Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Художественная литература
   Женский роман
      Марлитт Евгения. Романы 1-2 -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  - 45  - 46  - 47  - 48  - 49  - 50  -
51  - 52  - 53  - 54  - 55  - 56  - 57  - 58  - 59  -
интересен для нового гостя. - Вас тянет в ваш прохладный, зеленый лес, не так ли, мой милейший фон Оливейра? - сказал он милостиво, - Да и мне хотелось бы освежиться... Милая Зонтгейм, - обратился он к фрейлине, - пойдите принесите вашу шляпку - мы пойдем к озеру! Дамы немедленно оставили комнату, в то время как мужчины тоже пошли искать свои шляпы. Глава 19 - Господи, что за человек! - сказала фрейлина, идя по коридору. - Всем нашим господам ничего не остается, как попрятаться! - Он внушает мне ужас, - проговорила бледная, нежная блондинка, останавливаясь и складывая на груди свои худенькие ручки. - Человек этот ни разу не улыбнулся... Клеманс, все вы ослепли! Этот не из наших, он принесет нам несчастье - я это чувствую! - Благородная Кассандра, это и нам известно, бедным, ослепленным смертным! - с насмешкой проговорила фрейлина. - Конечно, немалую беду он нам готовит, делая народ слишком умным; но подождем, дай время освоиться ему в нашем кругу!.. Это правда, он угрюм, разговор его слишком суров сравнительно с элегантным тоном нашего светлейшего... Но, милочка Люси, заставить улыбнуться этот рот, пробить эту гордую броню, вышвырнуть за окно все эти пресловутые намерения и единственно с помощью любви - вот было бы блаженство! - Попробуй только побожиться! - возразила блондинка, исчезая за дверью своей комнаты; фрейлина, зарумянившись, отправилась далее. Баронесса Флери, незамеченная, шла за ними по мягкому ковру и окидывала молодую девушку долгим, насмешливо-сострадательным взглядом. Прекрасная баронесса быстро снарядилась для прогулки, и вместе с кавалерами направилась в переднюю. Двери музыкального салона были открыты. Она быстро вошла туда с сердито нахмуренным лбом, - сегодня она внезапно отозвана была от своих обычных утренних занятий музыкой и забыла закрыть флигель. - О нет, моя милейшая, - возразил князь, когда она взялась за крышку, - минута слишком удобна для меня, флигель открыт и ноты на пюпитре, - прошу вас, только одну пьесу, вам известна моя слабость к Листу и Шопену! Баронесса усмехнулась, сдернула перчатки, бросила на стул шляпу и села за рояль. Она отложила в сторону ноты и начала прелюдию. Ослепительно красива была в это время эта женщина. Гибкие руки ее быстро летали по клавишам, голова откинута была назад, глаза сияли обворожительным блеском. Мужчины тихо столпились в дверях. Португалец оставил комнату и, спустившись со ступеней подъезда, остановился под померанцовыми деревьями, украшавшими усыпанную песком площадку. Руки его были сложены и грудь высоко поднималась... Место, где он стоял, аллея, тянувшаяся и за решетку сада, и далее, по ту сторону стены, низменные луга, поросшие кустарником, и эта цепь отвесных утесов, позлащенных заходящим солнцем, - вид всей этой местности пробуждал в душе его горькие, тяжелые ощущения. И вспомнилось ему, как, обвиняемый в поджоге, дерзкий демагог, шел он по этим местам и рядом с ним - величественная, молчаливая фигура его несчастного брата, несшего уже смерть в своей груди. ... Немало времени пронеслось с того дня, но ничто в мире не изгладит из сердца его той ночи, когда таким ужасным образом надсмеялись над любовью дорогого ему существа... И тогда неслись по воздуху переливающиеся аккорды Шопена; и такой же толпе жалких холопов, подобострастно гнущих перед ним теперь свою спину, отдан был приказ отправить обоих братьев! А бездушная кокетка, на совести которой смерть человека, как ни в чем не бывало наслаждается себе жизнью; и сама история эта, разрушившая все счастье другого, делает ее еще пикантнее в глазах модного света. У этих, так восхищающихся ею блестящих господ бывали, конечно, связи, прежде чем они вступали в соответствующие их положению браки, но смешно было бы придавать этим связям серьезное значение и из-за подобной шутки примешивать демократический элемент к благородной крови! Последняя Цвейфлинген с замечательным тактом и чувством своего дворянского достоинства поняла все унижение от своего так называемого сватовства и вполне была вправе разорвать цепь, которой ее хотели увлечь в чуждую ей среду. До того, кто при этом пострадал, ей не было никакого дела. "Зачем он был так прост!" - сказано было с пренебрежением. По лицу португальца пробежала горькая, мрачная улыбка, рука его судорожно сжалась и он взмахнул ею в воздухе, но этот самый жест пробудил в нем воспоминание о таком же движении, которым когда-то отшвырнул он медные монетки из рук хилого ребенка, предлагавшего ему их в простоте своего детского бесхитростного сердца... И воображению его нарисовался милый образ девушки со светлыми распущенными волосами, сказавшей ему со своей доброй улыбкой и с серьезно-простодушным взором: "Дурное время позади меня!" Поднятый кулак его разжался, и рука поднялась к глазам, как бы защищая их от солнца. Он не заметил, как кончилась музыка, как общество вышло на прогулку и как чья-то рука слегка опустилась на плечо мечтателя. - Ну, что, мой милый Оливейра? - сказал министр. При звуке этого голоса португалец отступил назад, точно рука, прикоснувшаяся к нему, была из раскаленного железа. Он выпрямился, принял свой обычный величавый вид и измерил гордым взглядом с головы до ног изволившего пошутить господина. - Что вам угодно, Флери? - спросил он, не украшая фамилии титулом. Щеки министра вспыхнули бледным румянцем, а широко раскрытые глаза метнули гневную искру; по лицам окружающих его кавалеров пробежало что-то вроде злорадства. Все они были креатуры министра и при всем чванстве своими старинными, аристократическими именами без всякого с их стороны видимого неудовольствия терпели, когда всемогущий министр в разговоре и ними игнорировал их сословные атрибуты, между тем как "ваше превосходительство" в их устах было нераздельно с именем барона Флери, все равно как "светлость" с достоинством князя. У них хоть и скребло сердце, но они, несмотря на это, очень любезно улыбались, ибо его превосходительство, случалось, бывал при этом в добром расположении и доступен был иной просьбе... Но в эту минуту коса нашла на камень. Однако министр не доставил им удовольствия дальнейшим выражением своего недоумения, - его превосходительство никогда не замечал оскорбления, отомстить за которое сейчас же было не в его власти; он не понял ответа и с достойным удивления спокойствием предложил руку смущенной этой сценой графине Шлизерн. Князь под руку с баронессой, не обратив внимания, прошел мимо и пригласил жестом Оливейру идти с ним рядом, и в то время, как общество медленно подвигалось по тенистой аллее, португалец, с заметным любопытством расспрашиваемый его светлостью, рассказывал о своем бразильском отечестве. Все молча прислушивались, ибо рассказ был слишком интересен. Первое впечатление, произведенное этим чужестранцем как человеком, находящемся постоянно настороже, совершенно исчезло. Дамы были очарованы звучностью его голоса, а у иного барина, не имевшего ничего, кроме своей придворной должности и связанных с ней незначительных доходов, просто кружилась голова при описании величественных железных рудников, которые при правильно устроенном производстве должны были принести португальцу громадные суммы. На вопрос князя, почему он оставил Бразилию и избрал именно Тюринген своим местопребыванием, Оливейра с минуту помолчал, затем твердо, с совершенно особым выражением, хотя голос его звучал как-то странно-загадочно, отвечал, что причины этому он сообщит его светлости при особой аудиенции. Министр с изумлением поднял глаза, его глубоко недоверчивый взгляд остановился на профиле португальца, и хотя в эту минуту князь и назначил ему аудиенцию, но всякий мало-мальски знакомый с выражением лица министра наверно знал, что день, когда должна состояться "особая аудиенция", никогда не наступит. По ту сторону садовой решетки князь остановился под тенистыми кленами и начал смотреть на вновь выстроенное здание довольно обширных размеров, окруженное лесами. Оно стояло хоть и не на дальнем расстоянии от Нейнфельда, но все же было достаточно изолированно и покоилось как бы на вытянутом склоне противолежащей горы. Оно должно было быть уже близиться к завершению, ибо на верхней балке лесов сидел человек и прикреплял к ним, по тамошнему обычаю, ель, на верхушке которой развевались пестрые ленты. - Да это просто небольшой замок, - проговорил его светлость. - Что это, приют для бедных детей? - спросил он португальца. - Я построил его для этой цели, ваша светлость. - Гм... Я боюсь только, что эти бедняжки, раз попав туда, не захотят выйти, да оно и понятно, - заметил один из кавалеров. Графиня Шлизерн как бы в предостережение подняла палец. - Только не балуйте их, добрейший господин фон Оливейра! - сказала она. - Я предостерегаю вас единственно в видах гуманности. Возвышая его умственный уровень, удержаться на котором он все же не может по своему прирожденному состоянию, люди делают очень несчастным этот класс. Темные глаза Оливейры с саркастическим выражением остановились на лице гуманной дамы. - Почему же это прирожденное состояние, или иначе, другими словами, нужда, нищета и лишения, должны быть причиной, по которой все угнетаемое произволом ныне должно и остаться таковым навсегда? - спросил он. - Люди эти разве не такие же, как и мы все? Получив правильное воспитание и направление, они застрахованы уже одним тем, что вы, сударыня, называете прирожденным состоянием... Да и к тому же, скажу я далее, в Нейнфельде они всегда будут иметь хлеб и кров, если позже не захотят устроиться где-либо, избрав другой путь к существованию. Никто не возразил ни слова на это прямое объяснение. Князь отправился далее, без всякого следа неудовольствия на сухощавом лице, которое, возможно, желала увидеть графиня Шлизерн. Она, очевидно, была одной из тех энергических женщин, которые привыкли, чтобы их слова принимались без возражения, и за раз выраженное мнение держались тем упорнее, чем неожиданнее встречали противоречие. - Без сомнения, сооружая это здание, вы имели в виду наши знаменитые евангелические приюты? - снова обратилась она после небольшой паузы к португальцу. - Не совсем, - возразил он спокойно, - В основном принципе я совершенно расхожусь с ними, ибо не хочу касаться различия вероисповеданий. У меня, например, там будет четверо еврейских детей, сироты двух отличных работников. Ответ этот, точно электрическая искра, пробежал по всему дамскому обществу. - Как, вы принимаете евреев? - сорвалось одновременно с нескольких прекрасных уст. В первый раз строгое, суровое лицо чужестранца осветилось веселой усмешкой. - Вы, вероятно, считаете евреев за особенных избранников неба, которые должны не так сильно чувствовать голод, как христиане? - спросил он. Дамы, которых окинул он проницательным взором, опустили глаза. - Те два работника-еврея горячо просили меня перед смертью не отчуждать детей от веры отцов их, - продолжал он глубоко серьезным тоном. - Я уважаю их последнюю волю и не допущу, чтобы детей перекрестили. - О Боже мой, - вскричала графиня Шлизерн с досадой, - неужели еще не достаточно этой переступившей границы веротерпимости, которой как бы пропитан воздух нейнфельдской долины?.. Там протестантский духовник без устали твердит: "Любите друг друга", ни мало не заботясь о том, к кому он обращается, к туркам, язычникам или евреям, - а вы... Ах, извините - я забыла - как португалец, вы, вероятно, католик? Насмешливо-веселое выражение все еще светилось в глазах Оливейры. - Ах, вы желаете знать мое вероисповедание, графиня? - спросил он. - Извольте, я твердо и непоколебимо верую в мое призвание как человека, которое налагает на меня обязанности быть полезным моим ближним, насколько это в моей власти... Что же касается того протестантского духовника, то я просил бы вас быть осторожнее в вашем приговоре о нем - человек этот истинный христианин. - В этом мы вполне уверены, - проговорил министр любезно и вместе с тем с едкостью в голосе: веки его опустились и вся физиономия дышала презрением. - Но он самый жалкий проповедник, и его болтливое изложение служит соблазном для вверенной ему паствы. Мы были вынуждены удалить его с кафедры, Хотя слова эти и имели целью пленить слушателя, однако не произвели желанного действия: смуглое лицо португальца вспыхнуло, а его обычная величавая сдержанность, казалось, должна была ему изменить в эту минуту. - Очень хорошо знаю, - проговорил он, овладевая собой, - его превосходительство поступает по своему благоусмотрению... Но, несмотря на это, я позволил бы себе обратиться к благосклонности его светлости и просить, чтобы обстоятельство это рассмотрено было еще раз... При более близком ознакомлении с делом соблазн ограничивается единственно одной властолюбивой женщиной и некоторыми рабочими, исключенными своими товарищами из своей среды за нечестное поведение. - В другой раз, милый господин Оливейра! - заговорил быстро князь, замахав рукой. Его маленькие тусклые глаза с беспокойством устремлены были на лицо министра, которое выражало глубокое негодование. - Я здесь для того, чтобы отдохнуть, - продолжал он, - и убедительно должен вас просить не упоминать о делах! Расскажите лучше о вашей чудесной Бразилии. Португалец снова пошел рядом с князем, - Удаление этого неисправимого, углубленного в свои нелепые мечтания священника - одно из ваших лучших мероприятий, ваше превосходительство; этот факт будет украшением летописей нашей страны! - произнесла графиня Шлизерн, обращаясь к министру, Женщине этой невозможно было не сказать последнего слова, и оно предназначалось единственно для ушей Оливейры. Человек этот стоял как бы среди взбудораженного роя ос, которые жужжали над его головой. В тоне голоса его слегка проглядывала насмешка, когда он продолжал рассказывать несколько встревоженному князю о великолепии бразильских бабочек и о драгоценных, известных породах дерева, о топазах и аметистах, найденных в его собственных владениях в значительном количестве; разговор принял снова тот невинный характер, который единственно и был у места на этой тощей почве, способной производить лишь то жиденькое растеньице, которое называется "не тронь меня". Глава 20 Дамы сначала решили было покататься по озеру, однако князь, погруженный в описания Оливейры, пройдя вдоль берега, продолжал идти по дороге, которая вела к Лесному дому. Дамы шли за ними, как бы повинуясь очарованию голоса рассказчика. Войдя в лес, они сняли шляпы и стали украшать лесными цветами свои прически... Как невинны казались эти создания в своих безукоризненно белых одеждах, с полевыми цветами в волосах, а между тем эти на вид детские, простодушные сердца, согласно феодальным правилам, были уже в совершенстве вышколены и изощрены, и между ними и остальным, не способным к придворной жизни человечеством, лежала целая бездна льда и черствого равнодушия. Когда общество остановилось на лесной полянке, одна хорошенькая, молоденькая дама, жена одного из придворных, украсила гирляндой шляпу своего супруга. Князь заметил это и протянул, улыбаясь, свою шляпу - это было сигналом приняться за шляпы всех находившихся здесь кавалеров. Дамы начали порхать как бабочки и рвать цветы; много было шуток и смеха - невиннее и наивнее не могли быть и деревенские дети, разбегавшиеся в свежем и зеленом лесу. Португалец повернулся спиной к этой суматохе и, отойдя в сторону, остановился перед отлитым из металла бюстом принца Генриха, изучая, как казалось, с большим интересом черты покрытой ржавчиной княжеской головы. То, на что не решилась ни одна их молодых дам относительно такого сурово-строгого человека, как Оливейра, не замедлила исполнить красавица фрейлина. Она тихо подошла к нему и со страстно умоляющим и в то же время застенчивым видом протянула ему свою узкую белую руку с цветами. Это, конечно, был момент, долженствовавший бы вызвать улыбку на эти серьезные уста и осветить приветливым светом этот строгий взор, но ничего подобного не случилось; бронзовое лицо не изменило своего выражения, хотя с безупречно рыцарским поклоном португалец снял шляпу и протянул ее молодой девушке. Она побежала к группе дам, и португалец медленно последовал за ней. Все общество находилось на средине луга, и с этой точки взор легко проникал во все скрытые, темные аллеи парка. Шляпа Оливейры переходила из рук в руки, каждая из дам украшала ее цветами, наконец она очутилась в руках баронессы Флери. Улыбнувшись португальцу, стоявшему неподалеку от нее, прикрепила она к ней великолепные лазоревые колокольчики и только что намеревалась возвратить шляпу, как вдруг остановилась, как вкопанная, и стала прислушиваться. Мгновенно смолкла болтовня, и среди всеобщего безмолвия послышались глухо раздававшиеся удары копыт мчавшейся во весь опор лошади... Уж не испугалось ли чего животное, которое неслось по лесу?.. Не успела мысль эта мелькнуть в голове присутствующих, как по Грейнсфельдской дороге действительно промчалась лошадь. По спине ее, точно легкое летнее облачко, расстилалось белое женское платье, и над высоко поднятой головой животного развевались распущенные светлые волосы. Золотистые лучи солнца, проникавшие кое-где между вершинами, бросали сверкающие пятна на коня и всадницу, и это делало почти ужасающе прекрасным и без того поразившее всех явление. Дамы с криком бросились в сторону. - Боже мой! - вскричал князь, положительно испуганный. Баронесса Флери, как обезумевшая, простерла вперед руки. - Воротись, Гизела, я заклинаю тебя! - вскричала она вне себя. - Я не могу этого видеть!.. Страх убивает меня! Но лошадь, прекрасный, благородный арабский скакун, стояла уже, как вкопанная, среди луга; пена покрывала удила, и ноздри ее раздувались. - Грейнсфельд горит! - вскричала всадница, не обращая внимания не восклицания и жесты мачехи, - ее прекрасное лицо было бледно, как смерть. - Замок? - спросил португалец, Он один, по-видимому, сохранил спокойствие, - все остальные стояли совершенно потерянные, застигнутые врасплох. - Нет - в селении горит сразу несколько домов! - отвечала молодая девушка, едва переводя дыхание и откидывая назад свои великолепные волосы, ниспадавшие ей на грудь. - И ради чего мчалась ты таким бешенным образом?.. Сумасшедшая!.. - вскричал министр, совершенно возмущенный. Между тем португалец сказал несколько слов его светлости и, поклонившись ему, немедленно скрылся в лесу. Казалось, молодая девушка из всех присутствовавших заметила только этого человека; при его вопросе по бледному лицу ее разлился нежный румянец, который исчез снова, едва португалец ушел. Наконец оцепеневшее общество пришло в себя - кавалеры, а вместе с ними графиня Шлизерн, поспешно окружили коня и амазонку. Молодые дамы в нелюбезном изумлении со слегка объяснимым неудовольствием держались поодаль, не спуская, однако, своих прекрасных глаз с лица юной отшельницы, которая так неожида

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  - 45  - 46  - 47  - 48  - 49  - 50  -
51  - 52  - 53  - 54  - 55  - 56  - 57  - 58  - 59  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору