й
мысли о том, что люди, подобные У Айпину, и есть те самые люди,  которые
определят будущее Китая, Чжилиня бросало в дрожь.  До  чего  же  непохож
этот человек на подавляющее большинство молодых людей,  с  которыми  ему
приходилось контактировать! Взять хотя бы его собственную Школу  Лесного
Хозяйства или студентов соседнего университета...
   Конечно, у него были причины  бояться  У  Айпина.  Пожалуй,  во  всем
Пекине он был единственным человеком, который мог пустить под откос  его
Гонконговскую операцию. И дай ему малейший шанс, он это сделает.
   Чжан Хуа взял белую  раковину  из  мелкой  миски,  укрепленной  сбоку
стола,  и  поставил  ее  на  пересечении  в  нижней  части  доски,   дав
возможность двигаться в двух направлениях одной из своих  шашек,  бывших
под угрозой на соседнем пересечении.
   - Чего тебе опасаться У Айпина, мой друг, - прокомментировал его  ход
Чжилинь, - если ты способен на такие четкие и отважные ходы?
   - Это всего лишь вэй ци. - ответил Чжан Хуа. - Если мою шашку  зажмут
с четырех сторон, лишив "дыхания", я ее просто снимаю с доски. Но сам  я
жив по-прежнему.
   "Вот в этом и заключается разница между нами, мой друг. - подумал про
себя  Чжилинь.  -  Ты  не  можешь   переносить   на   жизнь   стратегии,
разрабатываемые тобой на доске. Твоя мысль не простирается дальше нее. И
поэтому ты всего-навсего хороший игрок, а не Цзян" .
   Он взял черную шашку и уже  собирался  поставить  ее  на  пересечение
пятой и девятнадцатой линий, когда его шестое чувство уловило напряжение
противника, и он понял, что Чжан Хуа тоже нацелился на это  пересечение.
И,  хотя  этот  ход  был  ему  выгоден  (он  мешал  шести  белым  шашкам
соединиться), он решил сыграть иначе.
   Чжан  Хуа  мгновенно  занял  это  пересечение,   вздохнув   с   явным
облегчением. - Но нам следует опасаться не столько генерала  Карпова,  -
продолжил Чжилинь прерванную мысль, - сколько человека, который стоит за
ним, - Юрия Лантина. Вот кто  спит  и  видит,  как  подкосить  Китай  на
международной арене! Устранив  нас,  русские  сделали  бы  действительно
значительный шаг к установлению своего господства  над  миром.  Но  наша
атака на Лантина должна быть проведена по-умному. Мы должны выявить  его
уязвимое  место  и  нанести  свой  удар,  когда   его   внимание   будет
сосредоточено на чем-то другом.
   Тут Чжилинь взял черную шашку и поставил ее на свободное  пересечение
седьмой и девятнадцатой линий, построив хо йань - "движущееся око"  -  и
"перекрыв кислород" шести шашкам противника. Этого  ему  не  удалось  бы
сделать, не займи Чжан Хуа пересечения пятой и девятнадцатой.
   Такова жизнь, - думал Чжилинь. - Каждый день и  каждый  час  несет  с
собой перемены, которые пугают большинство людей. Но именно в  переменах
заключается суть любой стратегии. Я научился пользоваться всем на свете.
Атакой  может  быть   даже   отказ   от   хода,   что   я   только   что
продемонстрировал.
   Да, вэй ци и жизнь неразделимы для тех, кто  умеет  это  видеть.  Кто
достаточно смел, чтобы похитить у богов огонь. Как в  свое  время  писал
Лао-Цзы,  Цзяна   отличает   экономичное   использование   человеческого
материала. Для него нет никого, кому он не мог бы найти применения.
 
*** 
 
   Джейк бежал вслед за тенями вниз по  узкой,  извивающейся  улице.  Он
слышал крики волшебных птиц, доносящихся до него из  таинственной  тьмы.
Эти крики превратились в голос матери, которая звала его на  помощь.  Он
узнал хрипы, изменившие тембр ее голоса незадолго до смерти:  на  задней
стенке гортани образовалась толстая пленка. Грязные разводы на ее потной
шее. Талисман на груди, спрятанный в мешочек из мягкой замши.  Его  сила
не спасла ее. Тени и свет  играют  на  нем.  Талисман  почти  прозрачен.
Почти. Он цвета лаванды, как закатное  небо.  На  его  обратной  стороне
узор, напоминающий облака, на лицевой - лапы животного. Он  холодный  на
ощупь.
   Вслед за тенями вниз по улице,  узкой  и  извивающейся.  Она  усыпана
камнями и  бумажными  змейками.  Они  двигаются!  Ползут  и  извиваются.
Взмывают вверх, когда ветер подымается. Болтовня мартышек,  прыгающих  с
ветки на ветку. Скалят свои мелкие зубы цвета слоновой кости, из которой
делают фигурки мандаринов.
   Болтовня сменяется смехом, легким и переливчатым.  Силуэт  девушки  в
жемчужно-сером просвете между тенями. Бежать за ней.  Следовать  за  ней
тенью на самый край земли, где волны разбиваются  о  подгнивший  причал.
Запах соли и фосфора. Рыбья чешуя. Потроха, высыхающие на солнце.  Чайки
кружатся. Кричат.
   На палубе парома он теряет ее среди толпы. Тени сливаются с толпой  и
толкутся вместе с ней.  Ощущение  движения,  толчков  в  спину  и  бока.
Услышал ее смех и бросился в том направлении, расталкивая  толпу.  Опять
мелькнула ее тень.
   Сопротивление толпы постепенно ослабевает. Теперь он, можно  сказать,
продвигается вперед, хотя и медленно.
   А вот и она стоит на носу  парома,  ее  длинные  волосы  развеваются,
губки приоткрыты, глаза сверкают. Нежная линия груди. Правая нога слегка
выставлена вперед, с невинным кокетством демонстрируя стройную лодыжку и
острый мысок на туфельке. Ее поза исполнена такой милой эротики, что  он
почувствовал сильное волнение.
   И не только в паху, но и во всем  теле.  Желание  захлестнуло  его  с
головой. Член был как каменный и вздрагивал, когда в него вливались  все
новые и новые волны жизни.
   Она стояла, непринужденно  прислонившись  спиной  к  поручню,  слегка
изогнув  торс.  Обнаженные  загорелые  руки.  Груди.  Глаза,  манящие  и
обещающие.
   Все это время он думал только о Марианне,  и  сейчас,  приближаясь  к
ней, он чувствовал, что имя ее готово сорваться у него с языка.
   Пульсирующая голубая жилка в трогательной впадинке на шее выдавала  и
ее волнение. Джейк притянул ее к себе, изнемогая от  желания.  Будто  он
всю жизнь стремился к ней,  но  никогда  не  обладал.  Ее  нежные  губы,
трепетный язык, извивающийся, ищущий...
   Со стоном проваливаясь в бездну ее огня  и  нежности,  он  выкрикнул,
наконец, ее имя:
   - Блисс!
   Сел в кровати, хватая воздух ртом, как рыба, выброшенная из воды.
   - Блисс!
   - Успокойся, Джейк. Я здесь.
   Он зажмурился, когда она вытирала ему пот с  лица,  так  ловко  держа
полотенце, словно ей часто приходилось ухаживать за больными.
   - Теперь это делать легче, - сказала она, словно прочитав его  мысли.
- Часть бинтов уже сняли.
   Он наблюдал за ней сквозь полуприкрытые веки. Блисс была  евразийкой.
Среди иностранцев она  могла  бы  сойти  за  чистокровную  китаянку,  но
кое-какие мелочи в ее внешности  выдавали  человеку  проницательному  се
смешанное наследие. Кто-то из ее предков - бабка или дед, сейчас  он  не
мог вспомнить точно - был родом из Австрии. Серые крапинки в  ее  черных
глазах, волевые очертания подбородка, форма ушей  -  все  это  следы  ее
европейских корней.
   Длинные и густые волосы убраны с чистого  лба  и  заплетены  сзади  в
толстую черную косу. Чуть раскосые большие глаза, высокие скулы, полные,
чувственные губы. Он вздрогнул, увидев, как похожи они на  губы  девушки
из его сна. Ощущение вины хлестнуло его по лицу, как кнутом.
   - Нельзя ли мне попить, как ты думаешь?
   Она отвернулась к столу, чтобы налить ему воду из графина, и  он  тем
временем приложил ладонь  к  своей  горящей  щеке.  Но  тут  его  взгляд
нескромно скользнул по линии ее шеи, и он покраснел еще гуще.
   На ней была шелковая  зеленая  кофточка  без  рукавов  и  с  глубоким
вырезом, обнажавшим  молочно-белую  кожу  ниже  ключиц.  Ее  талия  была
перетянута  синим  кожаным  поясом.  Зеленоватая  хлопчатобумажная  юбка
придавала ей необыкновенно свежий, подтянутый вид.
   Судорожно глотая воду из стакана, который  она  ему  подала,  он  все
пытался увидеть в этой потрясающе красивой женщине ту девочку, с которой
играл много лет назад. И  снова  чувство  вины  обожгло  его,  как  укус
ядовитой змеи.
   Почему она вернулась? И почему именно теперь?
   - Какой у нас сегодня день?
   - Четверг, - ответила она, затем окинула  его  критическим  взглядом,
немного склонив головку. - Ты выглядишь явно лучше.
   - Лучше, чем что?
   Она засмеялась, обнажив свои беленькие зубки.
   - Чем вчерашние оладьи.
   Каждая черточка в ней заставляла его желать, чтобы она оба  вернулись
назад в его сон.
   - Надо отсюда поскорее выбираться, - сказал он.
   - Ты не голоден?
   - Так бы и съел тебя всю,  -  признался  он  и,  осознав  эротический
подтекст того, что сказал, опять покраснел. - То есть, очень голоден.
   - Это знак того, что скоро твое желание сбудется. -  Если  до  нее  и
дошла нечаянная двусмысленность его высказывания, то она не подала вида.
   А, может, эта оговорка не такая уж нечаянная? - подумал он.  -  Фрейд
посчитал бы ее закономерной.
   - Я хочу прямо сейчас.
   Блисс потянулась рукой к звонку и вызвала сестру.
   - Я думаю, сначала тебе все же лучше поесть.
   Джейк вздохнул. Больничные стены уже  начинали  на  него  давить.  Он
вспомнил свой дантай и снова ощутил в груди черную пустоту.  Отчего  так
пусто на душе? Оттого, что  он  утратил  свой  дантай  или  оттого,  что
разлюбил Марианну? Может, Дэвид прав, и он теперь вообще  никого  любить
не может?
   Так что же с ним все-таки произошло на черных берегах Сумчун? Похоже,
что он этого теперь и сам не знал. Похоже, хирург отсек пораженные ткани
и запечатал навечно сумчунский эпизод в самых темных тайниках его души.
   Марианна. С того самого дня, как он вернулся оттуда,  между  ними  ни
разу  не  было  настоящего  эмоционального  контакта.  Они   целовались,
занимались любовью и даже порой говорили друг другу ласковые  слова.  Но
все они ничего не значили. Во рту своем он ощущал горький вкус пепла,  и
никак не мог избавиться от него. Во всяком случае,  ты  стал  другим,  -
сказал Дэвид. Наверное, это же имела в виду и  Марианна,  когда  шептала
ему в темноте: "Джейк, чтобы это ни было, неужели ты думаешь, что  я  не
смогу тебе помочь?"
   Он ей тогда ничего не сказал. И потом не  сказал  тоже.  Что  он  мог
сказать, когда хирург отсек скальпелем все прочь и зашил  рану!  Что  он
отсек? Марианну. Прочь.
   Прочь от Марианны.
   Так в чем же суть? В реке Сумчун? А может, в Ничирене?
   Марианна отдалилась,  и  он  искал  в  себе  ответ,  почему  так  все
произошло, но понимал, что все его попытки разобраться в своих  чувствах
только добавляли горечи в и без того горькую ситуацию. Где его жена? Что
с ней случилось? На это он тоже должен найти ответ.  Что  она  искала  в
Токио, в Доме Паломника? И кто ждал ее там? Ничирен?
   Самое худшее в кошмарах то, что они порой сбываются.
 
*** 
 
   Тьма вращалась вокруг нее, как школьный глобус  вокруг  металлической
оси. Здесь, в замкнутом пространстве без  окон,  у  нее  было  ощущение,
словно она ослепла. Тьма была поистине беспросветной, она давила  ей  на
глаза и на лоб. Какое-то время  она  чувствовала,  что  задыхается.  Это
когда она вдруг поняла, что ее обманули. Тогда ее паника достигла своего
пика, и она заметалась в кромешной тьме, хватая воздух  широко  открытым
ртом.
   Позднее она немного успокоилась, начав разговаривать  с  собой  вслух
спокойно и рассудительно. Она услышала  тихое  гудение  кондиционера,  и
ощущение, что она погребена заживо, прошло.
   Чувство реальности  вернулось,  и  она  решила  прибегнуть  к  помощи
дыхательных упражнений, разработанных буддийской школой дзэн, которым ее
обучил  Джейк  в  первые  годы  их  совместной  жизни.  Она  сползла   с
деревянного стула на голый пол,  приняла  позу  лотоса  и  первым  делом
начала изгонять из  организма  скопившийся  углекислый  газ,  увеличивая
крохотными дозами объем вдыхаемого и выдыхаемого воздуха.
   Вернись в детство, - услышала она спокойный и уверенный голос Джейка.
- Дитя дышит глубоко, полной грудью. Вырастая,  мы  разучиваемся  дышать
правильно. Наше дыхание поверхностное, оно  вентилирует  только  верхние
секции наших легких. Надо осваивать  заново  технику  дыхания,  присущую
ребенку.  Вдыхай  как  можно  глубже  и  затем  выдыхай  открытым  ртом,
прислушиваясь к звуку собственного дыхания, особенно в конце.  Продолжай
выдыхать воздух, даже когда тебе кажется, что выдыхать уже нечего  -  не
бойся, не умрешь.
   В последней фразе не было ничего смешного, потому  что  именно  такое
ощущение появлялось у Марианны в первое время, когда она пыталась дышать
правильно. Потом научилась. Вот и сейчас  это  помогло:  задышав  полной
грудью, она почувствовала себя увереннее.
   Освободившись от спазм страха, она начала мыслить более  рационально.
Вспомнила  страшный  толчок  и  грохот,  от  которых  стены  ее  темницы
зашатались. По звуку это напоминало взрыв. Она точно  помнила,  как  пол
зашатался. Что же все-таки произошло?
   Она ждала, что он вернется и все объяснит, но  он  все  не  приходил.
Тьма. Безмолвие. Как в могиле.
   Он - враг ее мужа. Как она могла ему поверить? Да очень даже  просто.
Он доказал ей правду своих слов одним потрясающе убедительным примером.
   И в тот момент истины весь мир оказался перевернутым в ее глазах. Она
уже не знала, где ее враги, а где друзья. Где Джейк? Что с ним сделали?
   Месяц назад она бы усомнилась, что ей не все равно, что  с  ним.  Они
так отдалились друг от друга. Как краб -  отшельник,  он  залез  в  свою
непроницаемую для  ее  любви  раковину,  сквозь  которую  она  не  могла
достучаться до него никоим образом. Пока не возненавидела его.  Да,  она
стала думать, что ненавидит Джейка.
   В этот страшный час она поняла, что любит его по-прежнему. Что бы  ни
произошло с ним тогда на  севере,  он  не  изменил  своей  сути.  И  она
по-прежнему привязана к нему. Произнося свой обет супружеской  верности,
она в  полной  мере  осознавала  ту  ответственность,  которую  на  себя
возлагала. В детстве ей казалось, что ей будет страшно принимать на себя
эту  ответственность.  Но  в  день  свадьбы   она   почувствовала,   что
приветствует ее всем сердцем.
   И ничего, в сущности, не изменилось. В тот страшный час  она  поняла,
что ненавидит лишь раковину, в которую он спрятался от  нее,  а  не  его
самого.
   -  Джейк,  где  ты?  -  прошептала  она  в  слепящую  тьму.  И  вдруг
почувствовала жуткое одиночество. Запустила руку под платье  и  извлекла
замшевый  мешочек.  Дрожащими  пальцами  открыла  его  и  вытрясла   его
содержимое себе на ладонь.
   Жадеитовый амулет был теплым от жара ее собственного тела.
   - Джейк, - опять прошептала она, сжимая его в ладони.
   Зачем ей велели принести его сюда? Зачем он так нужен его врагам?
   На  эти  вопросы  у  нее  ответов  не  было.  Только  новые   вопросы
закопошились в глубине ее сознания. Когда же Ничирен придет  и  даст  на
них ответы, как обещал?
   Где Ничирен?
 
*** 
 
   Даниэла Александровна Воркута доставала  бумаги  из  своего  изящного
дипломата, когда раздался вежливый стук в  дверь.  Единственная  за  всю
долгую историю советской тайной полиции  женщина-генерал  покосилась  на
дверь.   Ее   офис   находился   на   пятом   этаже   огромного   здания
неоклассического  стиля,  окрашенного  в  нерадующий   глаз,   какого-то
грязного  цвета,  на  площади  Дзержинского,  где   размещался   Комитет
государственной безопасности. Пожалуй, ее комнатка вряд  ли  заслуживала
громкого названия офиса, которым она его про себя величала: клетушка три
на четыре метра  с  двумя  окнами,  сквозь  которые  можно  было  видеть
обширную площадь и возвышающийся на ней памятник  Феликсу  Дзержинскому,
польскому дворянину, который сразу же после свержения большевиками  царя
в 1917 году стал основателем и  первым  руководителем  Советской  тайной
полиции. Сегодня его бронзовая статуя была призвана  напоминать  широким
массам  рабоче-крестьянского  государства  о  революционном  духе,   для
поддержания  которого  и  была  создана  эта  организация,  но   который
давным-давно ушел в мерзлую землю, и ни один солдат даже не поднес  руку
к фуражке на его похоронах.
   Кабинет генерала Воркуты был  во  многом  похож  на  рабочие  комнаты
других высокопоставленных функционеров из ряда могущественной  советской
бюрократии:   маленький,   темный,   скучный,   заставленный    тяжелой,
невыразительной  мебелью  румынского  или  чехословацкого  производства.
Низкий облупившийся потолок, потемневший  от  табачного  дыма,  стоящего
здесь коромыслом во время совещаний, допросов и долгих  одиноких  часов,
посвященных хозяйкой кабинета  разработке  стратегических  вопросов.  За
последние девять  месяцев  она  отправляла  по  соответствующим  каналам
десятки заявок на новую мебель. Ей не отказывали,  но  и  не  торопились
выполнять их. Она не отступала и с регулярностью  часового  механизма  в
начале каждого следующего месяца опять заполняла соответствующие бланки.
   Даниэла Александровна потушила сигарету о  металлическую  пепельницу,
полную окурков, украшавшую ее видавший виды рабочий стол темного  дерева
не больше, чем бородавка украшает человеческую  кожу.  День  был  серый,
низкие облака мчались по  небу,  предвещая  те  самые  обильные  осадки,
которые пообещали  метеорологи.  В  этот  ранний  час  в  кабинете  было
темновато, и она зажгла только черную  настольную  лампу.  Неяркий  свет
осветил стол, оставив в тени комнату и ее хозяйку, сидящую за столом.
   - Войдите! - отозвалась Даниэла, и дверь открылась, пропустив курьера
в военной форме. Четким шагом он приблизился и положил на стол небольшой
кожаный дипломат.
   - Это для вас, товарищ генерал. Только  что  прибыл,  -  доложил  он,
уставясь куда-то поверх ее головы.
   Генерал Воркута расписалась  в  получении,  подождала,  когда  курьер
выйдет, затем маленьким  бронзовым  ключиком,  бывшим  среди  других  на
длинной цепочке, прикрепленной к поясу, открыла дипломат. Там было всего
четыре листа бумаги, исписанных  какими-то  каракулями.  Она  тотчас  же
узнала  шифр,  который  сама  когда-то  придумала,  работая  в   отделе,
занимающемся дезинформацией. Разработала она его так,  между  делом,  но
потом сделала своим личным шифром.
   Сердце ее екнуло. Это был последний доклад Медеи, которого она  давно
ждала. Но  как  только  она  собралась  засесть  и  разобраться  с  этим
донесением, как две тени скользнули в ее  кабинет,  заполнив  собой  его
скромное пространство.
   - Приветствую вас, товарищ генерал! - пророкотал низкий бас.
   Даниэла улыбнулась и ответила на дружеское не по уставу  приветствие,
стараясь не обращать внимания на неприятный холодок под ложечкой.
   Анатолий Давыдович Карпов закрыл за собой  дверь.  На  мгновение  его
медвежья фигура заслонила стоявшего позади него человека, хотя тот и был
выше него ростом.
   Даниэла положила руку на стол, прикрывая четыре  драгоценных  листка.
Генерал Карпов, начальник Первого главного управления, молча проследовал
по голому, облупленному полу к  единственному  жесткому  стула,  который
торчал похабным кукишем напротив рабочего стола Воркуты. Он был  невысок
ростом, но весьма импозантен: широкоплечий, с мощной грудью.  Мышцы  его
так и выпирали  из-под  щегольского  темно-синего  костюма,  украшенного
орденскими  планками,  которыми  он  весьма  гордился.  Ему  ни  за  что
невозможно было дать его шестидесяти двух лет, и не только  потому,  что
его густые прямые волосы  были  черны,  как  вороново  крыло  (благодаря
краске, о чем хорошо знала Даниэла). У него было волевое  лицо,  высокий
лоб, украшенный глубокими  морщинами,  и  ясные  карие  глаза,  изучающе
смотревшие  сквозь  стекла   очков   в   металлической   оправе.   Глаза
проницательные и путающие.  Но  когда  он  улыбался,  в  них  появлялась
искренность,  на  которую  Даниэла  всегда  откликалась.  Сейчас  она  с
удовольствием отметила, что его галстук был заколот  булавкой  с  черным
ониксом, которую она ему подарила на день рождения.
   Ее взгляд упал на человека, которого привел с собой Кар