оги на своем колене. Но как только ее дыхание
замедлилось и стало более размерным, он освободился от ее объятий, вылез
из постели и поднялся на палубу.
   Переведя  взгляд  на  корму,  он  увидел,  как  трое   его   сыновей,
переговариваясь, разматывают лески, плетут  трал  и  готовят  рыболовные
снасти. Хорошие дети, - подумал он. -  Я  не  хочу  кого-нибудь  из  них
потерять. И тут же  быстро  отвернулся,  уставившись  в  темную  морскую
гладь. Клянусь духом Белого Тигра, я не хочу терять их не из  отцовского
эгоизма. Просто я их люблю.
   Он  уловил  какое-то  движение  внизу,  и  тотчас  же  джонка  слегка
качнулась, потому  что  кто-то  ступил  на  ее  борт.  Цунь  Три  Клятвы
оглянулся и увидел приближающуюся тень. Ему  не  требовалось  света;  он
узнал человека по походке.
   - Однако опасно заявляться сюда вот так, - сказал  он,  когда  фигура
приблизилась.
   - Что поделаешь? Иначе мы бы не смогли увидеться: я знаю, что у  тебя
дел невпроворот накануне встречи.
   - Он скоро будет здесь, - сказал Цунь Три Клятвы.  -  После  стольких
лет он покидает Пекин.
   - Наш брат, - сказал  человек,  лица  которого  по-прежнему  не  было
видно. - Просто невозможно поверить.
   - Завтра йуань-хуань прекратит  свое  существование  в  том  виде,  к
которому мы привыкли за все эти годы.
   Человек   слегка   пошевелился,   и   иллюминация   "Джумбо",   слабо
отсвечивающая вокруг этого плавучего  ресторана,  выхватила  из  темноты
черты его лица.
   - Это означает, что все обломки  фу  наконец-то  сойдутся  вместе,  -
сказал Т.И. Чун. - И нам уже  не  надо  будет  продолжать  эту  дурацкую
войну.
   - Ты не прав! - горячо возразил Цунь Три Клятвы.  -  Эта  война  была
необходима не только для того, чтобы другие тай-пэни не заподозрили, что
мы  союзники.  Пользуясь  ей,  как  прикрытием,  мы  смогли  так  широко
развернуться  здесь:  пока  все  наблюдали  за  нашими  "схватками",  мы
спокойно скупали фирму за фирмой в Гонконге и его окрестностях. Если  бы
не эта война, я бы не смог начать Пак  Ханмин,  а  Блустоун  не  был  бы
сейчас твоим партнером. Ни складами  Тан  Шань  мы  бы  не  владели,  ни
танкерами "Донелли и Тун", ни "Южно-Китайской электроникой". Короче,  мы
не смогли бы отработать свою долю в  йуань-хуане.  А  так  совесть  наша
чиста. Вот только неясно, что будет, когда все  осколки  фу  соединятся.
Кстати, ты случайно не знаешь, у кого четвертый осколок?
   Т.И. Чун смотрел на море. Лицо его было полно грусти.
   - До завтрашнего дня это остается тайной Старшего Брата. Но  одно  не
подлежит сомнению: не собрав все осколки вместе, мы не имеем  ничего.  А
пока ты только посмотри, что сделал с нами  йуань-хуань!  Два  брата  не
смеют даже заявить о своем родстве, не говоря  уж  о  том,  чтобы  вести
семейный бизнес. Ты вынужден рисковать жизнью своей приемной дочери, а я
- якшаться с этим подонком Блустоуном.
   Цунь Три Клятвы вздохнул.
   - Но если бы мы не знали, что такое долг, брат,  то  мы  были  бы  не
лучше любого варвара.
   Т.И. Чун отвернулся и сплюнул за борт.
   -  Тогда  я  должен  сказать  тебе,  что  порой  я  сожалею  о  своей
цивилизованности.
   - Я уверен, что ты это сказал сгоряча. Я  верю,  что  все  закончится
благополучно. Старшему Брату удалось разделаться  со  своими  врагами  в
Пекине, и это означает,  что  препятствий  для  выполнения  йуань-хуанем
своей миссии теперь практически нет. Мы с тобой должны  молиться,  чтобы
больше не было никаких накладок. Иначе наша колония  обречена,  несмотря
на пятидесятилетнюю отсрочку, которую удалось выторговать Старшему Брату
у пекинских властей. Но битва еще не закончена. Я уверен, что на  севере
имеются  еще  люди,  мечтающие  увидеть  нашу  бухту  Благоуханную   под
коммунистической пятой.
   Т.И. Чун подошел и стал рядом с братом. Их плечи соприкоснулись.
   - Мы должны оберегать его как от драконов, так и от здешних  властей.
Если его кто-нибудь  ненароком  опознает,  может  пойти  прахом  работа,
считай, всей нашей жизни. Наш Старший Брат - необыкновенный человек.  На
него всем нам молиться надо. За эти годы он стал тем, кем мечтал стать с
детства: Небесным Покровителем Китая.
   А в это время на верху трапа, ведущего на  палубу  из  нижней  каюты,
стояла Неон Чоу и слушала затаив  дыхание.  Она  прокралась  туда  почти
сразу же за Цунем Три Клятвы  и  чуть  не  ахнула,  увидев  его  занятым
разговором с Т.И.  Чуном,  своим  злейшим  врагом.  Прислушавшись  к  их
беседе, она многое поняла.
   Лян та мадэ! - подумала она. - Кто бы  мог  подумать,  что  Цунь  Три
Клятвы и Т.И.Чун родные братья? О Будда! Это же просто фантастика!
   Когда за три часа до этого Питер Ынг не пришел на назначенную встречу
к Блустоуну, то задействовали ее, хотя сама она  и  не  знала  об  этом.
Такая  уж  у  Даниэлы  была  методика,  что  ее  агенты  часто  даже  не
подозревали о существовании друг друга. В свое время  она  имела  полное
право сказать  Лантину,  что  в  ее  шпионскую  сеть  встроены  элементы
контроля друг за другом.
   Неон Чоу обычно опускала свои закодированные донесения в указанный ей
почтовый ящик, предварительно набрав заученный ею наизусть местный номер
и назвав пароль.
   Несколько месяцев назад  она  подслушала  разговор  между  Цунем  Три
Клятвы и Блисс, в котором было упомянуто слово "фу". Неон Чоу знала, что
это такое,  но  не  могла  понять,  какое  значение  фу  может  иметь  в
современном мире. Примерно через неделю после того  случая  она  однажды
заметила, что Цунь Три Клятвы потихоньку садится в лорку.
   Сдерживая свой восторг, она продолжала наблюдения и обнаружила  такую
закономерность: дважды в неделю, если ночь была  безлунная,  он  куда-то
ходил на своей лорке. Понимая, что рискует жизнью, она все-таки  однажды
решилась проследить за ним во время одной из  этих  таинственных  ночных
вылазок.
   Она увидела передатчик и услышала каждое слово, сказанное  Цунем  Три
Клятвы на мандаринском диалекте. Неон Чоу знала диалекты и  поэкзотичнее
мандаринского: в частности, за это ее и ценили как агента.
   Фу. Цунь Три Клятвы несколько раз упомянул это слово. И он говорил  о
власти, которою фу  наделяет  своего  обладателя.  Он  говорил  о  силе,
которая  окружила   Гонконг,   словно   кольцом,   той   силе,   которую
символизирует фу.
   Поздно ночью она набрала известный ей номер  и  произнесла  в  трубку
лишь одно слово: Митра. На следующее утро она опустила свое донесение  в
почтовый ящик.
   Мир Неон  Чоу  был  безликим  и  бесконтактным.  Иногда  ее  посещала
крамольная мысль:  а  имеют  ли  какие-либо  последствия  ее  донесения?
Иногда,  находясь  в  особо  скверном  расположении   духа,   она   даже
подумывала: а читает ли их вообще кто-нибудь?  У  нее  не  было  никакой
возможности даже узнать, насколько важным является то,  что  ей  удалось
обнаружить.
   Такова  была  одна  из  особенностей  того  мира,   в   котором   она
существовала.
 
*** 
 
   Очень трудная это работа: ничего не делать, а лишь наблюдать.  Восемь
часов назад был вечер, и он вместе с Блисс засел в  засаду  у  входа  на
фабрику, на которой делают игрушечных самураев. Когда Верзила Сун и  его
охранники сели в машину и  уехали,  пришлось  последовать  за  ними.  На
арендованной машине не так легко было угнаться за лимузином,  но  машина
Суна  довольно  скоро  остановилась  на  полпути   между   Абердином   и
Центральным районом. Джейк знал, что  здесь,  на  Пинэп-роуд,  находится
вилла главаря 14К. В вечернем небе описывали круги черные коршуны.
   Верзила Сун вошел внутрь, и больше они не  видели,  чтобы  кто-нибудь
входил или выходил из этой виллы, расположенной высоко на горе. Все  это
было странно. Какой дракон триады усидит в такую ночь на своей вилле,  в
стороне от ночной жизни Гонконга? Когда он задал этот вопрос Блисс,  она
сказала:
   - Что-то здесь не так.
   - Собрание главарей триад?
   Блисс покачала головой.
   - Они перерезали бы друг другу глотки.
   - Если Ничирен не привел какой-нибудь убедительный аргумент в  пользу
мира.
   - А чего это они будут к нему прислушиваться? Он же японец.
   Джейк вспомнил, что в досье на Ничирена, которое он видел на вилле  у
Микио Комото, говорилось, что Ничирен вместе с матерью приехал в Японию,
когда ему не было  и  года.  Откуда  же  он  приехал?  Естественно  было
предположить, что из Китая.
   - А что если Ничирен китаец? Блисс вытаращила глаза.
   - Что?
   - Я думаю, что раз его пускают на собрания триад, значит  он  китаец.
Логично?
   - Его мать была японкой. Это я знаю точно.
   - Я тоже слыхал что-то в этом роде, - задумчиво промолвил Джейк. - Но
уверена ли ты, что это была его родная мать? Что  если  он,  как  и  ты,
приемыш?  Кроме  того,  кто  может  поручиться,  что  его  отец  не  был
китайцем?
   - В таком случае, он и не японец, и не китаец. Это еще хуже, в глазах
руководителей триад.
   - Необязательно. Он является членом йуань-хуаня, а это говорит о том,
что его действия направляют  китайские  коммунисты,  а  не  русские.  Он
двойной агент, v весьма ловкий. Кроме того, я не думаю, что мой отец мог
открыть главарям триад, кто является истинным драконом йуань-хуаня. Даже
Верзила Сун считает, что это Цунь Три Клятвы. И я имею основания думать,
что и  другие  драконы  того  же  мнения.  Участие  Ничирена  ничего,  в
сущности, не меняет, но  добавляет  интернациональный  оттенок.  Как  ты
думаешь,  понравилось  бы  им,  если  бы  они  узнали,   что   один   из
высокопоставленных советских агентов втайне сотрудничает с ними?
   - Еще бы! Это заставило бы их сплотиться, забыв про свои междоусобные
дрязги, - признала Блисс.
   - Вот именно. - Джейк задумался. - А кто еще состоит в йуань-хуане?
   - Не знаю.
   Джейк испытующе посмотрел ей в глаза.
   - Точно?
   - Да.
   - Ну ладно.
   Над их головами ярко выделялось на фоне темного неба  серебристое  от
лунного света  облако.  Добавить  бы  ему  пару  глаз,  и  получился  бы
свернутый дракон.
   - Джейк, - сказала она, - каждый день, что мы вместе, я все больше  и
больше чувствую, что есть тысячи вещей, о которых мы не  успели  сказать
друг другу. Время летит так стремительно. Взгляну я порой на  тебя  -  и
вижу человека со связанными за спиной руками. Ты понимаешь, что  я  хочу
сказать?
   Он ничего не ответил, уставившись неподвижным  взглядом  в  ночь.  Но
Блисс почувствовала, что задела что-то, глубоко спрятанное в  его  душе.
Как бы заставить его выплюнуть яд, который отравляет  его  столько  лет?
Что это за темная тайна, которой он не может  поделиться  ни  с  кем  на
свете?
   В нем идет процесс саморазрушения, все быстрее и быстрее.  Мысль  эта
пришла к Блисс с такой неожиданностью, что она вздрогнула.  Надо  как-то
остановить этот распад. Она вспомнила хокку, которую часто  повторял  Фо
Саан, когда она не могла высказать то, что у нее на душе.
   Со дна колодца
   Вернуло эхо
   Крик перепелки.
   Интересно, знает ли ее Джейк, - подумала Блисс. Чтобы  выяснить  это,
она продекламировала эту хокку вслух.
   Джейк  устроился  поудобнее  в  каменной  нише,   откуда   они   вели
наблюдение.
   - Я помню эти строчки, - тихо сказал он.  -  Но  прошло  очень  много
времени с тех пор, как я в последний раз их вспоминал.
   Блисс почувствовала, как  что-то  смягчилось  в  его  душе,  с  такой
отчетливостью, словно это была  ее  собственная  душа.  Но  она  ничего,
разумеется, не сказала.
   А  Джейк,  дождавшись,  когда  эта  размягчившаяся  субстанция  снова
немного отвердеет, приняв контуры его сердца, заговорил:
   - Как ты уже знаешь, я два раза был женат. Первый раз женился  совсем
молодым. В те годы, как и в последующие, на первом месте у  меня  стояла
работа. Куорри. А Тин была еще моложе,  чем  я.  Она  могла  понять  что
угодно, но только не то, почему я все время где-то  пропадаю...  Молодым
нельзя жениться. Когда еще не закончены поиски  человеком  самого  себя,
нельзя брать на себя ответственность за другую жизнь. Или жизни.
   Здесь Джейк остановился, провел языком по пересохшим губам.  Ощущение
было такое, словно его рот набит ватой. Он заставил себя дышать ровно  и
глубоко.
   - Я тогда был очень глуп, Блисс. Я все хотел  сразу  -  жену,  детей,
Куорри - не понимая, что это невозможно. По мере того, как наша дочь Лан
подрастала, все больше и больше трений возникало между мной и моей женой
-  чиу-чоу,  хорошо  освоившей  европейские  обычаи.  Это,  естественно,
заставляло нас обоих  мучиться.  Особенно  меня...  Ну  а  Лан,  являясь
свидетельницей наших ссор, считала  себя  их  причиной  и  относила  мои
отлучки на свой счет. В конце концов она озлобилась на нас и, не  находя
ничего хорошего  в  жизни  дома,  все  больше  и  больше  времени  стала
проводить  на  улицах  Гонконга.  Как  и  я  в  свое  время,  когда  был
ребенком... Ни одна из городских триад ее  к  себе  не  взяла.  Ей  было
только двенадцать лет. Она была девушкой, да еще и  наполовину  гвай-ло.
Ее просто подняли на смех. Тогда она начала искать для себя  новое  поле
деятельности...
   Чем ближе подходил Джейк к  самой  сути  этой  истории,  тем  сильнее
потел. Во рту было, как в пустыне Гоби...
   - Три года назад меня послали на задание высшей степени  секретности.
Пунктом моего назначения была крохотная деревушка на реке  Сумчун.  И  с
самого начала операции я почувствовал, что все идет наперекосяк. Все  из
рук вон плохо. Завязалась перестрелка, перешедшая в настоящую бойню. Как
на войне... И  тут  я  почувствовал,  что  здесь  что-то  не  так.  Наши
противники защищались как-то необычно. Защита -  это  ведь  вещь  сугубо
индивидуальная.  Как  отпечатки  пальцев.  И  я  сразу  понял,  что  она
организована мастером. Стратегом. Все у  него  делалось  четко,  как  по
нотам. А еще точнее сказать, как на завершающем этапе игры в вэй ци.
   Джейк проглотил комок в  горле.  Говорить  ему  было  все  труднее  и
труднее. Поэтому и фразы его становились все более рублеными.
   - Дело в том, что наша атака была молниеносной: ребята  у  меня  были
что надо... А контратака  последовала  незамедлительно.  Мы  не  ожидали
такого отпора. Мы были не готовы. И ребята занервничали,  засуетились...
Ничирен руководил нашим противником, будто переставляя шашки вэй  ци,  а
затем и сам  бросился  вперед,  убив  двоих  моих  лучших  ребят...  Нас
окружили и устроили  кровавую  баню.  Кровь  была  везде...  На  широких
листьях кустарников, на траве и на земле... Вода в Сумчуне покраснела от
крови...
   Джейк опустил  голову  и  долгое  время  молчал,  подавленный  своими
воспоминаниями. Потом он поднял глаза, и Блисс увидела,  что  они  полны
боли.
   - И тут я почувствовал, что нам кто-то помогает из-за кустов. А потом
и увидел их  -  членов  китайской  триады,  знакомых  мне  по  Гонконгу,
которые, как я знал, работают на границе, обеспечивая переход  людей  из
коммунистического Китая. Они помогали нам скрытно, стреляя из-за кустов,
но потом некоторые из них выскочили из засады  и  набросились  на  людей
Ничирена сзади...
   Джейк проглотил комок в горле. Глаза его смотрели на Блисс, не мигая.
Как у маньяка, - подумала она.
   - Я наблюдал за ней несколько минут, прежде чем до  меня  дошло,  кто
это. Она очень изменилась. И все-таки это была моя девочка. Моя Лан...
   На этот раз молчание затянулось. Джейк совсем потерялся в хаосе своих
воспоминаний и чувств, отражение которых он  видел  на  прекрасном  лице
Блисс. Она пошевелилась, и Джейк, сморгнув, продолжил  свой  рассказ.  И
теперь в голосе Джейка появились какие-то отрешенные нотки.
   - Я видел, как она сломала позвоночник одному из людей Ничирена.  Она
сделала это очень умело,  как  это  сделала  бы  львица,  защищая  своих
малышей. В лице ее не было ни злорадства, ни жестокости. Только  чувство
выполняемого долга. Она делала то, во что верила. Чего ни я, ни ее  мать
дать ей не могли... А в следующий момент кровь брызнула из ее  жил.  Она
подломилась, как тростинка на ветру. Пули прошили ее  насквозь,  вырывая
из нее куски живой плоти... Ничирен опустил свой автомат, а я уже ничего
не видел. Будто красной пеленой закрылось мое сознание, и я бросился  на
него сквозь кусты. Ветки били меня по лицу, но  я  бежал  все  дальше...
Очнулся я в джунглях, совсем один.  Ничирена  не  было...  Вернувшись  к
реке, я обнаружил, что моей дочери среди  убитых  не  было.  Ее  унесли,
по-видимому, ребята из ее триады.
   Блисс, не мигая смотрела на Джейка.
   Наконец он закрыл глаза. Его зрачки были полны лунного  света,  и  ей
казалось, что Джейк все еще смотрит на нее.
 
*** 
 
   Тайванец был в паршивом настроении. Его брат утонул в крытом бассейне
в Моррисон-хилл два дня назад.  Взрывное  устройство,  заложенное  им  в
игорном доме в Макао, сработало впустую. И, в довершение всех несчастий,
ему пришлось просидеть уйму времени, свернувшись калачиком, как  медведю
в берлоге, дожидаясь своего часа.
   Он приложил  прибор  ночного  видения  к  правому  глазу  и  еще  раз
внимательно поглядел сквозь окуляр. Голова Блисс, затем Джейка. До  чего
же глуп этот человек, - подумал он, - что притащил сюда женщину. Поделом
ему, что умрет сейчас.
   Тайванец выследил их через фирму, в которой  они  арендовали  машину.
Это было так же просто, как свалиться с плавающего бревна. Ему давно  бы
надо быть дома. В Тайбее его заждалась его слепая девушка по  имени  Мо:
она могла возбудить его до чертиков, просто походив по его  голой  спине
босыми ногами. В ней было что-то неземное. Ему очень хотелось к ней.  Он
не занимался сексом с  тех  пор,  как  получил  это  задание,  и  сейчас
буквально исходил  половой  истомой.  Надо  будет  побаловаться  с  этой
китаянкой после того, как он прикончит ее мужика.  С  ней,  конечно,  не
будет так хорошо, как  с  Мо,  но  придется  довольствоваться  тем,  что
имеешь.
   Да, придется. Запах крови всегда стимулировал его половую мощь.  Надо
будет позаботиться о том, чтобы  было  побольше  крови,  прежде  чем  он
возьмет ее. Это будет хоть какой-то компенсацией за то, что он сейчас не
дома, не с Мо. Во всяком случае, эта хоть не белая. От белых женщин  его
вообще воротит.
   Тайванец  заерзал,  почувствовав  тяжесть  между  своих  ног.   Опять
посмотрел на женщину сквозь окуляр, пристроенный на ствол  его  автомата
"Лайсон-6000".  Относительно  новая  для  него  игрушка.  До  этого   он
пользовался  исключительно  шведским  "Кульспрута",  считая  его  лучшим
автоматом в мире. Теперь пришлось перейти на "Лайсон". Хорошая  машинка:
делает 850 выстрелов в минуту, причем патроны самые  его  любимые  -  от
"Парабеллума".
   Тайванец вспомнил инструкцию: убить на месте. И он бы  мог  выполнить
ее, но только не сейчас, когда утонул его брат. Сейчас его цель была как
на ладони, в призрачном сиянии инфракрасных лучей. Стоит ему  нажать  на
спусковой крючок, и через три секунды от этого гвай-ло и от его  женщины
останутся только два куска кровавого мяса, размазанные по скале.
   Но Тайванец и не подумает этого делать. Не  ему,  обладателю  черного
пояса в тэквондо, таким образом мстить за смерть брата. Это дело  чести,
которое мужчина обязан выполнить, стоя лицом к лицу с врагом. Дело чести
не имеет ничего общего с 850 выстрелами в минуту.
   Тайванец отложил "Лайсон" в сторону и соскользнул с  плоского  камня,
на котором он только что лежал, свернувшись клубком.
 
*** 
 
   На этот раз Джейк почувствовал врага.  Он  слился  с  природой,  став
частью  этой  душной  ночи,  полной  треньканья  цикад,  шорохов  ночных
зверьков, шелеста ветра среди деревьев, движущихся теней облаков.
   Фо Саан учил его не только прислушиваться к ночи. Он  учил  его,  как
стать ее частью.
   Поэтому Джейк и почувствовал приближение  Тайванца.  Его  обостренным
органам чувств он предстал в виде темного туннеля - черноты чернее ночи.
   Он повернулся. Но чтобы оказаться лицом к лицу с нападавшим, ему надо
было избавиться от камня, к