е навредят кому-нибудь. Пакостили шоораны как только могли, да не
много успевали, ведь каждого человека охраняла рука могучего
‚роол-Гуя. И оттого исходили шоораны злобой на доброго бога.

Среди всех шооранов самым хитрым был один по имени Илбэч. Он созвал
своих братьев и сказал им:

-- Никогда нам не сотворить настоящего зла, покуда жив бессмертный
‚роол-Гуй. Пойд„м, завалим камнями бездонный далайн, убь„м ‚роол-Гуя,
и жизнь сверн„тся с правильного пути.

Шоораны тучей ринулись к далайну, но могучий ‚роол-Гуй встал им
навстречу, и злые бесы обратились в бегство, а многие были побиты и
не вернулись домой.

Тогда кровожадный шооран Илбэч собрал уцелевших и сказал иные слова:

-- Никогда нам, злым шооранам, не побороть сильного ‚роол-Гуя, но мы
можем справиться с ним коварством. Пусть люди сами завалят камнями
бездонный далайн.

И вот злобные шоораны пошли к людям.

-- ‚роол-Гуй обманывает вас, -- говорили они. -- Он да„т вам то, что
похуже, и кормит отбросами. Зачем ждать, пока немой урод подарит вам
что-нибудь, не лучше ли пойти и самим забрать все богатства далайна?..

Так наш„птывали они много дней, и люди стали прислушиваться к коварным
речам и говорить:

-- ‚роол-Гуй не любит нас, он прячет сокровища от людских глаз.
Пойд„м, засыплем далайн и станем хозяевами всего!

И однажды ночью обманутые люди пришли к далайну и скинули в него
большие камни, чтобы многорукий ‚роол-Гуй не мог всплыть. Они бросали
камни, пока вместо бездонного далайна не выросла каменная гора. А
шоораны ходили между работающими и хвалили их, но в душе смеялись над
простецами.

И когда люди убили бога, наступило царство зла, и лишь в легендах
сохранилась память о той поре, когда хлеб рос сам, а море само
выносило на берег сокровища глубин. Ныне всякое добро да„тся
непосильным трудом, и лишь злу жив„тся привольно. Но люди знают, что в
недрах земли спит заваленный камнями бессмертный ‚роол-Гуй.
Когда-нибудь он просн„тся, встанет над миром, покарает гнусных
шооранов, а людей простит, ибо не ведали, что творят.

И на землю верн„тся золотой век.
ГЛАВА 13.




Приближались осенние дни. Последний урожай, пусть и не очень богатый,
был снят, вино из лесной ягоды перебродило и радовало глаз оттенками
красного, лилового, золотистого цветов. Из лесу тащили орехи и грибы,
на болоте в дополнение к хлебу копали мучной корень. Подросших
бовэров ещ„ не начинали колоть, но охота на дикого зверя была удачной,
и мяса хватало. К тому же, в этом году дали первые плоды долго
болевшие туйваны, и люди вновь вспомнили вкус сластей.

Приближалось время свадеб.

Первыми играли свадьбы пос„лки Нижнего Поречья. Молодой удачливый
охотник ‚ртоон брал в ж„ны юную красавицу Бутай. Девушка жила вдво„м с
матерью и была бедна, хотя кто теперь может сказать: беден человек или
богат? Земли вокруг сколько угодно: хватило сил расчистить и засадить
поле -- вот ты и богач. А жемчуг, что сохранился у некоторых -- он для
красоты, а не для богатства. В хорошую пору он поднимается в цене, а
в голод -- сам ешь свой жемчуг. Былые сокровища -- что-то вроде
ухэров, стоящих на деревенской площади, старых растрескавшихся под
дождями. Эти ухэры уже никогда не выстрелят: нет нойта, хитин больше
не в ходу, да и харвах не из чего готовить, так что молод„жь лишь из
сказок знает об огненной пальбе.

Совсем иное дело -- вещи из редкой кости, какой не встретишь в новые
времена. Только у кого они есть? Если что и было, то осталось наверху
попрятанное в тайники и укромные углы.

Поэтому никто не называл брак ‚ртоона неравным, хотя старики и
шептались, что не дело, когда у невесты нет ни перламутровой подвески,
ни иного украшения из "старых" дней. Но все громкие поздравления и
заушные переш„птывания разом стихли, когда в разгар праздника на
площади перед накрытыми столами появилась знакомая всем фигура илбэча.

Жил колдун далеко отсюда, чуть не у самой Белой вершины, в местах,
куда люди без надобности не хаживали. В пос„лках появлялся редко,
только для того, чтобы сменять на хлеб ножи, которые он вытачивал у
себя из полосок сланца. Ножи были замечательны, но мало кто
осмеливался пользоваться тем, что изготовил илбэч. Ножи брали и
хранили словно опасный амулет, не смея ни выбросить, ни использовать
по назначению. Зато подарки илбэча, от которых тоже не можно было
отнекаться, приносили либо долгое счастье, либо скорую смерть. Потому
и замерли пирующие, увидев идущего чудодея.

Шооран подош„л к невесте.

-- Я прин„с тебе подарок, -- сказал он.

Шооран извл„к из-за пазухи св„рток, развернул туго шуршащую бер„сту и
протянул испуганной девушке два слепящих белизной костяных
полумесяца. Немного оставалось в мире людей, видавших прежде
подобное сокровище, но все, даже самые молодые, понимали, что это вещь
редкостная даже для прежней жизни, и значит теперь у не„ нет цены.
Ведь это не жемчуг, который весь одинаков.

-- Эти заколки принадлежали твоей бабке, -- сказал Шооран, -- ей
пришлось продать их, чтобы прокормить твоего отца. Я добыл их из
сокровищницы Хооргона полторы дюжины лет назад. Но уже тогда я знал,
что это чужая вещь, и е„ надо отдать тебе.

Шооран говорил, не глядя на Яавдай, замершую рядом с дочерью, но знал,
что она слышит и понимает второй смысл его слов. Теперь, когда она
знает, кем он был, многое предста„т для не„ в новом свете. Многое, но
не вс„. Главное осталось прежним -- он здесь не нужен.

Шооран быстро договорил свою речь, сам не зная, что это: запоздалая
месть или ненужная мольба о прощении, ещ„ раз поклонился, подош„л к
столу, зачерпнул из дощатой кадушки шипучего напитка, отломил румяную
корочку пирога, поклонился третий раз и быстро уш„л.

Сельчане перевели дух: илбэч, явившийся на праздник, пил и ел, а это
добрый признак.




* * *




Последние годы Шооран жил на самой границе со степью. Его дом, уже не
земляная нора, а срубленный из бр„вен балаган, стоял среди сглаженных
временем скал сразу за которыми лес редел, открывая ковыльный простор.
Шооран не часто выходил туда; в одиночку он не мог охотиться на
степных копытных зверей, а больше делать в степи было нечего. Главное
же, там было невозможно скрыться от вида маячащего над горизонтом
алдан-тэсэга.

Белая гора неудержимо притягивала его и вместе с тем раздражала. Как и
сам илбэч, она была не такая, для не„ не было здесь места, но вс„ же
она поднималась гордая и безразличная, видимая отовсюду. Шооран
ненавидел это монументальное напоминание о прошлом и вс„ же, словно
случайно откоч„вывал вс„ ближе к алдан-тэсэгу. На третий год своего
отшельничества он даже устроил ещ„ одну экспедицию к нему, на этот раз
в одиночку. За четыре дня он обош„л гору кругом, приблизительно оценив
е„ размеры. Первое впечатление не обмануло, стена действительно
огораживала площадь равную далайну. Но если это так, то кому
понадобился этот чудовищный гнойный волдырь? Неужели вс„-таки Тэнгэру?

Вернувшись из лесного пос„лка Шооран несколько дней прожил ничего не
делая, если, конечно, можно назвать ничегонеделанием судорожные
метания очумевшего от одиночества человека. Казалось бы за дюжину лет
он свыкся с отшельничеством -- ан нет. Нестерпимо хотелось людей,
хотелось быть нужным.

Молва приписывала ему бесконечные годы, его путали с безумным илбэчем
и даже Ваном, хотя его жизнь прошла на виду, и многие дюжины людей
знали его. Для всего мира он был колдуном и чудовищем. Он потерял даже
имя, в тех случаях, когда не было возможности уйти, люди называли его
Илбэч.

А он -- обычный человек. Он давно истратил свои чудесные способности и
хочет просто жить. Ведь он ещ„ не стар -- три дюжины -- не такой уж
большой возраст. Душа и тело бунтуют против пустыннической жизни, и
приходится изнурять их сверх меры, выдумывая изощр„нные труды и
занятия только для того, чтобы не сойти с ума.

Но на этот раз никакая привычная работа не могла отвлечь его.
Пополнять заложенные на зиму запасы казалось бессмысленным, зажатый в
древесном расщепе нож, который предстояло отполировать, вызывал
чувство отвращения. На сч„т своего состояния Шооран не обманывался. Он
слишком долго ждал вчерашнего дня, готовился, на разные лады
представляя, что он скажет, и что произойд„т потом. А произошло
единственное, что могло случиться -- люди испугались. Все, даже
Яавдай. И теперь обманутые ожидания сжигают грудь.

Шооран быстро собрался, взял пару острог. Рыба Шоорану была не нужна,
за лето он насушил и наквасил е„ достаточно много. К тому же, не так
сложно достать рыбу зимой из-подо льда. И вс„ же Шооран решил пройти
вниз по реке и постараться выловить одну из огромных рыб, что
встречались там. Шооран не очень представлял, как взять великанскую
рыбину в одиночку, и надеялся, что эта задача отвлеч„т его от
тягостных мыслей.

А в деревнях до сих пор никто рыбы не ест, даже во время весенних
голодовок. Считают е„ смертельной, и то, что илбэч пожирает рыбу и
оста„тся жив, ещ„ больше убеждает людей в его сверхъестественной
сущности. Теперь никто не осмеливается не то что поднять на него
руку, но и сказать в глаза хоть одно противное слово. Иное дело -- за
спиной. Можно представить, что говорят там.

Как это случилось, Шооран до сих пор не мог понять. Просто, когда
после первой самой страшной зимы он вышел в изрядно обезлюдевшие
пос„лки, то увидел в глазах уцелевших ненависть, смешанную с животным
ужасом. С тех пор, хотя зимы стали привычны и не страшны людям,
человеческое отношение к илбэчу не вернулось. Может быть, это
произошло просто потому, что ‚роол-Гуй умер, а людям надо кого-то
бояться.

К вечеру Шооран понял, что ид„т не к реке. Ноги сами выводили его к
белым стенам алдан-тэсэга. Шооран не понимал, зачем он туда ид„т, но
послушный внутреннему зову шагал вс„ целеустремл„нней и быстрее,
словно боялся опоздать на свидание. И лишь когда стены, скрывающие
чужой далайн, нависли над ним, Шооран ощутил усталость и покорное
разочарование. Зачем бежал? Кому это было нужно?

Шооран прислонился лбом к леденящей поверхности. Закрыл глаза. Ему
казалось, он слышит плеск влаги. Или это загустевшая от напряжения
кровь стучит в висках?

Шооран открыл глаза, прислушался. Стук не исчез, он раздавался на
самом деле, но ш„л, конечно, не сквозь стену, а откуда-то со стороны.
Странный звук, не похожий на привычные природные шумы. Так упорно и
размеренно может действовать только разум.

Шооран двинулся на звук.

Человек стоял возле стены и долбил е„ огромным каменным молотом.
Человек был стар, одет в немыслимое рвань„ и грязен словно изгой,
вынужденный мыться соком чавги. Спутанные седоватые волосы скрывали
лоб, смыкаясь с кустистыми бровями, из-под которых экстатически
сверкали безумные глаза. Не менее диким был и инструмент безумца.
Собственно говоря, это был острый, никак не обработанный камень грубо
прикрученный к деревянной рукояти. Второй, запасной молот лежал
неподал„ку возле брошенного на землю мешка.

Было невозможно понять, что заставляет человека заниматься явно
бессмысленным делом. Кувалда глухо тукала по стене, легко гасившей е„
движения, от каждого удара вниз сыпалась щепотка пыли. Продолбленное
углубление было так ничтожно, что раз отойдя в сторону, его не
удалось бы потом найти. И вс„ же, человек упорно старался возле
громады, не замечавшей его усилий.

-- Эгей! -- окликнул Шооран. -- Ты кто? Что ты здесь делаешь?

Казалось, старик не был ни удивл„н, ни испуган, что его застали
врасплох. Он опустил к ноге сво„ долбило и хрипло ответил, глядя
поверх головы Шоорана:

-- Я вечносухой повелитель мира, сияющий ван!

-- А ведь я знаю тебя, -- сказал Шооран. -- Ты Боройгал, палач с
угловых оройхонов.




* * *




Воцарившись в гордом одиночестве на верхушке каменного куба, в
который обратился далайн, Боройгал медленно дичал. Дворец вана, в
котором поселился палач, ветшал на глазах. Кровля не была рассчитана на
действие снега и дождя. Кожа, которой была застелена крыша, коробилась
и трещала. Алдан-шавар заливало водой, в смотровые бойницы наносило
снег, в нижнем ярусе установилась плотная тьма. И повсюду было ужасно
холодно. Боройгал кутался в мех белых царских бовэров и рубил на дрова
узловатые стволы облысевших туйванов.

Весной свалилась новая напасть. Мелкие зверюшки, что-то вроде зоггов,
но с прозрачными крылышками во множестве поползли снизу и в один месяц
источили в труху припасы из дворцовых закромов, оставив Боройгала ни с
чем. А ведь он полагал, что еды ему хватит до конца жизни. Пришлось
вернуться на ожившие поля и выбирать из зарослей сорной низовой травы
случайно выжившие хлебные гроздья. Но и эти растения быстро выродились
без ухода, и тогда Боройгал приспособился ловить сетью пернатых
существ, облюбовавших неприступную вершину, и собирать яйца в
гн„здах, которых появилось повсюду невероятное количество.

Но всего сильнее изводила Боройгала жуткая догадка, что его мучения
напрасны. Люди оставшиеся внизу и не думали пропадать и идти на поклон
к новому владыке. Конечно, в первый день после того, как Боройгал
подрубил столбы и перерезал тросы у подъ„мников, люди волновались,
бегали внизу, а заметив над обрывом красующегося Боройгала,
принимались махать руками и кричать, чтобы он спустил им вер„вку.
Боройгал злобно смеялся в ответ и плевал с высоты на фигурки людей,
ползающие словно зогги по спине осужд„нного. Но тем и кончился краткий
миг могущества. Люди быстро успокоились, перестали обращать внимание
на неприступный далайн и занялись другими делами. Этого Боройгал
понять не мог и исходил желчью, строя планы мести всему миру.

По весне изнемогший палач сделал вылазку. Спустился с той стороны, где
к стене примыкало топкое болото, и где никто не обнаружил бы спущенной
лестницы. Возле одного из пос„лков Боройгал выследил женщину, занятую
копкой корней. Палач силой овладел ею, а потом устроил строгий допрос.
Так он узнал о Шооране, об алдан-тэсэге, стоящем за лесами, и,
главное, о том, что никто не собирается возвращаться на старые места.

Сначала Боройгал хотел затащить женщину к себе, чтобы было, наконец,
кому ухаживать за ним, но потом испугался, что та сбежит и выдаст
место, где он устроил спуск. Боройгал разбил пленнице голову и сбросил
тело в реку -- рыбам.

С того времени царственный Боройгал жил иной мечтой. Все мысли
сосредоточились на втором далайне, стоящем где-то за краем земли, так
далеко, что и с высоты не увидать.

С ослепительной яркостью представлялось, как падает его стена, и едкая
влага ль„тся неудержимыми каскадами, затопляя ненавистную низовую
жизнь. Далайн бездонен, его злой влаги хватит на всех. Напрасно
людишки будут прятаться и искать спасения на холмах, месть ‚роол-Гуя
настигнет их. Вс„ утонет, покроется жидким ядом, и только незыблемые
оройхоны, его владения, останутся среди безбрежного -- на этот раз
действительно безбрежного! -- далайна. Люди будут ползать у его ног,
захл„бываясь нойтом, моля о пощаде и обещая покорность. Но он... он
будет поднимать наверх только молодых девиц, которых ему так не
хватает. Не надо ему ни слуг, ни телохранителей, ни баргэдов -- среди
них обязательно отыщется предатель. Вс„ будут делать бабы, он-то
знает, что они справятся с работой не хуже мужиков. Зато как они
станут беречь его, как преданно любить, ведь он останется единственным
мужчиной на всех оройхонах. Остальные захлебнутся ч„рной жижей, их
плоть разъедят ыльки, их станет жрать уулгуй, и маарах начн„т глотать
их дюжинами. А дольше всех будет корчиться богомерзкий илбэч. О, он не
умр„т так сразу! Грозный ‚роол-Гуй сам выплывет из пучины, чтобы
покарать оскорбителя. И никогда больше мир не осквернится подобной
мерзостью. Богоданный владыка, сияющий Боройгал, да не узнают его
ноги сырости, будет сам следить за этим. Всякий, на кого пад„т
подозрение, что он может стать илбэчем, немедленно отправится в
далайн.

Боройгал принялся ждать. Он отлично умел это -- ждать, ничего не
делая. Однако, год проходил за годом, а жизнь не менялась.
Закостеневший в ненависти Боройгал старел и постепенно терял остатки
разума. Наконец он понял, что сидя на тэсэге счастья не дожд„шься.
Оставалось идти, освобождать далайн, который ленится сам вырваться
на свободу. Продолбить в стене дырку, совсем небольшую, чтобы успеть
отскочить и вовремя удрать... а там влагу уже не остановишь...

Главное -- продолбить дыру и отпрыгнуть...




* * *




-- Ты Боройгал, палач с угловых оройхонов, -- произн„с Шооран, с
усмешкой глядя на выходца из полузабытого прошлого.

-- Ага-а!.. -- протянул Боройгал. Он тоже узнал Шоорана. -- Сказочник!
Выжил, паскуда...

-- Выжил, -- согласился Шооран, улыбаясь во всю ширь.

Боройгал поднял сво„ убийственное орудие и, косолапо ступая, двинулся
на Шоорана. Шооран продолжал стоять, хотя в руках у него не было
ничего кроме тонкого прута -- снимать с веток развешанную повсюду
паутину. Паутина в нижнем мире не таила никакой опасности, но
многолетняя привычка заставляла сторониться е„ липких прикосновений.

Шумно хакнув, Боройгал ударил. Шооран легко уклонился от удара и
наотмашь стеганул палача лозой по лицу.

-- Я же говорил: не умеешь драться.

Раз за разом Боройгал кидался на противника, который был на полголовы
ниже его, и, казалось, не желал трогаться с места, но каждый раз
острый камень рассекал воздух, а свистящая в руках Шоорана розга
полосовала щ„ки, стегала по глазам, кровянила губы.

Тяжело дыша, Боройгал остановился. Шооран улыбаясь смотрел на него.

-- Ненавижу... -- прохрипел Боройгал. -- Жаль я не удавил тебя сразу,
тогда. Ты, и ещ„ илбэч, вы сломали мою жизнь, вы вс„ перепортили...
Ненавижу вас обоих!

-- Вас одного, -- поправил Шооран. -- Я и есть илбэч.

Боройгал выронил молот, попятился. Споткнулся о свой мешок, упал на
спину. Дрыгнув ногами, перевернулся и побежал на четвереньках,
подвывая от ужаса дребезжащим тонким фальцетом.

Шооран стоял, опустив прут и улыбался. Потом его пальцы разжались,
хворостина выпала, косо перечеркнув валяющееся кайло.

Отвернувшись, Шооран подош„л к стене, положил ладони на истюканную
поверхность. Холод близкого далайна обж„г пальцы. Шооран долго стоял
так, но руки не м„рзли, бессмысленный, не нужный здесь огонь илбэча не
давал им заледенеть. С безысходной ясностью Шооран понял, почему не
может найти покоя. Не в том дело, что его гонят люди, он гонит себя
сам. Он не может жить без ненавистного далайна, без ядовитой влаги,
стылой бездны и дыма жгучих аваров. Нельзя прожившему жизнь в борьбе
лишаться врага. Он создал новый мир, но ему нет в н„м места. В этом
он схож с рехнувшимся Боройгалом.

Совсем рядом, в нескольких шагах -- далайн. Но на пути стена, и е„ не
проковырять даже самым тв„рдым камнем.

Шооран вжался лицом в стену. Огонь горел в груди, отдаваясь толчками
пульса. Задержав дыхание, Шооран сделал медленный, завороженный шаг,
потом второй. Глаза были широко раскрыты, но ослепли, запечатанные
камнем. Он ш„л, не зная, как это получается, и неподатливый камень
расступался перед ним. Позади осталось брошенное, сползающее по стене
тело, но огонь и крошечное опал„нное "я" продолжали идти. Он рвался
впер„д вслепую, не загадывая о результате, как действовал всегда,
мучаясь и не зная, к чему приведут его шаги.

И он вышел к свету, разом осознав, как исчезло и сопротивление, и
опора под ногами. Он упал, успев заметить в краткий миг падения
полог небесного тумана, излучающего дневной свет, надвигающуюся
жирно-блестящую поверхность далайна и где-то в безнад„жном далеке
одинокое пятно земли.

В следующее мгновение влага сомкнулась над ним. Пытаясь спастись, он
вскинул руки -- бессч„тные дюжины рук с присосками, роговыми когтями
или бахромой гибких пальцев. Рывок множества рук вынес его в воздух,
и он снова увидел туман в небе и сиротливое скрещение оройхонов
вдалеке. И последним движением, пока сознание еще не растворилось в
слишком большом и чересчур самостоятельном теле, он бросил пылавший
огонь на дал„кую землю, копошащимся точкам людей, не выби