х
национальностей были  вызваны;  их  хотели  ликвидировать.  Тогда  произошло
удивительное явление: лагерь взбунтовался, эти 43 человека были  спрятаны  и
не были выданы администрации. Мы знали, что все те, кто  работал  в  бараке,
где производились эксперименты, или в больнице, ни в коем случае  не  выйдут
из лагеря. Вот то, что я мог сказать о последних днях.

     Дюбост: Этот офицер, командовавший лагерем, и который, как Вы  сказали,
дал Вам честное слово солдата, был действительно военным?

     Дюпон: По отношению к заключенным он был неумолимым, правда, он в  свою
очередь получал приказы. О нем можно сказать, что он  был  солдатом  особого
рода. Но тот режим, которому подвергались заключенные, не был установлен  им
самим.

     Дюбост: К какому роду войск он принадлежал?

     Дюпон: Он принадлежал к дивизии СС "Мертвая голова".

     Дюбост: Он был эсэсовцем?

     Дюпон: Да, он был эсэсовцем.

     Дюбост: Вы сказали, что он выполнял приказы, которые получал?

     Дюпон: Да, он, конечно, выполнял приказы, которые получал.

     Дюбост: Для чего использовались заключенные?

     Дюпон: Заключенные использовались таким образом, что никто не  считался
с их человеческим достоинством.

     Прежде  всего,  они  использовались  для  различных  экспериментов.   В
Бухенвальде эксперименты производились в бараке 46. Для  этих  экспериментов
люди отбирались путем медицинского осмотра, который производился - во всяком
случае я это видел несколько раз - врачом Шидловским,  о  котором  я  раньше
говорил.

     Дюбост: Это был врач?

     Дюпон: Да, врач.
     Заключенные использовались на самых  тяжелых  работах:  бурение  минных
галерей  в  Лора.  Они  работали  на  соляных   копях,   например,   команда
Манслебен-ам-Зее, производили расчистки после бомбежек. Надо  отметить,  что
для команд, применявшихся на  самых  тяжелых  работах,  применялся  наиболее
жесткий режим  охраны.  В  Бухенвальде  заключенные  применялись  для  самых
разнообразных работ: на земляных работах, в каменоломнях и на заводах.
     Приведу конкретный  пример:  Бухенвальду  были  приданы  два  завода  -
Густлов и Мюльбах, производившие вооружение, которыми руководил технический,
а не военный, персонал. В этом частном  случае  существовало  как  бы  некое
соперничество  между   эсэсовцами   и   техническим   руководством   завода.
Техническая  дирекция,  в  интересах  повышения  производительности   труда,
защищала  заключенных  в  том  смысле,  что  она  получала  для  них  иногда
дополнительное питание. Применение труда заключенных было выгодно,  так  как
он ничего не стоил и, с другой стороны, имелась максимальная гарантия  того,
что секрет предприятия будет сохранен, так как  заключенные  не  общались  с
внешним миром и утечка информации была невозможна.

     Дюбост: Утечка информации военного характера?

     Дюпон: Да.

     Дюбост: Видно ли было со стороны, что заключенные подвергались  плохому
обращению и были в очень плохом состоянии?

     Дюпон: Это уже другой вопрос, конечно.

     Дюбост: Вы ответите на него позднее?

     Дюпон: Да. Я упустил одну подробность. Заключенные в некоторой  степени
использовались даже после их смерти. Пепел из крематория вместе с содержимым
выгребных ям служил для удобрения  полей  по  соседству  с  Бухенвальдом.  Я
привожу эту деталь потому, что она меня очень поразила в свое время.
     Наконец, работа, какова  бы  она  ни  была,  являлась  для  заключенных
единственным шансом остаться в живых, потому что с  того  момента,  как  они
ничего не могли делать, - они были обречены.

     Дюбост: Скажите, использовали  ли  заключенных,  как  "доноров  крови",
разумеется, не по их собственному желанию?

     Дюпон: Я забыл об этом сказать. Заключенные, которые  употреблялись  на
легких   работах   и   производительность   труда   которых   была   низкой,
использовались как доноры. Представители из армии неоднократно  приезжали  в
лагерь, и я видел два раза, как они брали кровь у заключенных. Это  делалось
в помещении, которое называлось СР-2.

     Дюбост: Это, безусловно, делалось по приказу свыше?

     Дюпон: Я думаю, что иначе это не могло быть.

     Дюбост: Может быть, по инициативе лагеря?

     Дюпон:  Это  происходило  не  по  инициативе  лагерной   администрации.
Приезжавшие военные не имели никакого отношения к лагерю.  Я  повторяю,  те,
кого я видел, были представители вооруженных сил, а нас  охраняли  эсэсовцы,
принадлежавшие к дивизии "Мертвая голова".
     Наконец,  в  самое  последнее  время  заключенных  использовали   самым
необычным способом.
     В начале 1945  года  в  Бухенвальд  приехали  гестаповцы,  забрали  все
документы  умерших  для  того,  чтобы  использовать  их  для  других  людей,
изготовив   подложные   документы.   Один   еврей    специально    занимался
ретушированием фотографии и переделкой документов мертвецов для кого-то, кто
для нас остался, конечно, неизвестным. Потом этот еврей исчез, и я не  знаю,
что с ним случилось. Мы его больше не видели.
     Но использование этих документов не ограничивалось документами умерших.
Несколько сот заключенных французов были вызваны  в  учреждение,  называемое
"авиационное управление", и их подвергли подробному допросу для установления
их личности, связей, убеждений и биографии.
     Затем им было сказано, что они ни в  коем  случае  не  должны  получать
никакой корреспонденции и посылок. Они были вычеркнуты из списков, и  всякий
контакт с внешним миром для этих заключенных  был  исключен  еще  в  большей
степени, чем для всех остальных. Их дальнейшая судьба нас очень  беспокоила.
Вскоре после этого мы были освобождены и поэтому я не могу  просто  сказать,
как использовали заключенных, отбирая у них удостоверение  для  изготовления
фальшивых документов.

     Дюбост: Каковы были последствия такой жизни в лагере?

     Дюпон: Последствия такой жизни для человеческой личности?

     Дюбост: Для человеческой личности.

     Дюпон:  Результатом  такой  жизни  являлось  человеческая   деградация,
вызванная ужасными условиями жизни, о  которых  я  говорил.  Эта  деградация
происходила систематически.  Казалось,  что  действует  какая-то  неумолимая
воля, преследующая цель низведения всех этих людей до самого низкого уровня.
     Первым методом для осуществления этой  деградации  служило  смешивание.
То, что все нации смешивались - было вполне допустимым, но недопустимым было
произвольно смешивать различные типы заключенных - политических заключенных;
тех, кого я назвал бы военными, так  как  участники  движения  Сопротивления
были военными; тех, кто был арестован по расовым  признакам  и  обыкновенных
уголовных преступников.
     Уголовные преступники всех национальностей содержались вместе со своими
соотечественниками,  и  все  нации  перемешивались  вместе,  это   создавало
чрезвычайно тяжелые условия для существования.
     Кроме того, люди жили скученно, в антисанитарных условиях, работа  была
чрезвычайно тяжелой. Здесь я приведу еще несколько примеров, указывающих  на
такое смешение различных категорий заключенных.
     Я видел, как в марте 1944 года умер французский  генерал  Дюваль.  Весь
день он был со мною вместе на  земляных  работах.  К  вечеру  он  совершенно
обессилел, весь был  покрыт  грязью  и  умер  через  несколько  часов  после
возвращения с работы.
     Французский генерал Верно умер в 6-м бараке, куда  помещали  умирающих.
Он умер на соломенном тюфяке,  покрытом  экскрементами,  окруженный  другими
умирающими.
     Я видел, как умер господин Тессан...

     Дюбост: Можете ли Вы пояснить Трибуналу, кто был господин Тессан?

     Дюпон: Это бывший французский министр, женатый на американке.  Он  умер
точно так же на соломенной подстилке, покрытой гноем, от болезни, называемой
септико-пиоэмией.
     Я также был свидетелем смерти  графа  Липковского,  который  в  течение
войны показал себя блестящим военным. Ему были оказаны воинские  почести  от
немецкой армии. Характерная деталь - его пригласил в Париж генерал  Роммель,
чтобы показать, как он его ценит с военной точки зрения. Зимой 1944 года  он
умер в лагере.
     Еще одно имя - бельгийский министр Жансон, который находился в лагере в
таких же условиях, которые я вам обрисовал и о которых вы,  несомненно,  уже
много слышали. Он умер самым жалким образом, он  был  физически  и  морально
совершенно угнетен и даже частично утратил разум.  Я  привожу  вам  наиболее
разительные примеры, в частности,  говорю  о  генералах,  для  которых,  как
утверждали, были якобы созданы особые условия, чего я не наблюдал.
     Наконец,  укажу  последний  способ,  каким  людей  доводили  до  потери
человеческого облика. Заключенных восстанавливали друг против друга.

     Дюбост: Пожалуйста, скажите нам, прежде чем перейти к этой теме, о  тех
условиях, в которых Вы встретили Вашего  бывшего  преподавателя,  профессора
медицины Леона Киндберга?

     Дюпон: Я был учеником профессора медицины Леона Киндберга,  работавшего
в госпитале Божон.

     Дюбост: В Париже?

     Дюпон: В Париже. Это был человек очень высокой  культуры  и  блестящего
интеллекта.
     В январе 1945 года я узнал, что он прибыл из Моновитца и  нашел  его  в
бараке 58. В этом бараке, где нормально могло поместиться 300 человек,  жило
1200 человек:  венгры,  поляки,  русские,  чехи  и  значительное  количество
евреев. Они находились в ужасающем состоянии. Я не  узнал  профессора  Леона
Киндберга, настолько он был похож на типичных обитателей этих  бараков.  Уже
не заметен был его интеллект  и  просто  трудно  было  узнать  в  нем  черты
человека, которого я раньше знал. Нам удалось добиться его перевода из этого
барака, но, к несчастью, его здоровье так пострадало,  что  он  умер  вскоре
после освобождения.

     Дюбост: Скажите, если Вам известно, какие  преступления  совершили  эти
люди?

     Дюпон: Профессор Леон Киндберг после перемирия поселился в Тулузе,  где
он занимался  лечением  легочных  заболеваний.  Я  знаю  точно,  что  он  не
участвовал  ни  в   какой   деятельности,   направленной   против   немецких
оккупационных властей. И вдруг однажды немцы узнали, что он еврей, и по этой
причине его арестовали и заключили в лагерь. Сначала  он  был  в  Освенциме,
потом в Моновитце и, наконец, попал в Бухенвальд.

     Дюбост: Какое преступление совершил генерал Дюваль, который  содержался
в  одном  бараке  с  уголовными  преступниками,  сутенерами,  педерастами  и
убийцами? Что совершил генерал Верно?

     Дюпон: Я ничего не знаю о деятельности генерала Дюваля и генерала Верно
во время оккупации, но единственно, что я могу утверждать, это то,  что  они
наверняка не были асоциальными элементами.

     Дюбост: А граф Липковский и господин де Тессан?

     Дюпон: Граф Липковский и господин де Тессан также не совершили  никаких
антиобщественных или уголовных поступков.

     Дюбост: Продолжайте, пожалуйста.

     Дюпон:  Как  я  уже  сказал,  для  того,  чтобы  достигнуть  наибольшей
деградации человеческой  личности,  заключенных  заставляли  издеваться  над
заключенными. Я приведу наиболее показательный пример.
     В Манслебене-ам-Зее, в 70 километрах от Бухенвальда,  работала  команда
АС-6.  В  ней  были  заключенные  всех  национальностей,   с   преобладанием
французов. Там находились два  моих  друга:  Антуан  д'Эмери,  сын  генерала
д'Эмери,  и   Тибо,   готовившийся   стать   католическим   миссионером.   В
Манслебене-ам-Зее казни через повешение производились публично  в  помещении
завода, примыкавшего к  соляным  копям.  Эсэсовцы  присутствовали  при  этих
казнях в полной парадной форме, украшенные всеми своими отличиями.
     Заключенные под угрозой самых жестоких избиений и с применением насилия
также были вынуждены присутствовать при этих повешениях. В тот момент, когда
несчастного вешали, заключенные должны были  приветствовать  его  нацистским
приветствием. Еще  хуже  было  то,  что  одного  из  заключенных  заставляли
выталкивать табурет из-под ног обреченного. Отказаться он не  мог,  так  как
это было сопряжено с большой опасностью для него самого. Наконец, когда  уже
произошло повешение, заключенные должны  были  дефилировать,  проходя  между
эсэсовцами, мимо повешенного, прикасаться к  нему  -  и  мрачная  деталь,  -
смотреть ему в глаза.
     Таким образом, я думаю, что те люди, которых заставляли  участвовать  в
этих церемониалах, не могли сохранить своего человеческого достоинства.
     В самом Бухенвальде казни также производились при участии  заключенных.
Обязанность палача при повешении исполнял немецкий  заключенный  при  помощи
других заключенных. Лагерная  полиция  также  составлялась  из  заключенных.
Когда кого-либо приговаривали к смерти, именно они  обязаны  были  разыскать
этого человека.
     Отбор заключенных в команды для работы в Дора, Лора и С-3  производился
также заключенными, которые решали, кто из нас попадет в такую  команду.  Мы
уже слышали, что люди там неизбежно погибали.
     Вот какими путями человека доводили до предела падения, превращая его в
палача своих братьев. Я говорил вам о бараке 61, где происходило истребление
физически немощных заключенных, неспособных к труду. Это  истребление  также
осуществлялось заключенными под надзором эсэсовцев. Пожалуй, с  человеческой
точки зрения  это  самое  тяжкое  преступление,  потому  что  люди,  которых
заставляли таким образом мучить своих ближних, сейчас возвращены к жизни, но
они уже не те люди, какими были раньше.

     Дюбост: Кто именно является ответственным за эти преступления, так  как
Вы лично можете свидетельствовать об ответственности кого-либо?

     Дюпом:  Вот  что  поразительно.  Те  методы,  которые  я   наблюдал   в
Бухенвальде, может быть, с небольшой разницей, применялись во всех  лагерях.
В обращении с заключенными в различных лагерях существовало то  однообразие,
которое ясно показывает  на  наличие  приказов  свыше.  В  данном  случае  в
Бухенвальде персонал был очень  жестоким,  однако  не  по  своей  инициативе
проводил подобные акты, и, кроме того, сам начальник лагеря и  эсэсовец-врач
всегда ссылались на приказы, исходившие  свыше,  хотя  зачастую  в  туманной
форме. Большей частью упоминалось имя Гиммлера. Другое  имя,  которое  часто
упоминалось в связи с бараком 61, бараком  для  уничтожения,  это  было  имя
главного врача  всех  лагерей  Доллинга.  Оно  произносилось  много  раз,  в
частности, эсэсовским врачом лагеря Вендером. В связи с отбором инвалидов  и
евреев, которые отсылались в Освенцим или в Берген-Бельзен для уничтожения в
газовых камерах, как я слышал, произносилось имя Поля.

     Дюбост: Каковы были функции Поля?

     Дюпон: Он был начальником эсэсовской  администрации  в  Берлине,  отдел
Д-2.

     Дюбост: Мог ли немецкий народ в целом не знать об этих жестокостях?

     Дюпон: Немецкий  народ  не  мог  оставаться  в  неведении  относительно
лагерей, которые существовали несколько лет. Во время перевозки нас в лагерь
мы остановились в Треве. В некоторых  вагонах  заключенные  были  совершенно
голыми, в других же были одеты.  На  вокзале  было  довольно  много  народа,
который видел эти вагоны.  Некоторые  лица  даже  подзадоривали  против  нас
эсэсовских солдат, охранявших платформу.
     Кроме того, существовали другие каналы, через которые население,  могло
узнать правду. Это, во-первых, те команды, которые работали  вне  лагеря.  В
Бухенвальде были команды, которые направлялись на работы в  Веймар,  Эрфурт,
Иены. Они отправлялись утром и возвращались вечером.
     Целый день они находились  среди  гражданского  населения.  Технический
персонал на заводах состоял не из военных. Эти люди возвращались к  себе  по
вечерам, целый день они  руководили  работой  заключенных.  Кроме  того,  на
некоторых заводах в качестве рабочих работали обыкновенные гражданские лица.
Это было, например, на заводе Густлоф в Веймаре.
     Наконец, снабжение лагеря производилось  гражданскими  учреждениями.  Я
видел сам, как на  территорию  лагеря  приезжали  грузовики  с  гражданскими
лицами.
     Далее, администрация железных дорог неизбежно была в курсе дела, потому
что многочисленные поезда  каждый  день  перевозили  заключенных  из  одного
лагеря в  другой  или  из  Франции  в  Германию,  эти  поезда  обслуживались
железнодорожниками. Наконец, в Бухенвальд как  на  конечную  станцию  каждый
день  приходил  поезд,  который  циркулировал  постоянно.  Поэтому  персонал
железнодорожной администрации, конечно, тоже был хорошо осведомлен.
     Наконец, заводы выполняли определенные заказы, и в промышленных  кругах
не могли не знать, из кого состояла рабочая сила, которая использовалась для
выполнения заказов. Кроме того, в лагере иногда бывали посетители.
     Надо сказать, что немецких заключенных иногда  навещали  посетители.  Я
был знаком с некоторыми заключенными немцами и знал, что их  навещают  члены
их  семей,  которые,  несомненно,  рассказывали  кое-что  окружающим.  Таким
образом, нельзя отрицать, что немецкое население знало о лагерях.

     Дюбост: А армия?

     Дюпон: Армия знала о лагерях. По  крайней  мере  я  видел,  что  каждую
неделю в Бухенвальде появлялась так  называемая  комиссия,  то  есть  группа
офицеров, которые приезжали в лагерь. Среди этих офицеров были эсэсовцы.  Но
я видел много раз офицеров, принадлежавших к вооруженным силам и ВВС.
     Иногда мы узнавали лиц, приезжавших в лагерь, хотя со мною  это  бывало
редко. 22 марта 1945 года генерал Бугровский посетил лагерь и особенно долго
оставался в 61-м бараке. Его сопровождали генерал СС и главный  врач  лагеря
Шидловский.
     Наконец, еще одно обстоятельство. В последнее время  охрана  лагеря,  в
большинстве эсэсовцы...

     Дюбост: Простите, что я Вас прерываю. Можете ли Вы нам  напомнить,  что
это был за барак 61?

     Дюпон: Это был барак для уничтожения  тех,  кто  доходил  до  состояния
полного изнеможения и совершенно не мог работать.

     Дюбост: Вы были очевидцем этого посещения барака

     Дюпон: Да, я был очевидцем.

     Дюбост: Кого Вы при этом видели?

     Дюпон: Генерала Труговского.

     Дюбост: Из армии?

     Дюпон: Нет, врача, а также генерала СС, имени которого я не знаю.

     Дюбост: Знали ли университетские круги о работах, которые производились
в лагере?

     Дюпон: В Бухенвальде, в Институте патологии,  изготовлялись  препараты,
из которых некоторые были совершенно необычными, -  я  говорю  как  врач,  -
потому  что  сталкивался  со  случаями,  которые  современной  медицине   не
приходится наблюдать. Такие случаи описаны в медицинской литературе  прошлых
столетий. Изготовлялись очень интересные препараты, которые  отправлялись  в
университеты, в частности, в университет Иены.
     Кроме того,  бывали  препараты,  которые,  собственно,  нельзя  назвать
анатомическими. В университеты посылалась кожа с татуировкой.

     Дюбост: Вы это видели сами?

     Дюпон: Я видел, как препарировалась кожа с татуировками.

     Дюбост: Как  же  получали  эту  кожу  с  татуировкой?  При  наступлении
естественной смерти, конечно?

     Дюпон: В тех случаях, которые я наблюдал, это  была  кожа  умерших  или
казненных. До нашего приезда, как я слышал от свидетелей, специально убивали
человека, чтобы взять его татуированную  кожу.  Этого  я  сам  не  видел,  я
повторяю, я не был еще в Бухенвальде, но я все  знаю  от  свидетелей,  имена
которых я могу назвать. В  то  время,  когда  комендантом  лагеря  был  Кох,
специально умерщвляли людей, у которых была особенно интересная  татуировка.
Свидетель, на которого я могу сослаться, это люксембургский гражданин Никола
Симон, который провел шесть лет в Бухенвальде и  благодаря  особым  условиям
располагал исключительными возможностями для наблюдения.

     Дюбост: Но нам говорили, что Кох был осужден к смертно