заболел гриппом, она сидела рядом  с  его  кроватью  всю  ночь,
прикладывая холодные компрессы к голове, чтобы снизить температуру.
   - Генри?
   Марианна Мэрок и Ничирен? Это бред сумасшедшего, бессмысленный  бред!
Но СНИП не может лгать, и "швейцары" не могли сделать  такой  чудовищной
ошибки. Необходимо посмотреть правде в глаза:  Ничирен  звонил  Марианне
вечером накануне рейда Джейка. Предположения,  что  кто-то  еще  мог  ей
позвонить из Дома Паломника, звучат вообще  неубедительно.  Кроме  него,
никто там даже не подозревал о ее существовании.
   - Генри, я жду ответа.
   Предательство было неотъемлемой частью призрачного  мира,  в  котором
обитал Вундерман. Но конкретные  проявления  этого  явления  никогда  не
переставали  поражать  его.  Он  был  совсем  непохож  на  холодного   и
расчетливого шпиона из романов, который ожидает предательства от лучшего
друга, от любимой девушки, даже со стороны  жены.  Предательство  всегда
действовало на него угнетающе, высасывая из  него  энергию,  как  вампир
высасывает кровь. Он ощутил какое-то болезненное  напряжение  в  области
паха: обычная реакция самца на внезапно  возникшую  опасность.  На  душе
было невыразимо горько.
   - Я не хочу принимать такое щекотливое решение без твоего согласия, -
настаивал Беридиен. - Ты имеешь право его опротестовать.
   - Большой палец вверх или вниз? - тихо промолвил Вундерман. -  Как  в
Древнем Риме...
   Беридиен вспомнил предыдущую аналогию, пришедшую на ум Вундерману,  и
кивнул.
   - Да, как в Древнем Риме.
   Вундерман  встал  из-за  стола.  За  порогом  веранды   запасмурнело:
набежали облака, яркие краски поблекли, цветы поникли.
   - Быть по  сему,  -  сказал  он,  окидывая  взглядом  ставшие  теперь
темнозелеными окрестные холмы, которые никогда прежде  не  казались  ему
такими далекими. - Мой палец указывает вниз.
 
*** 
 
   Ши Чжилинь вышел из своего черного лимузина, едва он  остановился  за
воротами Сяньшаня. Слово это означает "Благоуханные холмы", и сей дивный
сад находится в двадцати милях к  северо-западу  от  китайской  столицы,
название которой - Бейцзин - эти чертовы иностранцы опошлили,  произнося
его как "Пепин" или даже "Пекин". Чжилинь любил приезжать  в  этот  сад,
закрытый для посещения широкой публикой еще в 1972 году.  Мир  и  покой,
царящие здесь, помогали прогнать все усиливающиеся последнее время боли.
Позади его и немного  левее  была  площадка  перед  той  частью  Летнего
Дворца, которая была известна как Юаньминюань.
   Лично на Чжилиня он всегда навевал грусть. После того, как дворец был
разграблен и разрушен англичанами и французами в 1860 году, его пытались
восстановить, но  попытки  реставрации  были  прекращены  в  1879  из-за
недостатка денег.
   После этого немногие уцелевшие  скульптуры,  куски  мрамора,  остатки
керамических покрытий и  кирпичных  стен  просто  исчезли.  Деревья,  за
которыми любовно ухаживали на протяжении  столетий,  спилили  на  дрова,
постройки снесли, чтобы добраться до железа, которым они скреплялись.
   Из китайских построек - в основном,  из  дерева  -  ровно  ничего  не
осталось. На площади, где на многие акры тянулись сады,  теперь  торчали
кое-где руины стен да некоторые постройки европейского типа среди ровных
рисовых полей.
   Чжилинь преднамеренно повернулся спиной к бывшим садам и  смотрел  на
лилово-серые  склоны   Благоуханных   Холмов,   возвышающихся   напротив
Юцуаньшаня -  Холма  Мраморных  Фонтанов.  Здесь  много  столетий  назад
геологические процессы извергнули на  поверхность  земли  слои  твердого
известняка,  со  временем  ставшего  мрамором,  из  которого   правители
династии Цин строили дворцы, храмы, парковые постройки. Когда-то пещеры,
образовавшиеся внутри холма, таким образом использовались как буддийские
и  таонские  святилища,  изумительные  по  красоте  и  изяществу   своих
мраморных колонн и алтарей.
   Теперь Чжилинь преобразовал это место в военную зону,  чтобы  его  не
затоптали толпы туристов, по мере того, как Китай все шире и шире  будет
приоткрывать дверь для Запада. Он, прихрамывая,  поднимался  на  холм  а
встречные солдаты и офицеры  отдавали  ему  честь.  Он  терпеть  не  мог
металлическую платину, которую доктора заставляли его носить  на  правой
ноге, но без нее боль вообще парализовала мышцы.
   На своей загородной вилле он каждый день упорно работал над  собой  в
бассейне, занимался  специальными  изометрическими  упражнениями.  Через
день к нему приходил известный специалист по массажу, а раз в  неделю  -
по иглоукалыванию.
   Ничто из этого,  Чжилинь  знал,  не  способно  вылечить  его  тяжелое
заболевание, связанное с перерождением тканей, да и в его  возрасте  (он
приближался к восьмидесятишестилетию) это не имело особого значения. Его
главной  заботой  было  облегчить  боли,  и  с  эти   данные   процедуры
справлялись весьма удовлетворительным образом.
   Чжилинь подставил лицо  летнему  ветерку.  Вокруг  него  простирались
рисовые поля, радуя глаз свежей зеленью и  тем  смягчая  его  боль.  Его
взгляд упал на позолоченную  солнцем  крышу  здания,  расположенного  за
полем. Это был один из корпусов университета Циньхуа. еще одна  причина,
по которой Чжилинь любил бывать здесь.
   Здесь он общался не только  с  природой,  но  и  с  молодыми  людьми,
цветами жизни. Он не  уставал  твердить  своим  коллегам-министрам,  что
молодежь - это будущее
   Китая, его самое ценное достояние. Но те не доверяли молодым, замечая
в них лишь то, что они называли "тлетворным влиянием Запада", и  ставили
на пути их те самые преграды, которые им самим приходилось  преодолевать
пятьдесят лет назад.
   В этом  проявлялось  не  только  сопротивление  переменам  в  стране.
Чжилинь  с  грустью  видел  в  подобной  ксенофобии  проявление  страха.
Сопротивление можно  преодолеть,  как  вода  преодолевает  шероховатости
горной породы, сглаживая неровности своим течением. Но страх - это нечто
совсем другое. По своей природе он является неразумной тупой реакцией на
новое, и поэтому труднее поддается эрозии.  Страх  исподволь  влезает  в
самую структуру явлений, делая их закостеневшими.
   Но и это не особенно смущало Чжилиня. Если поток  своим  течением  не
может сточить преграду на своем пути,  он  меняет  русло,  оставляя  эту
преграду печься на безжалостном солнце. Лишившись прикрытия воды, она  в
конце концов начнет трескаться и разрушаться  от  смены  температур,  от
дождей и ветра. Вот такую судьбу готовил Чжилинь своим  врагам,  которые
были  весьма  многочисленны  и  могущественны.   Пожалуй,   вместе   они
представляли собой  огромную  силу.  Как  циклы  веков,  они,  казалось,
обновляются, становясь более хитрыми и ловкими.
   Дважды за последние пять лет его пытались  сместить.  Первый  раз  из
него пытались сделать козла отпущения и выставить на всеобщее поругание,
как и Банду Четырех до него. Когда это не удалось, на следующий  год  та
же самая группировка министров (ЦУН) пыталась выпихнуть  его  на  пенсию
под предлогом преклонного возраста и болезни.
   Эта попытка, как и первая,  провалилась,  и  двое  наиболее  активных
членов  этой  ЦУН  один  за  другим  погибли  от   несчастных   случаев.
Официальное расследование правительственной комиссии признало,  что  это
именно так и было. Возможно, оставшиеся в живых члены ЦУН думали  иначе,
поскольку  с  этого  времени  Чжилинь   не   встречал   с   их   стороны
противодействия.  В  результате  этого  проникновение  в   жизнь   Китая
элементов Западной рыночной экономики началось и  шло  более  или  менее
гладко до последнего времени.
   Примерно  шесть  недель  назад  из  одного  из  своих  многочисленных
информационных источников он узнал, что некий подающий  надежды  молодой
человек - по китайским понятиям, конечно, молодой, ибо ему было 52 года,
- недавно назначенный директором Научного и Технологического  Института,
работающего на национальную оборону, встречался с членами ЦУН.  Молодого
человека звали У Айпин, и  Чжилинь  знал,  что  у  него  есть  "рука"  в
центральных  партийных  органах  и  в  Министрестве  обороны.  Последнее
явствовало из того факта, что сразу же после назначения У Айпина в  этот
институт  начали  перекачиваться  колоссальные  средства.  Конечно,  для
нового  Китая  военная  промышленность   всегда   имела   первостепенное
значение, но пристальный интерес высшего  руководства  страны  именно  к
этому институту был явно не случаен. Все  это  делало  У  Айпина  весьма
значительной фигурой, даже более могущественной, чем члены ЦУН, которые,
что ни говори, все были министрами. Кстати, этот У  Айпин  был  известен
своей  отчаянной  борьбой  против   отхода   Китая   от   ортодоксальной
марксистско-ленинской идеологии.
   Сейчас Чжилинь шел по дорожке через старинное кладбище. Как будто вся
история Китая отразилась на :)тих надгробных плитах, которые видели все:
смены  времен  года  и  династий,  завоевания  маньчжуров,   японцев   и
иностранцев  всех  мастей.  Все  претерпела  земля  Китая.  Ее  били   и
колошматили, ее опустошали бездарные правители, начиная с  маньчжуров  и
кончая  современными  вояками  вроде  Чан   Кайши   и   тиранами   вроде
божественного Мао.
   Чжилинь не мог не видеть, что, несмотря на  его  героические  усилия,
любимая родина  после  войны  деградировала  почти  во  всех  сферах.  В
последние годы наметились просветы, но деградация угрожала по-прежнему.
   Неужели этому не будет конца? - спрашивал он себя.
   Духи погребенных справа и слева от него, казалось,  наполнили  воздух
своими жалобными вздохами. Довольно, - шептали они ему  в  ухо.  -  Пора
положить конец всему этому, иначе Китай просто не выживет в XXI веке.
   На глазах Чжилиня были слезы, когда он дошел до перекрестка и свернул
направо. Прямо за поворотом стоял Вофози, храм Спящего  Будды,  один  из
самых древних в округе. Он был построен в эпоху Тан, а в 1321 году  один
из  правителей  династии  Юань  приказал  отлить  новую  статую   Будды,
израсходовав на  это  500  000  фунтов  меди,  хотя  в  храме  была  уже
превосходная статуя из  сандалового  дерева.  Семь  тысяч  рабочих  были
привлечены, но отливка получилась у них только со второй попытки, а  вся
работа заняла десять лет.
   Продолжая культурные традиции, Чжилинь  открыл  в  долго  пустовавшей
пристройке к храму современную Школу Лесного Хозяйства, оставив  храм  в
его первозданном виде.
   Войдя внутрь, он соприкоснулся с миром покоя  и  гармонии.  Поскольку
двери не было, птицы и мелкая живность чувствовали себя здесь как  дома.
Птичий пересвист  звучал  под  стропилами,  будто  рождаясь  из  потоков
солнечного света, вливающегося сквозь узкие окна.
   Есть немало других мест, куда  Чжилинь  мог  придти,  чтобы  спокойно
поразмышлять о высоком, но нигде он не чувствовал с такой  отчетливостью
присутствие Будды как здесь.
   И  какими  бледными  и  надуманными  казались  ему   коммунистические
доктрины  в  присутствии  великих,  универсальных  законов,  естественно
вытекающих из самой сути жизни!
   С некоторым трудом он опустился на один  из  двух  складных  стульев,
стоявших по обе стороны от каменного стола, на  котором  была  разложена
доска для вэй ци Черные и белые шашки были уже введены в  игру.  Чжилинь
окинул взглядом знакомую конфигурацию, в которой они  были  расставлены,
продолжая думать о своем.
   Сговор У  Айпина  с  враждебной  ЦУН  совпал  по  времени  с  началом
заключительной стадии Гонконговской операции Чжилиня. Это не  предвещало
ничего хорошего. Чжилинь был слишком  стар,  чтобы  верить  в  случайные
совпадения, во всяком случае, такого масштаба. Хотя операция проводилась
в условиях полной секретности, но утке далеко не  первый  год.  Так  что
было бы глупо верить, что никакой утечки информации, даже крошечной,  за
все это время не произошло.
   Чжилинь снова обратился к доске  для  вэй  ци.  расчерченной,  как  и
положено, девятнадцатью вертикальными  и  девятнадцатью  горизонтальными
линиями.  Шашки  представляли  собой  маленькие  овальные   раковины   с
удивительно приятной, шелковистой  на  ощупь  поверхностью.  Ему  всегда
доставляло огромное  удовольствие  ощущать  их  подушечками  большого  и
указательного пальцев, когда он держал очередную шашку,  обдумывая  ход.
Черные и белые, они были выстроены в боевые порядки, и каждая стояла  на
одном из 361 пересечений, называемых лю.
   В этом сложном переплетении  маршрутов,  сильных  и  слабых  линий  и
территорий,  на  которых  сталкивались,   отходили   и   наступали   две
противоборствующие  силы,  организованные  определенным  образом  внутри
себя, Чжилинь видел модель реального мира.
   Почувствовав какое-то движение у входа в  храм,  он  поднял  глаза  и
увидел силуэт человека, четко очерченный на  фоне  вливающегося  в  храм
солнечного света.  Хотя  деталей  фигуры  увидеть  было  невозможно,  но
Чжилинь  разглядел  кряжистое  тело  этого  человека,   слегка   комично
выглядевшее в плохо подогнанном, помятом костюме.
   - Входи, входи, Чжан Хуа, - сказал он. - Ты опять так опоздал, что  я
уже собирался начинать без тебя.
   Человек поспешил занять стул напротив того, на котором сидел Чжилинь.
Он вытер свое широкоскулое, типично монголоидное лицо  носовым  платком,
потом высморкался в него. Поправил пальцем очки в  металлической  оправе
на почти отсутствующей переносице.
   - Я должен объявить себе выговор за опоздание, - сказал он  виноватым
голосом.
   -  Да  уж!  -  добродушно  засмеялся  Чжилинь  и,  заметив  несколько
недоуменный взгляд собеседника, добавил:
   - Видишь ли, Чжан Хуа, ты не только мой  заместитель,  но  и  близкий
друг. Сколько мы с тобой  работаем  вместе  официально  и  неофициально?
Кажется, лет двенадцать? И за это время я обнаружил у тебя  только  один
порок - привычку опаздывать. Ну и пусть себе остается! Я бы  всем  людям
официально разрешил иметь один порок, если он безобидный.
   - Я бы хотел не иметь никаких, товарищ министр.
   - Ну и зря, дорогой мой Чжан Хуа! Я,  например,  никогда  не  доверял
людям, которые кичатся тем, что у них нет  никаких  слабостей.  В  таком
случае я не могу не думать,  что  они  скрывают  от  меня  что-то  очень
важное. Нет, ты должен согласиться со мной,  что  незначительные  пороки
предохраняют нас от значительных.
   Он протянул руку и передвинул свою черную шашку на  самое  важное  их
девяти пересечений, которые делят ноле  боя  на  зоны.  Эти  пересечения
называются "звездами" - син, по-китайски,  а  самое  главное  из  них  -
"солнечным сплетением", тянь юань, то  есть  серединой  дороги.  В  этой
позиции для шашки открывается целый ряд возможностей и, в то  же  время,
целый ряд других закрывается. Таким образом, тут  высвечиваются  скрытые
стратегические замыслы.
   Каждая шашка имеет до четырех ходов,  называемых  "дыханиями"  -  ци.
Окружить шашку противника  -  значит  лишить  ее  возможности  "дышать".
Именно это сейчас сделал  Чжилинь.  "Задохнувшаяся"  белая  шашка  жалко
посмотрела на окружающих ее со всех сторон противников и умерла.
   - Отдай последние почести погибшему герою, Чжан Хуа.
   - Сегодня утром пришла телеграмма, - сообщил тот, убирая убитую шашку
и окидывая доску взглядом для следующего хода. Он понял,  что  правые  и
левые квадраты доски превратились в плацдармы для  хо  йань.  На  первый
взгляд эти "глазки" казались невинными,  но  Чжан  Хуа  усмотрел  в  них
западню: хо йань ("движущееся око") - коронный прием Чжилиня.  -  В  эту
пятницу вас вызывают к Премьеру.
   Чжилинь недовольно поморщился.
   - Плохие новости, - буркнул он. - В телеграмме не указывается причина
вызова и не говорится, кто еще будет присутствовать?
   - Нет.
   - Еще хуже. - Чжилинь оторвал глаза от доски и  пристально  посмотрел
на своего помощника. - Друг мой, за этим кроются происки У Айпина.
   - Боюсь, что это так.
   Чжилинь снова взглянул на доску.
   - Ты так и не сделал своего хода.
   Но Чжан Хуа все смотрел на начальника.
   - Ши Чжилинь, мне страшно. Этот человек пугает меня.
   - Понятное дело, - ответил министр. - Но  это  даже  хорошо,  что  ты
боишься У Айпина. Значит, ты осознаешь всю глубину  угрозы,  таящейся  в
этом человеке для нас и для дела,  которому  мы  отдали  столько  сил  и
времени. - Он доверительно улыбнулся. - Страх - это только  человеческая
эмоция, друг мой. Ее следует уважать,  но  не  следует  бояться.  Только
научившись понимать свои эмоции, можно научиться их использовать в своих
интересах. Да, Чжан Хуа, даже использовать.
   - Страх всегда парализует меня, - признался тот.
   - Да брось ты! - возразил Чжилинь. - Будто мы с тобой не  знаем,  что
такое настоящий страх! Страшно было, когда русский флот угрожал  нам  из
Владивостока и Других более мелких портов. Этот флот  да  еще  советские
военные силы в Сибири - они дамокловым мечом висят над нашими головами с
самого окончания Второй мировой войны.
   Черные глаза старика, казалось, излучали силу, как  раскаленная  печь
излучает тепло.
   - А за последние три года дела еще более ухудшились. Около пятидесяти
русских дивизий (семь из них -  бронетанковые)  вытянулись  вдоль  нашей
северной границы.  И  со  стороны  Восточной  Сибири,  где  мы  наиболее
уязвимы, они сосредоточили около сотни бомбардировщиков  ТУ-22  и  около
ста пятидесяти ракет СС-20 с ядерными боеголовками. Бомбардировщики эти,
известные у американцев под названием, которое буквально можно перевести
как "Встречный огонь", имеют радиус действия до пяти тысяч миль и  несут
на борту ядерные заряды как в виде бомб,  так  и  в  виде  ракет  класса
воздух-земля... Но это еще не самое скверное. Соединенные  Штаты,  в  их
безграничной мудрости, понастроили по всей  Юго-Восточной  Азии  военных
аэродромов и морских баз, от Камрана до Дананга.  И  теперь,  когда  они
покинули Вьетнам, на этих базах обосновались русские. И оттуда они могут
доставить ядерную боеголовку в любую точку региона. До недавних пор  там
дислоцировались только разведывательные самолеты, но  теперь,  как  тебе
самому известно, у  нас  имеются  фотографии  бомбардировщиков  среднего
радиуса  действия  ТУ-16  на  взлетных  полосах  этих  аэродромов.   Это
означает, что Советы теперь могут нанести удар не только с севера, но  и
с юга. Китай фактически оказался в кольце, а точнее сказать, в петле  из
военных баз. Кроме того, в случае эскалации военных действий на  Среднем
Востоке они могут держать под прицелом Малаккский  пролив,  по  которому
проходят нефтяные танкеры в Южно-Китайское море. Я уже не говорю о  том,
что русские могут посылать военные корабли и эсминцы  в  северную  часть
Индийского океана и имеют огромные резервные  силы  в  виде  Вьетнамской
армии, где под ружьем находится около миллиона солдат.
   Чжилинь распростер свои жилистые руки над столом с доской для игры  в
вэй ци.
   - Вот о чем мы должны в первую очередь беспокоиться, Чжан Хуа.  И  до
какой степени жалко  выглядят  все  потуги  У  Айпина  нагадить  нам  по
сравнению с бронированным кулаком, которым постоянно грозит нам  генерал
Карпов!
   - Мне бы вашу уверенность, товарищ министр!
   "Ну что ж, бери мою уверенность и колоссальное  давление,  которое  я
постоянно ощущаю на себе, в придачу! - подумал Чжилинь. - Нет, мой друг,
не думаю, что тебе было бы уютно на моем месте! Но  чужое  место  всегда
кажется  более  уютным,  чем  свое  собственное.   Такова   человеческая
природа!"
   В глубине души Чжилинь сомневался,  что  обладает  той  уверенностью,
которую ему приписывал его заместитель. Конечно,  прежде  ему  удавалось
отбивать атаки. Фактически, только он один из покрытых шрамами ветеранов
и остался на политической сцене, потому что никогда не боялся вступить в
бой с любым числом пусть  даже  самых  хитрых  оппонентов.  Но  У  Айпин
отличался от всех, с кем ему прежде приходилось  сталкиваться,  хотя  бы
уже потому, что он принадлежал к другому  поколению  бойцов.  При  одно