-  иногда
в них участвовали и двое других партийных лидеров: Ху Ханмин и Ан Цинвэй
- Сунь Ятсен часто принимал западническую точку зрения. В такие  моменты
Чжилинь, который еще не  настолько  знал  его,  чтобы  высказывать  свои
собственные мысли насчет "чужеземных чертей", впитывал  его  слова,  как
губка.  Это  было   истинное   наслаждение   воспринимать   философские,
экономические и политические  теории  Запада,  преломленные  интеллектом
восточного человека, особенно таким могучим интеллектом, которым обладал
Ятсен.
   Нет ничего удивительного, что Чжилинь слушал его как зачарованный.
   Эти дискуссии не  обходились  без  определенных  трений.  Как  только
поднимался вопрос  о  революции  в  России,  Сунь  Ятсен  и  Май  обычно
расходились во взглядах. Май при этом часто говорила,  что  англиканские
проповедники "развратили" китайского революционера. И в этом  была  доля
истины: он видел русских коммунистов - да и коммунизм  вообще  -  сквозь
призму христианства. Май, с другой  стороны,  предпочитала  историческую
перспективу. Она не уставала повторять, что русские коммунисты  являются
носителями истинно революционного духа нашего времени.  Благодаря  своей
превосходной    организованности    и    железной    дисциплине,     они
сконцентрировали в своих руках достаточно могущества, чтобы  перевернуть
такую громадную  страну,  как  Россия.  Май  надеялась,  что  они  через
посредство недавно созданной Коммунистической партии Китая так же смогут
оказать благотворное влияние на Гоминьдан.
   Хотя, споря до хрипоты, они никогда не обижались друг  на  друга,  но
Чжилинь, наблюдая за их спорами со стороны, не мог не отметить про себя,
что Доктор порой был раздражающе упрям и оперировал не столько  логикой,
сколько ссылками на своего военного советника  Чан  Кайши,  который  был
категорическим  противником  того,  что  он   называл   коммунистической
интервенцией во внутренние дела Китая.
   Однажды - была уже поздняя осень, и дождь стучал  в  окно  -  Май  не
выдержала и, воздев руки к небесам, воскликнула:
   -  С  тобой  просто  невозможно  спорить!  Ты  совсем   не   слушаешь
аргументов! Даже Чжилинь, и тот начинает понимать, зачем нам коммунизм!
   Доктор повернул голову и посмотрел на  Чжилиня  обезоруживающе  ясным
взглядом.
   - Вот как? Ну тогда скажите мне,  молодой  человек,  что  вы  увидели
положительного в этих безбожниках?
   Чжилинь,  вспомнив  свою  излюбленную  "искусственническую"   теорию,
начал:
   - Видите ли, уважаемый господин, мне кажется, что русские  коммунисты
обладают двумя качествами, которые, по моему мнению, Гоминьдан не  может
позаимствовать ни у кого другого.
   - И что же это за качества? - холодно осведомился Ятсен.
   - Во-первых, они могут помочь организовать нашу партию так, как никто
из китайцев не  может.  Ваша  организация  будет  одновременно  и  более
упорядоченная,  и  более  эффективная.  Я,  конечно,  знаю,  что  деньги
продолжают поступать к вам из-за рубежа, но любые меры, направленные  на
экономию средств, можно только приветствовать.
   Он сделал короткую паузу, вежливо откашлялся.
   - Во-вторых, - и я думаю, это еще более важно - коммунистические идеи
обладают более могучей  притягательной  силой  для  бедняков.  Вы  сами,
уважаемый господин, родились в Кантоне, и мне не надо  расписывать  вам,
как ужасны экономические условия в  южных  провинциях.  Гонконг,  Аннам,
Бирма и Индия буквально кишат иммигрантами из Китая, прибывающими туда в
поисках лучшей  жизни.  И  это  продолжается  десятилетиями...  Если  же
Гоминьдан сольется с Китайской коммунистической партией, это значительно
увеличит ваши шансы перетянуть  большинство  населения  страны  на  свою
сторону. А без этого, честно говоря, я не думаю, что можно навести  хотя
бы минимальный порядок в Китае.
 
*** 
 
   - Сегодня я горжусь тобой.
   - Гордишься? - удивился Чжилинь.
   Он не понял, что именно Май имела в виду, с трудом переключаясь после
неистовых объятий на разговор. Как только они вернулись от Сунь  Ятсена,
Май сразу же увлекла его в кровать. Тучи и дождь всегда ее стимулировали
эротически. В эту ночь они были особенно пронзительными.
   - Да, дорогой. - Она погладила его по щеке.  -  Я  любовалась  тобой,
когда  ты  произносил  ту  речь,  хотя  для  меня  она  была  такой   же
неожиданностью, как и для него. Мне кажется, тебе  удалось  пробить  его
броню. Теперь дверь для переговоров открыта.
   - Это хорошо, - ответил Чжилинь. - Он мне нравится. По-видимому,  то,
что он хочет сделать для страны, послужит ее благу. Я  бы  хотел,  чтобы
ему удалось совершить то, что он задумал.
   Май засмеялась, порывисто обняв его.
   - Я знала, что перетащу тебя на нашу сторону. За либеральным  фасадом
в тебе скрывается самый настоящий коммунист.
   Чжилинь сразу протрезвел.
   - Я не хочу, чтобы ты заблуждалась на мой счет, Май. Я коммунизму  на
верность не присягал. Как идея он меня не волнует.  Но  как  средство  в
достижении целей  Сунь  Ятсена  коммунизм  может  оказаться  полезен.  Я
полагаю, что у русских нам есть чему поучиться.
   - Значит, я обманулась, - горестно протянула Май.  На  глазах  у  нее
навернулись слезы. - Даже  то  воодушевление,  которое  чувствовалось  в
тебе, когда ты говорил,  всего  лишь  часть  твоей  "искусственнической"
теории.
   Чжилинь сел в кровати и притянул ее к себе.
   - Послушай, Май. Какая разница, что я  чувствую?  Главное,  то  чтобы
Сунь Ятсен понял, что коммунизм может спасти Китай от анархии. Если  мне
удалось это сделать, значит я сделал что-то реальное.
   Какое-то время они сидели молча.  Потом  Май  зарылась  лицом  в  его
грудь.
   - А я думала, - сказала она, то ли засмеявшись, то ли заплакав, - что
я начинаю тебя понимать.
 
*** 
 
   Позже, немного поразмыслив над тем, что он сказал, Май повернулась  к
нему в темноте.
   -  Главное  препятствие  на  пути  слияния  Гоминьдана  и   Китайской
коммунистической партии не Сунь Ятсен, а Чан Кайши.
   Чжилинь задумался. Он встречался с этим  человеком  неоднократно,  но
ему удалось по-настоящему поговорить с ним только дважды. И оба раза  он
приходил домой после этих встреч с каким-то нехорошим чувством.
   - Расскажи мне, что ты думаешь о нем, - попросил он.
   - Ему сейчас тридцать  четыре  года,  -  начала  Май.  -  Образование
получил в японской военной академии, боевой  опыт  -  служа  в  японской
армии. На родину вернулся как  раз  вовремя,  чтобы  принять  участие  в
революции. В борьбе против генерала Юаня принял сторону Сунь Ятсена. Они
очень близки. Слишком близки, на мой взгляд.
   - Почему это тебе не нравится?
   - Потому что я чувствую, что он  предан  кое-кому  больше,  чем  Сунь
Ятсену. Или говорит, что предан.
   - Не думаешь ли ты, что он завербован врагами Гоминьдана?
   - Ни в коем случае.
   - Значит, он просто способен предать Сунь Ятсена?
   - Способен. Но не при жизни Доктора, - ответила Май. - Я полагаю, что
Чан выучился в Японии не только военному делу.  Он  перенял  кое-что  из
самурайской психологии: быть верным себе в первую очередь. Так что я  не
сомневаюсь, что он предан революции, но больше он предан самому себе.  Я
думаю, что  его  честолюбие  простирается  дальше  идеалов  революции  и
служения народу, как бы он ни уверял в противном. Он сильный человек,  и
у него видение мира сильного человека.
   - Но Сунь Ятсен нуждается в сильных людях, - возразил Чжилинь. -  Ему
будут нужны особенно сильные люди, когда он добьется власти.  Ему  будет
нужна надежная защита, Май.
   - Да, - согласилась Май, кивая. Прядь ее темных волос упала на  лицо.
- Но защита от кого? Вот о чем я себя постоянно спрашиваю!..
   Они попытались уснуть, но это оказалось невозможным. Часы  на  камине
не давали спать  своим  тиканьем,  которое  казалось  громче  церковного
колокола. С набережной доносились голоса рыбаков.  Крики  чаек  плыли  в
насыщенном влагой воздухе, как по небу облака.
   Долго они так лежали без сна, потом Чжилинь повернулся к ней:
   - Май?
   - Да, дорогой.
   - Если, как ты говоришь,  мои  слова  открыли  дверь,  то  постарайся
сделать так, чтобы она не закрывалась.
   - Ты знаешь, я сделаю все возможное.
   - Ну и чудненько, - сказал он. - Потому что у меня  есть  одна  идея,
каким образом отвадить Чана от нашего дорогого Доктора и, возможно, даже
заставить его перемениться.
   - Во имя всех богов, как?
   Чжилинь засмеялся.
   - Раз уж Сунь Ятсен увидел смысл в том, чтобы воспользоваться помощью
русских, почему бы  тебе  не  предложить  ему  послать  своего  военного
советника Чан Кайши в Советский Союз изучать вопросы организации  армии.
Товарищ Бородин с удовольствием согласится. Если Чан начнет  артачиться,
пусть Доктор намекнет, что, мол, раз наши специалисты не хотят  ехать  в
Москву, то придется просить русских прислать своих советников сюда.
   Май уже хохотала. Хохотала так, что слезы потекли из глаз.  Прижалась
обнаженным телом к телу мужа, обнимая его.
   И снова ее хохот звенел их маленькой комнатенке.
 
*** 
 
   В 1923 году Сунь Ятсен, использовав аргумент, предложенный Чжилинем в
ту ночь, действительно отправил Чан Кайши в Россию  поднабраться  знаний
по части военного строительства, А через год он без помех слил Гоминьдан
с Китайской коммунистической партией.
   С советской моральной и материальной помощью новая, лучше вооруженная
армия была создана с обязательным  членством  в  партии  ее  офицерского
состава. Революционный дух  витал  в  воздухе,  поддерживая  оптимизм  в
обществе.
   Поскольку Май была по горло занята партийной работой с Сунь  Ятсеном,
Чжилинь, чтобы не мешать  ей,  решил  поближе  познакомиться  с  другими
видными  деятелями  Гоминьдана.  Его  собственная  работа   в   портовой
инспекции была не очень обременительна,  и  большую  часть  дня  он  мог
проводить как ему заблагорассудится.
   Вскоре он сблизился с Ху Ханмином. Это был высокий, стройный  человек
с добрым лицом и обычно тихим голосом, который он умел  трансформировать
по необходимости в зычный, ораторский, выступая на митингах.
   Ему было уже сорок два года, и по возрасту он был  ближе  к  Доктору,
чем основная масса сподвижников. Познакомились  они  в  Японии,  где  он
учился. Острый аналитический  ум  этого  юриста  привлек  внимание  Сунь
Ятсена, и они сблизились. Благодаря этой дружбе, а также потому, что  он
вообще мог ладить с людьми,  Ху  Ханмин  скоро  стал  одним  из  лидеров
Гоминьдана.
   О нем можно было сказать, что он больше других  главных  сподвижников
Доктора походил на него.  Как  и  Сунь  Ятсен,  он  был  по  сути  своей
гуманистом, верил в колоссальные  силы  китайского  народа  и  от  всего
сердца желал ему  добра.  Его  главным  недостатком,  если  это  считать
таковым, было неумение говорить о политической борьбе, используя военные
термины. Справедливо  видя  за  этим  определенную  позицию,  Чан  Кайши
постоянно нападал за это на него на собраниях. Конечно,  он  не  мог  не
видеть в нем своего главного  соперника  в  борьбе  за  высшие  посты  в
государстве, если партии удастся придти к власти.
   Что больше всего Чжилиню нравилось в Ху, так это его быстрый ум. Чаще
всего именно он умел увидеть суть  дела,  выбравшись  из  хитросплетений
слов и аргументов на бесконечных партийных  собраниях.  Но  даже  больше
гибкого ума Чжилиню импонировала - на глубинном, эмоциональном уровне  -
открытость духа, характерная для этого незаурядного человека.
   У отца Чжилиня вечно не хватало времени для семьи:
   Быстро перенимавший западные нравы город Шанхай отбирал  у  него  все
больше и  больше  времени.  Фактически  он  был  единственным  китайцем,
обладающим  достаточным  образованием  и  знаниями,   чтобы   руководить
строительством огромного числа объектов. Первые три года после  переезда
в Шанхай он крутился как белка в колесе,  работая  и  с  японцами,  и  с
европейцами.
   Покидал он дом чуть свет, а возвращался поздно, когда все  сроки  для
обеда давно прошли. В этом отношении их семья была весьма нетрадиционна,
и ему долго пришлось убеждать жену, чтобы она кормила  детей  без  него.
Тем не менее сама она отказывалась есть, пока он не  вернется  домой.  В
душе она так и не могла смириться с тем, что дети едят одни. Отец же  не
видел в этом никакого неуважения к нему, воспринимая это лишь  как  знак
того, что времена меняются.
   Так или иначе, но  Чжилиню  не  хватало  отцовского  внимания,  и  Ху
Ханмин, заметив, без сомнения, в этом юноше искру божью, с удовольствием
проводил с ним вечера, гуляя по извилистым  улочкам  большого  города  и
вдоль  набережной,  которую,  по  восточной  традиции,  называли  словом
"бунд", заимствованным из хинди. О чем они только ни говорили  во  время
этих прогулок!
   Год 1924  был  на  исходе.  В  один  из  вечеров  "дядя  Ханмин"  был
неразговорчив. Рассеянно поглядывал он на черные мачты, трубы  и  снасти
кораблей, которыми как всегда была забита шанхайская гавань. Было сухо и
относительно прохладно, хотя гораздо теплее, чем должно быть в эту  пору
в Пекине, открытом ледяному дыханию Сибири. Там теперь лежит снег,  а  в
Шанхае еще не кончилась осень. Раздувшийся красный диск солнца  тонет  в
море, превращая корабли  в  черные  силуэты.  Чжилинь  мог  видеть,  что
плавучие экскаваторы все еще работают у входа в бухту. По  необходимости
вход в порт был закрыт из-за них на весь день, но никто из тай-пэней  не
протестовал. Огромные суммы ежегодно тратятся на то,  чтобы  убрать  ил,
наносимый рекой, и давать  возможность  океанским  лайнерам  заходить  в
шанхайскую гавань.
   Чжилинь повернулся к своему старшему товарищу  Симпатия,  которую  он
почувствовал  к  нему  уже  при  первой  встрече,  давно   переросла   в
привязанность, и ему было грустно видеть, что "дядя Ханмин" не в духе.
   - Как-то Сунь Ятсен говорил, - сказал он, - что в  западной  культуре
есть обычай делить с другом бремя печали.
   Ху Ханмин повернулся к Чжилиню, улыбнулся, но даже  улыбка  его  была
невеселая, что еще больше огорчило молодого человека.
   - Возможно, но  я  бы  сказал,  что  это  весьма  варварский  обычай.
Разделяя скорбь друга, мы показываем наше неуважение к ней. -  Он  пожал
плечами. - Поистине, пути мира неисповедимы.
   - Ну это зависит от характера скорби, - возразил Чжилинь. - Если  она
вызвана очередными партийными дрязгами, то я мог  бы  способствовать  ее
смягчению. - Он улыбнулся. -  О  делах  внутренней  политики  Гоминьдана
полезно  спросить  мнение  постороннего,  но  сочувственно  настроенного
наблюдателя. Оно может оказаться небезынтересным.
   Ху Ханмин не мог не рассмеяться.
   - Во имя всех богов! Чжилинь, ты удивительный молодой  человек.  Тебе
никогда не приходило на ум заняться  юриспруденцией?  С  твоим  талантом
убеждать ты мог бы стать прекрасным адвокатом.
   - Я бы  хотел  помочь,  Старший  дядя,  -  серьезно  сказал  Чжилинь,
употребляя уважительное китайские обращение к старшему.
   Экскаваторы  перестали  работать.  Сумерки  упали  на  город.  В   их
розово-лиловом свете  мутная  вода  бухты  казалась  чистой  и  манящей.
Опаловое сияние залило изгиб Бунда, когда  зажглись  фонари.  На  баржах
затаганили печурки и начали готовить ужин.  Дымное  марево  повисло  над
гаванью, окрашивая молоденький  двурогий  месяц  в  голубовато-сиреневый
цвет.
   Они пошли по набережной.
   - Ты, конечно, прав, - сказал наконец Ху  Ханмин.  -  Но  мне  бы  не
хотелось вовлекать тебя...
   - Об этом можете не беспокоиться, - прервал его Чжилинь. - Жить с Май
и не быть вовлеченным - это, знаете, из области фантастики.
   - Ну, ладно, - смягчился Ху. - Насколько хорошо ты знаешь Лин Сипу?
   Чжилинь пожал плечами.
   -  Достаточно,  чтобы  перекинуться  время  от   времени   словечком.
По-моему, он большой задира. Прав  или  не  прав,  все  лезет  в  драку.
Похоже, неплохо освоил большевистскую методологию. Учится он быстро, что
и говорить.
   - Так вот, он считает  себя  моим  главным  соперником.  Мы  с  тобой
понимаем, что таковым может быть только Чан, но Лин не  верит,  что  Чан
сможет организовать себе  достаточную  поддержку,  чтобы  стать  лидером
Гоминьдана.
   - А вы верите.
   - А какое твое мнение?
   - Я полагаю, что Чан опасен. Но, должен признаться, я  не  могу  быть
абсолютно беспристрастным в  этом  вопросе.  Май  не  любит  Чана  и  не
доверяет ему. Она опасается, что он способен предать Революцию.
   - Чан, - сказал он, будто вторя Май, - печется только о  Чане.  -  Он
пожал плечами. - Но я думаю, все настоящие  вояки  таковы.  Командир  не
может думать о своих людях на поле боя, иначе он не сможет  посылать  их
на смерть... Но, с другой стороны, Лин сомневается в  возможностях  Чана
стать лидером не из-за этой его черты.  Просто  он  считает  себя  более
достойным. И сейчас он снюхался  с  Чаном  и  постоянно  выступает  моим
оппонентом в ЦК. Они с Чаном стоят за то, чтобы немедленно двинуть  нашу
армию на север и взять Пекин... Хотя армия и выглядит сейчас куда  лучше
с тех пор, как Чан вернулся из России, я считаю, что мы еще не готовы  к
захвату власти. Если, после стольких поражений, мы  потерпим  неудачу  и
сейчас, это будет  конец.  Сунь  Ятсен  этого  просто  не  выдержит.  Он
работает по двадцать часов в сутки. Такое не под силу  и  людям  намного
его моложе. А широкомасштабная военная кампания, да еще  и  окончившаяся
неудачно, наверняка убьет его.
   Мимо них пробежали мальчишки, перекликаясь и смеясь. У причала  стоял
большой пароход, и по его трапу здоровяки-грузчики носили мешки с рисом.
Где-то среди этих тюков  притаился  один,  в  чреве  которого  запрятано
опиума на тысячи долларов.
   Чжилинь наблюдал эту обычную для жизни порта картину,  думая  о  том,
что ему сообщил его старший товарищ.
   - Мне кажется, что вам ни в  коем  случае  не  надо  уступать  им,  -
посоветовал он. - Во время стычек  в  ЦК  постарайтесь  не  говорить  им
колкостей,  от  которых  они  еще  пуще  озлобятся.   Только   спокойные
рассудительные слова могут урезонить их и доказать, что у  вас  твердая,
взвешенная позиция... А сами в частном порядке постарайтесь  встретиться
с Сунь Ятсеном и повторите ему то, что вы  только  что  рассказали  мне.
Скажите, что если он пойдет у них на поводу и  начнет  военную  кампанию
прежде  чем  армия   полностью   будет   готова   и   поддержка   народа
гарантирована, сейчас, когда на севере уже зима, вы завязнете в снегах и
ничего не добьетесь. И если он двинет армию в поход, который ни  к  чему
не приведет армия потеряет самое дорогое, что у  нее  есть,  -  воинский
дух, а в народе улетучится вера в могущество вашей партии. Я думаю,  это
подействует на Ятсена: он знает, что побеждает терпеливый.
   Ху Ханмин смотрел на тюки с чаем, будто  никогда  в  жизни  не  видал
подобного груза.
   - Знаешь, - медленно произнес он, - сегодня  должно  было  состояться
совещание в ЦК, и я должен был председательствовать на нем. Но совещание
перенесли. И, да будут мне свидетели все боги,  хорошо,  что  перенесли.
Иначе я не смог бы погулять с тобой в такой хороший вечор.
   К этому добавить было нечего. Чжилинь понял, что имел  в  виду  "дядя
Ханмин". Он улыбнулся и они потихоньку двинулись назад в город,  оставив
позади гавань и тысячи больших и маленьких кораблей на якоре,  отходящих
ко сну.
 
*** 
 
   В  начале  1925  года  -  до  празднования  китайского  Нового   года
оставалась ровно неделя - Май внезапно проснулась среди ночи.  За  окном
полная луна купала улицу  в  своем  серебристом  сиянии.  Пьяный  матрос
заплетающимся языком  пытался  воспроизвести  какую-то  песню,  издалека
донеслись голоса отчаянных спорщиков,  никак  не  желающих  приходить  к
единому мнению.
   - Чжилинь!
   - Да? Что случилось? - Он потряс головой, пытаясь отогнать сон.
   - Я ужасно боюсь за Сунь Ятсена.
   - А  что  такое?  Кажется,  Ху  Ханмину  удалось  отговорить  его  от
марш-броска на Пекин.