сили,  чтобы
заставить нас думать, будто он самоубийца и  пытался  броситься  на  колючую
проволоку.
     На  второй  фотографии  видны  голландские  евреи.  Это  в  карантинных
бараках. В день своего прибытия евреи были доведены до того,  что  бросались
на колючую проволоку, потому что они хорошо отдавали себе отчет в  том,  что
им все равно не оставалось никакой надежды выйти отсюда.

     Дюбост: Кто делал эти снимки?

     Буа: Обершарфюрер СС Пауль Риккен, профессор из Эссена.

     Дюбост: Следующая.

     Буа: Это два  голландских  еврея.  Можно  рассмотреть  красную  звезду,
которую они носили. Это, так называемая, попытка к бегству.

     Дюбост: А что это на самом деле?

     Буа: Эсэсовцы послали их за камнями за  колючей  проволокой.  Эсэсовцы,
которые находились в охране  за  второй  оградой  колючей  проволоки,  стали
стрелять в них, так как им выдавали премию за каждого человека, который  ими
был застрелен.
     На другой фотографии снят еврей в период  постройки  в  1941  году  так
называемого "русского лагеря", который стал  затем  санитарным  лагерем.  Он
висит на веревке, которой он подвязывал свои брюки.

    Дюбост: Это самоубийство?

    Буа: Как будто бы.  Это  человек,  который  полностью  потерял  надежду
выжить. Его довели до отчаяния, заставляя  выполнять  непосильные  работы  и
подвергая пыткам.

     Дюбост: Что это за фотография?

     Буа: Это еврей, я не знаю, из какой страны.  Его  посадили  в  бочку  с
водой и держали там до изнеможения. Его избили до полусмерти, а  затем  дали
ему 10 минут с тем, чтобы он повесился. Он это сделал, употребив собственный
пояс, так как знал, что его ждет в противном случае.

     Дюбост: Кто делал этот снимок?

     Буа: Обершарфюрер СС Пауль Риккен.

     Дюбост: Что это за снимок?

     Буа: Это посещение каменоломни венской полицией. Это было  в  июне  или
июле 1941 года. Эти  двое  заключенных,  которые  видны  на  снимке,  -  мои
товарищи, испанцы.

     Дюбост: Что они делают?

     Буа: Они показывают господам из полиции, каким способом  они  поднимают
камни, так как не было инструментов, при помощи которых это надо делать.

     Дюбост: Знали ли Вы кого-либо из представителей полиции, которые пришли
сюда?

     Буа: Нет, потому что они  приходили  всего  один  раз.  Мы  еле  успели
взглянуть на них.
     Этот   снимок   сделан   в   1943   году   по   случаю   дня   рождения
оберштурмбаннфюрера СС Франца Цирайса. Его окружает  персонал  администрации
лагеря Маутхаузен. Я могу назвать их всех.

     Дюбост: Давайте следующую фотографию.

     Буа:  Этот  снимок  сделан   в   тот   же   день,   в   день   рождения
оберштурмбаннфюрера Франца Цирайса. Второй - его адъютант, я  не  помню  его
фамилию. Следует отметить, что этот адъютант был из вермахта, но по прибытии
в лагерь он стал носить форму СС.

     Дюбост: А это что?

     Буа: Это то же самое посещение Маутхаузена полицией в июне-июле 1941 г.
Это дверь в кухню.  Здесь  стоят  заключенные,  которые  были  направлены  в
дисциплинарную роту. У них на спинах  приспособления,  которые  служили  для
переноски камней весом до 80  кг.  И  так  до  изнеможения.  Очень  немногим
удавалось вернуться из дисциплинарных рот.
     На этом снимке запечатлено  посещение  Гиммлером  в  апреле  1941  года
лагеря Маутхаузен. Видны Гиммлер, позади гауляйтер  Линца,  а  сбоку  налево
Франц Цирайс, комендант лагеря Маутхаузен.
     Эта фотография сделана в каменоломне. В глубине, налево,  видна  группа
работающих заключенных. На переднем плане -  Франц  Цирайс,  Гиммлер,  затем
обергруппенфюрер Кальтенбруннер. У него золотой партийный значок.

     Дюбост: Этот снимок сделан в каменоломне? Кем?

     Буа: Обершарфюрером СС Паулем Риккеном. Это было в апреле-мае 1941 г. В
это время этот господин посещал лагерь  достаточно  часто  для  того,  чтобы
решить, как лучше организовать аналогичные  лагеря  во  всей  Германии  и  в
оккупированных странах.

     Дюбост:  Достаточно.  Итак,  Вы  утверждаете,  что  это   действительно
Кальтенбруннер?

     Буа: Да, я это утверждаю.

     Дюбост: И, что фотография сделана в лагере?

     Буа: Да, я утверждаю это.

     Дюбост: Вы были военнопленный или политический заключенный?

     Буа: Военнопленный.

     Дюбост: Вы сражались во французской армии в качестве добровольца?

     Буа: Я сражался в 5-й армии в Вогезах, в пехотном  батальоне,  затем  в
иностранном легионе, в саперном  подразделении.  Мы  попали  в  плен,  когда
отступая дошли до Бельфора, где я был взят в ночь с 20 на 21 июня 1940 г.  Я
был вместе с другими испанскими товарищами направлен в Мюлузу. Узнав, что мы
испанские республиканцы-антифашисты, немцы нас поместили вместе  с  евреями,
которых причисляли к людям низшей расы. В  течение  шести  месяцев  мы  были
военнопленными и в это время мы узнали, что министр иностранных дел  Франции
был у Гитлера, чтобы обсудить вопрос об иностранцах  и  другие  вопросы.  Мы
узнали, что, наряду  с  другими  вопросами,  речь  шла  о  нашем  положении.
Рассказывали, что немцы спросили, как поступать с испанцами, военнопленными,
сражавшимися во французской армии, с теми, кто раньше были  республиканцами,
сражались в республиканской армии. В ответ...

     Дюбост: Неважно. Таким образом, несмотря на то, что  Вы  военнопленный,
Вы были направлены в лагерь, который не находился под контролем армии?

     Буа: Да. Мы  были  военнопленные  группы  "А".  Нам  сказали,  что  нас
переведут в  ведение  части,  как  всех  других  французов,  затем  мы  были
направлены в Маутхаузен, где мы  впервые  увидели,  что  там  нас  ждали  не
солдаты вермахта, и мы, наконец, поняли, что попали в лагерь уничтожения.

     Дюбост: Сколько Вас всего было?

     Буа: К концу нас было 1500, а всего 8000 испанцев.

     Дюбост: Сколько вас осталось после освобождения?

     Буа: Около 1600....

     Дюбост: Свидетель! Узнаете ли Вы среди  подсудимых  некоторых  из  тех,
которые посещали лагерь Маутхаузен и  которых  Вы  видели  во  время  Вашего
заключения в лагере?

     Буа: Шпеера.

     Дюбост: Когда Вы видели его?

     Буа: Он посетил в 1943  г.  лагерь  Гузен  по  вопросу  о  строительных
работах. Он также был в каменоломне Маутхаузена. Я сам его не видел, так как
находился в отделе регистрации лагеря и не мог выходить. Но  во  время  этих
посещений руководитель отдела Пауль Риккен отснял  аппаратом  "лейка"  целую
пленку, которую я сам проявлял. На этой фотопленке я узнал Шпеера  и  других
начальников СС, которые с ним приехали. Он был одет в костюм светлого цвета.

     Дюбост: Вы увидели это на пленке, которую проявляли?

     Буа: Я его узнал на  фото.  Кроме  того,  нам  приходилось  надписывать
фамилии и даты на фотографиях, так как  многие  эсэсовцы  желали  иметь  для
своих коллекций все фотографии, сделанные при посещении лагеря...

     Дюбост: Последний вопрос: существовали  ли  священники  для  совершения
религиозных  обрядов?  Как  умирали  заключенные,  которые  желали   умереть
согласно своей религии?

     Буа: Да, было несколько священников, насколько я мог заметить, это  был
немецкий католический орден под названием "Бибельфоршер". Но официально...

     Дюбост: Но официально, позволяла ли  администрация  лагеря  заключенным
отправлять свои религиозные обряды?

     Буа: Нет, они ничего не могли  делать.  Это  было  запрещено.  Им  было
запрещено даже жить.

     Дюбост: Даже жить?

     Буа: Даже жить...

     Дюбост: Как обращались с монахами, со священниками, с пасторами?

     Буа: В обращении с ними или с нами не  делалось  никакой  разницы.  Они
умирали так же, как и мы. Их также иногда посылали в газовую камеру,  иногда
расстреливали, иногда сажали в  ледяную  воду.  Все  средства  были  хороши.
Эсэсовцы особо жестоко обращались с ними, так как они знали, что эти люди не
могли работать так, как обычные рабочие. Они обращались так с интеллигентами
всех стран.

     Дюбост: Им не давали возможности служить?

     Буа: Нет, никакой.

     Дюбост: Приходили ли священники к людям, которых должны были казнить?

     Буа: Совсем нет, наоборот, иногда, вместо того, чтобы, как Вы говорите,
допустить к ним человека одной с ними веры, который принес бы  им  утешение,
приговоренным давали по 25-75 ударов плетьми из бычьих жил. Я  отметил,  что
так  было  по  отношению  к  нескольким  офицерам,  русским   военнопленным,
политкомиссарам.

     Дюбост: У меня больше нет вопросов к свидетелю.

     Председатель: Генерал Руденко.

     Руденко: Свидетель, будьте  любезны,  сообщите,  что  Вам  известно  об
истреблении советских военнопленных?

     Буа: Я не могу рассказать все, что я знаю, потому что я знаю так много,
что мне не хватило бы месяца, чтобы все рассказать.

     Руденко: В таком случае я бы просил  Вас,  свидетель,  кратко  изложить
основное известное Вам об истреблении советских военнопленных в том  лагере,
где Вы находились.

     Буа: Первые  военнопленные  прибыли  в  1941  году.  Было  объявлено  о
прибытии двух тысяч русских военнопленных. По отношению к ним  были  приняты
такие  же  меры  предосторожности,   как   и   по   прибытии   военнопленных
испанцев-республиканцев. Везде вокруг бараков были поставлены пулеметы,  так
как  от  новоприбывших  ожидали   самого   худшего.   Как   только   русские
военнопленные вошли в лагерь,  стало  ясно,  что  они  находятся  в  ужасном
состоянии. Они даже ничего не могли понять. Они были так обессилены, что  не
держались на ногах. Их тогда поместили в бараки по 1600  человек  в  каждом.
Следует отметить, что эти бараки имели семь метров в ширину и  50  метров  в
длину. У них была отобрана почти вся одежда, которой у них и без этого  было
очень мало. Им было разрешено сохранить только брюки и рубаху, а дело было в
ноябре месяце. В Маутхаузене было более  10  градусов  мороза.  По  прибытии
оказалось, что 24 человека  из  них  умерло  в  то  время,  как  они  шли  4
километра, отделявшие лагерь Маутхаузен  от  станции.  Сначала  к  ним  была
применена та же система обращения как к  нам,  испанцам-республиканцам.  Нам
сначала не дали никакой работы,  но  почти  ничего  не  давали  есть.  Через
несколько недель они были совершенно без сил и тогда к ним  стали  применять
систему истребления.  Их  заставляли  работать  в  самых  ужасных  условиях,
избивали, били палками, над  ними  издевались.  Через  три  месяца  из  7000
русских военнопленных остались в живых  только  30.  Эти  30  выживших  были
сфотографированы отделом Пауля Риккена для документирования. У меня есть эти
фотографии, я их покажу, если господа судьи пожелают этого.

     Руденко: Вы можете предъявить эти фотографии?

     Буа: Они у господина Дюбоста.

     Руденко: Благодарю. Что Вам известно о югославах и поляках?

     Буа: Первые поляки прибыли в лагерь в 1939 году, после разгрома Польши.
С ними обращались так же, как со всеми другими. Немцы начали их  истреблять.
Десятки тысяч поляков погибли в ужасных условиях.  Но  надо  особо  отметить
положение югославов.  Югославы  стали  прибывать  эшелонами,  в  гражданском
платье, и их расстреливали, якобы согласно закону.  Эсэсовцы  даже  надевали
для совершения этих казней стальные  шлемы.  Их  расстреливали  по  двое.  С
первым эшелоном прибыло 165 человек, со вторым - 180 человек,  а  затем  они
прибывали небольшими группами - по 15, 50, 60, 30 человек.  Среди  них  были
даже женщины.
     Однажды расстреливали четырех женщин и -  это  был  единственный  такой
случай в лагере - некоторые прежде,  чем  их  расстреляли,  плевали  в  лицо
коменданту лагеря.
     Югославы так пострадали, как мало кто  пострадал.  Их  положение  могло
сравниться только с положением русских. Их убивали различными  способами  до
самого последнего времени. Я хотел бы еще рассказать о русских, так как  они
многое испытали.

     Руденко:  Правильно  ли  я  заключил  из  Ваших  показаний,  что   этот
концентрационный лагерь по существу являлся комбинатом смерти?

     Буа: Лагерь был отнесен к последней, третьей категории. Это был лагерь,
из которого никто не должен был выйти живым.

     Руденко:  Я  больше  вопросов   не   имею.   Председатель:   Хочет   ли
представитель Великобритании произвести перекрестный допрос?

     Филлимор: Нет.

     Председатель: Обвинение США?

     Додд: Нет.

     Председатель:  Хочет  ли  кто  из  представителей   защиты   произвести
перекрестный допрос?

     Бабель: Свидетель, какие опознавательные знаки Вы носили в лагере?

     Буа: Какой номер? Какой опознавательный знак?

     Бабель: Нет, заключенные различались по цветам звезд, они носили звезды
красные, желтые, зеленые и т. д. Было ли это так же и в Маутхаузене? Что  Вы
носили?

     Буа: Это были не звезды. Это  были  треугольники  и  буквы  указывавшие
национальность. Евреи  носили  желтые  и  красные  звездочки,  шестиконечные
звездочки с красными  и  желтыми  концами,  два  наложенные  друг  на  друга
треугольника.

     Бабель: Какой цвет носили Вы?

     Буа: Синий треугольник с буквой "S", то  есть  "испанский  политический
эмигрант".

     Бабель: Были ли Вы "капо"?

     Буа: Нет. Я был вначале переводчиком.

     Бабель: Каковы были Ваши обязанности?

     Буа: Надо было переводить на испанский язык  все  дикие  вещи,  которые
немцы хотели сказать испанским заключенным. Затем я  занимался  фотографией:
проявлял фотопленки, которые снимали в лагере для того, чтобы  зафиксировать
все, что происходило в лагере.

     Бабель: Какова была практика организации визитов? Посетители  приходили
только во внутренний лагерь или же и на места работы?

     Буа: Посетители обычно осматривали весь лагерь и невозможно, чтобы  они
не знали, что  происходило.  Исключения  делались  только  в  случае,  когда
прибывали крупные чиновники или высокопоставленные лица из  Польши,  Австрии
или Словакии. Им  давали  осматривать  только  лучшие  места.  Франц  Цирайс
говорил им: "Смотрите сами". Он посылал за поварами,  отбывавшими  наказание
бандитами, жирными, хорошо питавшимися преступниками. Цирайс выбирал их  для
того, чтобы показать, будто все заключенные так же выглядят.
     Бабель: Было ли запрещено заключенным говорить между собой о  положении
в лагере? С людьми не из лагеря такие  разговоры  были,  очевидно,  едва  ли
возможны?

     Буа: Да, это было так строго запрещено, что если кого-нибудь  заставали
за такими разговорами, то не только ему самому грозила смерть, это  означало
ужасные репрессии для всех его соотечественников.

     Бабель: Как Вы можете охарактеризовать "капо"? Как  они  вели  себя  по
отношению к другим заключенным?

     Буа: Иногда они были достойны быть эсэсовцами. Чтобы быть "капо",  надо
было быть арийцем. Это значило, что у них был воинственный вид и, наравне  с
эсэсовцами, они имели на нас все права. Они имели право обращаться  с  нами,
как звери. Эсэсовцы предоставляли им  право  делать  с  нами  все,  что  они
хотели. Поэтому, после освобождения, пленные убили всех "капо", которых  они
смогли обнаружить.
     Незадолго  до  освобождения,  "капо"  попросили   разрешения   вступить
добровольно в части СС. И они ушли с частями СС, так как они знали,  что  их
ожидает. Несмотря на это, мы везде искали их и уничтожали на месте.

     Бабель: Вы говорите, что они вели себя как звери. На основании чего  Вы
заключаете, что они могли это делать?

     Буа: Нужно было быть слепым, чтобы не видеть этого. Можно было  видеть,
как они себя держали. Мы предпочитали умирать как люди, чем жить как  звери,
а они предпочитали жить, как звери, как дикари, как преступники.  Такова  их
природа. Я прожил там четыре с половиной года и очень хорошо знаю,  что  они
делали. Среди нас были многие, которые могли быть назначены "капо"  за  свою
работу, так  как  они  были  специалистами  в  какой-либо  области,  но  они
предпочитали, чтобы их били или даже убивали, чем стать "капо".

     Бабель: Спасибо.

     Председатель: Хочет ли еще  кто-нибудь  из  защитников  задать  вопросы
свидетелю? Господин Дюбост, может  быть,  Вы  хотите  задать  еще  несколько
вопросов?

     Дюбост: Нет, у меня больше нет вопросов, господин председатель.

     Председатель: Очень хорошо. Вы хотите что-нибудь  еще  сказать  генерал
Руденко?

     Руденко: Господин председатель, свидетель сообщил  о  том,  что  в  его
распоряжении есть фотодокумент  30  советских  военнопленных,  оставшихся  в
живых из нескольких тысяч, заключенных в этот лагерь. Я бы просил,  господин
председатель, предъявить этот фотодокумент, чтобы он подтвердил суду, что на
фото именно та группа советских военнопленных, о которой он говорил.

     Председатель: Конечно.

     Руденко: Господин свидетель, Вы можете показать эту фотографию?

             (Свидетель показывает фотографию членам Трибунала)

     Председатель: Эту фотографию Вы имеете в виду?

     Буа: Я могу утверждать, что эти 30 человек из группы военнопленных были
еще живы в 1942 году, но, имея в виду условия лагеря, очень трудно  сказать,
жив ли кто-либо из них сейчас.

     Председатель: Скажите нам, когда была снята это фотография?

     Буа: Это было в конце зимы 41-42 года. В это время было еще 10 градусов
мороза, и можно видеть на фотографии, как они выглядели от  холода...  Я  бы
хотел  заметить,  что  были  случаи,  когда  совершались  массовые  убийства
советских  офицеров,  надо  это  особо  отметить,  так  как  речь   идет   о
военнопленных. Мне хочется, чтобы меня прокуроры внимательно выслушали.

     Председатель:  Что  именно  Вы  хотите  сказать  относительно  массовых
убийств русских военнопленных?

     Буа: В 1943 году пришел эшелон с офицерами. В самый  день  прибытия  их
начали истреблять всякими способами. Но потом по-видимому сверху был получен
приказ об этих офицерах. В нем говорилось, что с ними следует  поступать  по
особому.
     Их поместили в лучший блок в лагере. Им дали одеть новую одежду русских
военнопленных, им даже выдали сигареты. На их постели постелили простыни. Им
давали есть все, что они хотели.  Их  осмотрел  офицер  медицинской  службы,
штурмбаннфюрер - доктор Бресбах.
     Они спустились в каменоломню, но  переносили  только  небольшие  камни,
причем по 4  человека.  А  в  это  время  начальник  документального  отдела
обершарфюрер Пауль Риккен беспрестанно фотографировал все это своей "лейкой"
Он снял приблизительно 48 кадров. Они были проявлены мною и пять экземпляров
каждой, размером 13 х 18, с негативами, были посланы в Берлин. Жаль,  что  я
не украл эти негативы, как другие.
     Когда все было окончено, у русских была отнята одежда и все  остальное.
Потом их повели в газовую камеру. Комедия была закончена. Все  могли  видеть
на фотографиях, что  с  русскими  военнопленными  офицерами,  и  особенно  с
политкомиссарами, обращались хорошо, что за ними ухаживали, что они почти не
работали и что они были в хорошем состоянии. Это надо отметить, потому  что,
как мне кажется, это необходимо.
     Есть еще один вопрос. Был один так называемый 20-й  барак.  Этот  барак
находился внутри  лагеря  и,  несмотря  на  электрифицированные  проволочные
заграждения вокруг всего лагеря, вокруг  этого  барака  была  дополнительная
стена, по которой проходила проволока с электрическим током.
     В этом бараке находились русские военнопленные - офицеры  и  комиссары,
несколько славян, французов и даже, как говорили, несколько англичан.  Никто
не мог входить в этот барак, кроме двух начальников - коменданта внутреннего
лагеря и коменданта внешних лагерей. Эти  заключенные  были  одеты  как  мы,
каторжники, но  они  не  имели  никаких  номеров  и  никаких  знаков.  Отдел
документов их, наверное, сфотографировал.  На  грудь  им  вешалась  бляха  с
номером. Номера  начинались  с  3000  с  чем-то.  Был  один