е. В качестве  свадебного  подарка
он купил для нее этот дом. В течение трех недель фэншо -  предсказатель,
гадающий на четырех основных элементах бытия:  земля,  огонь,  воздух  и
вода, - ходил взад-вперед по каждому из коридоров, чтобы убедиться,  что
дом расположен правильно на своем участке земли (кому охота жить в доме,
стоящем на  спине  Земного  Дракона?),  что  коридоры  все  заворачивают
направо  (каждый  знает,  что  демоны  не  умеют  поворачивать  в   этом
направлении),  что  все  комнаты  расположены  правильно  и  их  кровать
развернута к востоку и югу, а не к северу или западу.
   - Чжилинь, - позвала она, - иди спать. - Не  дождавшись  ответа,  она
выразила свою мысль более откровенно. - Я хочу тебя.  -  Произнести  эти
слова ей было не просто: они застревали у нее в горле,  но,  начав,  она
продолжила уже смелее, откидывая покрывало:
   - Ты находишь меня привлекательной?
   Она посмотрела ему в спину. Он не пошевелился, даже  не  подал  вида,
что слышит ее слова. Страх перед ней сковал его. Сейчас,  когда  подошел
этот ответственный момент, он чувствовал, как ее присутствие  давит  ему
на грудь, как чугунная  гиря.  Внутри  все  отнялось,  и  только  сердце
стучало, как метроном, отсчитывая проходящие секунды. Он с ужасом думал,
переживет ли этот ужасный момент, простят ли его предки ему то,  что  он
отдал свое сердце гвай-ло? И как насчет детей, которые она ему родит? Не
будут ли они совсем другими,  чем  те  Ши,  которые  рождались  до  них?
Последняя мысль была ему абсолютно невыносима: для китайца понятие семьи
свято.
   - Чжилинь, посмотри на меня.
   Он повернулся и понял, что пропал. Что бы ни  приключилось  с  ним  в
следующие  минуты,  он  не  мог  устоять  перед  ней.  Она   лежала   на
бледно-розовых  простынях,  ее  распущенные   волосы   черными   волнами
покрывали подушки, как море, расплескавшееся в шумном  беге  по  ночному
пляжу. Она его перехитрила. На ней не было ночной сорочки. Вообще ничего
не было.
   В теплом свете настольной лампы ее смуглая кожа отливала, как  топаз.
В первый раз он видел ее наготу и на него будто столбняк напал. Она была
как лесное озеро, в которое так и тянет нырнуть головой вперед. С ужасом
почувствовал Чжилинь ее притяжение, с которым ему не совладать.
   Она была маленького роста, но  сложением  значительно  отличалась  от
женщин Востока, и грудь пышнее, и талия тоньше, и бедра  шире.  В  Китае
есть два типа женщин. Первый - это тип крестьянки с приземистой фигурой,
с большими руками и ногами, с ладонями, огрубевшими от работы в поле. На
другом конце спектра - изнеженная дама  с  кожей,  никогда  не  видавшей
солнца, чьи руки нежнее шелка, а ноги изувечены с детства  колодками,  в
которые их заковывают,  чтобы  сохранить  маленькими  и,  следовательно,
красивыми.
   Афина не попадала ни в одну из этих категорий. Хотя кости ее  были  и
тонкие, но плоть отличалась упругостью. Руки ее были ловкими и сильными,
а ноги вовсе не походили на лепестки лилий. Одним словом, чужестранка.
   Она виновато улыбнулась ему и,  увидев  направление  ее  взгляда,  он
посмотрел вниз. Брюки его оттопыривались самым ужасным образом
   - Твое тело ответило мне, - сказала она с хрипотцой в голосе, -  хотя
уста твои и промолчали. -  Она  протянула  к  нему  обнаженные  руки,  и
Чжилинь подумал, что он сроду не видел более эротического жеста.  -  Иди
ко мне.
   Как во сне, он двинулся к ней через коврик перед кроватью. Движения у
него были чисто рефлекторные сознание  контролировало  его  действия  не
лучше, чем у тех преждевременно состарившихся  людей,  что  валяются  на
грязной циновке в каком-нибудь притоне, судорожно вцепившись в трубку  с
опиумом, с бессмысленными остекленевшими глазами
   Он  стоял  у  кровати  с  опущенной  головой,  наблюдая,  как   Афина
расстегивает его брюки. По мере того, как она стягивала с него  один  за
другим все  принадлежности  его  европейского  костюма,  он  ощущал  все
большее и большее отстранение своего тела,  пока  не  почувствовал  себя
таким же чужестранцем, какой была и она.
   Голый,  он  стоял  перед  нею,  не  смея  дышать,  с  торчащим,   как
радиомачта, сокровенным членом. Но стыда он уже не чувствовал. И это еще
больше усугубило ощущение того, что он - это не  он.  Перед  Май,  да  и
вообще перед  любой  китаянкой,  он  не  мог  бы  с  таким  бесстыдством
демонстрировать свое мужское достоинство
   Афина потянулась к нему и провела пальчиком по всей его длине вверх и
вниз. Ощущение  было  такое,  что  она  ласкает  его  рукой  в  шелковой
перчатке. Он вздрогнул, набирая полные легкие воздуху и все функции  его
тела заработали нормально.
   Продолжая трогать его левой рукой, она провела правой по  его  животу
поднялась выше, проводя кончиками пальцев  по  ребрам.  Тронула  губами,
заставив  его  почувствовать,  как  внутри  его  все  внезапно  сжалось.
Блаженство начало постепенно овладевать им
   Эмоциональные вихревые потоки постепенно оформлялись в какое-то новое
для него ощущение. Вроде как тьма среди бела дня, оно не должно было  бы
появляться, но, тем не менее, его присутствие было неопровержимо.
   Афина увлекла его за собой в постель, в свое благоуханное царство. Со
стоном он склонился над ней в почти молитвенной позе, прильнул губами  к
внутренней части ее бедер. Руки его скользнули с талии  ниже,  оглаживая
бедра. Ягодицы ее были более полными, чем у китаянок, и прикосновение  к
ним  почему-то  особенно  воспламенило  его.  Он  почувствовал  безумное
желание войти в нее. Он раздвинул ей ноги  и  устроился  между  ними  на
коленях, постепенно опускаясь все ниже и ниже.  Ее  пальчики  направляли
его.
   - Войди в меня, - прошептала она  с  той  же  интонацией,  с  которой
недавно шептала: "Иди ко мне".
   Пройдя последние разделяющие их дюймы, его трепещущая плоть,  наконец
коснулся ее влажного лона, и она издала  стон.  Мышцы  нижней  части  ее
живота дрожали от напряжения, она тяжело дышала.
   Медленно и осторожно он входил  в  нее,  пока  не  почувствовал,  что
головка его члена обхвачена  ее  сокровенным  органом,  как  только  что
обхватывали его ее пальцы. Так же осторожно он начал двигать им вверх  и
вниз, погружая только самый кончик, будто дразня ее обещанием того,  что
будет дальше. Приподнявшись над ней, как луна над морем, он наблюдал  за
тем, как она реагирует на его движения.
   Он считал, что умеет контролировать себя.  Май  вымуштровала  его  по
части искусства любви и всегда говорила ему, что он нежный и  понятливый
любовник, хотя и не шибко страстный.
   Но сейчас она не узнала бы своего Чжилиня. Он  чувствовал  себя  так,
будто забрался в неведомые глубины собственных эмоций,  о  существовании
которых и не подозревал. Он чувствовал, как почти математический  расчет
искусства любви покидает его. Чем глубже проникал он в Афину, тем меньше
он помнил о всех этих позах, намеренных паузах и ласках, которые  должны
привести и его самого, и его партнершу в состояние экстаза.
   Совсем наоборот, он  чувствовал  безумное  желание  броситься  очертя
голову в омут страсти, ни о чем не думая, ни о  чем  не  беспокоясь.  Ее
аромат пьянил его, сводил с ума. И  он  оставил  контроль  над  собой  и
уступил тому смутному чувству, которое только что возникло в нем, и  оно
наполнило его блаженством, которого он раньше и вообразить не мог.
   И тогда Афина, закрыв в  истоме  глаза,  протянула  к  нему  руки  и,
вцепившись пальцами в его плечи, простонала:
   - Иди ко мне ближе. Я хочу чувствовать  тяжесть  твоего  тела,  когда
дойду до точки!
   И уже не помня себя от переполняющего его восторга, он  опустился  со
всего маху на ее горячие, полные груди.
   Слившись с ней, он поднялся ввысь, в поэтическое царство дождя и туч,
и гроза разразилась ослепительными вспышками молний, и живительная влага
оросила ее жаркое тело.
 
*** 
 
   В воздухе пахло войной с Японией. Шел 1937 год. Но в  Шанхае  деловая
жизнь не замирала. Горожане привыкли жить в условиях напряженности.
   Чжилинь изо всех сил, насколько это было  возможно,  старался  скрыть
тревожные вести. Она никогда не испытывала тягот войны. Кроме того,  она
была женщиной, а такие вещи не принято обсуждать  с  представительницами
прекрасного пола. Но Афина не переставала изумлять его. Она  была  умна,
проницательна и гораздо храбрее любой китаянки.  Она  все-таки  узнавала
новости - разумеется, вместе со сплетнями, - несмотря на все его попытки
оградить ее от них. Она постоянно задавала  ему  множество  вопросов,  и
Чжилинь в конце концов, махнул рукой и рассказал ей все, что знал,  лишь
бы она перестала верить несуразным сплетням.
   Он посоветовался с младшим братом, и они решили  начать  распродавать
все свои неликвиды:  складские  помещения,  промышленные  предприятия  и
прочее. Чжилинь не очень рассчитывал на Китайскую армию, если разразится
война. Во всяком случае, против Японии ей не выстоять.
   В один из ненастных февральских дней его  навестил  Эндрю  Сойер.  Он
пришел прямо в  его  контору  на  таможне.  Такое  случалось  не  часто,
поскольку Чжилинь и Бартон Сойер старались не афишировать  свои  деловые
связи.
   К этому времени Эндрю  уже  вырос  в  высокого  и  сильного  молодого
человека. У него были отцовские  голубые  глаза  и  материнские  светлые
волосы Он уже  давно  на  голову  перерос  Чжилиня  и  стесняясь  своего
преимущества в росте, старался в его присутствии больше  сидеть.  Вот  и
сейчас, лишь войдя в офис, сразу же придвинул к  столу  Чжилиня  стул  с
высокой спинкой и уселся, не позаботившись снять  пальто.  Лицо  у  него
раскраснелось, по-видимому, от зимнего ветра, гулявшего по Бунду.
   - Извините, Старший дядя, я бы не пришел к вам на работу, если бы  не
чрезвычайные обстоятельства.
   Эндрю Сойер владел кантонским диалектом даже лучше, чем его  отец,  и
именно к нему он неизменно прибегал, общаясь с Чжилинем.
   - Ничего страшного, - ответил он,  мгновенно  приготовившись  слушать
молодого человека со всем вниманием. - У меня такая работа,  что  всяким
перерывам в ней можно только радоваться. Особенно,  если  ее  прерываешь
ты, Эндрю.
   Чжилинь от души любил этого парня. Хотя он и был еще  очень  молод  и
поэтому порой ошибался, но он извлекал урок из каждой ошибки  и  никогда
не повторял  ее.  Кроме  того,  ему  не  было  свойственно  высокомерное
отношение к китайцам, как  многим  другим  гвай-ло.  Ему  не  надо  было
напоминать, в какой стране он родился и живет. Все китайцы,  с  которыми
ему приходилось общаться, любили его, потому что в  его  присутствии  не
чувствовали себя униженными.
   Эндрю с признательностью наклонил свою красивую голову.
   - Это вы говорите из доброго расположения ко  мне,  Старший  дядя.  Я
знаю, как загружены вы последнее время работой...
   За этим вежливым введением должна была последовать основная часть, но
Эндрю  "завис",  как  поршень  двигателя,  когда  внезапно   отключается
зажигание. Чжилинь решил придти ему на помощь.
   - Тебя что-то беспокоит, Эндрю. В чем дело? Говори, не стесняйся.
   Сойер-младший вздохнул с видимым облегчением,  так  что  его  широкие
плечи даже немного ссутулились.
   - Я вот думал... - Он опять замер на полуслове и, сцепив руки,  потер
ладони, будто они у него вдруг зачесались. - То есть, Старший дядя...  Я
думал... Я понимаю, что навязываюсь самым неприличным образом,  но...  -
Он вскинул голову, и Чжилинь увидел  в  его  глазах  самую  неподдельную
боль, однако постарался не показать виду, что  заметил  это.  -  Старший
дядя,  а  что  если  я  зайду   к   вам   вечерком...   домой...   чтобы
посоветоваться?
   - А с отцом это согласовано?
   - Отец ничего не знает о моих неприятностях, - быстро сказал Эндрю. В
голосе его прозвучала мольба. - И не должен знать.
   С минуту Чжилинь не отвечал, а лишь  испытующе  смотрел  на  молодого
человека. В конце концов, тот заерзал, предчувствуя отказ.
   -  Конечно,  конечно,  Эндрю,  -  поспешил  успокоить  его   Чжилинь,
улыбаясь. - Ты всегда желанный  гость  в  моем  доме.  -  Опять  чувство
облегчения явственно отразилось на  лице  Сойера-младшего.  -  В  девять
часов тебя устраивает?
   - Да. Конечно, устраивает, Старший дядя! - Эндрю вскочил.  -  Спасибо
большое. - От радости он забылся и, схватив руку Чжилиня, затряс  ее  на
западный манер. - Извините, что оторвал вас от работы.
   Чжилинь видел в окно, как он торопливо шел по  набережной  в  сторону
зданий европейского типа, выстроившихся вдоль Бунда.
 
*** 
 
   Свинцовый дождь со  снегом  хлестал  по  закрытым  ставням,  когда  в
кабинет к Чжилиню вошла Афина и ввела Эндрю. Чжилинь горбился за столом,
подбивая итоги распродажи неликвидов братьев Ши, соображая, что  с  ними
делать в контексте надвигающейся военной грозы.
   Он повернулся в своем кресле, услышав звук закрывающейся двери, когда
Афина уже вышла из комнаты. Встал, с улыбкой поклонился гостю.
   - Спасибо,  что  пришел,  Эндрю,  -  сказал  он,  будто  он  сам  был
инициатором этой встречи.
   На Чжилине был не европейский костюм, который он носил на  службе,  а
халат из  темно-синего  шелка  поверх  традиционной  китайской  блузы  и
штанов. Он церемонно повел рукой.
   - Проходи сюда. Здесь нам будет более удобно  беседовать.  Чай  Афина
уже заваривает.
   Они сели в резные кресла с драконами. Окна были закрыты  ставнями  по
случаю непогоды. С  внутренней  стороны  на  них  была  изображена  пара
тигров, одним прыжком перемахивающих через густые заросли, а над ними на
фоне курчавых белых облаков плыла пара цапель,  не  обращавших  никакого
внимания на владык джунглей.
   Вошла Афина, неся в руках изящный, покрытый красным  лаком  поднос  с
чаем. Она не осталась с ними, и они не сделали никакой попытки задержать
ее.
   По торжественным случаям Чжилинь всегда просил заваривать чай "Черный
дракон", а не обычный зимний чай с жасмином. Вот и  сейчас  именно  этот
чай был заварен, и этот факт не остался незамеченным Эндрю,  как  и  то,
что они сидели лицом к юго-востоку, поскольку наступил Час Змеи  Он  был
благодарен "дяде Чжилиню" за то, что он согласился выслушать его и вдвое
- за оказанный почет
   Дождь хлестал по бамбуковым ставням, будто намереваясь сорвать  их  и
проникнуть в святилище. Чжилинь устроил свой кабинет в задней части дома
по двум причинам. Днем из  окна  открывался  прекрасный  вид  на  водную
гладь, а ночью здесь было  тише  всего,  потому  что  эта  комната  была
отделена от остальных длинным коридором.
   Чжилинь держал фарфоровую чашку в обеих руках,  чувствуя,  как  тепло
проникает под  кожу  и  разносится  по  всему  телу.  Он  смаковал  чай,
задерживая  божественный  напиток  во  рту,  прежде  чем  позволить  ему
проскользнуть дальше.
   Украдкой он изучал Эндрю. Его красивое европейское лицо, вобравшее  в
себя лучшее от отца и матери,  сейчас  хмурилось.  Мигающий  свет  лампы
подчеркивал крути под глазами юноши.
   - На прошлой неделе я видел Уи  Циня  -  сказал  Чжилинь  -  Случайно
столкнулся с ним когда был на севере по делам  Он  шлет  тебе  привет  и
надеется что весной выберется к нам и тогда вы сможете повидаться.
   Эндрю кивнул. Но даже упоминание о его школьном  приятеле  не  вывело
его из подавленного состояния.
   - С матерью все в порядке?
   - Да, - ответил Эндрю и  немного  подумав  добавил.  -  Спасибо,  что
спросили. Старший дядя.
   - Человеку нужна хорошая и дружная  семья,  -  глубокомысленно  изрек
Чжилинь, прихлебывая чай "Черный дракон" - Эти узы  делают  его  сильным
Эндрю. Без семьи он опускается до уровня животного. Без  семьи  конечно,
можно прожить, но не более того Жизнь в высоком смысле, как это  понимал
Будда, человеку без семьи не доступна.
   Чжилинь положил руки на колени.
   - Эта непогода. - Он кивнул головой в сторону окна. - А ведь  уже  ли
чунь, Начало весны.  Через  месяц  будет  Пробуждение  насекомых.  -  Он
покачал головой. - Нет, эта слякоть не к добру.
   - Старший дядя... - Эндрю поднял голову. Он отставил чашку, почти  не
притронувшись к чаю. - Передо мной ужасная дилемма.
   Так сразу и сказал, без предисловий. Как выпалил. И он пришел  именно
ко мне, - подумал Чжилинь.
   - Почему не к своему отцу? Он вспомнил слова Эндрю.  Отец  ничего  не
знает о моих неприятностях. И не должен знать.
   Чжилинь тоже отставил свою  чашку.  Он  видел,  что  сейчас  начнется
серьезный разговор, но сидел молча. Он  понимал,  что  если  начнет  его
торопить, то только усугубит смущение молодого человека.
   - Какое-то время, Старший дядя, -  начал  Эндрю,  -  я  встречался  с
девушкой. - Глаза его были опущены, и он нервно сжимал руки. - Я не... я
не распутник. Я имел честные намерения. Меня с  ней  связывали  чувства.
Сильные чувства. Но все это время я был...  как  бы  это  сказать?..  не
очень уверен в себе. Никто не знал, что я встречался с ней. То  есть,  я
хочу сказать, никто из родичей. Некоторые из слуг,  может  быть,  что-то
знают или, во всяком случае, подозревают. Ау Сип наверняка знает...
   Здесь Эндрю сделал паузу и отхлебнул из своей чашки.
   Довольно типичная история, - подумал Чжилинь, который уже считал, что
знает, как молодой человек закончит свой печальный рассказ.
   Внезапно дрогнувшей рукой Эндрю двинул чашку. Она громко  звякнула  о
блюдце в притихшей комнате.
   - И недавно эта девушка сказала  мне,  что  беременна.  -  Он  поднял
глаза. - Старший дядя, я заглянул в самую глубь своей души,  ища  следов
прежней любви. И ничего не нашел. Я ее больше не люблю. Я не хочу на ней
жениться.
   Чжилинь соединил пальцы так, что они касались друг друга подушечками,
и соединял и разъединял  их,  будто  прислушиваясь  к  своим  внутренним
ритмам.
   - Извини за то, что  я  сейчас  скажу  банальность,  Эндрю.  Но  твоя
проблема не относится к числу неразрешимых. Пойди к отцу и...
   - Нет! - почти крикнул Эндрю. - Ни мой отец, ни кто-либо еще из семьи
не должны знать о случившемся. Старший дядя, на  карту  поставлена  сама
возможность моя стать когда-то тай-пэнем.
   - Это почему же, если не секрет, Эндрю?
   - А потому, - ответил  молодой  человек,  отворачиваясь,  -  что  эта
девушка - китаянка.
   О великий Будда! - подумал Чжилинь.
   - И, как я понял, из хорошей семьи?
   - В том-то и дело!
   Чжилинь сделал несколько глубоких  вдохов,  чтобы  успокоиться.  Одно
дело, если гвай-ло сходит  в  бордель  и  там  словит  дождь  и  тучи  с
китайской  куртизанкой.  И  совсем  другое,  если  он  заводит  шашни  с
китаянкой из семьи  мандарина.  Особенно,  если  этот  гвай-ло  является
отпрыском одного из ведущих тай-пэней  в  Шанхае.  Семья  девушки  имеет
деньги, положение, влияние. Возможно, Бартон Сойер имеет с  ней  деловые
связи. Возможно, отец этого семейства его дистрибьютор. В  любом  случае
он потребует возмещения моральных убытков. Эндрю в таком случае придется
жениться на девушке. Но Эндрю прав и в другом: если в этом случае Бартон
передаст сыну свое дело,  все  его  состояние  перекочует  в  семью  его
невесты. На это Сойер-старший никогда не пойдет. Он наверняка  придет  к
тому же заключению,  к  которому  пришел  Эндрю,  и  к  которому  сейчас
приходил Чжилинь: новым тай-пэнем должен стать не Эндрю, а кто-нибудь из
его младших братьев. Чжилинь всех их прекрасно знал:  никто  из  них  не
обладал деловой сметкой Эндрю. Тай-пэни из них, как из собачьего  хвоста
сито.
   - Какая у девушки фамилия?
   - Цзю.
   - Дочь Цзю Симина?
   Эндрю удрученно обхватил руками голову. Его голос сорвался на шепот.
   - Да, Старший дядя.
   Ну и ну! - подумал Чжилинь. Цзю Симин был  вожаком  профсоюза.  Более
семидесяти процентов  китайских  рабочих,  занятых  на  фирме  "Сойер  и
сыновья", находятся под его влиянием. Если  захочет,  он  может  нанести
непоправимый урон компании
   - Я понимаю, что попал в  передрягу,  Старший  дядя.  -  Эндрю  потер
кулаками крепко зажмуренные глаза. - В ужасную передрягу
   Чжилинь смотрел, как  зимни