ж
громким и грубым. - У вас есть все  данные,  чтобы  стать  моим  деловым
партнером, таким, о котором человек может только мечтать!
 
*** 
 
   Чжилинь поднял глаза от своих бумаг, услышав стук входной двери в его
офис в портовой инспекции. Чьи-то громкие голоса. Увидав Май, он положил
ручку. Не обращая ни на кого внимания, она побежала прямо к нему.  Глаза
безумные и дышит так, словно заканчивает марафон.
   - Муж мой! - крикнула она, задыхаясь. - Беда! Случилось непоправимое!
   Он прижал к себе ее трепещущее тело.
   - Май, что случилось? - Все в офисе бросили работу и смотрели на них,
разинув рот.
   - Лин Сицу найден дома мертвым. Арестован двоюродный брат Ху Ханмина.
Его обвиняют в политическом убийстве.
   - А как сам Ху Ханмин?
   - Ты знаешь его но хуже меня. Он только что выступал на  совещании  в
Центральном Комитете. Я была уверена, что на  этой  неделе  его  изберут
Председателем партии. Теперь он снял свою кандидатуру.
   За этим последовала страшная пауза.
   - И что?
   Май не выдержала и разрыдалась.
   - Случилось худшее. Чан наконец  заговорил.  Он  осудил  политическое
убийство. Он высказался за сильную власть. Никто, даже Ху,  не  возвысил
свой голос против него.  Сегодня  ЦК  собирается  голосовать  за  нового
Председателя партии. И, о муж мой, я уверена, что они выберут Чан Кайши!
***
 
   Май не ошиблась. Центральный комитет партии Гоминьдан проголосовал за
генерала,  и,  как  следствие  этих  выборов,   руководство   Кантонским
национальным правительством было возложено тоже на него.
   Как и было им задумано уже давно.  Чан  Кайши  начал  концентрировать
власть в своих руках и, когда он счел, что ее достаточно, объявил в июне
1926  года  Великий  Северный  Поход.   Ху   Ханмин   и   Май   пытались
воспрепятствовать этому, призывая к осторожности, но милитаристский дух,
пришедший вместе с Чан Кайши в Центральный Комитет,  сделал  свое  дело.
Великий Поход за так называемую свободу китайского народа начался.
   В продолжении этого и в начале следующего  года  армия  Чан  Кайши  с
боями шла через центральные провинции,  набирая  силы  во  время  своего
продвижения. К началу 1927 года они заняли три провинции.
   А  в  Шанхае  тем  временем  Ху   Ханмин   с   помощью   Май   поднял
Коммунистическую фракцию на  борьбу  с  имперскими  амбициями  генерала,
отстаивая идеалы Сунь Ятсена.
   Чжилинь,  предвидя  дальнейшее  усиление  нестабильности  в   стране,
уговорил братьев продать все их земельные  участки  и,  хотя  совместный
капитал мог бы быть более солидным, если бы они  освободились  от  своей
недвижимости попозже, он почувствовал себя увереннее, определив деньги в
более надежное место.
   Этим местом была, конечно, фирма "Сойер и Сыновья", где доля  братьев
Ши  значительно  выросла.  С  их  "братской"  помощью  эта  американская
компания расширила свое влияние. С ней теперь соперничать  могли  только
две старейшие британские фирмы.
   Брат Чжилиня рос по  службе  даже  быстрее,  чем  он  думал.  Отлично
разбираясь в людях, Сойер скоро приблизил к себе  молодого  человека  и,
когда Чжилинь напомнил ему о  его  обещании  отправить  его  в  Гонконг,
сделал это с большой неохотой.
   - Он очень ценный работник и может быть полезен здесь, - ворчал он.
   - А ты только прикинь, - возразил Чжилинь, - насколько  его  ценность
возрастет, когда он возглавит твое Гонконгское отделение!
 
*** 
 
   Весной  1927  года  Чан  Кайши  с  триумфом  вернулся  в  Шанхай.  По
возвращении он обнаружил, что в его отсутствие Гоминьдан  избрал  нового
Председателя, но это не смутило бравого генерала. Он быстро вернул  себе
руководство партией,  хотя  и  не  полностью:  она  раскололась  на  две
фракции. Май было горько видеть любимый цветок, посаженный Сунь Ятсеном,
разорванным надвое, и она делала все возможное, чтобы  воспрепятствовать
расколу. Но все ее усилия были напрасны: семена вражды были  посеяны,  и
уже было невозможно остановить  стихийные  силы,  раздирающие  Революцию
пополам.
 
*** 
 
   Несколько дней спустя после китайского Нового года Чжилинь  проснулся
среди ночи весь в холодном поту. Ему приснился страшный сон, но о чем  -
этого он не мог вспомнить. Он повернулся к Май, но обнаружил, что ее нет
рядом с ним.
   Он поднялся с кровати, вышел в прихожую, надевая на  ходу  халат.  Ее
уже  выводили  на  улицу  двое  вооруженных  солдат  и  офицер  в  форме
Национальной армии.
   - Что здесь происходит?
   - Это вас не касается, - буркнул офицер. - Приказ генерала Чана.
   - Она моя жена, - встревожился  не  на  шутку  Чжилинь.  -  Все,  что
касается ее, касается и меня.
   - Это внутренние дела  Центрального  Комитета  Гоминьдана,  -  заявил
офицер, будто повторяя урок, заученный наизусть.  -  Я  не  советую  вам
вмешиваться в них. - Он повернулся на каблуках. - Миссис Ши, следуйте за
мной.
   - Я должен поговорить с женой,  прежде  чем  она...  Но  солдаты  уже
схватили ее и выволокли за дверь.
   - Чжилинь! - услышал он ее голос. - Муж мой!
   - Подождите! - крикнул он,  устремляясь  вслед  за  ними,  но  офицер
остановил его, приставив пистолет к груди.
   - Извольте возвратиться в свою комнату, мистер Ши! - приказал  он.  -
Ваша жена вернется после того, как мы уточним некоторые вопросы. Генерал
Чан гарантирует, что с ней ничего не случится.
   Дверь закрылась за ним.
   Когда столбняк прошел, Чжилинь бросился к окну. Он успел увидеть, как
солдаты уводили ее в темноту. Прежде чем тоже исчезнуть из поля  зрения,
офицер взглянул вверх, и его глаза встретились с глазами Чжилиня. Офицер
поднял руку с пистолетом, будто салютуя им или предупреждая. Затем и  он
растворился во тьме.
   Чжилинь дрожал как в лихорадке.  Сердце  болезненно  ныло,  когда  он
возвращался в свою комнату, чтобы одеться. И в таком смятенном состоянии
был его ум, что он услышал продолжающийся уже минут десять стук в дверь,
только  когда  вернулся  в  прихожую.  Мелькнула  мысль,  что  Май  была
арестована по ошибке и теперь она  вернулась.  Он  бросился  к  двери  и
распахнул ее настежь.
   На пороге стоял Ху Ханмин. Лицо его было бело,  как  лист  мелованной
бумаги.
   - Я только что из штаб-квартиры Партии. У дверей солдаты Чана.  Всюду
аресты. Если кто пытается сопротивляться, его  расстреливают  на  месте.
Как видишь, худшие опасения Май сбылись: Чан принялся за чистку  Партии,
которую он теперь контролирует полностью. - Ху взглянул на Чжилиня. -  А
где Май? Боюсь, угроза нависла и над ней.
   - Ее увели солдаты. Только что! -  Чжилинь  схватил  своего  старшего
друга за руку. - Скорее, Ханмин! Мы должны догнать их, пока не поздно!
   Они сбежали вниз по лестнице и выскочили  на  улицу.  Фонарь  освещал
площадку перед домом, а  дальше  была  тьма.  Раздавшийся  оттуда  голос
остановил их:
   - Куда направляетесь, господа?
   Чжилинь узнал голос прежде, чем разглядел его фигуру, вырастающую  из
темноты. Офицер держал их на мушке своего пистолета.
   - Генерал Чан и тут не ошибся! -  с  удовлетворением  заметил  он.  -
Чувствовал он, что Ху Ханмин объявится именно здесь! - Офицер улыбнулся.
- И вот  он,  голубчик!  -  Последовал  отрывистый  приказ  и  появились
солдаты. Май была с ними.
   - Отпустите ее! - крикнул Чжилинь. Он сделал шаг  вперед,  но  офицер
остановил его, направив на него свой пистолет.
   - Отпустите ее! - как эхо, прозвучал голос Ху. - Отпустите, и  я  без
сопротивления сдамся.
   - Приказ, полученный мной, этого не предусматривает! - заявил офицер,
очевидно упиваясь своей властью над этими некогда известными  людьми.  -
Кроме того, меня не очень волнует, будешь ты сопротивляться или  нет.  -
Он повернулся к солдатам. - Держите ее крепче!
   Выполняя его приказ, те схватили Май за кисти  рук  и  развернули  ее
лицом к офицеру. И тут до Чжилиня дошло, что офицер вовсе не  собирается
доставлять ее к Чан Кайши. У  него  были  совершенно  другие  инструкции
относительно нее.
   - Что вы делаете! Остановитесь! - крикнул  он,  бросаясь  к  ним,  но
офицер уже выстрелил.
   Май смотрела на него, и не было страха в ее глазах, когда пуля  вошла
в ее грудь напротив  сердца.  Чжилиню  показалось,  что  она  вздохнула,
умирая.
   - Стойте! - крикнул он еще раз, устремляясь вперед. Офицер не  сделал
никакой  попытки  остановить  его.  Лицо  его  расплылось  в  садистской
ухмылке,  и  он  не  заметил,  что  в  последний  миг  Чжилинь  изменил,
направление, в котором бежал, и бросился  на  него.  Не  помня  себя  от
ярости, Чжилинь вырвал пистолет из рук офицера, запихнул его дуло  прямо
в ухмыляющийся рот и нажал на курок.
   Звук выстрела  резанул  по  ушам,  и  руку  с  пистолетом  подбросило
отдачей.  То,  что  осталось  от  офицерского  лица,  больше  напоминало
кровавое месиво. Труп завалился  на  землю,  руки  и  ноги  дернулись  в
последнем рефлекторном движении.
   С подсознательной точностью и экономией движений  загнанного  в  угол
зверя  Чжилинь  повернулся  к  солдатам,  которые  спешили   на   помощь
командиру, выпустив руки своей мертвой жертвы, и еще два раза  нажал  на
курок. Он продолжал стрелять, опустошая обойму, даже после того, как они
упали на землю.
   А потом он пошел туда, где в пыли лежала Май, и опустился  на  колени
рядом с мертвой женой. Глаза закрыты и почти нет крови.
   Можно было подумать, что она просто спит.
 
КНИГА ВТОРАЯ 
У-ВЭЙ 
 
ВРЕМЯ НАСТОЯЩЕЕ, ЛЕТО 
ГОНКОНГ - КРЫМ - ПЕКИН - ЦУРУГИ-ТОКИО - ВАШИНГТОН 
 
   Эндрю Сойер проснулся, помня в мельчайших подробностях  сон,  который
ему только что снился. Он сел на кровати, уставившись на свое  отражение
в большом, засиженном мухами зеркале на  противоположной  стене.  Увидел
вытянутое лицо,  отцовские  -  синие,  как  васильки  -  глаза.  Щеточка
безукоризненно подстриженных усов, убеленные сединой редеющие волосы  на
голове.
   Рассеяно  он  пригладил  их  рукой,  испещренной  бурыми  пигментными
пятнами. Интересно, подумал он, когда  это  волосы  начали  так  активно
выпадать? Наверно, в то же самое время, когда появилась первая седина  в
усах - рыжевато-светлых, какими они были у него в лучшие годы... Где они
теперь, эти годы?
   Облокотившись рукой на сатиновые  простыни,  другой  он  потянулся  к
фарфоровому кувшину с водой, стоявшему на ночном столике. Налил стакан и
с жадностью выпил. Надо позвонить  Питеру  Ынгу,  -  подумал  он,  делая
большие глотки. - Питер точно знает надежную сам-ку.
   Сойер поставил стакан, и при этом его взгляд опять упал на пигментные
пятнышки на тыльной стороне ладони. Кожа  совсем  стариковская,  подумал
он.  Как  сильно  выступают  голубоватые  вены,  как  неприятно  в   них
пульсирует кровь, поддерживая жизнь в этом старческом теле.
   Обычно  он  не  слишком  задумывался  над  бренностью   человеческого
существования. Являясь тай-пэнем фирмы  "Сойер  и  сыновья"  утке  более
сорока лет, он всегда был поглощен делами. Даже смерть его  первой  жены
Мэри во время урагана 1948 года не слишком отвлекла его.
   Теперь, когда  ему  уже  семьдесят,  он  бы  тоже  не  задумывался  о
быстротекущем времени, если бы не сны. И не смерть Мики.
   Ему было двадцать восемь, когда Мэри покинула его. Судьба? Может, это
и так, но Мики было всего  восемнадцать  месяцев,  когда  она  умерла...
Долгие годы мысль о том, чтобы жениться во второй раз, не приходила  ему
в голову. Возможно,  она  бы  так  и  не  пришла  никогда,  если  бы  не
увещевания Питера Ынга, его компрадора ,  его  главного  и  незаменимого
советника. Питер Ынг считал, что тай-пэню необходимо  иметь  наследника,
которому он мог бы передать бразды правления своей фирмой.
   Но  только  десять  лет  назад  он  повстречал   особу,   к   которой
почувствовал интерес. Сьюзан Уэллс была на тридцать лет его моложе, и их
свадьба вызвала настоящий скандал в колонии Ее Величества.  Он  напомнил
Сойеру о другом назревающем скандале, от которого его спас тридцать  лет
назад Ши Чжилинь в Шанхае.
   Из всего его многочисленного семейства внутри фирмы только Питер  Ынг
был искренне счастлив за него.
   Но женитьба не оказалась счастливой.  Год  спустя  Сьюзан  умерла  от
родов.  Родившаяся  девочка,  которую   Сойер   назвал   Мики,   прожила
восемнадцать месяцев и тоже угасла, подкошенная  целым  букетом  детских
болезней, с которыми она появилась на свет.
   Вот Мики ему сегодня и приснилась.
   Сойер потянулся рукой к телефону и набрал знакомый номер.
   - Извини, что беспокою тебя так рано, Питер, - сказал он в трубку,  -
но я должен тебя увидеть немедленно. - Немного помолчал, слушая, что тот
говорит. - Да нет, лучше в офисе. - Затем, рассердившись на себя  самого
за то, что неприятности заставили его забыть правила приличия, прибавил:
   - Как Джоселина? Как дети? Хорошо. Значит, через  сорок  пять  минут,
да?
   Принял душ, побрился и, облачившись в великолепный льняной с шелковой
ниткой  легкий  костюм  цвета  кофе  с  молоком,  Сойер   покинул   свои
апартаменты, спустился вниз и погрузился в  кондиционированную  прохладу
своего "Роллса", не обращая внимания на шофера, услужливо  распахнувшего
перед ним дверцу. Вышел он из машины на Сойер-плэйс, единственной  улице
Гонконга, названной в  честь  американца.  За  углом  проходила  главная
улица, Коннот-роуд, весьма оживленная даже в этот ранний час.
   Сойер посмотрел, запрокинув  голову,  на  здание,  занимаемое  фирмой
"Сойер и сыновья". Налево от него было здание  фирмы  "Маттиас,  Кинг  и
Компания" - их соперников еще с тех пор, как европейцы начали  осваивать
Гонконг.
   Поднимаясь по ступенькам из розоватого мрамора  к  массивным  двойным
дверям из красного дерева, отделанным бронзой, Сойер подумал о том,  как
все в жизни меняется. Когда-то в молодости он верил, что  бессмертен  он
сам. Затем, до недавних, ему казалось, что бессмертна  одна  только  его
фирма. В свое время он не придал особого значения истерическим воплям по
поводу возвращения Гонконга Китаю в 1997 году. И вместе со  всеми  понес
значительные  убытки  в  1980  году,  когда  индекс  Ханг   Сенга   упал
практически за ночь на сто пунктов.  Но,  в  отличие  от  многих  других
тай-пэней, которые продолжали распродавать акции и  в  последующие  дни,
Сойер дал своим людям  команду  покупать.  Его  дальновидность  принесла
плоды год спустя, когда боязнь за недвижимость  прошла,  и  индекс  Ханг
Сенга пополз вверх.  Вот  тогда  и  оказалось,  что  "Сойер  и  сыновья"
является главным держателем акций дюжины новых  предприятий,  начинающих
преуспевать после годичного штопора, в который экономика  колонии  вошла
после того скандального заявления китайского руководства.
   Лично Сойер  считал,  что  все  это  говорится  так,  для  сотрясения
воздуха. Китайцам надо заботиться о том, чтобы поднять свой  престиж,  и
они,  как  истинные  азиаты,  делают  это,  мстительно   мечтая,   чтобы
английская королева поклонилась им в ножки. Все это хорошо и  чудесно  -
на словах. Но  на  деле  все  значительно  сложнее.  Коммунисты  отлично
понимают, что  способны  управлять  сложнейшим  механизмом  Гонконгского
бизнеса не лучше, чем ходить по поверхности  луны.  Если  этот  механизм
сломается, то китайская казна понесет  чудовищные  убытки.  О  китайских
коммунистах можно говорить что угодно, но они явно не дураки.
   И Сойер оказался прав.  Новое  заявление  правительства  о  том,  что
колонии предоставляется пятьдесят лет переходного периода, в который все
останется  неизменным,  не  было  для  него  сюрпризом.  Тем  не  менее,
нервозность в колонии после второго заявления нисколько не  уменьшилась,
как можно было ожидать, а даже увеличилась.
   В душе многие  бизнесмены  не  верили  коммунистам,  не  доверяли  их
словам. Даже подписанные официально соглашения ничего не меняют, считали
они. Кто остановит Китайскую Армию, если она, в нарушение  соглашения  о
пятидесятилетнем переходном периоде, войдет в  Гонконг  в  ночь  на  1-е
января 1997 года?
   Но некоторые все же  несколько  успокоились,  получив  эту  отсрочку.
Однако в этом тоже было мало хорошего, потому что они успокоились только
потому, что лично  их  мало  тревожило,  что  станет  с  колонией  через
пятьдесят лет. Сойер понимал,  что  это  ненадежное  спокойствие.  Корни
процветания  Гонконга   уходили   в   семейные   торговые   предприятия,
предполагающие  преемственность  и  прирост  благосостояния   с   каждым
следующим поколением.
   Так что, по большому счету, эта пятидесятилетняя подачка не уменьшила
опасений за будущее Гонконга.
   Если слухи о  том,  что  Маттиас  и  Кинг  выводят  свой  капитал  из
Гонконга, подтвердятся, тогда поможет Бог всем нам, - подумал  Сойер,  -
включая и коммунистов. Закрытие старейших и самых уважаемых  тайпэньских
домов может оказаться смертельным ударом по доверию инвесторов.
   Войдя в свой офис, занимавший почти половину верхнего  этажа  здания,
Сойер сразу же направился к внутренней двери,  ведущей  в  его,  как  он
выражался, "берлогу". Одна  из  стен  его  кабинета  представляла  собой
сплошное окно десяти футов высотой, обращенное на север.
   Сквозь его толстое стекло был виден  весь  Цзюлун  в  серой  утренней
дымке. От пристани Виктории  отваливал  "Звездный  паром".  Вот  он  уже
поравнялся со старой башней с часами наверху - там когда-то был вокзал.
   Сойер повернулся, услышав звук шагов в передней. В следующую минуту в
комнату вошел Питер Ынг. Это был маленький, одетый с иголочки  китаец  с
широким лицом уроженца Кантона и умными глазами, которые  все  замечали.
Как обычно, на нем был темно-серый легкий костюм и лакированные туфли.
   - Доброе утро, тай-пэнь. - произнес он высоким, распевным голосом.  -
Я принес наш завтрак.
   - Доброе утро, Питер. Спасибо. Ынг поставил на стол  два  пластиковых
корытца с рисом, приправой и  кусочками  нежного  мяса.  Они  сели  друг
против друга и, ловко орудуя пластиковыми палочками для  еды,  принялись
за завтрак. Чай пили тоже из пластиковых  чашек.  Такой  уж  у  них  был
ритуал: приходя в офис в такую  рань  в  связи  с  каким-либо  кризисом,
необходимо прежде всего подкрепиться. Это настраивает мысли на спокойный
и несуетливый лад. А спокойные  и  несуетливые  мысли  -  лучший  способ
борьбы с кризисом.
   - Плохие новости, тай-пэнь, - сказал Питер Ынг, отодвигая  в  сторону
пустое корытце. Китайцы не любят говорить  о  делах,  когда  едят.  -  Я
слышал, сегодня Маттиас и  Кинг  объявят  о  том,  что  перебираются  на
Бермуды.
   Сойер  закрыл  глаза.  Он  сидел  не  шевелясь,  прокручивая  в   уме
разнообразные возможности, открывающиеся перед ним в связи с этим.
   -  Индекс  Ханг  Сенга  уже  в  понедельник  начнет  пикировать,  это
абсолютно точно! - продолжал Ынг. - Вопрос только, насколько  сильно  он
упадет, и сможем ли мы вообще продавать акции в этот день.
   Сойера открыл глаза.
   - Никаких распродаж, Питер. Никаких. Мы -  плоть  от  плоти  колонии.
Маттиас и Кинг всегда были паникерами. Никогда бы не  поверил,  что  они
могут так  далеко  зайти,  но  факт  налицо.  Может,  как  подданные  Ее
Величества, они и получат значительную скидку на  налоги  в  Бермудах  и
таким образом что-то выгадают.  Но  в  остальном,  мой  Бог!  Ты  только
подумай, какие возможности открываются перед нами, когда Маттиас и  Кинг
уберутся из  Гонконга!  "Сойер  и  сыновья"  будет  крупнейшим  и  самым
уважаемым из тайпэньских домов в Гонконге!
   - Но они говорят, что этот  шаг  ни  в  коей  мере  не  отразится  на
масштабе торговли, которую они ведут здесь, - возразил Ынг.
   - Пустые слова ради спасения лица, - холодно заявил  Сойер.  -  Мы  с
тобой, как и всякий другой предприниматель, знаем, что  отныне  здесь  у
них уже не будет таких возможностей для бизнеса. Как только они снимутся
с места, они сразу же станут  здесь  чужаками.  Самые  выгодные  проекты
будут закрыты для них.
   - Но здесь  есть  еще  и  китайские  торговые  формы,  которые  могут
конкурировать с нами, - напомнил Ынг.