учить
от меня сведения. Теперь понятно, почему я виню себя в  их  смерти?  Они
гнили заживо, их мучили и избивали, а я... Я молчал. Ты права  только  в
том, что ничего благородного в войне нет. На  деле  моя  верность  долгу
выглядит подлостью.
   - У каждой медали есть  две  стороны,  -  мягко  возразила  Сэйбл.  -
Молчание, за которое ты так  винишь  себя,  было  символом  верности  не
просто долгу, а всему тому, за что сражались  и  умирали  люди  на  всех
фронтах той войны. Сам Господь, при всем Его милосердии, не дал бы  тебе
совета нарушить молчание.
   Что-то  сломалось  в  нем  при  этих  словах   -   какой-то   острый,
безжалостный штырь, много лет назад пронзивший душу.  Это  не  было  еще
освобождением, не было даже началом выздоровления, но что-то изменилось,
позволив Хантеру с бессознательным вздохом облегчения прижаться  лбом  к
плечу Сэйбл.
   - Если бы не твое молчание, умерли бы другие, и их  было  бы  гораздо
больше. Лейтенант был прав, Хантер.
   Он отшатнулся. Сэйбл бесстрашно встретила его потрясенный взгляд,  не
собираясь  скрывать,  что  ей  многое  известно.  Она   слышала   частый
взволнованный стук его сердца, видела мертвенную белизну  лица  и  почти
чувствовала боль, которую он испытывал. Но она не могла поступить иначе:
страдания Хантера должны были когда-нибудь закончиться.
   - Ты сам рассказал мне все  прошлой  ночью.  Все,  понимаешь?  -  Она
повысила  голос,  заглушая  сдавленное  проклятие.  -  Я  ни  о  чем  не
спрашивала, Хантер, ничего  не  требовала  от  тебя.  Не  думай,  что  я
воспользовалась моментом. Ты сам хотел рассказать мне, пойми!  Теперь  я
знаю.
   - Это невозможно... - только и мог он ответить.
   Он ничего не помнил о том, что исповедался Сэйбл. До сего дня он  был
свято уверен, что не выдал свою постыдную тайну  ни  единым  словом.  Ни
одной живой душе. Только Дугал Фрейзер сумел вытянуть  из  него  клещами
тот факт, что некий молоденький лейтенант покончил  жизнь  самоубийством
по его, Хантера, вине. И вот Сэйбл утверждала, что знает все.
   - Что ты знаешь? - прохрипел он.
   - Все. Про  то,  что  делали  с  тобой  тюремщики.  Про  самоубийство
лейтенанта и про то, что толкнуло его на это...
   - Хватит? - крикнул Хантер, чувствуя на глазах слезы абсолютного,  ни
с чем не сравнимого унижения. - Ты не  должна  была  знать,  никогда!  Я
этого не вынесу?
   - Вынесешь, - сказала она с неожиданной твердостью, удивляясь себе. -
Ты вынесешь это, Хантер. И я тоже вынесу это.
   Он вдруг понял, что смотрит ей в глаза.
   Головни в костре  зашипели,  рассыпаясь,  разлетаясь  роем  оранжевых
искр.
   Больше всего на свете  Хантеру  хотелось  отвести  глаза,  убежать  и
спрятаться, даже зарыться в землю. Теперь, когда  Сэйбл  знала,  он  мог
быть ей только противен. Она была слишком леди, чтобы принять такое.  Но
она повторила:
   - Я вынесу, Хантер. Потому что я люблю тебя.
   Внезапно  он  почувствовал  себя   свободным   -   мгновенно,   почти
болезненно. Вертел, долгие годы сверливший душу, просто исчез. Рана  еще
кровоточила, еще мучила и  впредь  могла  не  раз  воспалиться,  но  она
неминуемо должна была зарубцеваться  со  временем.  Хантер  не  сознавал
всего этого. Он просто опрокинулся на одеяло, потянув с  собой  Сэйбл  и
зарывшись лицом в ее волосы. От нее исходил восхитительный свежий запах.
Господи, какой же она была чистой! В ней было столько чистоты, что могло
хватить на них обоих.
   Он дышал и дышал, не в силах оторваться от нее. Он слишком  давно  не
дышал полной грудью.
   Он начал целовать ее и не мог остановиться. Это было утолением  жажды
после долгой и трудной дороги. Как он хотел ее! Так, словно никогда  еще
ничего не было между ними, словно он все еще изнемогал  от  мучительной,
затаенной и неутоленной страсти. Он хотел признаться,  что  тоже  любит,
любит давно, но не мог произнести ни слова, ни даже звука, только пил  и
пил сладкое вино ее рта, зная уже, что жажда его неутолима.
   Сэйбл  опомнилась  только  тогда,  когда  была  уже   полураздета   -
сумасшедшие поцелуи Хантера заставили ее забыть обо всем.
   - Но ведь я только что оделась... - запротестовала она слабо,  больше
для виду.
   - Ты нужна мне, Сэйбл.
   Взгляды их снова встретились,  и  она  поняла.  Это  была  не  просто
страсть, а отчаянная потребность быть принятым, быть оправданным. Хантер
должен был знать, что не противен ей. Противен, Господи Боже! Он никогда
еще не был ей так дорог.
   Она наклонилась к его лицу. Хантер повернул  ее  на  спину,  глядя  с
таким недоверием, словно она могла оттолкнуть его в любую секунду.
   Он не сумел бы объяснить, даже если бы попытался, как  много  значило
для него ее понимание, ее приятие. Это было очищение. Он не мог говорить
об этом, но надеялся, что Сэйбл поймет все без  слов.  Она  сделала  для
него то, что до  сих  пор  не  удавалось  никому:  протянула  ниточку  к
реальной жизни - ниточку, которая день ото дня становилась  все  крепче,
все вещественнее. Сэйбл была драгоценностью, которой он  не  заслуживал.
Он мог отплатить за это, только лелея ее до конца своих дней.

Глава 30

   Лэйн Кавано закрыла тетрадь в полинявшей матерчатой обложке  и  долго
сидела, прижимая ее к груди. Потом пришли слезы, тяжелые  и  безмолвные,
но от этого не менее  горькие.  Лэйн  достала  платок,  скомкала  его  и
уронила руку на колени, так и не промокнув глаз.  Она  оплакивала  мать,
которую почти не помнила.
   Теперь она знала о ней много больше. Слабая, избалованная,  привыкшая
к  роскоши  женщина,  ее  мать  совершила  в   жизни   один-единственный
мужественный поступок: последовала за мужем на Запад, оставив дочерей на
попечение родственников  и  нянек.  Принимая  близко  к  сердцу  военную
карьеру мужа, она решилась разделить с  ним  суровую  жизнь  пограничных
земель.
   Там она и умерла.
   Отец сказал, что она умерла от холеры. Он солгал.
   Все было совсем иначе, и расплатиться за отговорки, за обман пришлось
им всем (в том числе Маленькому Ястребу).
   Лэйн начала всхлипывать, потом горько зарыдала. Теперь она оплакивала
и свою судьбу.
   "Почему я сама не отправилась к Черному Волку? Возможно, мне  удалось
бы достигнуть цели..."
   Давно утратив надежду, Лэйн плакала и плакала, чувствуя себя забытой,
никому не нужной, брошенной.

***

   Хантер присел на корточки, выглянул из-за скалы  и  поднес  к  глазам
бинокль. Вниз уходил очень отлогий склон, поросший высоченной  "бизоньей
травой".
   - Видишь что-нибудь интересное? - спросила за его спиной Сэйбл.
   - Да, когда смотрю на тебя.
   Она слегка покраснела и  откинулась  на  спину  в  высокую  траву  за
скалой, хорошо прогретую солнцем и оглушительно пахнущую.
   - Кроме Быстрой Стрелы, кто-нибудь еще знает о твоей хижине?
   - Каждый охотник и траппер, проходящий через эти места. Все они в  то
или иное время останавливались в ней.
   - Это очень обнадеживает! - хмыкнула Сэйбл и,  не  в  силах  выносить
бездействие, снова  высунулась  из-за  скалы.  -  Будем  надеяться,  что
Быстрая Стрела ждет нас в хижине. А вдруг он не дождался и ушел? Что  мы
тогда будем делать? Хантер! Как мы найдем его и ребенка?
   Тот спокойно продолжал  осматриваться.  Потом,  не  опуская  бинокля,
обернулся к Сэйбл:
   - Если он был здесь хоть один день или даже просто проходил мимо, он,
конечно, оставил мне какой-нибудь знак. Обещаю, рано или  поздно  мы  их
найдем.
   Она расслабилась  с  видимым  облегчением.  Хантер  все  еще  не  мог
привыкнуть к тому, что теперь она полностью доверяет ему, верит в него и
каждое сказанное им слово.
   - Как это может быть,  -  спросила  Сэйбл,  поворачиваясь  на  бок  и
опираясь на локоть, - что, когда ты в хижине, тебя не мучают кошмары?
   Хантер подумал, что и сам очень изменился, потому  что  упоминание  о
кошмарах перестало действовать на него, как пощечина.  Он  заметил,  что
отвечает спокойно, как если бы речь шла о какой-то житейской мелочи.
   - Наверное, все дело в разнице между деревом и камнем. Впрочем, запах
тоже имеет значение. Это ведь была не настоящая тюрьма, Сэйбл, -  просто
старый  военный  склад,  приспособленный  под  тюрьму.  Одно  время  там
находилась бойня, и этот запах так  пропитал  стены,  что  его  было  не
выветрить, если бы даже это пришло кому-то в голову. Я  до  сих  пор  не
терплю запаха боен. - Хантер помедлил, и Сэйбл тотчас положила руку  ему
на локоть, тихонько гладя. - Не то чтобы пещера пахла  чем-то  подобным,
но весь  этот  камень,  затхлость  по  углам...  что-то  вроде  дежа-вю,
понимаешь?
   Несмотря на его небрежный  тон,  вскоре  пришло  неприятное  ощущение
опустошения, неизменно сопровождающее каждое упоминание о прошлом. Каким
бы слабым оно ни было, Хантеру оно очень  не  нравилось.  И  все  же  он
говорил о прошлом все чаще. Сэйбл давно  не  просила  его  об  этом,  но
слушала очень внимательно. Она была из тех, с кем  хорошо  выговориться.
Иногда он думал о ней, как о друге, а не  как  о  возлюбленной,  и  если
ловил себя на этом, то пожимал плечами: вот что  бывает,  когда  женщина
взваливает на себя мужскую ношу.
   И одевается по-мужски, подумал он не без приятного трепета.
   - Почему ты позволил мне пойти с тобой на разведку? - спросила Сэйбл,
помолчав. - Это так не похоже на тебя - позволять мне что бы то ни было.
   - А если бы я приказал тебе остаться и ждать, ты бы послушалась?
   - Ни за что!
   - Я так и подумал, - усмехнулся Хантер. - Тогда какой  смысл  тратить
слова? Я просто избавил свой язык от лишней работы, тем более что  он  и
так не бездельничает в последнее время.
   - Да как ты смеешь говорить такие непристойности в присутствии  леди?
- возмутилась Сэйбл, звучно шлепнув его по спине.
   Хантер опустил  бинокль  и  окинул  ее  с  ног  до  головы  намеренно
плотоядным взглядом:
   - Леди? Скажите на милость! Выходит, этим утром я занимался любовью с
настоящей леди? А я-то, дурак, подумал, что подобрал где-то дикую кошку!
Она хоть и мурлыкала порой, но спину мне поцарапала как следует.
   Иногда Сэйбл казалось, что она начинает отвыкать краснеть по  всякому
поводу, но когда он смотрел вот так, как сейчас...  будто  мог  взглядом
сорвать все, что на ней надето!
   - Знаете, что, мистер Мак-Кракен? Вы - закоренелый развратник!
   Рука Хантера метнулась и обхватила ее за талию, притянув  вплотную  к
разгоряченному телу. Он снова хотел ее и не  собирался  этого  скрывать.
Наоборот, он прижал ее так, чтобы  не  осталось  никаких  неясностей  по
этому поводу. После долгого  поцелуя  Сэйбл  была  наконец  отпущена  на
свободу - задыхающаяся, возбужденная.
   - Ты с самого начала знала, что я развратник, так ведь?
   - Ведите себя прилично, сэр! - воззвала Сэйбл к его благоразумию (и к
своему заодно).
   - Ни за что! - очень похоже передразнил Хантер и снова  нырнул  в  ее
сторону, на какое-то время забыв о том, ради чего оказался здесь. - Ты и
понятия не имеешь, что делаешь со мной, надевая эти узкие брюки!
   Могла ли она этого не знать! Каждое утро все повторялось заново:  она
одевалась, и Хантер не мешал ей довести процесс до конца.  Но  потом  он
буквально  набрасывался  на  нее,  как  бешеный,  прижимая  к  ее   туго
обтянутому телу твердый, как железо, стержень и тем самым недвусмысленно
объявляя о своем желании.
   - Не я их покупала! - возразила она, как только получила  возможность
сказать хоть слово.
   - Верно, купил их я. Значит, я  могу  и  забрать  их  у  тебя,  прямо
сейчас.
   - Но мне больше нечего надеть! -  с  театральным  ужасом  воскликнула
Сэйбл, когда Хантер начал расстегивать пуговицы на пресловутых брюках.
   - В том-то все и дело.
   Первое же прикосновение вызвало в ее памяти  восхитительные  моменты,
которые она успела разделить с Хантером: утро в пещере, когда он  ласкал
ее долго, томительно, почти болезненно медленно; все последующие сладкие
минуты, проведенные  в  густой  траве,  под  сенью  скал  и  просто  под
серо-синим бесконечным небом.
   Это могло повториться, прямо сейчас.
   И она бы позволила.
   - Не  смотри  на  меня  так,  Сэйбл,  ох,  не  смотри!  -  насмешливо
предостерег Хантер, не переставая, однако, блуждать рукой по ее телу.  -
Это кончится тем, что я забуду  обо  всем,  кроме  того,  как  чертовски
прекрасно оказаться внутри тебя.
   - Не я первая начала! - запротестовала она, смущенная его прямотой. -
И потом, разве мы приехали не на разведку?
   - Совершенно верно.
   Поколебавшись,   Хантер   вздохнул   и   вернулся   к   разглядыванию
окрестностей в бинокль. Правда, ему  не  сразу  удалось  настроиться  на
занятие более серьезное, чем любовные игры. Однако  постепенно  ход  его
мыслей изменился.
   Хижина стояла на вершине совсем небольшого отлогого холма, среди купы
приземистых густолистых деревьев, и чем-то напоминала  пасхальное  яйцо,
уложенное в декоративное гнездышко. Хантер  знал,  что  вблизи  строение
выглядит совсем иначе, довольно  непрезентабельно.  Хижина  была  лишена
элементарных удобств и не представляла собой  ничего  ценного  -  должно
быть, поэтому никто не сжег ее и  не  развалил  по  бревнышку.  Впрочем,
почти каждый в округе  знал,  что  невзрачная  халупа  принадлежит  ему,
Хантеру, и уважал его собственность, какова бы она ни была.
   - Эта неопределенность очень угнетает, - пожаловалась Сэйбл.
   - Земля взрыта копытами так, словно здесь побывала не одна  лошадь  и
не две, а целый табун.
   - Визитеры? Похоже, ты ведешь вполне светскую  жизнь,  -  поддразнила
Сэйбл. - Надеюсь, ты не подозреваешь ничего похуже?
   - Индейцев можно сразу отбросить. Они прекрасно знают все пограничные
поселения белых людей, даже состоящие из одной-единственной хижины,  как
эта. Индейцы не суются к соседям, если те не беспокоят их. Ну а если  бы
это все-таки была их вылазка, здесь осталось бы только пепелище.  Скорее
сюда заезжали солдаты. Надо быть готовыми к  тому,  что  сиу  откочевали
дальше к северу.
   - Что могли делать солдаты здесь, на границе пустыни?  И  что  теперь
делать нам?
   "Нам". Хантеру понравилось, как это прозвучало.
   - Нам придется быть очень осторожными, потому  что  армия  не  так-то
просто отказывается от добычи.
   - Это дело рук отца, - вздохнула Сэйбл, неприязненно поджимая губы. -
Он превзошел самого себя, но почему-то  меня  это  не  удивляет.  Боюсь,
впредь я уже не удивлюсь ничему, что бы он ни предпринял.
   -  Следы  лошадей,  которые  мы  видели  раньше,  все  незнакомые,  -
продолжал Хантер, никак не откликнувшись на  ее  слова.  -  Правда,  это
ничего не значит. Если у Быстрой Стрелы снова захромала лошадь,  он  мог
разжиться другой у какого-нибудь очередного Барлоу. Нам остается  только
ждать, пока тот, кто скрывается внутри, не  выдаст  своего  присутствия.
Видишь, над трубой поднимается едва заметный дымок? Подобраться  поближе
незаметно  трудно,  место   слишком   открытое.   Но   против   большого
вооруженного отряда хижина беззащитна.
   - Как странно, когда бывалый человек  вроде  тебя  строит  жилье,  не
учитывая этого.
   Хантер промолчал. Он не собирался вспоминать о том, что несколько лет
подряд только и ждал, когда кто-нибудь прикончит его во сне.
   Подождав еще несколько минут и убедившись, что  обитатель  хижины  не
собирается выходить, он повернулся к Сэйбл:
   - Знаешь, я бы не прочь услышать, что ты меня хочешь.
   -  Леди  не  должна  произносить  подобных  непристойностей,   мистер
Мак-Кракен!
   - Но мне-то можно! - возразил Хантер, ухмыляясь.
   Однако Сэйбл расслышала под ласковой насмешкой невысказанную просьбу:
скажи, что ты так же принимаешь меня сегодня, как и вчера.
   - Люби меня! - вдруг прошептала она, придвигаясь ближе.
   Запах сочной травы примятой ее телом, густо и  опьяняюще  поднялся  в
неподвижном теплом воздухе, какой-то скромный  белый  цветок  добавил  в
него свой волнующий горький аромат.
   - Люби меня...
   В ее голосе что-то иное, чем  страсть,  думал  Хантер,  наклоняясь  к
губам Сэйбл. Она сказала "люби" так,  словно  в  этот  момент  нуждалась
именно в любви в ее высоком смысле. Поэтому он поцеловал  ее  осторожно,
очень нежно и  нетребовательно,  ничем  не  выказывая  желания,  которое
чувствовал. И он не удивился, когда  увидел  слезы  в  широко  раскрытых
глазах Сэйбл.
   "Он целует так, словно признается в любви, - думала она. -  И  мы  не
просто любовники. Мы связаны друг с другом всем тем, что уже  случилось,
и вместе вынесем все, что случится потом, потому что  это  может  только
сильнее привязать нас друг к другу, а не оттолкнуть".
   Она еще не была уверена, но уже могла надеяться, что будущее для  них
двоих существует... Существует ли?
   Она медленно отстранилась. От земли поднимался целый  букет  запахов,
который, казалось, можно было потрогать руками: по-весеннему плодородная
влажная земля, зеленый ковер травы, нагретая солнцем кожа  обуви  -  все
благоухало, заставляя ноздри жадно раздуваться.
   Хантер не нарушил тишину ни единым словом. На лице его  было  мирное,
почти безмятежное выражение, словно никто и не думал таиться  в  хижине,
возможно, готовя им разные сюрпризы. Потом, с видимой неохотой, он снова
взялся за бинокль и отвернулся.
   Сэйбл поймала себя на том, что пристально рассматривает его  профиль.
Лицо его вновь было настороженным, веер морщинок  в  углу  глаза  возник
оттого, что Хантер щурился, боясь упустить какую-нибудь жизненно  важную
мелочь и тем самым дать врагу лишний шанс. "Врагу",  мысленно  повторила
Сэйбл. Это слово относилось слишком ко многим  -  в  сущности,  ко  всей
армии, в том числе к коменданту Мейтланду и ее отцу.  Как  странно  было
теперь,  когда  они  с  Хантером  вдвоем  противостояли  такому  мощному
противнику, вспоминать  то,  что  составляло  жизненные  интересы  Сэйбл
Кавано несколько месяцев  назад.  Наряды,  чепчики  по  последней  моде,
вращение в свете. Все это ушло слишком далеко, чтобы даже  по-настоящему
смешить.
   Стала ли она личностью с тех пор? И  как  именно  человек  становится
личностью? Убив, защищая чью-то жизнь, двух человек за  одно  утро?  Или
выполняя день за днем тяжелую рутинную работу? Выживая?  Уже  давно  она
поставила целью стать достойной Хантера, чтобы он мог гордиться  ею  так
же, как она гордилась им: тем, что он выжил, и тем, что,  не  колеблясь,
делал для этого все, что нужно, как бы  сильно  это  ни  шло  вразрез  с
общепринятыми нормами и правилами.
   Он выздоравливал душой. И она старалась помочь,  чем  могла,  сожалея
лишь о том, что ему не требуется для выздоровления  кровь,  которую  она
могла бы отдать за него.
   Но для нее ли он выздоравливал? Может быть, для  свободы,  о  которой
только и мечтал?
   А она мечтала отказаться от свободы ради жизни рядом с ним, до  конца
дней.
   Очень странно было чувствовать себя  полной  надежды  и  одновременно
беспомощной.
   - У тебя грустный вид. Почему?
   Она вздрогнула от звука его голоса, хотя тот был негромким и  мягким.
Хантер полулежал, глядя  на  нее,  видимо,  уже  какое-то  время.  Сэйбл
заставила себя принять непринужденный вид.
   - Ну и что там происходит?
   - Ни черта там не происходит!
   Хантер нахмурился. Это было так не похоже на Сэйбл - держать  в  себе
то, что ее снедало, - и эта неожиданная  сдержанность  обеспокоила  его.
Впрочем, он не собирался лезть к ней с расспросами.
   Нахлобучив шляпу, он махнул рукой в сторону оврага, на  дне  которого
они оставили лошадей.
   - Значит, ты собираешься ехать прямо к хижине только потому,  что  за
ней привязана всего одна лошадь? А  если  рядом  сидит  в  засаде  целый
взвод?
   - За то  время,  которое  мы  здесь  провели,  хоть  один  из  солдат
шевельнулся бы, я же не  заметил  никакого  движения.  -  Спустившись  в
овраг, Хантер отвязал свою лошадь и повернулся к Сэйбл:
   - Я поеду один, и на этот раз даже не пытайся спорить.
   - Нет, я буду спорить! За кого ты меня принимаешь? Неужели я  позволю
тебе отправиться туда в одиночку?