал дальше, уверенный, что ‚роол-Гуй не
остановится и здесь. Путь ему преградил ч„рный, шелушащийся
окалиной камень. В лицо пахнуло жаром. И хотя трезвое сознание
услужливо шепнуло, что дальше дороги нет, Шооран вспрыгнул на авар, и
лишь боль от ожогов заставила его отступить.

Последний поребрик ‚роол-Гуй не переш„л. Очевидно, и сейчас он не мог
удаляться от далайна больше чем на один оройхон. В набегающей тьме
нервно плясали бесконечные руки, плоть собиралась в хлюпкие
холмы, плохо различимые в этот час.

Шооран подош„л на шаг ближе, хотя к самому поребрику выйти не
осмелился. Почему-то он был уверен, что сейчас ‚роол-Гуй вытаращится
на него главными глазами, но ничего подобного не произошло, бог,
продолжая слепо шарить руками, повл„кся прочь.

Лишь теперь "трезвое" сознание смогло отвлечься на посторонние мысли.

"Откуда здесь авары?" -- запоздало подумал Шооран.

Пока позволял свет, он огляделся. Оройхон, куда он попал, был знаком
ему, хотя за последние годы разительно изменился. Но вс„ же, случайно
уцелевшие детали, мелкие подробности позволяли узнать его. Вот выступ
на поребрике, похожий на косо торчащий зуб. Вот оставшийся прежним
большой авар, прозванный "Дымным жирхом".

Шооран стоял на сухой полосе, погружающийся в ночь оройхон перед ним,
когда-то назывался Свободным.

Сухая полоса была пустынна. За последние годы люди пресытились
сухостью, теперь здесь никто не жил, тем более, что много лет кряду
по этому месту проходила граница.

Шооран огляделся. Где-то поблизости прежде стояла их палатка. Здесь
ничего нельзя было оставлять без присмотра, поэтому даже навес на
день скатывался и уносился с собой. Но шесть колышков, на которых
навес держался, считались домом. Теперь эти костяшки, конечно, не
найти. А вон там, возле холодного тэсэга, жил Боройгал. Однажды он
вбил в верхушку тэсэга огромную зазубренную кость. Может быть, задумал
что-то строить, но трудолюбия хватило лишь на один столб, а может
быть, просто желал похвастать своей могучестью. Костяга так и осталась
торчать из камня. Когда Боройгала не было поблизости, мальчишки
влезали на тэсэг, старались качнуть столб, а потом хвастались, что
это почти удалось. Кость и сейчас торчит там: нелепый признак того,
что здесь жили люди.

Шооран поднялся на тэсэг, обхватил кость руками, качнул несколько
раз и одним рывком вытащил. Бросил глухо стукнувшую кость, сел, свесив
ноги с тэсэга.

Но как, вс„-таки, он очутился здесь? Ведь он начинал строить с
самого дальнего конца узкого далайна. Сколько же времени он пров„л
один, и что творится за пределами этого пустого куска суши? Впрочем,
бог с этим, главное, что он дош„л сюда, и от всего необъятного далайна
остался ничтожный клочок, который можно прихлопнуть одним ударом.
Вернее, можно было бы прихлопнуть, если бы там не скрывался ‚роол-Гуй.

"Берегись, если прежде в далайне не останется места для тебя!" --
возгласил некогда старик Тэнгэр. Шооран помнил эти слова и надеялся,
что когда далайн начн„т иссякать, исчезнет и ‚роол-Гуй. События
последних месяцев, казалось, подтверждали это. Но вот, от далайна
остался последний квадрат, а Многорукий цел и даже обр„л новые
свойства.

А если бросить это дело, оставить вс„ как есть? Конечно, ‚роол-Гую
стало тесно плавать, но ведь глубина далайна не измерена и, значит, в
н„м хватит места. Человечество тоже не погибнет. Те дюжины людей, что
переживут смуту, наладят иное существование. Они будут жаться на
нескольких оройхонах вокруг пятна животворной слизи и восхищ„нно
любить благодетельного ‚роол-Гуя. Весь остальной мир превратится в
пустыню, лишь в первый месяц после мягмара там будет слабо сочиться
вода. А когда люди вновь расплодятся сверх возможного, новые изгои
будут уходить не на мокрое, а скрываться в пустыне. Во всяком случае,
там будет много места, и для всякого найд„тся свой алдан-шавар.
Разбойники станут отнимать воду у караванов, идущих на крест Тэнгэра
за камнем, или совершать набеги на жилые земли. Цэрэги начнут
неутомимо преследовать бродяг; для охраны сохнущих полей потребуются
татацы, на восьми мокрых оройхонах опять начнут скрести рыжий харвах,
а здесь, на бывшей Свободной земле устроят каторжные мастерские.

Вс„ будет как прежде, только мельче и поганей. Он не желает прозябать
в таком мире, и что бы ни твердили жаждущие спасения, так жить он им
не позволит. Словно бродяга Мозолистая Пятка он не может остановиться,
а должен вс„ время идти впер„д. Пусть никто кроме сказочника не верит,
что бродяга пробил стену, но сказочник должен верить, иначе не стоило
начинать рассказ.

Смешно, до самого почти никто не мог заподозрить его, ведь он
сказочник, а сказочник обязан быть добрым! Вот Чаарлаха подозревали.
Но тогда илбэча считали благодетелем, а сейчас его именем проклинают.
Жаль, что доброта не имеет никакого отношения к происходящему. Путь
должен быть пройден до конца в любом случае. Это и есть главное
проклятие илбэча. Он не остановится и никогда не увидит унылого мира,
какой воображал только что. Пусть тот мир, если сумеет, появляется
после смерти последнего чудотворца. Утром он пойд„т строить.




* * *




К далайну Шооран вышел до света. ‚роол-Гуй затих, убравшись в глубину,
и Шооран двинулся в путь, опасаясь, что на сухой полосе его может
обнаружить патруль, если, конечно, они сохранились в рухнувшем мире.

Далайн словно в начале веков продолжал свой размеренный танец.
Противоположный берег был почти неразличим в дымке, и, если прищурить
глаза, можно внушить себе, что мир ещ„ не начинал меняться, а ты --
первый илбэч, готовящийся творить землю под любопытными взглядами
дурня Бовэра.

Шооран глубоко вздохнул, собираясь с силами.

Надо строить. Как?.. На голове у ‚роол-Гуя? И вс„ же, строить надо.
А если он погибнет, то пусть скучный мир завтрашнего дня появляется
без него.

С первого мысленного усилия Шооран почувствовал сопротивление, словно
он пытался перегородить далайн, разрезав его на части. Но что-то в
этом сопротивлении подсказывало Шоорану, что оно не бесконечно. Далайн
вздулся, влага заметалась, взлетая клочьями пены, стараясь уйти из-под
сжимающей е„ воли строителя. Шооран не отпускал. Должно быть, со
стороны это выглядело до ужаса нелепо: человеческая песчинка
корячилась на краю бездны, надсаживаясь в безмолвном крике, словно
поднимая неизмеримую тяжесть, хотя в руках у не„ ничего не было. Зато
впереди начали возникать искаж„нные очертания суурь-тэсэгов.

И немедленно Шооран почувствовал ответный удар. Шооран ждал этого
удара и только потому не был раздавлен. Удары вс„ более мощные
сыпались один за другим, Шооран д„ргался, словно его била падучая,
хрипел, брызгая кровью, выступившей из-под сжатых зубов, но работы
не бросал. Он не пытался защищаться от атак беснующегося внизу
‚роол-Гуя, стремясь лишь сохранить выстроенный призрак.

На мгновение силы борцов пришли в равновесие, затем чудовищный бог
проломил тонкую окаменевшую корку и устремился к берегу.

Шооран не побежал. Он продолжал строить, если можно назвать
строительством бессмысленное сжигание самого себя перед лицом куда
более могучего разрушения.

Разрывая себя о тонущий и вновь возникающий камень, ‚роол-Гуй тянулся
к илбэчу. Их разделяло не больше дюжины шагов, справа и слева хищные
руки уже легли на оройхон, словно бог хотел обнять строителя, прижать
его к себе всеми руками. Кольцо сдвигалось, но вс„ же ‚роол-Гуй не мог
окончательно сжать его. Илбэч не делал ничего для своего спасения, он
атаковал сам, и это сберегало его верней всякой защиты. Руки, готовые
раздавить илбэча, срывались в наплывающий камень, и вс„ больше их не
выныривало обратно. С громовым треском обрушилась часть берега, и тут
же вс„ бушующее пространство разом затвердело, ‚роол-Гуй исчез под
изломанными пластами камня.

Какое-то время Шооран не помнил себя, лишь потом обнаружил, что сидит
на том самом месте, где стоял утром, но облака над головой сияют
слепящим полуденным светом. Шооран смотрел туда, где прежде
простирался далайн. Никакого оройхона там не было: ни суурь-тэсэгов,
расположенных через равные промежутки, ни вычерченно-ровных
поребриков, а только уродливое нагромождение камня, вспоротого
страшной агонией мира. Человек затерялся бы в этом хаосе словно зогг в
чешуе парха.

Шооран сидел, ни о ч„м не думая, ни о ч„м не беспокоясь. Сидел так
впервые за много лет. Он заслужил это право -- его труд и труд многих
поколений илбэчей -- закончен.

В стороне раздались голоса, шум.

Надо же, кто-то ещ„ жив, и в н„м осталось достаточно любопытства,
чтобы пойти взглянуть на могилу ‚роол-Гуя. Ну что ж, пусть ид„т.

Шооран не встал с камня, даже не перем