Я  входила  в  партию  из  230  француженок.  Среди  нас
находились Даниэль Казанова, которая погибла  в  Освенциме,  Майя  Политцер,
умершая в Освенциме, и Элен Соломон.  Среди  нас  были  женщины  преклонного
возраста

     Дюбост: Каково было их социальное положение?

     Вайян-Кутюрье: Деятели науки, преподавательницы, люди  самые  различные
по своему социальному положению. Майя Политцер была врачом, она - жена Жоржа
Политцера. Элен Соломон была женой  физика  Соломона,  это  дочь  профессора
Ланжевина. Даниэль Казанова была по  специальности  хирургом-дантистом.  Это
она  возглавила  движение  Сопротивления  среди   женщин,   находившихся   в
заключении.

     Дюбост: Сколько из двухсот тридцати человек возвратилось?

     Вайян-Кутюрье: 49. Среди заключенных,  входивших  в  эту  партию,  были
пожилые женщины; я вспоминаю одну из них, 67 лет, арестованную  за  то,  что
она хранила на кухне охотничье ружье в память о  муже;  она  не  сообщила  о
ружье, так как его у нее отобрали бы. Спустя две  недели  после  прибытия  в
Освенцим она умерла.
     Среди нас были калеки. Например, у одной певицы по  профессии  не  было
ноги. В Освенциме ее отделили от других женщин и отравили газом.  Среди  нас
были две женщины, которых впоследствии оправдал германский военный трибунал.
Их звали Мари Алонзо и Мари-Терез Флери. Они умерли в Освенциме.
     Переезд происходил в исключительно тяжелых условиях.  В  каждом  вагоне
находились  по  60  человек.  В  пути  нам  не  давали  ни  еды,  ни  питья.
Солдаты-лотарингцы, которые были мобилизованы в германскую армию и  охраняли
нас, говорили: "Если бы вы знали,  куда  вас  везут,  вы  бы  не  торопились
приехать туда".
     Мы прибыли в Освенцим рано утром. Наши вагоны были  распломбированы,  и
нас выгоняли наружу ударами прикладов, для того  чтобы  направить  в  лагерь
Биркенау,  который  входил  в  систему  лагеря  Освенцима.  Лагерь  Биркенау
находился на большой равнине; в январе там свирепствовал мороз. Мы совершили
этот переход в лагерь, неся свой багаж. После того как  мы  миновали  ворота
лагеря, мы остро почувствовали, что мало надежды выйти отсюда живыми. Мы это
поняли, так как на пути нам  встретилась  колонна  живых  скелетов,  колонна
людей, направляющихся на работу. Мы ощутили это  столь  остро,  что,  пройдя
ворота, запели "Марсельезу", чтобы придать себе мужество.
     Нас направили в большой барак, затем - дезинфекционную камеру. Там  нам
обрили головы и вытатуировали на левой  руке  порядковый  номер.  Затем  нас
перевели в большое помещение, где держали  под  паром,  после  чего  окатили
ледяной водой. Все это  происходило  в  присутствии  эсэсовцев  -  мужчин  и
женщин, хотя мы, женщины, были раздеты. После этого нам выдали  разорванную,
грязную одежду: платья из хлопчатобумажной ткани и такие же кофты. Поскольку
это заняло много времени, мы успели увидеть лагерь  для  мужчин  через  окно
помещения, в котором мы  находились.  Под  вечер  мы  увидели,  что  снаружи
расположился оркестр. В это время шел снег, и  мы  спрашивали  себя,  почему
оркестр играет. В  это  время  появились  "командо"  -  партии  заключенных,
которые возвращались с работы. Следом за каждой рабочей  партией  шли  люди,
несшие трупы. Так как люди и без того еле передвигались, их поднимали ударом
сапога или приклада каждый раз, когда они падали от изнеможения.
     Затем нас перевели в помещение, где мы должны были жить.  Там  не  было
кроватей. Нары были размером 2x2 метра, и мы без подстилок спали  по  девяти
человек на каждых нарах; первую ночь мы провели без одеял. В таком помещении
мы оставались в течение многих месяцев. Всю ночь нельзя было спать, так  как
каждый раз, когда один из девяти человек  на  нарах  начинал  двигаться,  он
беспокоил остальных, и так было постоянно, потому что все были больны и один
человек беспокоил всех других, спавших на тех же нарах.
     В половине четвертого  раздавался  грубый  окрик  охраны,  которая  нас
будила и поднимала с жалкого ложа ударами дубинок на  перекличку.  Ничто  на
свете не могло освободить от переклички, даже умиравшие должны были  ползком
выходить на нее. По пять  человек  в  ряду  мы  должны  были  оставаться  на
перекличке до того, как светало, то есть до 7 или  8  часов  утра,  а  когда
стоял туман, то мы оставались там до полудня. После этого команды  приходили
в движение и направлялись на работу.

     Дюбост: Простите, Вы могли бы описать, как производилась перекличка?

     Вайян-Кутюрье: Для переклички нас ставили по пять человек в ряд, и  так
мы стояли до тех пор, пока совершенно не рассветало и надсмотрщицы, то  есть
наша военная немецкая охрана, начинали нас считать. У них  были  дубинки,  и
направо и налево щедро наносились удары.
     В числе наших подруг находилась  Жермен  Рено  -  преподавательница  из
Азей-ле-Ридо во Франции. На моих глазах ей  во  время  переклички  проломили
череп ударом дубинки.
     Работа в  лагере  Освенцим  состояла  в  разборке  разрушенных  зданий,
строительстве дорог и прежде всего в осушении  болот.  Осушение  болот  было
наиболее тяжелой  работой,  потому  что  в  течение  всего  дня  приходилось
работать стоя в воде и под постоянной угрозой того, что увязнешь  в  болоте.
Постоянно  приходилось  вытаскивать  товарищей,  которые  иногда   по   пояс
погружались в болото. Во время  работы  нас  охраняли  эсэсовцы,  мужчины  и
женщины, которые наносили удары дубинкой и  натравливали  на  нас  собак.  У
многих моих товарищей на ногах были следы  от  укусов  собак.  Мне  пришлось
видеть, как одна женщина была разорвана собаками. Она умерла на моих глазах,
в то время как эсэсовец Таубер продолжал натравливать на нее свою  собаку  и
глумился при виде этого зрелища.
     Причины смертности были весьма различны. Прежде всего она была  вызвана
полным отсутствием элементарных гигиенических условий. Когда мы  приехали  в
Освенцим, на 12 тысяч заключенных был лишь один кран  с  водой,  непригодной
для питья, и эта вода не всегда  бывала.  Так  как  этот  кран  находился  в
немецкой умывальне, немцы разрешали подходить к нему  лишь  мимо  охраны  из
немецких заключенных-уголовников, которые при  этом  нас  жестоко  избивали.
Таким образом, было почти невозможно вымыться или выстирать  свое  белье.  В
течение  более  трех  месяцев  мы  не  меняли  белья.  Когда  шел  снег,  мы
растапливали его для того, чтобы умыться. Позже, весной, идя на  работу,  мы
поочередно мыли руки в лужах, которые образовывались по обочинам  дороги  от
растаявшего снега. Мы умирали от жажды, потому что только два  раза  в  день
нам выдавали четверть литра похлебки.

     Дюбост: Уточните,  пожалуйста,  в  чем  состояла  перекличка  в  начале
февраля?

     Вайян-Кутюрье: 5 февраля было то, что называли общей перекличкой.

     Дюбост: 5 февраля какого года?

     Вайян-Кутюрье: В 1943 году. В половине четвертого весь лагерь...

     Дюбост: В половине четвертого утра?

     Вайян-Кутюрье: В половине четвертого утра. Весь лагерь был  разбужен  и
выведен на перекличку на равнину, тогда как обычно перекличка  производилась
в половине четвертого внутри лагеря. Мы оставались  на  этой  равнине  перед
лагерем до пяти вечера, не получая пищи, стоя на снегу. После того как  была
отдана команда, мы должны  были  пройти  через  дверь,  поочередно  один  за
другим, и каждому заключенному наносили удар  в  спину  дубинкой  для  того,
чтобы заставить его бежать. Те, которые не могли  бежать,  потому  что  были
слишком стары или больны, были схвачены и помещены в 25-й  блок,  в  котором
ожидали отравления газом. Десять француженок из нашей  партии,  прибывших  в
лагерь, были схвачены и помещены в тот же день в 25-й блок. После этого  все
заключенные были приведены  обратно  в  лагерь,  была  сформирована  колонна
заключенных, в которую входила и я.  Эта  колонна  направилась  на  равнину,
которая напоминала поле сражения, так  как  ее  покрывали  горы  трупов.  Мы
перенесли во  двор  25-го  блока  как  мертвых,  так  и  умирающих,  которые
находились там в обстановке большой скученности.
     Блок 25, если можно так выразиться, был преддверием к  смерти,  он  был
мне хорошо известен, так как мы к тому времени были переведены в блок  26  и
наши окна выходили во двор 25-го блока. Во  дворе  можно  было  видеть  горы
трупов, и время от времени голова или рука одного из сваленных  в  кучу  тел
приходила в движение: это была умирающая, которая  стремилась  выбраться  из
горы трупов, чтобы спастись.
     Смертность в этом блоке была еще более высокой, чем в других,  так  как
обреченным на смерть давали пить и есть лишь в тех случаях, когда оставались
остатки пищи в кухонных котлах, то есть часто  в  течение  многих  дней  они
оставались без капли воды.
     Однажды одна их моих подруг - Аннет Эпо, красивая, молодая  женщина  30
лет, проходила мимо блока. Ей стало жаль этих женщин, которые кричали с утра
до вечера на всех языках: "Пить, пить, пить, воды". Она возвратилась  в  наш
блок, чтобы принести им  немного  похлебки,  но  в  тот  момент,  когда  она
протягивала ее через решетку окна,  надсмотрщица  заметила  это  и,  схватив
Аннет Эпо за ворот, швырнула ее в 25-й блок.
     Никогда в жизни я не забуду Аннет Эпо. Два дня спустя  я  видела  ее  в
грузовике, который отправлялся к месту, где находилась газовая  камера.  Она
поддерживала старуху-француженку  Лин  Поршэ  и,  когда  грузовик  тронулся,
закричала нам:  "Если  вы  возвратитесь  во  Францию,  не  забудьте  о  моем
маленьком мальчике". Потом они начали петь "Марсельезу".
     Можно было видеть, как по двору 25-го  блока  бегали  громадные  крысы,
которые объедали трупы и даже набрасывались на умиравших, у которых не  было
сил с ними справиться.
     Другой причиной смертности или эпидемий было то, что нам давали есть  в
больших красных котелках, которые каждый раз прополаскивали только  холодной
водой. Так как все женщины были больны и  не  могли  выйти  ночью  к  месту,
которое не поддается описанию, - к канаве,  где  они  могли  отправить  свои
естественные потребности, - они использовали эти котелки не  по  назначению.
На следующий день котелки собирали, выливали их содержимое в помойную яму, и
днем их пускала в употребление следующая группа людей.
     Другая причина смертности - положение с обувью. Кожаная обувь приходила
в полную негодность через одну, две недели, так как ее носили здесь по грязи
и снегу. В связи с этим ноги отмораживали, на них  образовывались  раны.  Из
страха, что обувь украдут,  приходилось  спать  в  грязных  башмаках.  Почти
каждую ночь,  в  тот  момент,  когда  нужно  было  выходить  на  перекличку,
раздавался жалобный крик: "У меня украли туфли".  Тогда  приходилось  ждать,
пока все выйдут из помещения, чтобы найти что-нибудь под нарами. Иногда  это
были два ботинка на одну ногу или же башмак  и  сабо.  Это  могло  позволить
выйти на перекличку, но для работы это была дополнительная пытка, так как от
этой обуви на ногах образовывались раны, которые быстро растравлялись  из-за
отсутствия ухода. Многие из моих подруг,  у  которых  были  раны  на  ногах,
ложились в лазарет и более оттуда не возвращались.

     Дюбост: Что делали с заключенными, которые выходили на  перекличку  без
обуви?

     Вайян-Кутюрье: Евреек, выходивших на перекличку без  обуви,  немедленно
отправляли в 25-й блок.

     Дюбост: Следовательно, их уничтожали с помощью газа?

     Вайян-Кутюрье: Их уничтожали с помощью газа  за  что  бы  то  ни  было.
Вообще их положение было совершенно ужасно. Нас собирали по  800  человек  в
блоке, и скученность  была  такой,  что  мы  с  трудом  могли  двигаться  по
помещению. Их же было в блоке  такого  же  размера  1500  человек,  то  есть
значительная часть из них не могла ни спать, ни даже улечься на ночь.

     Дюбост: Не могли бы Вы дать показания относительно лазарета?

     Вайян-Кутюрье: Чтобы попасть в лазарет, нужно было  сперва  просить  об
этом, каково бы ни было состояние...

     Дюбост: Могли бы Вы уточнить, что за лазарет был в лагере?

     Вайян-Кутюрье: Лазаретом  был  блок,  в  который  помещали  больных.  В
действительности это место не может быть названо лечебным заведением потому,
что оно не соответствует тому, что принято подразумевать  под  этим  словом.
Чтобы туда попасть, надо было получить разрешение начальника  блока,  а  это
было чрезвычайно  трудно.  Наконец,  надо  было  выстоять  в  очереди  перед
лазаретом, какая бы погода ни была, шел ли снег или дождь.  Для  того  чтобы
быть допущенным, приходилось выстаивать в очереди  в  течение  многих  часов
даже с температурой 40. Часто больные умирали у входа в лазарет еще до того,
как они могли туда попасть.  К  тому  же  собираться  перед  лазаретом  было
опасно: когда там было слишком много народу, эсэсовцы хватали  всех  женщин,
стоявших в очереди, и направляли их прямо в 25-й блок.

     Дюбост: То есть они попадали в газовую камеру?

     Вайян-Кутюрье: Да, в газовую камеру. Вот почему зачастую многие женщины
предпочитали  не  ходить  в  лазарет  и  умирали  на  работе  или  во  время
переклички.  После  вечерней  переклички  зимой  ежедневно  поднимали  трупы
упавших в канавы.
     Единственное преимущество, которое получали те, кто попадал в  лазарет,
заключалось в том, что пребывание в нем освобождало от выхода на перекличку,
но там приходилось лежать в ужасных условиях, не менее  четырех  человек  на
одной кровати в метр шириной, людям, страдавшим различными заболеваниями,  и
это приводило к тому, что тот, кто попадал в лазарет  из-за  ран  на  ногах,
заражался от соседа тифом или дизентерией. Подстилки были страшно грязны,  и
их меняли лишь тогда, когда  они  окончательно  сгнивали.  На  одеялах  было
множество вшей, которые кишели, как муравьи.
     Одна из моих подруг, Маргарит Корренже,  рассказывала  мне,  что  в  то
время, когда она была больна тифом, она не могла спать всю ночь из-за  вшей,
которых она, отвернув одеяло, сбрасывала на бумагу и затем в стоявший  около
кровати ночной сосуд, и так ей приходилось делать целыми часами.
     В  лазарете  не  было  медикаментов,  больных  оставляли   лежать   без
присмотра, не создавали  им  гигиенических  условий,  не  давали  мыться.  В
продолжение многих часов живые лежали вместе  с  мертвыми.  Когда  же  трупы
обнаруживали,  их  просто  вытаскивали  из  кроватей   и   сваливали   перед
помещением. Те, кто переносил трупы, приходили туда и  перетаскивали  их  на
небольших носилках, с которых свешивались голова и ноги  трупа.  С  утра  до
вечера заключенные, перетаскивавшие трупы,  курсировали  между  лазаретом  и
мертвецкой.
     Во время сильных эпидемий зимой  1943/44  года,  когда  мертвецов  было
слишком много, носилки заменили повозками. Во время этих эпидемий  ежедневно
умирали от 200 до 350 человек.

     Дюбост: Сколько людей умирало в это время?

     Вайян-Кутюрье: Во время больших эпидемий тифа зимой 1943/44 года от 200
до 350 человек в день.

     Дюбост: В лазарет допускали всех заключенных?

     Вайян-Кутюрье: Нег.  Когда  мы  были  привезены  в  лагерь,  евреям  не
разрешалось ложиться в лазарет, их прямо направляли в газовую камеру.

     Дюбост: Не расскажете ли Вы, как производилась в блоках дезинфекция?

     Вайян-Кутюрье: Время от времени в связи с тем,  что  в  помещении  было
невероятно грязно, а это приводило к распространению вшей, которые  вызывали
частые эпидемии, блоки дезинфицировали с помощью газа. Но и дезинфекция была
причиной значительного числа смертных случаев, потому что  в  то  время  как
блоки окуривали  газом,  заключенных  отправляли  в  душевую,  затем  у  них
отбирали  одежду,  которую  помещали  в  паровую   дезинфекционную   камеру.
Заключенных заставляли дожидаться под открытым небом  совершенно  раздетыми,
пока одежду дезинфицировали, после чего ее  возвращали  насквозь  промокшей.
Даже  больных,  которые  не  могли  держаться  на  ногах,  подвергали   этой
процедуре, и, конечно, очень многие  из  них  при  этом  умирали.  Во  время
дезинфекции больных, которые не могли передвигаться, мыли в тех  же  ваннах,
что и остальных заключенных.

     Дюбост: Как вас кормили?

     Вайян-Кутюрье: Мы получали ежедневно 200 граммов  хлеба,  3/4  или  1/2
литра, в зависимости от случая, жидкой похлебки, а вечером несколько граммов
маргарина или кусочек колбасы. Это было питанием на день.

     Дюбост: И  оно  было  таким  вне  зависимости  от  того,  какую  работу
приказывали заключенному выполнять?

     Вайян-Кутюрье: Вне зависимости от того,  какую  работу  было  приказано
выполнять заключенному. Некоторые из заключенных  работали  на  заводах,  на
которых  производили  снаряды  и  гранаты.  Эти  заключенные  получали   так
называемый "цулаге" - дополнительный паек в том случае, если  они  выполняли
норму. Как и нас, этих заключенных вызывали утром и вечером  на  перекличку,
и, кроме того, они  работали  по  12  часов  на  заводе.  После  работы  они
возвращались в лагерь и путь  от  лагеря  на  завод  и  обратно  проделывали
пешком.

     Дюбост: Какой это был завод, "Унион"?

     Вайян-Кутюрье: Это был завод, на котором производили боеприпасы.  Я  не
знаю, какой компании он принадлежал.

     Дюбост: Там был лишь один завод?

     Вайян-Кутюрье: Нет, была еще большая фабрика, Буна, но, поскольку я там
не работала, я не знаю,  что  там  производили.  Заключенные,  которых  туда
забирали, более не возвращались в лагерь.

     Дюбост: Не могли бы Вы дать показания о медицинских экспериментах, если
Вы были свидетелем их?

     Вайян-Кутюрье: Говоря об опытах, я могу сказать, что видела в лазарете,
в котором я работала, молодых евреек из Салоник,  которые  находились  перед
рентгеновским кабинетом, где их ожидала стерилизация. Кроме того,  мне  было
известно, что в лагере для мужчин производили операции по кастрации. Я  была
в курсе медицинских экспериментов над  женщинами,  потому  что  моя  подруга
доктор Адэ Оваль из Монбельяра, которая возвратилась во Францию, работала  в
течение многих месяцев в этом блоке, ухаживала за больными,  хотя  всегда  и
отказывалась участвовать в проведении экспериментов.
     Женщин подвергали  стерилизации,  делая  впрыскивания,  а  также  путем
облучения. Я видела и знала многих женщин, которые были стерилизованы. Среди
подвергавшихся   операции   по   стерилизации   была   высокая   смертность.
Четырнадцать евреек из  Франции,  отказавшиеся  подвергнуться  стерилизации,
были направлены  в  штрафную  рабочую  команду,  то  есть  на  них  наложили
наказание, назначив на работу.

     Дюбост: Возвращались ли на родину те, кто работал в этих командах?

     Вайян-Кутюрье: Редко, в виде совершенно исключительных случаев.

     Дюбост: Какую цель преследовали эсэсовцы при совершении стерилизации?

     Вайян-Кутюрье: Они не скрывали цели,  которую  преследовали,  производя
стерилизацию. Они говорили, что стремятся найти лучший  метод  стерилизации,
чтобы заменить коренное население оккупированных стран немцами  после  того,
как используют одно поколение местных жителей в качестве  рабов,  работающих
на немцев.

     Дюбост: Видели ли Вы в лазарете беременных женщин?

     Вайян-Кутюрье:  Да.  Если  еврейские  женщины,  попадавшие  в   лагерь,
находились на первых месяцах беременности, им делали  аборт.  Когда  же  они
находились на одном из последних месяцев, то после того как они  производили
на свет ребенка, его топили в ведре с водой. Мне известно  это,  так  как  я
работала в лазарете и знала, что этим руководила немка-акушерка, сидевшая по
обвинению в уголовном преступлении - совершении  абортов.  Спустя  некоторое
время приехал  новый  врач,  и  в  продолжение  двух  месяцев  новорожденных
еврейских детей перестали убивать. Но однажды из Берлина  пришел  приказ,  в
котором говорилось, что их снова следует уничтожать. Тогда