зали:  кто  удрал,  когда,  из  какой
роты... Бардак собачий!
   Валерке даже на секунду смешно стало: их из-за  него  с  постели  подняли
среди ночи, а они в десяти  шагах  от  того,  кого  ловить  надо,  прошли  и
побежали в часть - задание получать! И действительно, помчались они туда  по
той же самой тропинке. Как же ему повезло-то! Минут на пять  разминулся,  не
больше.
   Русаков рискнул высунуться из-за гаражей и осторожно  перебежал  до  угла
следующего дома,  прикрываясь  сарайчиками,  гаражами  и  мусорными  баками.
Дальше, за углом, просматривался  какой-то  деревянный  покосившийся  забор.
Валерка шмыгнул туда, к этому забору. Там было  темным-темно.  Не  разберешь
даже, есть в этом заборе дырка  или  нет.  Русаков  пощупал  доски  -  вроде
прибиты крепко. Прошел несколько метров вдоль забора все так же, ощупью. Нет
пролома - не пролезть. А, метрах в пятидесяти дальше было освещенное  пятно,
соваться туда не хотелось.
   Слава Богу, сделав еще пять  шагов,  Валерка  нашел-таки  дыру  и  пролез
сквозь забор. Тропинка вела вниз в овражек, между каких-то  голых  кустов  и
сухих замерзших дудок,  торчавших  из-под  снега.  А  дальше,  за  овражком,
начиналась извилистая, путаная улица рабочего поселка, тянувшаяся куда-то  в
гору.
   Поселок этот был составлен из грязноватых, деревенского образца избушек и
двухэтажных рубленых домов, таких же по планировке, как и офицерские, только
те были оштукатурены и выкрашены в грязно-желтый цвет, а эти обшиты тесом  и
никак не покрашены.
   Здесь окна почти нигде не светились и на улице ни души не  было.  Фонари,
может, и были когда-то, но их поразбивала местная шпана.
   Когда Валерка подумал о шпане,  то  с  удивлением  почувствовал,  что  ее
совсем не боится. Он даже хотел, чтоб они ему  попались  на  дороге.  Теперь
Русаков  уже  знал  точно,  что  бывает,  когда  расстреливаешь  кого-то  из
автомата. И каждого, кто полез бы к нему, не задумался пристрелить.  Перешел
черту - дальше все просто.
   Правда, мозги все еще не могли придумать, куда идти ногам. И потому  ноги
шли сами, как бы на автопилоте, в  черную  неизвестность  заметенной  снегом
улицы, мимо неосвещенных окон спящих домов.
   Так он шел еще полчаса, пока не увидел впереди  освещенный  пятачок.  Там
стоял милицейский "уазик" и покуривали, негромко беседуя,  три  милиционера.
Нет, туда Валерке не хотелось. У него было достаточно  острое  зрение,  чтоб
разглядеть автоматы. Ничего ему эти ребята пока не сделали, но, если  увидят
его оружие, сделают. Ну их  к  Аллаху!  Валерка  свернул  в  первый  проулок
направо - еще более темный и непроглядный, чем улица. С боков  были  заборы,
сараюшки,  гаражи,  какие-то  деревья,  за  которыми   смутно   проглядывали
очертания одноэтажных домов. Мусором воняло... Во занесло-то!
   Протопав до конца проулка, Русаков очутился у высокого бетонного  забора,
по верху которого тянулась колючая проволока, свернутая в спираль Бруно.  За
этим забором при свете  редких  ламп  и  фонарей  проглядывали  мрачные,  из
почерневшего красного кирпича, заводские корпуса. Наверно,  это  и  был  тот
самый оборонный завод.
   Валерка прикинул, что  если  он  еще  раз  повернет  направо,  то  пойдет
фактически в обратном направлении - к военному  городку.  Поэтому  он  пошел
налево, вдоль забора с проволокой.
   Забор оказался не особенно  длинным,  завод  был  небольшой.  Но  к  нему
подходил железнодорожный путь. Одноколейка упиралась  в  запертые  ворота  с
будкой, в которой светился огонек. Но Русаков прошел мимо нее незамеченным.
   Дальше он направился вдоль рельсов. Почему? Сам не знал. Вообще он ничего
не знал; Ни того, куда идти, ни того, надо  ли  вообще  продолжать  движение
куда-либо. Правда, то, что возвращаться нельзя, Валерка знал четко. Наверно,
если б сейчас, откуда  ни  возьмись,  прилетела  тарелка  с  инопланетянами,
Валерка побежал бы к ней  с  радостным  криком:"Дяденьки,  возьмите  меня  с
собой!" Даже если б это были вовсе не дяденьки, а  какие-нибудь  восьминогие
шестиглазы. И  если  б  из-за  ближайшего  угла  вышел,  помахивая  хвостом,
гражданин с рогами на голове, копытами вместо пяток и пятачком вместо  носа,
то Русаков, не задумываясь, продал бы  ему  душу,  причем  даже  наценку  за
добавленную стоимость не попросил  бы.  Наконец,  если  б  здесь  откуда  ни
возьмись, появились те самые суровые чеченцы,  с  которыми  Валерке  так  не
хотелось встречаться в их родных горах и степях, то он побежал бы  к  ним  с
распростертыми объятиями. Вот до чего дошел!
   Вокруг железнодорожной ветки жилья  никакого  не  было.  Стояли  какие-то
приземистые здания, должно быть, склады, обнесенные деревянными и  бетонными
заборами, жестяные гаражи, сарайчики. Фонарей почти не было.
   То ли от холода, то ли от усталости, но в перебаламученную голову Валерки
постепенно стало возвращаться рациональное мышление. Или что-то  похожее  по
крайней мере. Во всяком случае, до него начало доходить, что  по  шпалам  он
скорее  всего  дойдет  до  какой-нибудь  станции.  Там,  где  эта  ветка  на
магистраль выходит. Это и хорошо, и плохо.  Конечно,  можно  по  этой  самой
магистрали куда-то уехать. Куда - неважно. Главное - - подальше отсюда.  Но,
с другой стороны, наверняка ведь у них в части, точно знают, где  эта  самая
станция находится. А поскольку на станциях, как правило, бывает милиция,  то
ее можно предупредить и сообщить, что туда может прибежать рядовой Русаков с
двумя "АК-74" и целым десятком магазинов. Где еще  могут  искать?  Там,  где
машины ходят. На шоссе. А вот в городке или в рабочем поселке вряд ли искать
будут.
   Из этого следовало, что самое лучшее - спрятаться где-нибудь  в  поселке.
Пересидеть ночь, день, может, еще чуть-чуть.
   Пока не подумают, что он сумел уехать, и  перестанут  здесь,  поблизости,
искать. Да, самое лучшее - пересидеть. Только вот где?
   Действительно, если б тут поблизости оказался дом с чердаком,  желательно
многоэтажный, то можно было бы попробовать. Но такового не было. Более того,
не виделось никаких  проулочков  и  промежутков  в  сплошной  линии  стен  и
заборов.
   Оставалось только идти вперед и надеяться, что такой промежуток появится.
О том, чтобы повернуть назад, вернуться к заводу и поискать  другую  дорогу,
он не думал. Даже один шаг назад сделать - и то  было  страшно.  Потому  что
там, сзади, осталась кровь. Та самая, что змейками ползла по  полу  казармы,
подбираясь к его сапогам. Именно от нее убегал Русаков.  А  она,  эта  самая
кровь, хоть и незримо, но все-таки продолжала ползти за ним следом...
   Подъездная ветка стала заметно уходить вправо. Затем Русаков  оказался  у
стрелки - путь раздваивался.
   И куда же теперь? Оба пути уводили во  тьму.  Между  ними  просматривался
угол очередного забора. Тот, что продолжал  заворачивать  вправо,  показался
Валерке тупиковым. Русаков зашагал влево от угла.
   Но тупик оказался именно там.

ВАГОН

   Вообще-то о том, что впереди тупик, Валерка должен был догадаться раньше.
Хотя бы по тому, что рельсы были почти полностью  заметены  снегом,  а  шпал
вообще не было видно. К тому же темень  впереди  была  совсем  непроглядная,
никаких огоньков вообще не было. Но  Русакову  темнота  казалась  безопаснее
света, вот он и попер туда, где темнее. Тем не менее, когда  он,  совершенно
неожиданно для себя, чуть ли не лбом уткнулся в  буфера  большого  товарного
вагона, он поначалу очень огорчился.
   Во-первых, потому, что надо было идти назад, а  этого  ему  не  хотелось.
Во-вторых, потому, что около вагона могли появиться люди, у которых  человек
с двумя автоматами мог вызвать подозрения.
   Конечно, Валерка попробовал обойти вагон. С левой стороны он стоял  почти
впритирку к забору, и соваться туда  Русакову  казалось  опасным:  черт  его
знает, начнешь протискиваться и застрянешь. Или невзначай сдвинешь вагон, он
покатится и размажет по стене. Попробовал справа.
   Справа оказался пакгауз с дебаркадером, засыпанным снегом и  обледеневшим
после недавней оттепели. Влезть на него было непросто,  потому  что  он  был
почти полутораметровой высоты, да и  два  автомата  за  спиной  ловкости  не
прибавляли. Руки скользили, а  без  перчаток  еще  и  мерзли.  Пока  Валерка
удирал, он как-то не ощущал холода, должно быть, с перепугу, а теперь  сразу
почуял, что на дворе не май месяц.
   С трудом он все же вскарабкался на буфера и  сцепное  устройство  вагона,
уцепился за скобу, привинченную к борту, и перешагнул на дебаркадер.
   В темноте по дебаркадеру  пришлось  идти  ощупью,  шаря  рукой  по  стене
пакгауза и держась к ней поближе. Перешагивая, Русаков обнаружил, что  между
вагоном и краем дебаркадера довольно большой промежуток, и если  провалиться
туда одной ногой, то вполне можно ее, эту ногу, сломать.
   Сделав несколько  осторожных  шагов,  Валерка  добрался  до  запертой  на
висячий замок двери пакгауза. Она находилась прямо напротив задвинутой двери
вагона.
   И тут беглецу пришла в голову скорее глупая, чем здравая идея.
   Валерка отчего-то решил, что лучше всего будет  спрятаться  в  вагоне.  В
общем, кое-какая логика в этом была. В вагоне было все-таки получше, чем  на
открытом воздухе. Во-первых, потеплее.  А  ветер  между  тем  усиливался,  и
Русаков уже не раз оттирал нос, щеки и уши, начинавшие мерзнуть.  Во-вторых,
поскольку на путях,  под  колесами  вагона  было  много  снегу,  создавалось
впечатление, будто этот вагон стоит тут давным-давно и  никуда  в  ближайшее
время отправляться не собирается. В-третьих, то, что пакгауз, похоже,  никто
не сторожил среди ночи, означало по Валеркиной прикидке, что там и днем вряд
ли кто появится.
   Стараясь не провалиться между вагоном и  краем  дебаркадера,  матерясь  и
обжигая руки о холодный металл скобы, Русаков, чуть поднапрягшись, сдвинул в
сторону тяжелую дверь и запрыгнул в вагон. Почти сразу, еще  не  оглядевшись
как следует, вернул дверь в прежнее положение. Среди тишины ночного  поселка
шум и лязг, происходившие при этом, казались ему жутким грохотом. Прямо-таки
громом небесным. Но как будто никто на этот шум не отреагировал.
   Отдышавшись Валерка огляделся. В кармане чужого бушлата лежали  спички  и
надорванная пачка "Примы". Своего курева и  огня  у  Русакова  не  было.  Он
вообще-то покуривал,  но  только  "стреляные"  сигареты,  а  потому  еще  не
накрепко втянулся.
   Сейчас он достал спички и, чиркнув одну, осветил внутренность вагона.
   Пока спичка горела, он сумел разглядеть,  что  в  одной  половине  вагона
пусто, а в другой сооружены  трехэтажные  нары.  Подобрав  с  полу  какую-то
щепку-лучинку, Валерка подпалил ее второй спичкой и продолжил  исследование.
Прежде всего, конечно, нар.
   На верхнем ярусе лежали  голые  доски,  на  которые  через  прямоугольные
окошки у потолка намело снежку. На нижнем, в полуметре от  пола,  тоже  были
голые доски. А в середине даже просматривалось что-то вроде тюфяка.  Правда,
наверняка  промерзшего  насквозь,  но  все-таки...  Валялось  там  несколько
больших сплющенных картонных коробок не то из-под телевизоров, не то  из-под
каких-то консервов. А на  полу,  под  нарами,  стояла  еще  одна,  несмятая,
коробка, набитая стружкой.
   Из всего этого, то есть тюфяка, коробок и стружек,  Валерка  на  ощупь  -
лучинка к тому времени уже сгорела - соорудил  себе  лежбище.  Нижнюю  часть
тела он втиснул в коробку со стружкой, а остальное уложил на тюфяк,  прикрыв
его сверху сплющенной коробкой. Опустил  уши  на  ушанке,  автоматы  положил
рядом с собой, руку пристроил под ухо. Нет, все-таки холодно. Этак заснешь и
не проснешься. Или нос отвалится. Дует откуда-то.
   Додумался: расправил одну сплющенную коробку и спрятался с головой. Сразу
тепла прибавилось, хотя свежего воздуха и поменьше стало.  Ноги  в  стружках
стали даже согреваться, и дуть уже почти перестало. Автоматы  тоже  пришлось
утянуть к себе под картон.
   Минут десять-пятнадцать Валерка  пролежал  в  коробках,  сгруппировавшись
калачиком и ощущая относительный комфорт. Неизвестно, замерз  бы  он  тут  в
конце концов, если б заснул, или нет, но сон  как  рукой  сняло,  когда  его
чуткое ухо уловило тихий  хруст  снега.  Шаги!  Кто-то  явно  приближался  к
вагону. И шел он с той стороны, откуда пришел сам Валерка. Погоня?
   Автомат - свой, родной, который полтора часа назад уже стрелял в людей, -
мог  открыть  огонь  хоть  через  секунду.  Русаков  осторожно  снял  его  с
предохранителя и высунул ствол наружу. Темнота в вагоне  была  полнейшая,  и
сказать, что Валерка направил ствол  точно  на  дверь  вагона,  было  бы  не
правдой. Скорее он навел его туда, где  ему  мыслилась  эта  дверь.  Валерку
успокаивала мысль, что к вагону, судя  по  звуку  шагов,  шел  только  один.
Человек, если это и тот, кто его ищет, в одиночку не опасен. Русаков  ощущал
полную решимость стрелять. Он  считал  себя  человеком  конченым  и  как  бы
освободился от всех моральных запретов.
   Но все-таки лучше, чтоб этот гражданин мимо прошел. Очень неприятно  было
бы покидать только  что  обретенное  убежище.  Уж  больно  уютными  казались
картонные коробки...
   Тусклый свет обозначил  щели  дверного  проема.  Пришелец  осветил  вагон
фонарем.  Зашкрябало  -  тот,  вновь  прибывший,  забирался  на  дебаркадер.
Скрип... скрип - подошел к двери вагона.
   Лязгнуло. Откатил дверь. Свет  фонаря  конусом  осветил  пустую  половину
вагона, затем потолок, стену, двинулся в сторону нар...
   Валерка в отсветах фонаря углядел, что посетитель одет в такой же, как  у
него самого, солдатский бушлат  и  шапку.  С  облегчением  отметил,  что  ни
автомата, ни пистолета у вероятного противника нет.
   Луч, немного не дойдя до среднего яруса нар, где, прижавшись  к  торцевой
стенке  вагона,  прятался  беглец,  отвернулся  от  Русакова.  Отвернулся  и
посветил на лицо хозяина фонарика - видимо, тот решил  проверить,  насколько
силен накал лампочки.
   Валерка тут же узнал его: это был не кто иной, как Ваня Соловьев.
   В любого другого Русаков, пожалуй, уже  выстрелил  бы.  А  Ваню  пожалел.
Потому что  хорошо  знал  -  этот  чудаковатый  детина  готов  по-настоящему
добровольно ехать в Чечню  и  стать  тем  восьмым  кандидатом  в  покойники,
которым хотели сделать Валерку. Больше того, ходил в штаб,  аж  к  командиру
части. Рапорт писал. А его - не брали. Валерка хорошо знал и то,  почему.  В
такой маленькой части все всё друг про друга хорошо знают. Друзьями Соловьев
и Русаков не были. Врагами тоже, несмотря на вражду между  первой  и  второй
ротами. За все время службы если и говорили друг с другом, то раза  три,  не
больше. Последний раз - дней пять назад,  когда  Валерку  послали  вместе  с
двумя совсем молодыми воинами в клуб.
   Надо  было   перетащить   большущий-пребольшущий   плакат,   нарисованный
Соловьевым, и помочь установить его поблизости от плаца.  Что  там  было  на
плакате - Русаков толком не запомнил. Ясно, что не "Слава КПСС!",  но  и  не
"Слава НДР!" тоже.
   Кажется, какая-то общечеловеческая ценность типа:  "Кто  с  мечом  к  нам
придет - от меча и  погибнет!"  Соответственно  .с  изображением  Александра
Невского. Вчетвером тащили, за четыре угла. А после того, как  и  прикрепили
на столбах, Соловьев спросил:
   - Валера, это тебя в Чечню ехать заставляют?
   Русакову уж надоело на такие вопросы отвечать. Он огрызнулся:
   - Не заставляют, а предлагают. Добровольцем.
   - Я знаю, как "предлагают". Вся часть знает! Не соглашайся. Иначе меня не
возьмут!
   - Тебя? - Валерка только усмехнулся  тогда,  подумав  про  себя,  что  не
перевелись еще на Руси идиоты.
   - Конечно! Когда их  подопрет,  они  согласятся.  Вот  и  весь  разговор,
пожалуй, самый длинный из тех, что между ними были. Но после этого разговора
Валерка, который уже подумывал, не "сломаться" ли, отчего-то укрепился духом
и стал ждать, когда же начальство "подопрет".  Что  из  этого  вышло  -  уже
известно...
   Итак, что же занесло этого самого Ваню в вагон?
   Конечно, посылать его на поиски сбежавшего с оружием Валерки не стали  бы
ни под каким видом. Никто не  захотел  бы  рисковать.  Правда,  он  мог  сам
увязаться... С одним фонариком?
   Правда, при свете этого самого фонарика Русаков сумел  разглядеть  еще  и
небольшой рюкзак за спиной Соловьева.
   Ваня тем временем перевел свет на нары, но, видимо,  не  заметил  ничего,
кроме коробок. Он подошел к доскам и присел  на  нижний  ярус.  Затылок  его
оказался почти точно напротив ствола Валеркиного  автомата.  Одним  нажатием
спускового крючка Русаков мог бы отправить его на тот свет. Но делать  этого
он не собирался. По крайней мере до тех пор, пока не выяснит, зачем он  сюда
залез.
   Соловьев снял со спины рюкзачок,  развязал  горловину  и  вытащил  оттуда
большую банку китайской тушенки "Великая стена", алую, как  советский  флаг,
банку  кока-колы  и  целлофановую  упаковку  какого-то  импортного  печенья.
Фонарик у него лежал на нарах, и затаившему дыхание Валерке было видно,  как
Ваня, вытащив складной ножик, вскрывает тушенку. Запах вкуснятины аж  ноздри
защекотал. Валерка не сдержался и громко чихнул.
   Ваня аж подскочил от испуга.
   - Кто здесь? - вскрикнул он, наставляя свой грозный перочинный ножичек  и
бестолково мотая фонарем.
   - Я, - сознался Валерка, которому вдруг остро жрать захотелось.
   - Кто "я"?
   - Русаков...  -  Тушенка  стояла  совсем  неподалеку,  прямо-таки  маняще
источая мясной аромат, и если б Ваня повел  себя  как-то  не  правильно,  то
Валерка точно грохнул бы его из автомата, лишь бы добраться до этой душистой
мешанины из свиного мяса и сала.
   Но Ваня повел себя правильно.
   - Это из первой роты, что ли? - переспросил он.
   - Ага, - ответил Валерка.
   - Жрать хочешь?
   - Ага.
   - Тогда вылезай, пожуем.
   Валерка поставил автомат на предохранитель и слез с нар.  Ваня,  конечно,
не смог не услыхать хорошо знакомого щелчка, но ничего не спросил и даже  не
посветил фонарем на средний ярус, чтоб поинтересоваться, что там за оружие у
коллеги. Поэтому Русаков без особого волнения уселся на доски нижнего яруса,
подложив под зад картонку.
   А Ваня, разорвав пакет с печеньем и выковыряв ножом из  банки  небольшой,
но  увесистый  смерзшийся  кусочек  тушенки,  пристроил  его   между   двумя
печенюхами и подал Русакову.
   - На! Очень вкусно.
   Валерка разом отправил в  рот  печенюхи  с  куском  тушенки  и  тщательно
заработал  челюстями.  Печенье  было  несладкое,  сухое,  жевалось  легко  и
глоталось тоже вкусно. Правда, кока-кола была чуть ли  не  со  льдом.  Такую
лучше на Гавайских островах пить, а не в  России  при  пятнадцати,  а  то  и
двадцати градусах мороза. Но дареному коню в зубы не смотрят...
   - Тебя что, меня искать послали? - спросил Ваня у жующего Валерки. И этим
вопросом так его огорошил, что Русаков чуть не подавился.
   - Н-нет... -  пробормотал  он,  отхлебывая  маленький  глоток  леденящего
американского пойла и наскоро проглатывая печенье с мясом.
   - А чего ты тут делаешь?
   - Ничего... - неохотно произнес Валерка. -  Сбежал  я,  вот  что...  Ищут
меня.
   - Ха-ха-ха! - покатился Ваня. - Мать честная!
   - Ты что, тоже слинял, что ли? - догадался Русаков. - Зачем?
   - В Чечню, воевать, - оборвав смех,  сказал  Ваня.  -  Мне  сегодня  днем
письмо пришло из дома. Батя написал,  что  послезавтра  приезжает.  Навещать
якобы... Только я-то четко знаю, что он меня из армии забирает.
   - Как это - "забирает"? - удивился Валерка.
   - А так. Уже все обштопано. Начальство мне с послезавтра отпуск  выпишет.
К этому времени папаша прикатит. Увезет в Москву, а там мне  по  его  заказу
тридцать три болезни напишут. И все - больше в часть не вернусь.
   - Мне бы так... - со всей откровенностью позавидовал  Русаков.  -  А  ты,
выходит, домой не хочешь?
   - Чего я там не видел? Я хочу себя попробовать, понимаешь? Я и в армию-то
пошел только из-за этого. А меня сунули  в  какую