ановку, он вдруг опустил его и нахмурился.
   Оказывается, Фиалковые  Глаза  была  не  единственным  живым  трофеем
пауни.

***

   Сэйбл была напугана, глубоко несчастна и едва удерживала истерический
крик, боясь, что прекратит его только после выстрела в упор. Без верхней
одежды ее трясло от холода, дрожь отдавалась болезненным эхом в разбитой
голове. Пальцы ног совсем окоченели в мокрых ботинках,  а  руки...  руки
лишь чудом не  выскочили  из  сочленений  -  так  безжалостно  они  были
скручены позади ствола.  Хорошо  хоть,  рана  перестала  кровоточить,  и
теплая влага не ползла больше вниз по шее и спине.
   Она сидела в очень неудобной позе,  но  вынуждена  была  еще  плотнее
сжиматься в комок и подтягивать колени к подбородку, чтобы хоть  немного
ослабить давление на руки. Стараясь не привлекать внимания  похитителей,
она двигала руками вверх-вниз вдоль грубой коры, в надежде  на  то,  что
кожаный ремень станет податливее. От голода и  усталости  в  глазах  все
чаще мутилось.
   Индейцы сидели вокруг небольшого костра, достаточно близко, чтобы  до
нее  доносилась  вонь  прогорклого  жира,  покрывавшего  их  тела.   Они
передавали по кругу бутылку виски и некую темную субстанцию -  еду,  как
предположила Сэйбл с отвращением. Время от времени они  бросали  на  нее
взгляды, не предвещавшие ничего хорошего.
   Несколько часов назад она очнулась на  довольно  костлявой  лошадиной
спине. Вокруг  скакали  краснокожие  в  разномастной  одежде,  очевидно,
снятой с убитых кавалеристов: на одном были офицерские брюки, на  другом
- верхняя часть формы рядового и головной убор со следами крови,  и  так
далее. На поясе у ее похитителя висел в пугающей близости  к  ней  рыжий
скальп. Сэйбл и не знала, что может испытывать такую ненависть.
   Она не позволяла себе размышлять о том, каковы у  индейцев  намерения
относительно нее.  Чтобы  понять,  каковы  они  в  самых  общих  чертах,
достаточно было посмотреть на юного кавалериста, подвешенного на  низкой
ветви за скрученные запястья. Он был обнажен до пояса, белокурая  голова
бессильно свешивалась на грудь, колени подогнутых ног касались  верхушек
сухой  травы.  Все  видимое   пространство   его   кожи   было   покрыто
кровоточащими резаными ранами и глубокими ожогами.
   Несколько раз в течение последнего часа то  один,  то  другой  индеец
поднимался, хватал  головню  и  шел  проверять,  жив  ли  еще  белокурый
пленник. Несмотря на отвращение,  Сэйбл  каждый  раз  не  могла  отвести
взгляда. Головня прижималась к телу  кавалериста,  тот  дергался  назад,
вызывая бурную радость краснокожих. Ни разу он не издал возгласа боли. В
полумраке Сэйбл не сразу разглядела атласную полосу на форменных  брюках
пленника. Итак, это офицер, подумала она, восхищаясь столь явным, хотя и
бесполезным мужеством. В последний раз ему  даже  удалось  подняться  на
ноги. Дикарь, только что отдернувший головню, был ниже своей  жертвы  на
целую голову.  Он  и  не  подумал  отскочить,  считая  молодого  офицера
совершенно беспомощным, и поплатился за самоуверенность, получив сильный
удар коленом в живот. Впрочем, на это ушли последние силы  пленника.  Он
повис на руках и уже не почувствовал удара в лицо, которым его  наградил
рассерженный индеец.
   Сэйбл не испытала жалости,  только  страх.  Когда  с  офицером  будет
покончено, они примутся за нее.
   "Мне страшно, Господи, мне страшно! Я знаю, ты есть,  так  помоги  же
мне! Пошли кого-нибудь освободить меня!"
   Но кто мог помочь ей в  этой  глуши?  Конечно,  индейцы  не  упустили
возможность атаковать  лагерь,  где,  ни  о  чем  не  подозревая,  мирно
беседовали у костра Мак-Кракен и Быстрая  Стрела.  Возможно,  те  лежали
сейчас мертвые или умирающие - и все из-за ее глупой беспечности!
   Борясь с  чувством  безнадежности,  Сэйбл  сосредоточилась  на  своих
путах. Страшнее всего  было  впасть  в  отчаяние,  в  слепую  панику,  и
полностью утратить рассудок.
   Раз ей не на кого рассчитывать, нужно бороться до конца. Любой  ценой
нужно оказаться на свободе! Что, если Маленький Ястреб лежит у потухшего
костра, привлекая своим плачем окрестных хищников? Что, если  кто-нибудь
уже крадется к нему сквозь кустарник? Подобные мысли заставили  Сэйбл  с
новым пылом заработать руками. Единственной наградой за  ее  труды  были
боль от впившихся ремней и кровь, смочившая ладони.
   Через несколько минут Сэйбл поняла, что ее усилия бесполезны. К этому
времени пауни обратили внимание  и  на  нее.  Один  из  них  поднялся  и
направился к ней с копьем в руках. Он остановился в нескольких  шагах  и
начал говорить. Не поняв  ни  единого  слова,  Сэйбл  молча  смотрела  в
раскрашенное лицо. На лбу и щеках индейца охрой были нанесены продольные
линии, голова выбрита, за исключением тонкого тучка  волос,  завязанного
на макушке и свисающего на  спину.  Уши  оттягивали  кольца,  украшенные
блестящими камешками и перьями. Под расстегнутым кавалерийским  ментиком
виднелась грудь, размалеванная желтой  боевой  раскраской.  Если  бы  не
свирепое лицо, дикарь  выглядел  бы  забавно  в  ментике  и  набедренной
повязке, с голыми ногами, вымазанными жиром.
   Звучно шлепнув ладонью  по  груди,  он  широким  жестом  обвел  своих
товарищей, бесчувственное тело  офицера,  ее  самое.  Четверо  остальных
откликнулись на этот жест смехом, полным злобной радости. Дикарь закинул
голову и издал пронзительный вопль, потом неожиданно  метнул  копье.  Он
вонзилось в землю у самых ног Сэйбл, пригвоздив юбку.  От  неожиданности
она рванулась вбок, едва не вывернув руки из суставов.
   В конце концов Сэйбл вырвало желчью, мучительно и болезненно.  Дикарь
что-то кричал, но впервые в жизни ей было совершенно все равно, что  она
предстает  перед  кем-то  в  таком   непрезентабельном   виде.   Немного
отдышавшись,  она  закрыла  глаза,  чтобы  не  видеть  рыжего   скальпа,
болтающегося у пояса индейца.
   Чей это скальп? Неужели эти волосы принадлежали кому-то из  людей,  с
которыми ей приходилось встречаться в прежней, беззаботной жизни? Был ли
это кавалерист из числа тех, кого послал по ее следам отец? Но кто бы он
ни был, смерть его была ужасна, и Сэйбл оплакивала его всей душой.
   Дикарь снова что-то крикнул. Она даже не  подняла  головы,  продолжая
сухо  отплевываться.  Секундой  позже  жесткие  пальцы  схватили  ее  за
подбородок, заставив встретиться с взглядом  холодных  черных  глаз.  От
индейца разило алкоголем.  Оказывается,  помимо  рыжего,  на  его  поясе
висело еще несколько скальпов.

Глава 13

   Боль в подбородке заставила Сэйбл забыть о скальпах. Кожа на всем  ее
теле  странным  образом  съежилась,  уменьшилась  в  размерах  так,  что
заострились черты лица. В глазах индейца  была  неприкрытая  жестокость,
удовольствие от сознания причиняемой ей боли.
   - Хромой Медведь! - крикнул он, тыча себя в  грудь.  Потом  такой  же
тычок получила и Сэйбл. - Рабиня!
   Рабиня? Рабыня! Это она-то, Сэйбл Кавано?! Она  собралась  с  силами,
чтобы не выдать своего потрясения, а вместо ответа выпрямилась, вложив в
это движение достоинство и мужество, которых  оставалось  не  так  уж  и
много.
   "Это все, что ты знаешь по-английски, грязный дикарь? Одно слово,  да
и то кое-как?"
   Хромой Медведь почувствовал себя объектом насмешки и ответил  на  нее
единственным доступным ему образом. Выпустив подбородок Сэйбл, его  рука
схватила ее за горло и  начала  сжимать  медленно,  но  неумолимо,  пока
окружающее не затуманилось и в ушах не возник нарастающий гул.
   "Он учит меня повиновению..."
   За мгновение до того, как потерять сознание, Сэйбл почувствовала себя
свободной. Повиснув на ремнях, она дышала и дышала,  часто  хватая  ртом
воздух  и  смаргивая  обжигающие  слезы.  Наконец  в  глазах   перестало
троиться. Она заметила, что смотрит на израненного офицера, и,  что  еще
удивительнее,  тот  тоже  смотрел  на  нее.  В  его  измученном  взгляде
оставалось  достаточно  силы,  чтобы  она  могла  почерпнуть  из   этого
источника. Именно поэтому она промолчала, когда грубая  ладонь  ткнулась
ей под рубаху и сдавила грудь до ужасной боли, до синяков.  Ей  было  не
только больно, но и противно, но Сэйбл не издала ни звука,  прикусив  до
крови нижнюю губу. Рот наполнился солоноватой кровью. Она  сплюнула  ее,
не поднимая глаз. Это надругательство продолжалось с тех самых пор,  как
она пришла в сознание на спине лошади Хромого Медведя.
   Дикарь сдавил сильнее и, так как она продолжала молчать, схватился за
ремень, накинутый ей на шею. Сэйбл успела забыть про ремень, поэтому  ее
шейные позвонки едва  не  треснули  от  резкого  рывка.  Шея  как  будто
вытянулась вдвое, за ушами обожгло,  когда  грубая  кожа  зацарапала  по
телу. Злобно посмеиваясь,  Хромой  Медведь  приподнял  ее  на  ошейнике,
словно строптивую собаку. Боль в плечевых суставах была оглушающей, руки
проскребли  запястьями  по  коре,  еще  больше  расцарапавшись.   Только
врожденное упрямство удержало Сэйбл от крика. Она  свисала  с  ремня  на
манер сломанной куклы, но по-прежнему молчала.
   Крайне недовольный этим, Хромой Медведь несколько раз  ударил  ее  по
лицу, не столько чтобы причинить боль, сколько в  воспитательных  целях.
Потом забава наскучила  ему.  Он  выпустил  ремень  и  вернулся  в  круг
товарищей.
   Боль жила в каждой клетке тела.  Прежде  Сэйбл  не  подозревала,  что
можно  испытывать  такие  мучения.  Она  обмякла  на   ремнях,   неловко
свесившись на одну сторону. Слезы текли и текли,  обжигая  покрасневшие,
распухшие от пощечин щеки. Спазм за спазмом сжимали пустой  желудок,  не
вызывая облегчения и  продолжаясь,  казалось,  целую  вечность.  Наконец
иссякло все: и слезы, и боль, и буря в желудке.
   Даже не пытаясь принять более удобную позу,  Сэйбл  напрягла  руки  и
вновь начала царапать ремнями по коре дерева.

***

   Хантер зажал рот индейцу, стоявшему на часах, и прижал его  спиной  к
своей груди. Другой ладонью он сжал макушку и как следует рванул  голову
пауни вправо. В тишине раздался омерзительный  хруст  шейных  позвонков.
Осторожно опустив мертвого индейца  на  землю,  Хантер  присел  рядом  и
огляделся. Он сомневался, что пауни выставили сразу двух часовых, но  не
хотел рисковать. Убедившись, что вокруг пусто, он подобрался  поближе  к
лагерю. С его двустволкой можно было сохранять  безопасную  дистанцию  и
успеть сделать пару выстрелов до того, как индейцы опомнятся  и  засекут
его местонахождение. Это обнадеживало.
   Со стороны лагеря раздался звук, напоминающий  щелчок  переломившейся
ветки. Хантер окаменел. Раздвинув ветки,  он  прищурился  в  направлении
звука.  Пьяный  пауни  нависал  над  Фиалковыми  Глазами.  Судя  по  его
вскинутой руке, он только что влепил ей увесистую пощечину  и  собирался
повторить это. Хантер едва  справился  с  собой.  Его  так  и  подмывало
засыпать лагерь градом пуль, но  он  понимал:  еще  не  время.  Впрочем,
терпения хватило ненадолго. После третьего  удара  он  вскинул  ружье  и
опустил палец на курок, мысленно  обещая  индейцу,  что  следующий  удар
будет последним движением в его  жизни.  Искушение  пристрелить  ублюдка
было таким мощным, что Хантер с трудом  заставил  себя  опустить  ружье,
когда тот оставил пленницу в покое и отошел к костру.
   Фиалковые Глаза беспомощно  свесилась  набок.  Похоже,  она  потеряла
сознание. Так даже лучше, невольно подумал Хантер. Если бы  она  открыла
свой говорливый рот и высказалась, пауни могло прийти  в  голову  совсем
лишить ее языка.
   Взгляд Хантера переместился на кавалериста, за запястья  подвешенного
на ветви. Бедняга! Чуть раньше он стал свидетелем пинка, который  парень
нанес своему мучителю. Это было бессмысленно, но  Хантер  отдал  должное
силе его характера, решив, что кавалерист тоже заслуживает спасения.  Он
понимал, что шансы невелики, и не сомневался,  что  отдаст  предпочтение
Фиалковым Глазам, если ситуация повернется не лучшим образом. А когда он
ее спасет, он потребует в  награду  ее  настоящее  имя.  Да,  так  он  и
поступит.
   Присмотревшись,  он  понял,  что  не  правильно  оценил   расстояние,
отделяющее ее от костра. Если бы только  можно  было  прокрасться  через
кусты,  разрезать  веревки,  взвалить  на  плечо  ее  тело  и  унести  в
безопасное место! Однако в  такой  опасной  близости  от  пауни  это  не
представлялось возможным.
   Умей Фиалковые Глаза стрелять... Но нет, в бою от нее не  могло  быть
толку. Вот если бы это была словесная битва, тут бы ей равных не было! К
сожалению, индейцы не  жалуют  бойких  на  язык  женщин  и  не  понимают
прелести перебранки, невесело усмехнулся Хантер, а в настоящей драке ему
придется рассчитывать только на себя.
   Приближался рассвет. Нужно было решаться. Хантер снова поднял ружье и
прицелился.
   Когда  по  поляне  разнесся  оглушительный  треск  выстрелов,   Сэйбл
пожалела, что не привязана лицом к дереву: от ужаса  у  нее  нашлись  бы
силы  вскарабкаться  вверх  по  стволу.  У  одного  из  индейцев   грудь
взорвалась красными брызгами и кусочками кости. Удар был так силен,  что
тело пролетело несколько шагов, прежде чем свалиться  на  землю.  Второй
выстрел снес половину черепа у его соседа.
   Три оставшихся в  живых  индейца  бросились  врассыпную,  стреляя  по
кустам между Сэйбл и  свисающим,  как  гигантская  груша,  кавалеристом.
Утренний сумрак прорезали красно-белые вспышки, повисла пороховая  вонь.
Сэйбл прижалась спиной к стволу, стараясь слиться с  ним  воедино.  Даже
полузамученный офицер очнулся  и,  движимый  инстинктом  самосохранения,
начал дергаться в попытках отползти от опасного места.
   Зажмурившись и стиснув  зубы,  чтобы  не  кричать  от  страха,  Сэйбл
спрашивала себя: кто  послужил  причиной  всего  этого  кошмара?  Другие
индейцы?
   Съежившись за  толстым  стволом,  Хантер  рванул  затвор  двустволки,
зарядил ее и вскинул на изготовку. Давайте, давайте, мысленно поощрял он
индейцев,  продолжавших  беспорядочно  палить  по  кустам.  Чем  быстрее
иссякали их боеприпасы, тем больше у него  появлялось  шансов  на  успех
дерзкого предприятия.
   Одна из пуль просвистела совсем близко. Хантер мимолетно отметил, что
этот звук удивительно напоминает  звук  летящей  стрелы,  и  выпрямился,
собираясь сменить позицию. В следующий момент в глазах у него  заплясали
искры. Чуть позже голова взорвалась болью. "Не вовремя..."  -  мелькнула
мысль, прежде чем он свалился мешком, с треском сокрушив ближайший куст.
   Вместо очередного выстрела Сэйбл услышала сухой щелчок  курка,  затем
наступила тишина, показавшаяся оглушительной.  Белое  облако  порохового
дыма плыло по поляне,  как  бесформенное  привидение,  гонимое  утренним
ветерком. За его бледным пятном угадывалось какое-то  движение,  но  кто
это был и в  каком  количестве,  оставалось  тайной.  Громкий  гортанный
возглас заставил ее вздрогнуть. Из кустов  появился  индеец,  волочивший
тело, казавшееся безжизненным. Он оставил его валяться у  ног  Сэйбл,  а
сам снова нырнул в кусты. Лица она видеть не могла, но по одежде  узнала
в лежащем своего проводника. Что с ним? Неужели мертв?
   Между тем пауни вернулся с двустволкой. Бросив ее рядом с  телом,  он
начал обыскивать его - очевидно, надеясь найти еще какое-то оружие.
   Хантер ожидал  этого.  С  быстротой  молнии  схватив  двустволку,  он
оттолкнул  индейца  обеими  ногами  и,  не  целясь,  сделал  подряд  два
выстрела. Пауни отнесло назад, он дико взвыл и схватился за плечо. Кровь
потекла между его пальцами сразу несколькими темными струйками. Перестав
выть, индеец уставился на свою руку с тупым  недоверием.  Где-то  справа
щелкнул курок разряженного револьвера.
   Внезапно раненый дикарь бросился вперед, почти свалившись на Хантера.
Тот повернул винтовку и размахнулся прикладом. Удар пришелся по коленям.
Индеец  тяжело  рухнул  на  землю.  Раздался  чей-то  выстрел,  но  пуля
пролетела много левее. Отметив про себя, что еще не все боеприпасы пауни
пошли в дело, Хантер неуклюже встал на ноги и повернулся к привязанной к
дереву женской фигуре. При этом в глаза ему бросились  тщетно  скребущие
по земле ноги кавалериста, который пытался подняться.
   - Помогите ему! - хрипло крикнула Фиалковые Глаза, как только руки ее
оказались свободны.
   Хантер обернулся. К офицеру, размахивая томагавком над головой, несся
один из уцелевших индейцев. Собравшись с силами, пленник  оттолкнул  его
ногами, выиграв пару секунд. Этого Хантеру хватило, чтобы выхватить  нож
и швырнуть его в нападающего.
   Лезвие глубоко вонзилось  в  горло  пауни.  Итак,  три  индейца  были
мертвы, один ранен. В живых, таким образом, оставался один.
   У Хромого Медведя больше  не  было  патронов.  Это  его  курок  издал
несколько бесполезных щелчков, словно  индеец  надеялся  вернуть  его  к
жизни усилием воли. Со злостью зашвырнув оружие в кусты, он  вынесся  из
леса живым снарядом и с размаху впечатался головой в бок Хантеру.
   Оба упали, сцепившись в яростной схватке, покатились по  земле  прямо
через костер, налетели на ствол дерева. Ненадолго их отбросило  друг  от
друга, но тотчас драка возобновилась. Вскоре у Хантера потекла кровь  из
рассеченного виска, попадая  в  глаз  и  мешая  видеть.  Кулаки  Хромого
Медведя работали, как два сокрушительных молота, раз за разом попадая то
по скулам, то по ребрам. Уже потерявший  достаточно  много  сил,  Хантер
отвечал на них все слабее,  и  вскоре  пауни  удалось  достать  нож,  не
прекращая осыпать противника ударами левой руки. Не теряя ни секунды, он
нацелился Хантеру в горло  и  нанес  удар.  Тот  сумел  отклониться,  но
недостаточно.  Острое,  как   бритва,   лезвие   скользнуло   по   щеке,
располосовав ее от подбородка до скулы.
   Ярость и боль придали Хантеру сил. Он нанес индейцу  удар  коленом  в
бок и схватил его за руку прежде, чем нож опустился  снова.  Последовало
несколько минут отчаянной борьбы за то, чтобы не дать лезвию  вонзиться,
но Хантеру было ясно, что долго он не продержится.
   В это время раненый пауни поднялся и заковылял к своей лошади.
   Сэйбл, и без того находившаяся в панике,  пришла  в  настоящий  ужас.
Что, если он приведет сюда все  племя?  Она  напряглась  изо  всех  сил.
Ремень, изрядно потертый  от  постоянного  царапанья  по  коре,  наконец
лопнул. Сэйбл свалилась ничком, уткнувшись лицом  в  землю  и  рыдая  от
ужасающей боли в руках и плечах.
   Двустволка Мак-Кракена и его патронташ валялись совсем  рядом.  Сэйбл
бросилась в ту сторону, совсем забыв, что все еще привязана к дереву  за
шею. Ремень рванул ее назад так, что пресеклось дыхание  и  потемнело  в
глазах. Не надеясь развязать узел, она даже не легла, а  скорее  рухнула
на живот и вытянула руку, царапая пальцами по земле. Еще немного, еще...
Плечо продолжали колоть сотни невидимых игл, запястье ныло, но  в  конце
концов кончики пальцев коснулись винтовки.
   Сэйбл  как  раз   заряжала   ее,   когда   раздался   продолжительный
воинственный крик.
   Раненый индеец поворачивал  лошадь  туда,  где  Мак-Кракен  продолжал
бороться с Хромым  Медведем.  Тот  успел  оседлать  проводника,  коленом
придавив его левую руку. Было ясно, что Мак-Кракену не  выйти  из  драки
живым.
   Хантер и сам не понимал, как сумел продержаться так  долго.  Вены  на
шее вздулись веревками, рука, удерживающая запястье индейца, онемела  до
полной потери ощущений. Пауни тоже ослабел, но он по  крайней  мере  мог
пользоваться двумя руками.  Лезвие  неумолимо  опускалось,  уже  касаясь
кончиком горла. В голове  шумело,  окружающее  расплывалось,  но,  когда
Хантер увидел приближающегося всадника с копьем на изготовку, он  понял:
это ему не мерещится.
   Вот и все, подумал он с отчаянием... Сэйбл отбросила волосы  с  лица,
понимая, что от точности прицела зависели три жизни:  не  только  самого
Мак-Кракена, но также ее и офицера-кавалериста. Она взвела  тугой  курок
не без усилия, двумя пальцами, и на мгновение застыла в нерешительности.
В кого