ился   к
решительным действиям. Не хватает еще, чтобы баба меня одолела, -  думал
он.
   Сжав зубы, он дернул рукой, чувствуя, как жаркое пламя  полыхнуло  по
ней, грозя выключить сознание.  Сталь  рассекла  кисть  до  конца  и  он
освободился.  Низко  наклонившись,  он  бросился  на  гейшу,   схватился
здоровой рукой за ручку "зонтика" и попытался его вырвать.
   К  его  удивлению  гейша  выпустила  ручку,  позволив  ему  завладеть
оружием. Но не успел он обрадоваться, как она нанесла ему такой страшный
удар напряженными пальцами в область печени, что Стэллингс обмяк и начал
оседать на землю.
   Придя в  себя,  он  обнаружил,  что  стоит  на  коленях,  всем  телом
подавшись вперед  так,  что  волосами  касался  ее  кимоно.  Попытавшись
подняться, он почувствовал ее руку на своем плече.  Кончики  ее  пальцев
вонзились в тело, нащупывая нервный узел. Вся левая рука  тоже  онемела.
Правая же, окровавленная и жалкая, как подстреленная птица,  лежала  без
сил на бедре.
   Стэллингс тяжело дышал, с хрипом набирая воздух  в  легкие.  Диапазон
его зрения постепенно сужался, заполняясь чернотой справа и слева. Когда
он понял, что это значит, ему стало страшно.
   Ему приходилось бывать в разных переделках. И порой во время боя  ему
приходилось склоняться к умирающим товарищам. Сражение кипело вокруг.  И
хотя они говорили шепотом, но сквозь взрывы и  пальбу  он  слышал  слова
умирающих довольно хорошо. Они  говорили  ему,  что  такое  бороться  за
ускользающую жизнь. Он видел, как они тянулись к ней слабеющими  руками,
когда смерть уже овладевала ими.
   Теперь смерть витала над ним. Дрожа всем телом,  Стэллингс  узнал  ее
страшный оскал, почувствовал ее холодное дыхание. Она пришла к нему  под
видом гейши, как сие не  странно.  Гейша  склонилась  над  ним,  отсекая
взмахом правой руки жизнь от тела, как ветку от ствола дерева.
   Как хотелось Стэллингсу подняться,  смять  эту  накрашенную  куклу  и
швырнуть ее на землю! Так, чтобы она  растянулась  у  его  ног,  как  он
сейчас лежит. Какой стыд, что такое эфирное существо свалило  его!  Ведь
он все-таки был солдатом, и если ему приходится умирать, то он хотел  бы
принять солдатскую смерть. Не от руки женщины!
   Затем  Стэллингс  почувствовал  ее  руку  в  своих  волосах,   рывком
приподымающую его голову так, что ее накрашенное  лицо  оказалось  прямо
против его лица. Боже, как она красива! Красива, как смерть.
   Глаза темнее ночи, губы бантом. Скользнув взглядом мимо ее  лица,  он
увидел небо и облака, бегущие по нему, постепенно меняющие его  лазурный
цвет на свинцовый Оно было плоским, как театральная декорация.
   - То, что ты знаешь, ты, видимо, намерен унести с  собой,  -  молвила
гейша. - Ты - профессионал.
   - Мне нечего сказать тебе.
   Даже говорить ему было мучительно больно.
   - Нечего? - черты лица гейши исказились, оно стало вдруг  жестоким  и
безобразным. - Да нет, есть чего!
   Стэллингс закашлялся. Дыхание вырывалось из него, как  языки  пламени
из огнемета, обжигая горло. Хватка руки этой женщины напоминала стальные
челюсти капкана. Затем она  пошарила  у  него  между  ног.  Ее  длинные,
изящные пальцы расстегнули ширинку. Не веря своим глазам, он увидел, как
они лезут внутрь. Затем чудовищная боль обволокла все его тело и держала
так, кажется, целую вечность, пока он не пожалел, что все еще жив.
   И когда эта изысканная боль  схлынула,  оставив  его  задыхающимся  и
мокрым от пота, он начал исповедоваться в грехах, как в церкви.
   - Они приговорили к смерти Марианну  Мэрок,  -  сказал  он  трескучим
голосом, - и послали меня убить ее.
   - Значит, это ты ее убийца, - будто в раздумье сказала гейша. - Ты не
спрашивал у них, за что они хотели ее убрать?
   Ужаснувшись впервые делу своих рук, Стэллингс пробормотал:
   - Не спрашивал. Но я полагаю, за то, что она  была  с  Ничиреном.  Ее
подозревали в том, что это  она  сообщила  Ничирену  о  предполагающемся
рейде ее мужа на Дом паломника.
   - Значит, ее убили потому, что подозревали в связях с Ничиреном?
   Снова та же боль, скребущая каждое нервное окончание,  такая  острая,
что  она,  кажется,  разрывала  его  изнутри.   Грудь   его   вздымалась
прерывистыми всхлипами, когда эта боль схлынула. Удары сердца отдавались
во внутреннем ухе.  Единственное,  на  что  хватило  его  сил,  так  это
покачать головой.
   - Значит, хотя ты был всего лишь исполнителем, а истинной причиной ее
смерти был Ничирен. - Голос гейши был нежен и легок, как ночной ветерок.
   Расширенные от  ужаса,  залитые  потом  и  слезами  глаза  Стэллингса
наблюдали за превращениями его  супостата.  Изящная  рука  вскинулась  к
замысловатой прическе и потянула за нее. Парик отлетел в  кусты,  сшибая
завядшие цветки "Славы утра".
   - Аааа! - вырвался крик из стесненного горла Стэллингса.
   Сквозь штукатурку на ее лице, как сквозь матовое стекло, он  различил
другого человека.
   Это была не гейша. И вовсе не женщина.
   - Кто?.. - слова вязли в путанице мыслей. - Кто ты?
   Взгляд черных глаз сфокусировался на нем.
   - Ваши нескромные расспросы, мистер Стэллингс, достигли моего  слуха.
У меня много друзей в городе. И они сообщили мне, что  вы  интересуетесь
мной.
   Была в этих черных глазах свирепая истовость человека, который знает,
что делает.
   - Я Ничирен. И я смерть твоя.
   Как зачарованный наблюдал Стэллингс, как длинные, покрытые  малиновым
лаком, ногти приближались к нему. Когда  они  коснулись  его  плоти,  он
закрыл глаза и не открывал их до тех пор, пока не почувствовал, что  все
ощущения стремительно покидают его измученное тело.
   ВЕСНА 1927 - ЛЕТО 1937
   ШАНХАЙ
   В памяти Чжилиня главной приметой  того  страшного  времени  остались
крысы. И вонь. В затененных  задворках  портовых  складов  крысы  просто
кишели.  Их  отвратительное  повизгивание  создавало  фон,  на   котором
развертывались события его жизни.
   Тусклая  безрадостность   дней,   последовавших   за   смертью   Май,
скрашивалась для Чжилиня его дружбой с Ху Ханмином, которого он привел в
ту  трагическую  ночь  к  задней  двери  Бартона  Сойера.  Он  не  хотел
подвергать опасности свою семью,  и,  поскольку  никто  не  знал  о  его
деловых связях с тай-пэнем, дом Сойера был для него наиболее  безопасным
местом.
   Американец оправдал  надежды  своего  попавшего  в  беду  молчаливого
партнера. Он провел  обоих  беглецов  лабиринтом  закоулков,  окружавших
Бунд, к одному из тысяч складов компании "Сойер и сыновья" Там он указал
закуток среди штабелей упаковочных корзин и мешков с опиумом.
   В течение дня влажная духота склада воздействовала на маковую вытяжку
не лучшим  образом,  и  тошнотворно-сладкая  вонь  просачивалась  сквозь
мешковину, заполняя собой мирок, в котором Чжилинь был вынужден обитать.
   Дважды в день один из кули, работавших у Сойера, - всегда один и  тот
же - заходил в этот склад с корзиной на плече, выбирая для своих визитов
время наибольшей активности  в  складских  помещениях.  Корзина  была  в
точности такая же, как и те, что штабелями громоздились вокруг них. Но в
ней был не чай и не опиум, а еда и  питье  для  Чжилиня  и  Ху,  которые
набрасывались на принесенную провизию, как  два  изголодавшихся  шакала.
Через нее у них осуществлялся единственно возможный  контакт  с  внешним
миром, и они пользовались этим контактом с деловитой сосредоточенностью.
   Бартон Сойер сам никогда не навещал их, но время от времени его  кули
приносил им от него записки. Таким образом, он держал их в курсе текущих
событий. Из этих лаконичных сообщений они  узнали,  что  охота  на  них,
развернутая  чанкайшистами,   начавшись   весьма   активно,   постепенно
утрачивала актуальность.
   За эти шесть недель у генерала Чана настолько прибавилось забот,  что
он и думать забыл о двух беглецах.  Согласно  сообщениям  Сойера,  левое
крыло Гоминьдана во главе с Ван Цинвэем откололось от основной партийной
массы точно таким же образом, каким несколько месяцев назад откололась и
фракция самого Чан Кайши.
   А потом пришел день, когда их знакомый кули  появился  без  привычной
корзины. Он окликнул их из глубины склада и поманил рукой,  указывая  на
выход.
   Медленно вышли они в темную, душную ночь. Кули вывел их закоулками на
набережную, и скоро они приблизились, щурясь от яркого света фонарей,  к
парадному подъезду американской концессии. Там их ждал Сойер, а затем  и
обед  из  десяти  блюд,  которым   тай-пэнь   решил   отпраздновать   их
освобождение из шестинедельного плена.
   За радостью возвращения к нормальной жизни последовала  необходимость
взглянуть в лицо суровой реальности. Прошло  столько  времени,  что  уже
никак нельзя было объяснить  такое  долгое  отсутствие  Чжилиня  на  его
рабочем месте в инспекции порта. Тем более что давно уже за  его  столом
сидел другой человек.
   Сойер предложил Чжилиню  официальную  работу  в  их  фирме,  но  тот,
взвесив все за и против, вынужден был отказаться. Он уже устроил  своего
среднего брата в гонконгское отделение компании, и не в  обычае  Чжилиня
было ставить все на одну карту. Разнообразие - душа хорошего бизнеса.
   Но у него не было желания браться за непрестижную работу. Поэтому  он
выжидал благоприятного случая, внимательно изучая различные предложения,
по мере того, как они поступали. В деньгах он не особенно нуждался. Пай,
внесенный братьями Ши в фирму "Сойер и сыновья", сделал ее рентабельной.
Полученную  с  помощью  Чжилиня  концессию  на  очистку   гавани   Сойер
использовал как нельзя лучше. Его система была более эффективной и более
экономной, чем та, что  использовалась  Маттиасом  и  Кингом.  Начальник
порта был доволен фирмой и при случае отдал Сойеру  три  новых  торговых
маршрута. Кроме того, Сойер использовал на все сто ту информацию о жизни
порта, которую ему поставлял Чжилинь в бытность свою служащим инспекции.
   Все это, вкупе с непрерывным притоком опиума по каналам,  проложенным
младшим братом Чжилиня,  и  новыми  идеями,  поставляемыми  его  средним
братом, работавшим в Гонконге, подняло за  какие-то  три  года  компанию
"Сойер и сыновья" с шестого места в  списке  торговых  домов  Шанхая  на
второе. Теперь она по богатству и авторитету  уступала  только  компании
"Маттиас  и  Кинг".  В  соответствии  с  контрактом,  подписанным  между
Чжилинем и Бартоном Сойером, братья  Ши  обладали  двадцатью  процентами
всех акций компании и имели право на приобретение еще десяти процентов в
ближайшие пять лет.
   В    августе    Китайская    коммунистическая    партия    развернула
широкомасштабную кампанию по  завоеванию  поддержки  армии.  В  Наньчане
произошло восстание, во время которого много людей было убито, и ранено,
но ничего толком достигнуто не было.
   Примерно в это же время Чжилинь нашел себе работу. На этот  раз  -  в
таможне. Еще работая в портовой инспекции, он понял, что  таможня  -  не
менее доходное место. Он даже пытался перевестись туда, но  там  все  не
было вакансий
   Теперь, в связи с волнениями и чистками, эти  вакансии  появились,  и
Чжилинь немедленно  послал  свои  бумаги  на  объявленный  конкурс.  Его
образование и опыт делали его, как говорится,  "сильным  кадром"  и  ему
было отдано предпочтение перед пятьюдесятью другими кандидатами.
   Уже  давно  Чжилинь  занимался  моделированием  личности   идеального
бизнесмена, и эта модель, разрабатываемая им, к этому  времени  достигла
такого же совершенства, как внешний скелет животного, например  черепахи
Она являлась составной частью теории иллюзии,  к  которой  приобщил  его
Цзян в далеком садике его детства.
   Он создавал впечатление серьезного и трудолюбивого молодого человека,
умеющего учиться и стыковать новые знания со старыми.  И  это  вовсе  не
было маской. Он действительно был таким. Просто  этим  не  исчерпывалась
его личность. Он горел честолюбивыми устремлениями,  но  выказывал  лишь
ничтожную их часть. И обращал он их не  на  пользу  себе,  а  для  блага
фирмы, на которую работал.
   По правде сказать, новая работа Чжилиня не была ни трудной, ни  особо
обременительной И тем не менее, он смог извлечь из нее массу пользы  для
себя. Поскольку он никогда не ленился учиться, его  начальство  привыкло
спихивать на него многое из того, чем оно по идее должно было заниматься
самолично. Таким образом,  Чжилинь  получил  доступ  к  наиболее  строго
оберегаемым секретам торгового мира Шанхая.
   И, верный взятым на себя устным  обязательствам,  он  многие  из  них
передал Бартону Сойеру, увеличивая их совместные прибыли
   Но  наиболее  пикантные  секреты  он  приберегал  для  себя,  начиная
создавать с братьями собственное дело. Разнообразие, - думал Чжилинь,  -
через него пролегает дорога к успеху в бизнесе.
   К 1935 году он уже был  богатым  человеком.  К  этому  же  времени  в
Нанкине  было  создано  первое  Национальное  правительство,  вслед   за
неудачными попытками коммунистов взять Гуанчжоу.
   Чан Кайши все более и более терял популярность,  хотя  он  и  пытался
отчаянно сплотить своих сторонников из числа отколовшихся от  Гоминьдана
фракций,  провинциальных  политических  деятелей,  коммунистов.  Как   и
следовало ожидать, коммунистическая партия сопротивлялась  ему  наиболее
решительно. Она переживала подъем, выдвинув из своих  рядов  двух  новых
лидеров, которые поднялись со дна на поверхность, зажав в кулаках полные
пригоршни власти: Мао Цзэдун и Чжоу Эньлай. В  середине  1935  года  они
предприняли так называемый Великий поход, пройдя со своими  сторонниками
более двадцати тысяч миль от самого юга до провинции Шэньси.
   Символично, что  Чжилинь  встретил  свою  будущую  жену  в  солнечный
воскресный день, когда Мао и Чжоу входили со своей победоносной армией в
Яньань. Воздух казался чисто промытым,  как  весной.  Это  был  один  из
редких летних дней в Китае, когда томительный зной на время отступил.
   Пожалуй, странно было такой день тратить на поездку на  кладбище,  но
Чжилинь взял себе за правило раз в две недели  обязательно  наведываться
на могилу Май. Похоронами ее занимался Бартон Сойер поскольку Чжилинь  с
Ху Ханмином вынуждены были скрываться  на  его  старом  складе.  Чжилинь
хотел, чтобы она была похоронена именно на этом кладбище,  невдалеке  от
крепостных  стен  Старого  Города.  Через  реку   виден   храм   Лунхуа,
единственная  пагода  в  черте  города.  С  другой  стороны  к  кладбищу
примыкает Сад Багряных Осенних Облаков торжественный и немного суровый.
   Храм Лунхуа очаровал Чжилиня  еще  в  отрочестве,  когда  он  впервые
открыл его для себя. Все четыре составлявших его здания были хороши,  но
Зал Небесных Покровителей нравился ему больше всего. Позднее ему  как-то
пришло в голову, что это было, вероятно, потому, что он и себя хотел  бы
видеть среди них.
   Теперь он приходил сюда, чтобы быть ближе к Май. После ее  смерти  он
не взглянул ни на одну из женщин,  потому  что  при  первом  взгляде  не
почувствовал ни дождя, ни туч. Иногда по ночам он чувствовал боль в  тех
местах, которые она любила ласкать. И тогда он думал, каким образом  они
узнали, что ее нет?
   В это воскресенье  Чжилинь,  одетый  в  темный  в  полосочку  деловой
костюм, вошел на территорию кладбища, неся в  руке  сандаловые  палочки,
которые он всегда зажигал, читая на ее могиле буддистские сутры,  так  и
не прочитанные над ней во время похорон: хоронили ее без всяких ритуалов
в черные дни, когда Чжилинь сидел в старом складе, задыхаясь от опиумной
вони и прислушиваясь к попискиванию крыс. Теперь  он  считал,  что  надо
как-то компенсировать ту несправедливость.
   На этом кладбище редко бывало  много  народа.  Оно  было  не  слишком
популярно, поскольку находилось далеко от густонаселенного  центрального
района.  Кроме  того,   здесь   было   похоронено   много   иностранцев:
миссионеров, бизнесменов, членов их семей.
   Прохладный ветерок  дул  с  реки  Хуанпу,  когда  Чжилинь  шел  между
могилами в последнему месту упокоения Май. Шел, как всегда,  погруженный
в свои невеселые мысли, когда  вдруг  почувствовал  присутствие  другого
человека. Он  поднял  голову  и  увидел  стройную  женщину,  стоявшую  у
простого камня с крестом. Ее голова была склонена в молитве, и  в  руках
ее был букетик розовых и лиловых цветов. Черты ее лица были европейские,
но волосы и глаза черные. И одета она была во все черное.
   Обычно Чжилинь, приходя сюда, не мог ни о чем думать,  кроме  Май,  и
редко обращал внимание на других людей. А сейчас он вдруг остановился на
выложенной камнями дорожке и уставился на  эту  женщину,  будто  он  был
самым что ни на есть гвай-ло с  дурными  манерами.  Что  могло  его  так
привлечь в ней? Может быть, изящная линия спины и гордый разворот  плеч,
не сутулящихся, несмотря на скорбную  позу?  Может  быть,  пряди  волос,
которые летний ветерок уронил ей на лицо?  Или  во  всем  виновато  было
мягкое летнее освещение, так выгодно подчеркивавшее нежный овал ее лица,
высокие скулы и чувственные губы? Все это вместе или, напротив, все  эти
черточки не при чем?
   Чжилинь никогда не находил ничего красивого в  женщинах  европейского
типа. Ему и в голову не могло придти, что кто-то из них может показаться
ему привлекательной. По правде  говоря,  эта  мысль  его  даже  испугала
сейчас.  Конечно,  он  давно  покончил  с  предрассудками  в   отношении
европейцев. Он спокойно общался с ними, занимался бизнесом, с некоторыми
из них даже подружился. Но это совсем другое дело.
   Усилием  воли  он  оторвал  взгляд  от  стройного  женского  стана  и
прошествовал дальше по дорожке. Дойдя до самого ее конца,  он  опустился
на колени и забыл обо всем постороннем, сосредоточившись на ритуале.
   Почувствовав, что кто-то стоит за  его  спиной,  он  вздрогнул.  Тень
стоявшего сзади человека сливалась с его  тенью  и  падала  на  медленно
курившиеся палочки. Сколько времени  он  тут  просидел?  Что  за  глупый
вопрос! Все сутры прочитаны: значит, давно...
   Чжилинь  поднял  голову  и  уставился  в  черные  с  поволокой  глаза
незнакомки. Той самой, со стройным станом. Он  растерялся  самым  жалким
образом.
   - Простите, - сказала она на сносном кантонском диалекте, -  Надеюсь,
я не помешала вам? Я знаю, что бестактно беспокоить человека, пока он не
закончил свои молитвы. Вы уже закончили? - Она  виновато  посмотрела  на
него, но, так и не дождавшись ответа, храбро продолжила. - Видите ли,  я
приехала сюда на  такси  и  теперь,  собравшись  домой,  никак  не  могу
вспомнить, как отсюда можно добраться до центра. Нам,  случайно,  не  по
пути?
   Улыбка, начавшись в уголках рта, постепенно распространилась по всему
ее милому личику. Она указала рукой в ту часть кладбища, где он  впервые
увидел ее.
   - Там похоронен мой брат. Он был миссионером... Ее  голос  прервался.
Видимо, она отчаянно пыталась достойно выйти из неудобного положения,  в
которое попала, затеяв разговор с человеком, предающимся скорби.
   Чжилинь медленно вышел из прострации, легким покашливанием  прочистил
горло от сковавшей его спазмы
   - Не беспокойтесь. Я уже все закончил. - Он поднялся на ноги,  кивком
указывая на могилу. - Моя жена.
   - Я вам сочувствую.
   Он понял, что это были не пустые слова, и снова  смешался.  Сглотнул,
опять прокашлялся.
   - И я вам. По поводу вашего брата.
   Она улыбнулась застенчивой улыбкой маленькой девочки.
   - Он был счастлив здесь. Работа значила для него все
   Тема,  кажется,  была  исчерпана.  Последовавшее  за  этой   репликой
неловкое молчание прервал гудок парохода, донесшийся с реки.
   Чжилинь принял этот звук как доброе предзнаменование.
   - Конечно, я провожу вас до  центра.  Но  если  у  вас  есть  немного
свободного времени, мы бы могли сходить в храм Лунхуа. Прекрасный  храм,
который я знаю с детства. Посещение его всегда облегчает душу,  особенно
в день, посвященный скорби по ушедшим
   Женщина бросила на него нерешительный взгляд.
   - Вы считаете, это удобно? Что люди скажут?