о в высшем свете "бриллиантовой феей".
   Какие  триумфы,  сколько  небесно  прекрасных  часов  связано   с   этими
ослепительными сокровищами! С их помощью красота ее совершала такие  победы.
Блеск их так напоминал пылкие взгляды  побежденных,  которых  очаровательная
бриллиантовая сирена заставляла испытывать все  мучения  страсти  для  того,
чтобы потом оттолкнуть с высокомерной улыбкой.
   И теперь ей предстояло расстаться с  этой  блистающей  броней  кокетства,
расстаться  для  того,  чтобы  отдать  ее  другому   существу,   обладающему
молодостью.
   Между тем графиня Штурм оставила Белый замок.  Все  эти  приготовления  к
празднествам, которые она оставила за собой, нимало не  интересовали  ее,  -
покидая замок, она не чувствовала никакого сожаления. Какое  значение  могло
иметь  для  нее  лицезрение  князя?  Она,  разумеется,  питала  безграничное
уважение к его высокому положению;  уважение  это,  как  она  себя  помнила,
старались в ней развить чуть ли не заботливее, чем самое почитание Бога,  но
тем не менее она была далека от той ребяческой веры большинства,  которая  в
коронованной особе видеть печать чего-то божественного, Она выразила желание
быть представленной князю, это правда; но этого она  желала  из  уважения  к
традициям древнего рода Штурм и Фельдерн. Ее предки в  продолжение  столетий
появлялись  при  дворе,  окружали  престол,  занимали  высокое  общественное
положение, на которое давало им право как их происхождение,  так  и  отличие
государей. И этот блеск и эти права должна  была  поддерживать  и  последняя
Штурм до последнего издыхания - это была ее священная обязанность.
   Не эта ли мысль о долге побудила ее сегодня выразить свое желание?
   Яркий румянец разлился по лицу девушки - в глубине души ее лежала  тайна,
открыть которую она не желала бы никому на свете.
   Экипаж медленно подвигался вперед.
   Между позолоченными  солнцем  листьями  буков  виднелся  Лесной  дом,  на
террасе стояла величественная  фигура  португальца.  Тут  же  был  и  старый
солдат, и обезьянка, приютившаяся на плече  одного  из  каменных  юношей,  и
попугай, раскачивающийся на своем кольце.
   ...Человек этот будет в Белом  замке.  Его  представят  князю,  он  будет
окружен придворными дамами, с ним будет говорить ее красавица-мачеха в своем
нарядном парижском туалете...
   Руки молодой девушки бессильно опустились на колени и голова  ее  поникла
на грудь...

Глава 18

   Три  дня  уже  гостил  светлейший  гость  в  Белом  замке.   Сюда   снова
возвратились  прежние  роскошь  и  блеск,  которыми  принц  Генрих   окружал
обожаемую им графиню Фельдерн. Князь прибыл в сопровождении многих кавалеров
и дам. Все обладающее молодостью и красотой при дворе в А,  было  приглашено
сюда; больная княгиня, не будучи в состоянии  сопровождать  своего  супруга,
как особое доказательство своей благосклонности и милости к владетелю Белого
замка, отпустила сюда свою любимую  фрейлину,  известную  красавицу,  "чтобы
придать больший блеск собравшемуся обществу".
   На второй день своего приезда князь уже посетил нейнфельдский  завод.  Со
своими  могучими  дымящимися  трубами,  вновь  выстроенными  домами,  массой
рабочих, заведение это представляло слишком импозантный вид  и  пользовалось
такой славой, что высокий гость не мог не обратить на него своего внимания.
   При этом случае был представлен князю новый владелец завода Оливейра.  Он
сам водил высокого гостя по всему заведению, и его  светлость  был  очарован
красивым, изящным мужчиной, "который так счастливо сумел  соединить  в  себе
интересную строгость с элегантными манерами светского человека". Само  собой
разумелось, что Оливейра должен был представиться его светлости  и  в  Белом
замке; сам князь назначил ему для этого следующий день.
   Было два часа пополудни. Лучи солнца обливали  нейнфельдскую  долину,  но
под тенью вязов аренсбергского сада было  свежо  и  прохладно.  Благоуханный
воздух так и манил в широкие тенистые аллеи.
   Глубоко взволнованный, с  бледным  лицом,  стоял  португалец  у  железной
решетки входа в сад.
   Бледность не покидала его прекрасного смуглого лица,  когда  он  вошел  в
аллею, которая прямо вела к замку. Шаги его были медленны,  взор  бродил  по
сторонам, точно он должен был увидеть здесь что-то, что  причиняло  ему  это
волнение и делало лихорадочным его пульс...
   Стоявшие у подъезда и болтавшие между  собой  лакеи  сейчас  же  смолкли,
завидя португальца, и приняли почтительные  позы,  склонившись  чуть  не  до
земли; выражение презрения и сарказма промелькнуло на губах иностранца. Один
из лакеев бросился вперед с докладом и повел  его  не  в  покои,  занимаемые
князем, но в апартаменты баронессы, где только что встали из-за завтрака.
   Перед ним открылся длинный ряд комнат,  в  которых  жила  Гизела,  будучи
ребенком. В огромном  зале  прислуга  прибирала  стол,  сиявший  серебром  и
хрусталем, на котором только что завтракали.  На  полу  валялись  пробки  от
шампанского, что положительно говорило за приятное настроение  общества,  Он
вошел в комнату, двери и окна которой были убраны фиолетовым  плюшем,  глаза
его невольно обратились в  угол  -  чужой  человек,  южноамериканец,  никоим
образом не мог знать, что там в былое  время  на  шелковой  подушке  нежился
единственный  нежно  любимый  друг  маленькой  графини  Штурм,  Пус,   белый
ангорский кот! Во всяком случае одна из  оконных  ниш  комнаты  представляла
гораздо более интереса в эту минуту,  чем  пустой  угол.  Там  из-под  белых
кружев, окаймлявших плюшевую гардину, выглядывала смуглая  кудрявая  головка
знаменитой красавицы-фрейлины; она болтала  с  другой  молодой  девушкой,  и
появление португальца вызвало румянец на щеках обеих  -  может  статься,  их
прелестные губки  только  что  шептали  имя  прекрасного  иностранца,  столь
обворожившего его светлость.
   Доложив о прибывшем, лакей вернулся и с глубоким поклоном  остановился  у
дверей, чтобы пропустить гостя. Странное дело, эта величественная фигура,  с
гордо поднятой головой, вдруг как  бы  приросла  к  земле  -  на  лбу  снова
обозначилась глубокая складка, и этот прекрасно  очерченный  лоб,  вместе  с
нервно дрожащими губами, в эту минуту придавал почти  дьявольское  выражение
классическому профилю. А в  комнате,  в  дверях  которой  стоял  португалец,
разливался волшебный зеленый свет, падавший и на белые мраморные  группы,  и
на ее превосходительство, восхитительно раскинувшуюся  на  козетке  в  белом
утреннем платье; грациозно подобранные волосы падали на зеленую  подушку,  а
крошечные  ручки  механически  играли   великолепным   букетом   из   цветов
гранатового дерева.
   - Странно! - прошептала с удивлением  красивая  фрейлина  своей  соседке,
когда португалец, точно вследствие внезапного  толчка,  наконец  скрылся  за
плюшевой портьерой:
   - Человек этот точно боялся переступить порог этой комнаты, как говорится
в тюрингенских повериях о ведьмах, я это очень хорошо видела!
   - Это очень понятно!  -  произнесла  бледная,  нежная  блондинка.  -  Это
зеленое призрачное освещение причиняет мне головокружение - идею  кокетливой
графини Фельдерн я нахожу положительно ужасной!
   Ее превосходительство, со своей стороны, тоже как нельзя лучше  объяснила
себе эту нерешительность португальца: она усмехнулась, положила со смущением
свой букет на стол и невольно поднялась.
   Приход нового гостя прервал что-то вроде спора между  князем,  министром,
многими кавалерами из свиты и некоторыми придворными дамами.  Его  светлость
стоял у стены и оживленно  говорил  о  чем-то.  Он  приветствовал  вошедшего
дружеским взглядом и милостивым движением руки.
   - Не одна восхитительная свобода деревенской жизни, - обратился он к нему
благосклонно и с достоинством, - при которой я охотно отбрасываю  в  сторону
всякий этикет, но главным образом уважение к вам заставляет  меня  дать  вам
аудиенцию прямо здесь... Но будьте осторожны! Комната эта  обладает  опасным
очарованием... - он смолк и, выразительно улыбаясь, указал на стоящую  рядом
с ним группу дам, к которым присоединилась также и баронесса.
   - Я знаю, ваша светлость, что русалки всегда топят тех, кто их полюбит, и
потому я осторожен, - прибавил Оливейра.
   Эти почти с мрачной строгостью сказанные  слова  как-то  странно  звучали
среди этого общества. Баронесса, отшатнувшись назад,  изменилась  в  лице  и
боязливо,  вскользь  посмотрела  на  обращенное  к  ней   в   профиль   лицо
португальца.
   - Вы слишком строги, - возразила ему одна пожилая дама, графиня  Шлизерн,
которой португалец был представлен вчера, при осмотре завода князем, -  и  я
хочу попытаться бросить вам перчатку, хоть ради маленьких моих протеже, там,
- и улыбаясь, она указала своим тонким белым пальцем на придворную красавицу
и воздушную блондинку, которые, привлеченные  замечательно  звучным  голосом
португальца, остановились в дверях.
   Две грациозные воздушные женские фигурки, в светлых благоухающих утренних
туалетах, действительно, представляли в эту минуту что-то неземное.
   - Вы должны согласиться со мной,  господин  фон  Оливейра,  -  продолжала
графиня, - что зеленая комната выигрывает от их  присутствия...  Неужели  вы
можете предполагать такие убийственные намерения в этих детских головках?
   - Как бы то ни было, - весело проговорил князь, - спор об этом невозможен
- кто знает, какую опытность приобрел  господин  фон  Оливейра  относительно
жестоких русалок лагуны дос Натос или  озера  Мирим!..  Я  не  разрешал  вам
объявления войны, милая графиня, но был бы вам  очень  обязан,  если  бы  вы
взяли на себя труд познакомить фон Оливейру с дамами.
   На устах баронессы снова заиграла обворожительная улыбка, и когда очередь
представления дошла до нее, она напомнила ему о недавней встрече в лесу.  Ее
гибкий голос звучал чуть  ли  не  меланхолически,  когда  она  заговорила  о
застреленной собаке - прелестное превосходительство могла также изображать и
сострадание. Глаза гостя и хозяйки встретились - лоб португальца вспыхнул, а
взгляд сверкнул диким пламенем. Баронесса скромно опустила веки под вспышкой
такой сильной, никогда не виданной страсти.
   Умная, утонченная кокетка скрывает свою новую победу еще тщательнее,  чем
молодая, стыдливая  девушка  свою  первую  любовь...  Ее  превосходительство
скромно удалилась со своим триумфом, поместившись сзади молоденьких фрейлин,
которые при всей прелести молодости все-таки не  могли  ей  быть  опасны,  -
Теперь я хочу представить вас  одной  даме,  -  сказал  князь,  обращаясь  к
португальцу, когда процесс представления был окончен. Он указал  головой  на
единственный висевший  на  стене  женский  портрет.  -  Она  моя  протеже  и
останется ею, хотя эти дивные формы уже давно сокрыты землей и  моя  фамилия
имеет все причины дуться на нее... Тем не менее, эта графиня  Фельдерн  была
божественно прелестная женщина... Лорелея, восхитительная Лорелея!
   Он послал воздушный поцелуй портрету.
   - Не правда ли, -  продолжал  он,  -  если  взглянуть  на  этот  портрет,
становится понятно, что человек, даже на смертном одре, может отказаться  от
своих лучших намерений ради этих обольстительных глаз?
   - Я не в состоянии представить себя в подобном положении, ваша светлость,
ибо надеюсь привести в исполнение все свои  намерения,  -  отвечал  спокойно
Оливейра.
   Маленькие серые глазки его светлости расширились  от  изумления,  -  этот
простой, неподслащенный  язык  драл  непривычно  ухо,  он  положительно  шел
вразрез с изысканным тоном коронованной особы. Как бы то ни  было,  к  этому
чужеземному чудаку, распоряжающемуся миллионами, и владельцу в Южной Америке
таких пространств, которые  вдвое  более  его  государства,  -  к  подобному
оригиналу приходится быть снисходительным; да и к тому же человек этот,  при
всем своем гордом достоинстве, все же почтителен  относительно  его,  князя.
Неприятное изумление на лице его  светлости,  вследствие  этих  соображений,
сменилось лукавой улыбкой.
   - Вслушайтесь хорошенько, mesdames!  -  обратился  он  к  окружавшим  его
красавицам. - Может быть, вам первый раз в жизни  приходится  испытать  этот
печальный опыт - могущество прекрасных глаз не  столь  безгранично,  как  вы
могли бы предположить... Что касается меня лично, я  не  принадлежу  к  этим
неумолимым сердцам из стали и железа - они для меня непонятны, но для  моего
княжеского дома было бы гораздо выгоднее, если бы мой дядя  Генрих  держался
тех суровых взглядов, которых держится наш благородный португалец -  как  вы
думаете, барон Флери?
   Министр, до сих пор безмолвно, со сложенными  руками,  стоявший  рядом  с
князем, скривил губы.
   - Ваша светлость,  всему  свету  известно  и  не  требует  более  никаких
доказательств, что добрые намерения принца Генриха на смертном одре касались
единственно  примирения  сердец,  но  никаким  образом  не  уничтожения  его
посмертных  распоряжений,  -  проговорил  он;  помимо  его  воли,  в  голосе
слышалась неприятная нота. - Точно так же очень хорошо известно, что графиня
Фельдерн, единственно по какому-то необъяснимому  предчувствию,  в  ту  ночь
вдруг оставила маскарад для  того,  чтобы  принять  последний  вздох  своего
высокого друга... Кто может оспаривать те таинственные симпатии,  которые  в
момент, когда дух покидает тело, вспыхивают и призывают к  себе  родную  ему
душу!.. И в третьих, также всем известно, что  принц  Генрих  до  последнего
вздоха находился в полном сознании, что графиня,  стоявшая  у  одра  его  на
коленях, вполне сочувствовала его идее примириться с двором в А.,  -  она  и
секунды не оставалась с ним наедине: Эшенбах  и  Цвейфлинген  все  время  не
покидали комнаты. Принц разговаривал с графиней, выражал горесть  разлуки  с
ней, но о распоряжениях своих относительно  наследства  он  не  проронил  ни
единого слова... Я, конечно, был в  заблуждении,  отправившись  в  А.,  -  я
думал...
   - Доставить княжескому дому наследство, - перебил  его  князь,  продолжив
красноречивые доказательства  министра.  -  Как  можете  вы  так  трагически
принимать шутку, милейший Флери?.. Мог ли я  допустить  вторичное  появление
графини при моем дворе, если бы не был убежден, что лишь ее  обольстительные
глаза, но  никак  не  злонамеренные  нашептывания,  взяли  верх  над  нашими
правами?.. Ах, оставим в покое эти старые, ни к чему не  ведущие  истории!..
Как, господин фон Оливейра, вы уже находитесь под  впечатлением  очарования?
Всю прекрасную защитительную речь его превосходительства вы пожирали глазами
нарисованную там сирену?
   Если бы его сиятельство обладал большей наблюдательностью, то от внимания
его не ускользнула бы перемена в бронзовом лице португальца,  В  продолжение
всей речи министра оно выражало то волнение, то гнев.
   - В эту минуту я, без сомнения, нахожусь во власти очарования, - возразил
он слегка дрожащим голосом. - Вашей  светлости  не  случалось  слышать,  что
бывает с маленькими птицами, когда они находятся вблизи змеи?.. Они цепенеют
перед смертельным неприятелем, который под своей  блестящей,  гладкой  кожей
скрывает дьявольскую измену.
   - О, mon dieu, какое сравнение! - вскричала  графиня  Шлизерн,  -  Но  вы
неминуемо погибнете, вы осмеиваете женщину потому только, что вы покорены!
   Сардоническое выражение скользнуло по губам португальца, но он ничего  не
отвечал.
   - Гм, сравнение тем не менее небезосновательно,  -  усмехнулся  князь.  -
Господин фон Оливейра не хочет быть побежденным,  и  я  не  могу  с  ним  не
согласиться, если он свое поражение будет  извинять  необъяснимыми  змеиными
чарами.
   Он снова подошел к портрету.
   - И не жалость  ли,  что  с  этой  женщиной  угасает  знаменитая  красота
Фельдернов?.. Кстати, что поделывает  желтое,  хилое  созданьице,  маленькая
Штурм? - обратился он к министру.
   - Гизела, как и прежде, живет в Грейнсфельде, припадки ее усиливаются,  и
мы в постоянной заботе о ней, - отвечал его превосходительство. - Боязнь  за
этого ребенка ложится тяжестью на всю мою жизнь.
   - Боже, как много времени нужно  этому  бедному,  злополучному  созданию,
чтобы умереть! - вскричала графиня Шлизерн. - Это жалкое, крошечное существо
представляло когда-то для меня проблему... Каким образом такие  замечательно
красивые родители произвели на свет такое уродство?.. Но я должна прибавить,
- продолжала она после минутного размышления, - что вопреки всему я странным
образом находила всегда в этой маленькой,  некрасивой  физиономии  некоторое
сходство с тем лицом.
   Она указала на портрет графини Фельдерн.
   -  Что  за  идея!  -  вскричал  князь,  положительно   возмущенный   этим
сравнением.
   - Я говорю лишь "некоторое сходство", ваша светлость! Во всем  остальном,
само  собой  разумеется,  там  отсутствует  все  то,   что   именно   делало
обворожительными Фельдернов. У ребенка была единственная прелесть  -  глаза,
прекрасные, выразительные.
   - Боже сохрани, графиня! - вскричала почти с испугом  фрейлина.  -  Глаза
эти были ужасны!.. Будучи семилетним ребенком, я часто виделась с  маленькой
графиней Штурм - мама очень желала этого общества для меня.
   И с лукавой усмешкой обратясь к министру, она продолжала:
   - В то  время,  ваше  превосходительство,  я  с  большим  неудовольствием
поднималась по ступеням министерского отеля. Я постоянно возмущена была этой
маленькой особой, которая боязливо отталкивала меня, когда я подходила к ней
близко. Она ненавидела все, что я любила: наряды, детские балы  и  кукольные
свадьбы... Пускай извинит меня ваше превосходительство, но это было  презлое
созданье, которое я когда-либо  видела!  У  меня  очень  хорошо  осталось  в
памяти, как однажды прелестную пару маленьких бриллиантовых  серег,  которые
вы ей привезли из Парижа, она привесила к ушам своей кошки.
   - Ну, тут я не вижу злобы, а скорее оригинальность! - смеясь, проговорила
графиня Шлизерн. - Надо полагать,  это  был  неглупый  ребенок...  A  propos
<Кстати (фр.).>, не  совершить  ли  нам  прогулку  в  Грейнсфельд?  Подобная
вежливость очень будет кстати относительно графини Штурм,  что  же  касается
бедняжки Гербек, то она будет рада увидеть общество.
   До сей поры баронесса Флери держала себя совершенно пассивно. При вопросе
князя о падчерице она взяла букет и занялась исключительно им  -  теперь  же
она с жаром вступила в разговор.
   - Ради Бога, Леонтина, об этом нечего и думать! - вскричала она. - Доктор
именно на этих днях ждет возвращения сильных  приступов  болезни  и  главным
образом приказал удалять все, что хоть мало-мальски может причинить малейшее
волнение пациентке. И к тому же ты только что слышала, как  своевольна  была
Гизела  еще  ребенком,  Она  желчного  темперамента,  который,  само   собой
разумеется, при ее одинокой жизни, которую  она  принуждена  вести,  не  мог
стать мягче и миролюбивее. Гербек, и та с трудом переносит  ее  безграничное
своеволие и разные неприятные выходки, к которым, как известно, так  склонны
озлобленные характеры!.. Я далека от того, чтобы осуждать поведение  Гизелы,
- напротив, никто более меня не желал бы так  извинить  ее,  как  я,  -  она
слишком несчастна!.. Но, во всяком случае, я не могу  допустить,  чтобы  мои
гости подвергались неприятностям в Грейнсфельде, и в конце концов  дитя  это
мне слишком дорого,  чтобы  я  решилась  выставлять  напоказ  его  страдания
любопытным взорам...
   Графиня Шлизерн закусила губу.
   Его светлость, казалось, встревожился, как бы  не  расстроить  настроение
общества после столь резкого тона сиятельной красавицы.
   Он быстро подошел к Оливейре.
   В  момент,  когда  упомянули  первый  раз  имя  молодой  графини   Штурм,
португалец незаметно отошел к окну. Взгляд его блуждал по окрестности, он ни
разу не повернул  головы  к  присутствующим  -  видимо,  он  скучал,  и  его
светлость очень хорошо видел всю неуместность  разговора,  предмет  которого
был совершенно не